несколько минут отдохнуть? - подумал он. - Ведь никакого
вреда не будет, если я выберусь на берег и на пару минут
прилягу". Ему надо отдохнуть. Он почувствовал, что не
добер°тся до города - через лес или по дороге, - если сейчас
же не отдохнет. Нет, он не будет засыпать - он просто не
позволит себе этого. Но внутренний голос подсказывал ему
совсем другое. Он уверял, что если Джек выйдет на берег
отдохнуть, то сразу же заснет, несмотря на все свои благие
намерения. А если он заснет, то до утра не доберется до
города, а это значит, что бабочки в поместье снова начнут
нападение, и тогда уже оттуда никто живым не выберется. Те
несколько выживших людей не переживут еще одного дня. "Нет,
- подумал он. - Об отдыхе нечего мечтать". И поплыл
дальше.
Руки у Джека едва шевелились, а движения, которые он
делал ногами, вообще было трудно различить. Он просто
поддерживал себя в центре реки и направлялся по течению к
цели.
"Может быть, все это напрасно? - думал он. - Может
быть, я зря изнуряю себя, и кто-то из города уже успел все
сделать?" Это вполне возможно. Не был ли он слишком
эгоцентричен, когда решил, что он - единственный, - кто
может помочь? Конечно, и другие тоже могли выбраться. Ведь
из того, что он видел несколько автомобильных аварий и
катастрофу с самолетом, вовсе не следует, что все бремя
должно ложиться на его плечи. Но если кто-то уже успел
сообщить, то почему он не может выйти на берег и немного
передохнуть? Будет гораздо хуже, если он упад°т от
изнеможения по дороге в город. Кто тогда вызовет помощь,
если это произойдет? Но даже задавая себе эти вопросы и
уверяя себя в необходимости передышки, Джек знал, что это за
него говорит его слабость, что он не может позволить себе
ничего подобного, что от него зависят человеческие жизни -
зависят от того, дойдет ли он до города и сумеет ли убедить
людей в реальности происходящего в поместье кошмара.
Даже если от него это уже и не зависело, даже если кто-то
уже успел сообщить обо всем, он не мог просто так взять и
поверить в это. Он все равно должен думать, что он
единственный, кому удалось пробраться так далеко. Хотя бы
из-за Робби и Дианы, которые сидят там, в спальне, сжавшись
в комочек под одеялами, и ждут его помощи, а трупы их
родителей лежат рядом, в коридоре, всего в нескольких ярдах
от них.
И когда Джек подумал о своих друзьях, которые лежат у
себя дома, изуродованные бабочками, страшные картины снова
вспыхнули в его мозгу, и время и расстояние не смогли их
стереть. А ведь на улицах было гораздо больше трупов, чем
он видел; и не все крики боли и ужаса он услышал. Но он у
себя дома увидел ужаса и крови за один день больше, чем за
все время своего пребывания во Вьетнаме! И он просто
обманывал себя, говоря, что все не так-то и страшно, что
кто-то наверняка уже выбрался, успел обо всем сообщить и уже
спешит назад с помощью. Страшная действительность всплыла в
его памяти, подняв свою уродливую голову, и напомнила о
правде - жестокой и голой правде, о том, что уже произошло и
чего уже никак нельзя изменить.
Так что, устал он или нет, сейчас не время отдыхать.
21
Прибрежная грязь скользила под его пальцами,
перемешиваясь со слизью и галькой, как бы не желая принять
Джека на сушу. Течение тоже старалось отбросить его назад.
Но он резкими, судорожными движениями впивался в землю,
отчаянно пытаясь выбраться на берег. Ласты не слушались его
и, как нарочно, то и дело ударялись о неровное каменистое
дно.
"Город должен быть где-то здесь, - подумал он, - и плыть
дальше было бы ошибкой".
"Ошибкой..." - эхом повторилось у него в мозгу, и он
рассмеялся каким-то странным вымученным смехом. Вот то, что
они уехали из города, действительно было ошибкой. Страшной
ошибкой! От которой ему еще долго придется страдать,
вскакивать по ночам с кровати и изо всех сил кричать:
"Кэти!"
Деревянными ногами он, не нагибаясь, попробовал скинуть
ласты и оставил их лежать на дне. Ноги были будто бы не
настоящими, искусственными, а ласты - их частью. Берег не
слишком крутой - почему бы не использовать и руки, и нога."
чтобы выбраться на него? Звезды загадочно светили в тишине,
Словно играя с ним, обещая раскрыть свои тайны, пусть только
он выберется на берег и достанет до них. Он стоял
замерзший, усталый, а они водили над ним свои медленный
хоровод. "Все кончено", - почему-то подумал он.
Джек потряс руками, как боксер, готовящийся к очередной
схватке на ринге, и опять был готов к сражению.
Он увидел впереди выступающий корень, который можно было
использовать в качестве ступеньки, и, собрав остатки сил,
вытащил ногу из воды, хватаясь за пучок травы, растущей над
головой. Вот. Он уже наполовину вылез. Теперь надо
вытащить вторую ногу. "Вот так, Джек, - говорил он себе. -
Надо только поставить ее поустойчивее".
Он перенес весь свой вес на левую ногу и почувствовал,
как берег медленно оседает под ней, оползая под его
тяжестью. В отчаянии он начал карабкаться вверх, работая
ногами и подтягиваясь на руках, и зарылся лицом в липкую
грязь. Рот его был широко раскрыт, и когда он хотел
вдохнуть, то почувствовал на губах горький привкус земли.
Изогнувшись, как змея, Джек из последних сил вполз на валун
и свалился в изнеможении. Но он был уже на земле, на одном
уровне с городом, выброшенный из кошмара реки.
"Вот и хорошо, - подумал он. - Пусть все идет своим
чередом, пусть согреются мои конечности, а я пока что закрою
глаза. Мне ведь надо же отдохнуть".
- Нет! - закричал он. - Нет!
С болью во всем теле, очень медленно Джек подтащил одну
ногу к другой и встал на четвереньки. Потом усилием рук
поднялся на колени и широко раскрыл глаза. У него была одна
единственная мысль - что он закончил путь, достиг нужного
места, и теперь начинается заключительный этап - город.
Больше его ничто не волновало - ни голод, ни усталость, ни
царапины и ссадины на теле. И еще было что-то, что
превращало город в яркий маяк, перед светом которого
тускнели дразнящие звезды. Это была боль, постоянно
гнетущее состояние в груди, напоминающее ему, что Кэти и
Алан погибли. Ушли безвозвратно.
В сотне футов впереди стоял, качаясь в такт уставшему
разбитому телу темный дремучий лес. Земля вокруг была
ровная и гладкая. По ней, наверное, легко идти. Темная
дорога, параллельная реке, отделяла ее от леса. Джек с
трудом поднялся на ноги и в отчаянии посмотрел в сторону
города, туда, где должны были быть огни. Ведь он же видел
их из реки! Он посмотрел направо, налево, затем повернулся
назад, чтобы увериться, тот ли берег он выбрал. Вон там?
Может, и там - немного подальше на юг и правее. Но он хотел
бы быть более уверенным - ему едва ли будет под силу
испробовать несколько разных направлений. Об этом нечего и
мечтать. "Или все, или ничего", - решил он. Небо начинало
постепенно светлеть, возле горизонта появлялась светло-синяя
полоса, окаймляющая восток надеждой о скором дне, которого
многим уже не придется увидеть. А сколько их, запертых, как
в ловушках и тюрьмах, в своих собственных домах, мечтают,
чтобы этот день никогда не настал.
Джек направился к городу, решив срезать путь полем,
пролегающим между рекой и дорогой. Он шел, согнувшись, и
время от времени вздрагивал, когда камни и галька попадали
под его ноги, обутые в тонкие резиновые тапочки.
В целом он был доволен пешей прогулкой, она нравилась ему
куда больше, чем длительное плавание под водой.
Теперь все было легко и просто - шаг за шагом, одна нога
становится впереди другой. Ничего страшного. И
конечностями управлять легко. Никаких тебе течений, которые
пришлось бы преодолевать.
"О, Иисус! О, мой Бог. Я не могу поверить в это", -
подумал он и сказал сам себе вслух: ,
- Ну ты и дурак!..
Он снял акваланг и опустил его на землю, почувствовав,
что становится лет на десять моложе. Баллоны глухо
ударились, и это был самый приятный звук, который он слышал
за последние сутки.
"Так и нес его, как идиот, - подумал он. - Привык,
придурок, что он там висит..."
За аквалангом последовал водолазный костюм. Снимая
защитную кожуру, он почувствовал себя птицей, только что
вылупившейся из яйца. Джек выполз из него, как кобра,
которая выросла из своей шкуры, и теперь меняет ее на новую,
потому - что старая стала тесновата, да и дышать в ней
трудно.
Приток свежих сил, новый заряд энергии, вошедший в его
тело, совсем не был похож на второе или даже третье дыхание,
это было, как удар молнии, взбудораживший все его надежды,
желания и стремления. "Ну да, - подумал он. - "...И грудь
его вздымалась, свободная от тяжких лат..." Но сперва - люди
в поместье. А там уже настанет и моя очередь, разберусь и
со Стоулом".
Джек шел по извилистой дороге, тянувшейся через лес. Но
детские страхи, связанные с темной чащей, заслонялись теперь
ужасом реальности. Он с улыбкой вспомнил, как когда-то
давно, когда он был совсем еще маленьким, он бежал поздним
вечером через лес из кинотеатра и не знал, что чудища на
самом деле не существуют, что страшные существа, которых он
видел на экране, не таятся в переплетении стволов, готовые в
любую минуту прыгнуть с дерева на голову. Но если бы он
знал тогда то, что узнало жизни сейчас, он забился бы в
теплое плюшевое кресло и сидел бы там, пока за ним не придет
отец и не выведет его за руку из этого страшного темного
леса.
А сейчас его ничто уже не пугало в лесу. После всего,
что он видел и пережил. "Да, - подумал Джек, покачав
головой, - трудно напугать человека сказками после того, как
он увидит ад рядом с собой, да еще через увеличительное
стекло".
Дорога петляла между деревьями, но все же вела в сторону
города каким-то запутанным и странным маршрутом. Джек был
уверен, что это не естественные повороты. Видимо, они здесь
для того, чтобы строители, водители бульдозеров, могли
объезжать деревья. Нет. Это глупость. Тут, наверное,
другая причина. Кто- то направлял эти бульдозеры направо и
налево, как ему вздумается, а иногда просто вел их напролом
- в любом направлении, как захочется левой ноге.
"Любая дорога, - подумал Джек, - любая дорога всегда была
открыта для меня: хочешь - следи за поворотами, хочешь -
иди вниз по холмам, хочешь - вверх, а потом петляй кругами.
Вверх и вниз, через и мимо - а все идет к одному концу, в
одно и то же место. Помоги ты им или нет, спаси несколько
жизней тут или там, застрели сколько угодно человек во
Вьетнаме, потеряй жену и ребенка, сожги человеческое тело,
распусти слюни над неотмщенными убитыми или застрели
деревенскую женщину с автоматом, хоть эта деревня в сто раз
беднее, чем наши леса... Леса... Поля... Город!"
Город.
Он стоял и восхищался им, как редкой драгоценностью,
рассматривая переходящие одна в другую крыши домов, и все не
мог наглядеться. Каждая крыша имела свой цвет, свой
собственный оттенок на фоне -постепенно светлеющего неба. И
каким бы сонным и спокойным ни казался ему этот город, он
дышал и бурлил своей обычной, здоровой жизнью. Он словно
вышел из волшебной сказки - позолоченные и разукрашенные
крыши, сады из леденцовых деревьев, маленькие собачонки
носятся по улицам и лают, улыбаясь прохожим, а люди никогда
не ссорятся, и папы с мамами никогда не наказывают своих
очень послушных детей.
Этот город купался в своей невинности.
Бедствие обошло этот город, и он собирался проснуться и
начать новый день".
Этот город делил свою безмятежность с остальными городами
во всей этой сказочной стране. Со всеми, кроме одного,
который не был избавлен от кровопролитий, от смерти, от
нашествия бабочек.
Даже если этот город поймет или скажет, что понял, даже
если он честно постарается все понять, он никогда полностью
не узнает и не прочувствует весь страх и ужас кровавой
бойни.
Он будет вечно, как репортер, наблюдающий с борта
спасательного вертолета за тремя людьми, дрейфующими на
льдине уже в течение трех недель в бушующем океане, задавать
почти один и тот же вопрос: "Что же вы ощущали?"
