милость. Мы не стыдимся ни последнего нашего деяния, ни всей нашей
жизни. - Жилистая рука крепче обвила плечи флибустьера, смахивавшего на
бочонок.
Несколько мгновений Генри хранил молчание. Потом поднял на них
утомленный взгляд.
- Я приговариваю вас к повешению.
- К повешению, ваша милость?
- За шею. Пока в вас не угаснет жизнь.
- Вы сильно изменились, сэр.
Сэр Генри наклонился вперед и вперил взгляд в арестантов, потом
его губы растянулись в улыбке.
- Да, - сказал он негромко. - Я изменился. Тот Генри Морган,
которого вы знали, это вовсе не сэр Генри Морган, который приговорил
вас к смерти. Теперь я убиваю не в свирепых схватках, не в ярости, а
холодно - потому что не могу иначе. - Сэр Генри повысил голос. Очистить
зал, но поставить охрану у дверей. Я желаю допросить обвиняемых с глазу
на глаз.
Когда они остались одни, он сказал:
- Я сам знаю, что изменился, но скажите мне, какие изменения вы
заметили?
Бургундцы переглянулись. - Скажи ты, Эмиль.
- Вы вот в чем изменились, сэр. Прежде вы знали, что вы делаете.
Были уверены в себе.
- Вот - вот, - перебил второй. - Теперь вы не знаете... вы больше
в себе не уверены. Когда - то вы были самим собой. А такому человеку
можно доверять. Теперь же вас словно трое. И доверься мы одному из вас,
то опасались бы остальных двух.
Сэр Генри засмеялся.
- Это более или менее верно. Моей вины тут нет, но это верно.
Цивилизованность расщепляет человека, а тот, кто не хочет расщепляться,
погибает.
- Мы про цивилизованность позабыли, спасибо нашей матери - родине,
- злобно пробурчал Антуан.
- Как жаль, что приходится вас повесить.
- А так ли уж это обязательно, сэр? Нельзя ли нам бежать или
получить помилование?
- Нет, повесить вас необходимо. Я очень сожалею, но ничего
изменить не могу. Это мой долг.
- Но ваш долг по отношению к друзьям, сэр? К людям, которые
сражались рядом с вами, мешали свою кровь с вашей...
- Послушай, Тот Бургундец! Долг существует двоякого рода - вспомни
хотя бы свою Францию! Ты сослался на один, менее святой. А другой,
ненарушимый долг, это, так сказать, долг во имя видимости. Вешаю я вас
не потому, что вы пираты, а потому, что мне положено вешать пиратов.
Мне вас жаль. Я рад был бы отправить вас в тюрьму, снабдив
напильниками, но не могу. Пока я исполняю все, что положено, я остаюсь
судьей. Если же я в чем - то уклонюсь, неважно из каких побуждений,
меня могут повесить самого.
- Да, это так, сэр. Я вспомнил. - Он повернулся к своему другу,
которого била дрожь ужаса. - Видишь, как обстоит дело, Эмиль? Ему
трудно говорить нам это, он ведь страдает. Быть может, он таким
способом наказывает себя за то, что сделал или не сумел сделать. Быть
может, он вспоминает Чагрес, Эмиль.
- Чагрес! - Сэр Генри с интересом наклонился вперед. - Что
произошло, когда я уплыл? Расскажите!
- Таких проклятий, сэр, мало кому доставалось на долю прежде или
потом. И как только вас не пытали в фантазиях! Пожирали ваше сердце
сырым, а душу спроваживали в преисподнюю. Редко когда мне выпадало так
позабавиться, сэр, потому что я - то знал, что каждый, кто вас поносит,
в душе изнывает от зависти к вам. Я был горд за вас, сэр.
- И они разбежались кто куда?
- Разбежались и погибли, бедные несмышленые ребятишки!
- Ну, не хотел бы я попасть в лапы этих ребятишек! Скажите мне...
- Голос сэра Генри погрустнел. - О Панаме... Мы ведь отправились туда.
правда? Мы действительно взяли Панаму, верно? И разграбили ее? И вел
вас я, так?
- Да. Великолепное было сражение и горы добычи. Впрочем, о ней вы
знаете больше пас.
- Порой я сомневаюсь: а правда ли это тело побывало в Панаме? Я
уверен, что этот мозг там не бывал. Я рад бы посидеть с вами подольше,
потолковать о старых временах, но меня ждет жена. Она всегда пилит
меня, если я опаздываю ко второму завтраку. - И он спросил шутливым
тоном: - Когда вы желаете, чтобы вас повесили?
Бургундцы зашептались.
- Ну, вот опять - "повесили"! Когда нам хотелось бы сунуть голову
в петлю? Да когда угодно, сэр. Нам не хочется доставлять вам лишние
хлопоты, но раз уж вы настаиваете, то в любое время, когда виселица и
палач будут свободны. - Антуан шагнул к столу. - Эмиль желает
предложить вам последнее доказательство своего уважения. Это подарок
для вашей супруги - подарок, одна история которого делает его
бесценным. Эмиль свято хранил его до последнего дня - и немалый урожай
собрал он с этого талисмана, ибо поистине, сэр, в нем заключена
волшебная сила. Но Эмиль считает, что талисман отслужил свое, сэр. Он
полагает, что таким способом положит конец ходу событий, порожденному
его сокровищем. Сам же Эмиль, к несчастью, пользоваться им больше не
сможет. Эмиль целует ручку леди Морган и выражает ей свое глубокое
почтение с надлежащей благородной учтивостью.
Тот Бургундец уронил на стол розовую жемчужину и быстро
отвернулся.
Когда их увели, сэр Генри откинулся в кресле и уставился на
жемчужину. Потом сунул ее в карман, вышел на улицу и направился к
приземистому белому дворцу вице-губернатора, точно такому же, каким он
был при жизни сэра Эдварда. Леди Морган очень мучилась бы, если бы хоть
что - то было переделано или переставлено. Она встретила Генри на
пороге.
- Мы сегодня обедаем у Воонов. Но что мне делать с кучером? Он
пьян. Сколько раз я говорила, чтобы вы запирали свой шкафчик, но вы
никогда меня не слушаете. Он прокрался в дом и стащил бутылку с вашей
полки. Другого объяснения нет!
- Протяните руку, душенька. У меня для вас подарок.
Он положил ей на ладонь розовую жемчужину.
Несколько мгновений она созерцала розовый овал, щеки ее окрасил
румянец радости, но тут же ее взгляд стал подозрительным.
- Что вы такое затеяли?
- Затеял? Я заседал в суде.
- И там нашли вот это? - Ее лицо просветлело. Понимаю! Вы, наконец,
догадались, что вчера я была вами недовольна. Если хотите знать правду,
вы были нетрезвы! Все смотрели на вас и перешептывались! Не возражайте!
Я видела их и видела вас. И вот теперь вы хотите задобрить меня, мою
совесть.
- Наконец догадался! Я догадывался, что вы мной недовольны, еще
когда мы возвращались домой, а потом почти до самого утра. Вы правы. Я
догадывался. По правде говоря, я даже не сомневался. Но о жемчужине я
расскажу вам всю правду.
- Да, конечно, так как знаете, что не сумеете меня обмануть. Когда
же, наконец. Генри, вы перестанете внушать себе, будто способны утаить
от меня хоть одну свою мысль!
- Но я не думал вас обманывать. Вы не дали мне времени объяснить.
- Чтобы сказать правду, времени требуется не больше, чем...
- Пожалуйста, дослушайте меня, Элизабет. Утром я судил двух
пиратов, и они отдали ее мне.
Она улыбнулась улыбкой бесконечного превосходства.
- Отдали ее вам? Почему? Вы их отпустили? Как это было бы на вас
похоже! Порой я думаю, что вы так бы и остались одним из них, если бы
не я. Мне кажется, вы не отдаете себе отчета. Генри, что это я сделала
вас тем, что вы есть - человеком, носящим рыцарский сан, и
джентльменом. Вы же сделали себя флибустьером! Но ответьте, вы
отпустили этих пиратов?
- Нет. Я приговорил их к смерти.
- А - а! Так почему же они отдали вам жемчужину?
- Душенька, они отдали ее мне, потому что им некуда было ее деть.
Конечно, они могли бы преподнести ее палачу, но как - то не совсем
ловко осыпать жемчугом того, кто сейчас наденет тебе петлю на шею. По -
моему, вряд ли можно подружиться с собственным палачом. А потому они
отдали ее мне, я же... - Тут он улыбнулся широко и простодушно. - Я же
дарю ее вам, потому что люблю вас.
- Ну, мне нетрудно узнать, что у вас там было с пиратами. А ваша
нежность... Вы любите меня, пока я не спускаю с вас глаз, и ни минутой
дольше. Я вас знаю досконально. Но я рада, что их повесили. Лорд Воон
говорит, что они опасны даже нам. Он говорит, что они того и гляди
перестанут допекать Испанию и примутся за нас. Он говорит, что их надо
истребить, как бешеных собак, и чем скорее, тем лучше. И каждый раз,
когда одним становится меньше, я чувствую себя чуть в большей
безопасности.
- Но, душенька, лорд Воон ничего о флибустьерах не знает, тогда
как я...
- Генри, почему вы держите меня тут, хотя знаете, что у меня еще
тысяча дел? Раз у вас самого свободного времени хоть отбавляй, вы
полагаете, что у меня нет других занятий, кроме как помогать вам
бездельничать? А теперь возьмитесь за кучера. Я окажусь в очень
неловком положении, если он не сможет держаться прямо. Ведь на Джейкобе
ливрея будет сидеть мешком, как ее ни ушивай. Я сказала вам, что он
пьян? Хоть утопите его, но чтобы к вечеру он протрезвел! А теперь
поторопитесь. Я буду мучиться, пока не услышу, что он способен держать
спину прямо. - Она уже собралась войти в дом, но повернулась и
поцеловала его в щеку.
- А жемчужина очень миленькая. Благодарю вас, дорогой, - сказала
она. - Разумеется, я позабочусь, чтобы мосье Банзе оценил ее как
следует. Послушав, что говорил лорд Воон, я утратила всякое доверие к
пиратам. Возможно, они хотели подкупить вас подделкой, ведь вы бы ниче
- Мне бы хотелось поговорить с вами кое о чем, сэр.
Сэр Генри побрел к конюшне. Как случалось уже не раз, ему стало не
по себе. Время от времени ему начинало казаться, что утверждения
Элизабет, будто она знает его досконально, соответствуют
действительности. И ему становилось тревожно.
IV
Сэр Генри Морган лежал в огромной кровати. В кровати такой
широкой, что его тело под простыней казалось снежным горным хребтом,
разделяющим две необъятные равнины. Со стен спальни на него смотрели
поблескивающие глаза его предков. Самодовольные усмешки на их губах
говорили: "О да, рыцарский сан, как же, как же! Но мы - то знаем, чем
ты купил свое рыцарство!" Воздух в комнате был тяжелый, душный и
жаркий. Таким всегда кажется воздух в комнате, где кто - то умирает.
Сэр Генри смотрел в потолок. Уже час этот таинственный потолок
ввергал его в недоумение. Никакой подпорки в середине - так почему он
не падает? Час был поздний. Все в спальне хранили молчание: шныряют
вокруг, притворяются привидениями, думал он. Пытаются внушить ему,
будто он уже умер. И он закрыл глаза - не то от слабости, не то от
равнодушия. Потом услышал, как вошел врач, почувствовал, что пальцы
нащупывают его пульс. Затем гулкий самодовольный голос грянул:
- Мне очень жаль, леди Морган. Но сделать больше ничего нельзя. Я
даже не знаю, что с ним. Какая - то застарелая лесная лихорадка, должно
быть. Можно еще раз отворить ему кровь, но мы уже выпустили много
крови, а пользы это словно бы не принесло. Впрочем, если ему станет
хуже, я попробую.
- Так он умрет? - спросила леди Морган. Генри подумал, что в ее
вопросе было больше любопытства, чем печали.
- Да, он умрет, если только бог его не исцелит. Один лишь бог
знает, что ждет его пациентов.
А затем комнату освободили от людей. Генри знал, что его жена
сидит возле кровати. Он слышал, как она тихо плачет где - то совсем
рядом. "Как жаль, - думал он, - что нельзя отплыть в смерть на корабле,
не то она могла бы упаковать мой сундучок. Ей было бы так приятно
знать, что я войду в небесные врата с приличным запасом чистого белья".
- Муж мой... Генри... муж мой...
Он повернул голову и с любопытством посмотрел на нее. Его взгляд
