погладила пальцем гладкий конец обрубка.
- Не надо,- сказал он.- Это действует мне на нервы.
Она крепко сжала его руку.
- И очки можно не надевать,- сказала она.
Склоны на востоке горели и золотились от заходящего солнца. Хуан и
Милдред повернули направо и стали подниматься к автобусу.
- Ответьте мне на один вопрос, в... ну, в уплату за мое распутство?
Хуан засмеялся.
- Какой вопрос? ?
- Зачем вы сюда пришли? Думали, что я пойду за вами?
- Хотите правду или словами поиграть? -спросил он.
- Вообще мне и то и другое нравится. Впрочем нет... пожалуй, сперва
правду.
- Я сбежал,- сказал Хуан.- Хотел удрать в Мексику и скрыться, а
пассажиров бросить на произвол судьбы.
- Да? А почему вы сбежали?
- Не знаю,- сказал он.- Не заладилось. Дева Гвадалупская меня
подвела. Я думал, что надул ее. Она не любит надувательства. Подрезала
этому делу крылышки.
- Вы сами в это не верите,- с чувством сказала она.- Я тоже не верю. А настоящая причина?
- Чего?
- Почему вы пришли на старую ферму?
Хуан продолжал шагать и вдруг расплылся в улыбке; шрам на губе
сделал улыбку кривоватой. Он посмотрел на Милдред, и взгляд его черных
глаз был теплым.
- Я зашел сюда, потому что надеялся, что вы пойдете погулять, а
тогда, я подумал, можно будет... вдруг удастся вас залучить.
Она продела руку ему под локоть и сильно прижалась щекой к его
рукаву.
ГЛАВА 19
Ван Брант лежал вытянувшись на заднем сиденье автобуса. Глаза у
него были закрыты, но он не спал. Голова его лежала на правой руке, и от
тяжести правая рука затекла.
Когда Камилла вышла с мистером Причардом из автобуса, Прыщ и Норма
замолчали.
Ван Брант прислушивался к тому, как растекается по жилам старость.
Он почти ощущал шорох крови в своих бумажных артериях и слышал, как
бьется сердце со скрипучим присвистом. Правая рука потихоньку немела, но
его беспокоила левая рука. В левой руке у него осталось мало
чувствительности. Кожа была невосприимчива, словно превратилась в
толстую резину. Когда он был один, он тер и массировал руку, чтобы
восстановить кровообращение, и, догадываясь, что с ней на самом деле, не
хотел признаваться в этом даже самому себе.
Несколько месяцев назад он потерял сознание - всего на секунду, и
врач, измерив ему давление, сказал, что главное - не волноваться, и все
будет в порядке. А две недели назад произошло другое. Была электрическая
вспышка в голове и в глазах, секундное ощущение как бы ослепительного
бело-голубого света, и теперь он совсем не мог читать. Не из-за зрения.
Видел он вполне хорошо, но слова на страницах плыли и набегали друг на
друга, извиваясь, как змеи, и он не мог разобрать, что они говорят.
Он очень хорошо понимал, что перенес два легких удара, но скрывал
это от жены, а она скрывала от него, и врач скрывал от них обоих. И он
ждал, ждал еще одного, того, который взорвется в мозгу, скрючит тело и
если не убьет его, то сделает бесчувственным предметом. В ожидании этого
он злился, злился на всех. Животная ненависть ко всем окружающим
подкатывала к горлу.
Он перепробовал всевозможные очки. Пробовал читать газеты с лупой,
потому что сам, половиной сознания, пытался скрыть от себя свою беду.
Злоба теперь вспыхивала и прорывалась у него совершенно неожиданно, но
самым ужасным для него было то, что иногда он непроизвольно начинал
плакать и не мог остановиться. Недавно он проснулся утром с мыслью:
"Почему я должен ждать этого?"
Отец его умер от того же самого, но перед смертью одиннадцать
месяцев пролежал в постели, как серый беспомощный червь, и все деньги,
которые он копил на старость, ушли на врачей. Ван Брант понимал, что,
если такое случится с ним, восьми тысяч долларов, лежавших у него в
банке, не будет, и старуха жена, похоронив его, останется без гроша.
В тот день, как только открылись аптеки, он пошел в аптеку Бостон -
к своему приятелю Милтону Бостону.
- Мне надо потравить белок, Милтон,- сказал он. Дашь мне немного
цианида, ладно?
- Это дьявольски опасная штука,- сказал Милтон. Терпеть не могу его
продавать. Может, я дам тебе стрихнина? Это будет ничем не хуже.
- Нет,- сказал Ван Брант,- я получил правительственный бюллетень с
новой прописью, там цианид.
Милтон сказал:
- Ну ладно. Тебе, конечно, надо будет расписаться в книге ядов. Но
осторожнее с этой дрянью, Ван. Осторожней. Не оставляй ее где попало.
Они дружили много лет. Вместе вступили в Синюю Ложу, были
учениками, подмастерьями и по прошествии лет стали мастерами ложи
Сан-Исидро; потом Милтон вошел в Капитул Королевской Арки и в
Шотландский Обряд, а Ван Брант так и не поднялся выше третьей ступени.
Но они остались приятелями.
- Сколько тебе надо?
- С унцию, наверно.
- Это страшно много, Ван.
- Я принесу что останется.
Милтон не успокоился.
- Только не прикасайся руками, хорошо?
- Я умею с ним обращаться,- сказал Ван Брант.
Потом он пошел к себе в кабинет, в цокольном этаже своего дома, и
острым перочинным ножом проколол тыльную сторону ладони. Когда выступила
кровь, он открыл
- Хотела бы я, чтобы это еще немного продлилось, сказала она,- но
знаю, что нельзя. Прощайте, Хуан.
- Прощайте,- сказал он. И они медленно пошли назад, к автобусу.
пробирку с кристаллами. И остановился. Не мог. Просто не мог высыпать
кристаллы на ранку.
Через час он отнес пробирку в банк и спрятал в свой абонированный
сейф, где лежало его завещание и страховки. Ему пришло в голову купить
маленькую ампулу и носить на шее. Тогда, если случится сильный, ему, мо-
жет быть, удастся донести ее до рта, как делали эти люди в Европе. Но
сейчас высыпать - он не мог. Может быть, это и не случится.
Он носил в душе тяжесть разочарования и носил в душе злость. Злили
его все люди вокруг, не собиравшиеся умирать. И еще одно его угнетало.
Удар спустил с цепи некоторые его инстинкты. В нем вновь проснулись
могучие вожделения. Его до удушья тянуло к молодым женщинам, даже
девочкам. Он не мог оторвать от них глаз и мыслей и в самом разгаре
болезненных своих фантазий вдруг разражался слезами. Он боялся, как
ребенок боится в чужом доме.
Он был слишком стар, чтобы приспособиться к изменению личности и к
тому новому в естестве, что было порождено ударом. Он прежде не был
охотником до чтения, но теперь, потеряв способность читать, изголодался
по печатному слову. И характер у него делался все более вздорным и
вспыльчивым, так что даже старые знакомые начинали его избегать.
Он слушал, как точится в жилах время, и хотел, чтобы пришла смерть,
и боялся ее. Сквозь прикрытые веки он видел, как золотой свет заката
заливает автобус. Его губы слегка зашевелились, и он сказал: "Вечер,
вечер, вечер". Слово было очень красивое, и он слышал, как посвистывает
у него в сердце. Сильное чувство овладело им, расперло грудь, расперло
горло, застучало в голове. Он подумал, что опять расплачется. Он
попробовал сжать правую руку, но она онемела и не сжималась.
А потом он окаменел от напряжения. Тело, казалось, раздувается, как
резиновая перчатка. Ворвался вечерний свет. В мозгу выросла страшная
мигающая вспышка. Он почувствовал, как валится, валится в потемки, в
черноту, в черноту...
Солнце село на западный холм, сплющилось, и свет его был желтим и
чистым. Напоенная долина блестела под косым светом. Прозрачный промытый
воздух был свеж. На полях поникшая пшеница и толстые оцепеневшие стебли
овсюга подтянулись, а свернувшиеся лепестки золотых маков чуть
раздались. Желтая речная вода бурлила и вертелась в бучилах и
остервенело грызла берега. На заднем сиденье автобуса захлебывался
храпом Ван Брант. Лоб у него был мокрый. Рот был открыт, глаза - тоже.
ГЛАВА 20
Прыщ пересел к Норме, она грациозно подобрала юбку и отодвинулась к
окну.
- Как по-твоему, чего этот старикан хочет от девушки? -
подозрительно спросил он.
- Не знаю,- сказала Норма.- Одно тебе скажу. Она себя в обиду не
даст. Она замечательная девушка.
Прыщ сказал:
- Ну, не знаю. Есть и кроме нее замечательные девушки.
Норма вспыхнула.
- Кто же, например? - спросила она иронически.
- Ты, например,- сказал Прыщ.
- Вот как! - Она этого не ожидала. Она опустила голову и стала
смотреть на свои сморщенные пальцы, стараясь овладеть собой.
- С чего ты вдруг взяла и уволилась? - спросил Прыщ.
- Миссис Чикой плохо ко мне относилась.
- Я знаю. Она ко всем плохо относится. Жалко, что ты ушла. Мы бы с
тобой могли подружиться.
Норма не ответила. Прыщ предложил:
- Если скажешь, я притащу пирог с изюмом. Они довольно вкусные.
- Нет. Нет, спасибо. Подумать о еде не могу.
- Тошнит?
- Нет.
- Вообще, если бы ты вернулась туда на работу, мы могли бы ездить
на субботний вечер в Сан-Исидро - на танцы или еще куда.
- Раньше ты об этом не подумал,- сказала она.
-А я не думал, что нравлюсь тебе.
В ней появилось лукавство. Это была восхитительная игра.
- А почему ты думаешь, что теперь нравишься? - сказала она.
- Ну, ты теперь другая. Вроде изменилась. Мне нравится твоя
прическа.
- А-а, это,- сказала она.- Да там, в закусочной, вроде как незачем
прихорашиваться. Кто меня увидит?
- Я,- галантно сказал Прыщ.- Давай назад. Тебя возьмут обратно.
Гарантирую.
Она покачала головой.
- Нет, когда я ухожу - я ухожу. Обратно не приползу. А кроме того,
пора подумать о будущем. У нас есть планы.
- Какие планы?
Норма заколебалась, стоит ли рассказывать. С одной стороны, можно
сглазить - но удержаться она не могла.
- У нас будет квартирка с красным диваном и радио. Будет плита,
холодильник, и я буду учиться на сестру. Ее глаза сияли.
- Кто это "мы"?
- Мы с мисс Камиллой Дубе, вот кто. Когда я стану сестрой, у меня
будет на что одеваться, мы будем ходить в театр и, может быть, принимать
друзей.
- Ерунда,- сказал он.- Не будет этого.
- Почему ты так говоришь?
- Не будет, и все. Слушай, чего ты не вернешься к Чикоям? Я изучаю
радар, а там уйдем вместе и, кто его знает, может, и сойдемся. Ведь
девушке - ей же хочется замуж. Я парень молодой. Ну а... это... парню
хорошо иметь жену. Это делает его вроде... целеустремленным.
Норма посмотрела ему в глаза серьезным вопросительным взглядом,- не
смеется ли он над ней. И была в ее взгляде такая прямота, что Прыщ
неверно истолковал его и смущенно отвернулся.
- Понятие,- сказал он с горечью.- По-твоему, нельзя встречаться с
парнем, у которого такая штука. Я все делал. Больше сотни истратил на
врачей и разную аптечную дрянь. Все без толку. Один врач говорит, они
пройдут. Говорит, годика через два исчезнут. Только не знаю, правда ли.
Ну и давай,- сказал он со злостью.- Устраивай себе квартирку. Я, может,
такие развлечения знаю. какие тебе не снились. Нечего ставить из
себя.Голос у него был совершенно подавленный, и он глядел себе на
колени.
Норма посмотрела на него с удивлением. Ни в ком, кроме себя, не
предполагала она такой жалкой боли. Никто еще не искал у Нормы
сочувствия и поддержки. Пузырек тепла наклюнулся у нее внутри - и
какая-то благодарность. Она сказала:
- Ты так не думай. Нельзя так думать - если ты девушке не
безразличен, она так думать не будет. Врач знал, что говорит. Я знала
трех молодых ребят, у них это потом прошло.
