надевал. Волосы он смазывал брильянтином, а от всей его осанки и
повадки веяло такой лихостью, что молодые жительницы Райских Пастбищ
тут же принимались ерзать и хихикать, обуянные смущением и восторгом.
Джимми взирал на своих поклонниц спокойными, циничными глазами и
старался выглядеть как можно более распущенным. Он знал, что молодых
девиц привлекают молодые люди с прошлым. А у Джимми было прошлое. Он
несколько раз напился в "Риверсайд Данс Пэлас"; он целовался по крайней
мере с сотней девушек; а три девушки с ним согрешили под сенью ив на
берегу реки Салинас. Джимми очень старался, чтобы на его лице
отражались следы порока, но опасаясь, что чисто внешнего впечатления
недостаточно, он распустил о себе множество пикантных слухов, которые
разнеслись по Райским Пастбищам с лестной для него быстротой.
Слухи дошли и до Акулы Уикса. Ушлый Джимми Мэнро вызывал в нем
такой страх, что Акула его возненавидел. Разве сможет, размышлял Акула,
красивая и глупая Элис устоять против такого опытного соблазнителя?
Элис еще ни разу не видела юношу, а Акула уже запретил ей с ним
встречаться. Он требовал этого так настойчиво, что даже в ее темном
сознании зашевелился некий интерес.
- Ты гляди мне, не вздумай болтать с этим Джимми Мэнро, - внушал он
дочке.
- А кто это - Джимми Мэнро, папа?
- Не твое дело! Не смей с ним болтать - и конец. Слышала? Шкуру с
тебя спущу, если ты на него только взглянешь.
Акула ни разу в жизни не поднял руку на Элис по той же самой
причине, по которой он не мог нанести удар по фарфоровой вазе. Он даже
не решался приласкать дочку - вдруг останется какой - то след. Да и
наказывать ее было незачем. Элис всегда была добрым и послушным
ребенком. Дурные наклонности возникают от честолюбия или вследствие
какой - нибудь идеи. А у Элис не было ни того, ни другого.
И опять: - Ну, как там, этот Джимми Мэнро с тобой не разговаривал?
- Нет, папа. - Ну, смотри, не дай бог я вас застукаю за разговором.
После того, как Акула много раз повторил свой запрет, в дремучий
разум Элис вкралось убеждение, что хорошо бы ей познакомиться с Джимми
Мэнро. Он ей даже один раз приснился - признак глубочайшего интереса.
Элис редко что - либо снилось. В этом сне некий мужчина, похожий на
индейца из ее настенного календаря и носивший имя Джимми, подкатил к
ней на сверкающем автомобиле и преподнес огромный сочный персик. Элис
вонзила п персик зубы, сок потек по подбородку, и ей стало стыдно. Тут
мать ее разбудила, так как Элис храпела. Кэтрин радовало, что дочка
храпит. Эти мелкие недостатки их уравнивали. Но в то же время храпеть
так не женственно.
Акула Уикс получил телеграмму. "Тетя Нелли скончалась прошлой
ночью. Похороны субботу". Он сел в свой "форд" и двинулся на ферму
Джона Уайтсайда сообщить, что не сможет присутствовать на заседании
попечительского совета. Уже перед самым уходом Акула озабоченно сказал:
- Вот хотел спросить, как вы считаете насчет фирмы "Сан Хосе,
строительство и ссуды"?
Джон Уайтсайд улыбнулся. - Об этой фирме я мало что знаю.
- Понимаете ли, в банке у меня лежат тридцать тысяч и приносят
всего три процента. Я вот подумал, надо бы их куда-нибудь повыгодней
пристроить.
Джон Уайтсайд сморщил губы и легонечко подул на палец. - Ну, пока
что я могу сказать только одно: с такой компанией, как "Строительство и
ссуды", рискнуть, пожалуй, можно.
- Нет, я так дела не делаю. Никакого риска, - резко возразил Акула.
- Я пальцем не пошевелю, если не уверен в выгоде. Охотников до риска без
меня хватает.
- Я, пожалуй, слишком осторожно выразился, мистер Уикс. Я хотел
сказать, что все эти строительные и ссудные компании, как правило,
бывают надежны. И процент выплачивают немалый.
- Ну, что ж, займусь этим, - решил Акула. - Я сейчас еду в Окленд
на похороны тети Нелли, так задержусь заодно часика на три в Сан-Хосе и
загляну к ним, в эту компанию.
В этот день Акула посоветовался еще с несколькими людьми, а к
вечеру в лавке снова состоялся разговор на тему, сколько же он все -
таки накопил.
- Одно я вам скажу, - заключил Т. Б. Аллен. - Он и у того спросит
совета, и у другого, а голова - то, между прочим, у него работает, и
пока он сам во все не вникнет, по чужой указке поступать не будет.
- Это уж точно, уж он не дурак, - дружно согласилась вся компания.
В субботу утром Акула отправился в Окленд, а его жена и дочь
впервые в жизни остались на ферме одни. В тот же вечер к ним пожаловал
Том Бремен пригласить Кэтрин и Элис в школу на танцы.
- Ох, мне кажется, это не понравилось бы мистеру Уиксу, - сказала
Кэтрин, - она и испугалась, и разволновалась.
- Разве он вам запретил туда ходить?
- Нет, он ничего не говорил, но... до сих пор он ведь никуда и не
уезжал. Боюсь, это ему не понравится.
- Да ему в голову просто не приходило, вот и не говорил, -
успокаивал ее Том Бремен. - Ну, пойдемте. Собирайтесь!
- Пойдем, мама, - сказала Элис.
Кэтрин понимала - дочери решать легко, она слишком глупа, чтоб
бояться. Элис не способна думать о последствиях. И о тех мучительных
разговорах, что начнутся после возвращения Акулы. Кэтрин казалось, она
уже слышит, как он бубнит: "Ума не приложу, чего это вам вздумалось
бежать на танцы, как только я уехал. Я - то думал, вы будете за фермой
приглядывать, а они сразу на танцульку понеслись". Ну, а потом пойдут
вопросы: "С кем Элис танцевала? Хм... И что он ей говорил? Это почему
же ты не слышала? Должна была слышать". Злиться он не будет, он будет
без конца ее пилить, пока ей не станет тошно даже думать о танцах. А
потом наступит это самое число, и пойдут его любимые вопросики, они
будут жужжать, как москиты, до тех пор, пока он не убедится, что Элис
не ожидает ребенка. Вряд ли удовольствие сходить на танцы стоит того,
чтобы терпеть потом эту мороку.
- Пойдем, мама, - упрашивала Элис. - Мы ведь с тобой никогда не
выходили из дому без папы.
Волна острой жалости захлестнула Кэтрин. Бедная девочка, в ее
жизни не было совершенно ничего. И с парнями никогда не перемолвилась
словечком, ведь отец с нее глаз не спускал.
- Ладно, - согласилась она наконец. - Если мистер Бремен подождет,
пока мы соберемся, мы пойдем на эти танцы.
Она представила себе, что будет вытворять Акула, и почувствовала
себя ужасно храброй.
Деревенской девушке так же плохо быть слишком красивой, как и
уродливой. Когда молодые фермеры смотрели на Элис, у них перехватывало
дух, они не знали, куда девать вдруг ставшие слишком большими руки, их
затылки багровели; никакая сила в мире не могла принудить хотя бы
одного из них с нею заговорить, пригласить ее на танец. Они отчаянно
отплясывали с менее красивыми партнершами, вели себя шумно, как
застеснявшиеся мальчуганы, и вытворяли бог знает что. Стоило Элис
отвернуться, они украдкой на нее косились, но когда она сама глядела на
них, старательно делали вид, что ее не замечают. Элис к этому давно
привыкла и даже не догадывалась, что красива. Она покорялась своей
участи "подпирать стену".
Когда Кэтрин и Элис вошли в зал, где были танцы, Джимми Мэнро уже
находился там. Он стоял у стенки, элегантно небрежный, скучающий,
высокомерный. Ширина его штанин достигала чуть ли не полметра, носки
лакированных туфель были квадратны, как кирпичи. Черный галстук -
бабочка украшал его белую шелковую рубашку, волосы, смазанные
брильянтином, блестели. Джимми был горожанин в отличие от остальных. Он
устремился к своей жертве неспешно и неотвратимо, как ястреб. Не успела
Элис снять пальто, как он уж был рядом. Усталым тоном, усвоенным в
старших классах школы, он предложил:
- Станцуем, детка?
- Чего? - спросила Элис.
- Я сказал, пойдемте танцевать?
- Танцевать, вы говорите?
Она обратила на него бездонные, что - то обещающие глаза, и
смешной, глупый вопрос прозвучал насмешливо и призывно, в нем,
казалось, таился намек, от которого разволновался даже циник Джимми.
"Танцевать? И только - то?" - казалось, спросила она. Несмотря на
всю свою искушенность, Джимми ощутил. что у него перехватило дух, что
он не знает, куда девать руки и ноги, и кровь бросилась ему в голову.
Элис повернулась к матери, которая уже вела с миссис Бремен
оживленный разговор на кулинарные темы.
- Мама, можно я потанцую? - спросила Элис.
Кэтрин улыбнулась ей. - Ступай, ступай, - ответила она. -
Повеселишься хоть раз в жизни.
Как сразу обнаружил Джимми, Элис танцевала скверно. Когда музыка
умолкла, он сказал: "Тут очень жарко, а? Давай пройдемся". И увел ее
под ивы во дворе.
Спустя некоторое время сидевшая на крылечке соседка вошла в зал,
подошла к Кэтрин и что - то ей шепнула. Кэтрин вздрогнула и ринулась во
двор.
- Элис! - раздался ее отчаянный крик. - Элис, сюда, сию же минуту!
Когда двое беглецов возникли из темноты, Кэтрин яростно
набросилась на Джимми.
- Не смей к ней подходить, ты слышишь, что я говорю? Не смей к ней
подходить, а то плохо будет, слышишь!
Джимми порядком перетрусил. Он чувствовал себя, как маленький
мальчик, которому велели немедленно отправляться домой. Противно,
конечно, но приходится подчиниться.
Кэтрин схватила дочь за руку и потащила в дом. - Тебе папа
говорил, чтоб ты не связывалась с Джимми Мэнро? Говорил он тебе или
нет? - яростно накинулась она на Элис. Кэтрин была вне себя от ужаса.
- А это он? - спросила Элис шепотом.
- Кто же, как не он? И что ты там делала с ним?
- Целовалась, - испуганно пролепетала Элис.
Кэтрин словно обухом ударили по голове. - О, господи, - сказала
она. - О, господи, что ж мне делать? - А это плохо, мама?
Кэтрин нахмурилась. - Плохо? Нет, нет, это совсем не плохо! -
вскрикнула она. - Это...
даже хорошо. Только вот что: пусть папа об этом не знает. Даже если
спросит, не говори ему! Он... да он с ума сойдет. А сейчас вот что:
будешь сидеть весь вечер рядом со мной, и никаких там Джимми Мэнро,
ясно? Может, папа все - таки об этом не узнает. Господи, ну сделай так,
чтоб не узнал!
В понедельник Акула Уикс сошел с вечернего поезда в Салинасе и сел
в автобус, направлявшийся к перекрестку, от которого ответвлялась
дорога на Пастбища. А уж оттуда он пешком потащил свой саквояж - до
дому оставалось четыре мили.
Ночь была ясная, теплая, все небо в звездах. Горы таинственным
приглушенным шумом приветствовали его возвращение домой и настроили на
мечтательный лад. Он шел задумавшись.
Похороны понравились Акуле. Красивые цветы, и к тому же так много.
Женщины плакали, мужчины передвигались по дому торжественно, бесшумно,
и все это пробудило в его душе тихую и, в общем, приятную печаль...
Даже отпевание, торжественный ритуал, которого никто не понимает и в
который никто не вслушивается, таинственным образом влил в его душу
некие целительные токи, благотворные для тела и ума. Целый час он
пробыл в церкви, отрешившись от мирской суеты; аромат ладана и цветов
навеял на него тихую благость, и перед взором его приоткрылась
вечность. Все это возникло в нем благодаря величественной процедуре
отпевания.
Тетушку Нелли он почти не знал, но ее похороны доставили ему
огромное удовольствие. А родственники, вероятно, уже проведали о его
богатстве и обходились с ним почтительно. И сейчас по дороге домой он
вспоминал все это, и время пролетело незаметно, путь сократился - Акула
неожиданно быстро дошел до Райских Пастбищ и до лавки.
Владелец лавки Т. Б. Аллен всегда был в курсе всех новостей; кроме
