- Тогда другое дело. Кстати, - прошептала Галя, наклоняясь к самому
уху. - У них ребенок когда будет?
- Ну а я-то откуда знаю? Да и с чего бы так рано, сама знаешь
деревенские нравы.
- Что верно, то верно. Но не грех и спросить.
- Думаю, тебе месяцев через шесть-семь надо поинтересоваться.
Вдруг что наклевываться будет.
- Ждать больно долго. Меня скорее Юрий отсюда выкинет. Не забывай,
я ведь живу на птичьих правах.
- Да, - я пересела подальше от работающего телевизора. - Ты хочешь
достать Гермашевского?
- Есть такое желание. Не больно охота связываться; откровенно
говоря, он мне порядком надоел. Без него гораздо лучше было.
- Ты его в чем-то подозреваешь, мне кажется.
- Так же как и ты. В чем-то конечно. Вообще я говорила о своем
отношении к этому человеку.
Разговор зашел в тупик. Галя более не хотела тревожить наболевшую
тему и молча смотрела на экран телевизора. Посидев до окончания
фильма, я откланялась.
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
На пороге дома я столкнулась с выходящей четой Гермашевских,
отчаянно куда-то спешащих. Мысли Юрия витали, очевидно, очень
далеко, поскольку он меня не узнал и поздоровался еще раз. После
этого, оставив жену на крыльце, выкатил машину из гаража. Спустя
десять минут супруги скрылись из вида. Я заметила, что Светлана,
против обыкновения села на заднее сиденье и решила осведомиться в
чем дело у тещи.
- Трудно сказать, - отозвалась добрая старушка, хлопоча, тем
временем у плиты, - Сама толком не пойму. Ему полчаса назад кто-то
позвонил. Юра говорил недолго, все больше "да" и "нет" отвечал. А
когда положил трубку, так я его прямо не узнала. Как подменили
человека! Злой стал, неразговорчивый, угрюмый. Со Светой в момент
поссорился, не успела я слова им сказать. С трудом уговорила его
дочурку мою с собой в Москву взять. А то мог и так уехать. Минут
пятнадцать как загнанный зверь порыскал по комнатам, что-то все
искал, а потом опять к телефону. И уехал.
- Работа может быть? - предположила я.
- Скорее всего, - согласилась она. - Опять должно быть, что-то не
заладилось. И ведь месяца не прошло, как опять та же история.
- А раньше что случилось?
- Аврал вроде какой на предприятии. Все точно угорелый носился,
вроде как сейчас, от телефона не отходил. А то и вовсе днями дома
не появлялся. Один раз Свету попросил какие-то бумаги подвезти,
забыл видать. Да, серьезная должность у него, ответственная.
- Он вам часто о своих делах рассказывал?
- Редко. Когда в переделки какие попадал, так ни слова об этом не
обмолвится, расскажет, только когда все образовывалось. Сюрпризов
очень не любит. Стремиться, чтобы без неожиданностей было, без
неприятностей. Никогда по пустякам не рискует. Завсегда сам
посмотрит, может посоветует, может сам подправит, сели что-то не
по нему. Хороший он начальник, головастый.
Зазвонил телефон. Евгения Петровна проворно подбежала к нему,
сняла трубку, согнав кошку со столика.
- Вас просят, - обратилась она ко мне, - вроде как подруга
беспокоит.
Я взяла трубку. Нетрудно было предположить, что звонила Стеклова.
Услышав ее возбужденный голос на другом конце провода, я
поинтересовалась, в чем там дело.
Лена радостно выпалила:
- Тебе письмо из Самары пришло. Так что танцуй.
Я удивилась несказанно.
- Подожди, а я-то тут при чем?
- Сейчас объясню. Там организовано слушание дела о смерти твоей
Надежды Лайме. Письмо как раз из прокуратуры. Твои коллеги о тебе
побеспокоились, наверное, привет передают. Два дня назад, кстати,
пришло.
- Так что же ты раньше...
- Мне его только вчера подсунули, просили передать. Никто ведь не
знает, кроме меня, где ты околачиваешься. Его ведь на твое имя в
следственный отдел прислали.
- Пометки "совершенно секретно" там нет?
- К сожалению
- Ты его не читала?
- Ты что, за кого меня принимаешь?!
- Извини, ради Бога, я совсем не то имела в виду.
- Ладно, прощаю на первый раз.
- Открой, пожалуйста, и прочитай.
- Прямо сейчас?
- Господи, ну конечно. Телефон не прослушивается.
- Откуда ты знаешь? У нас ведь все может быть.
- Прекрати немедленно издеваться и читай.
Стеклова разорвала конверт и зашуршала бумагой.
- "Уважаемая госпожа Васильева!" Слушай, а тут много написано.
- Ну и что?
Лена вздохнула, но принялась за чтение. От стиля, коим было
написано письмо, мне постепенно становилось все хуже и хуже, и
лишь горячее желание узнать ценную информацию удерживало мой
рассудок в работоспособном состоянии.
Местные органы внутренних дел решили проверить версию своих
подмосковных коллег. Видимо, предположение о несчастном случае
чем-то им не понравилось. Получив санкцию на вскрытие квартиры
покойной, следователи собрали неплохой урожай материалов,
убедивших их в... самоубийстве Надежды. Через отдел связей нашей
прокуратуры им довелось узнать, что я, пренебрегая законом
положенным отпуском, пытаюсь докопаться до сути происшедшего.
Чтобы облегчить мне жизнь, милиции пришло в голову поделиться со
мной результатами своих изысканий и приложить к письму часть
собранных в квартире Лайме "вещдоков", в том числе дневник
Надежды, убедивший следователей в версии самоубийства. Остальное
отправилось в регистрационный отдел прокуратуры.
Прочитав письмо, Стеклова сочла нужным дополнить его своим
замечанием:
- Что касается присланных страничек дневника, то тут действительно
есть намеки на возможное самоубийство. В частности, Лайме
утверждает, что поступит именно так, если Кипарисов ее бросит. Да,
маленький штришок: она утверждает, что осталась почти без всего.
- Секундочку, а как же ее состояние? - возопила я, очнувшись от
раздумий над услышанным в письме.
- Это, наверное, на другой странице написано, в чем дело. Тут лишь
мельком отмечено, что она занималась неприкрытым мотовством,
поскольку привыкла ни в чем себе не отказывать, когда была
замужем. А тут еще прогорело несколько компаний, в которые она
вложила свои кровные. Какие, не сказано, места не хватило.
- Бедный Гермашевский, если он узнает, то, по крайней мере, хоть
порадуется.
- Это точно. Но ты уж не проговорись с ним об этом. А вдруг он
опечалится.
- Да черт его знает. Кстати, что с материалами? Петровка передала
их...
- Да, слушание уже началось. Два или три дня назад. И я, в
качестве помощника главного прокурора...
- Чего?! С каких это пор?
- Дело меня больно заинтересовало. Все-таки, оно было связано и с
моим клиентом.
- Каким образом?
- Потом расскажу. Могу тебя порадовать: материалы я уже достала.
Дневник, фото и кинопленки, прочие документы.
- Слушай, что бы я без тебя делала.
- Уж конечно ничего.
- И как же ты связалась с Рощиным? Он, как мне помнится, никого к
своим делам не подпускает.
- Довольно просто. Встретились в коридоре, разговорились. Он даже
сам у меня помощи кое в чем запросил.
- Чушь какая-то. Нет, конечно, я могу тебя представить в качестве
обвинителя, все-таки ты с этого, как мне помнится и начинала...
- Вроде того. Я в конце концов, государственный служащий, юрист,
как никак. Куда пошлют, туда и иду.
- Что там с Кипарисовым?
- Я еще с делом не разбиралась.
- А не мешало бы.
- Чего это на тебя нашло?
- Мне кое-что узнать надо. Ты не могла бы по старой дружбе сбегать
и как бы между прочим узнать...
- Господи, - взмолилась Стеклова, - кто из нас без дела сидит? Я или
ты?
- Тебе ближе. Да и с подсудимым ты тоже связана как-то, уж не знаю
как.
- С его женой, если на то пошло. - Стеклова замолчала. - Ладно,
сделаю, что смогу.
- Ну спасибо. С меня шоколадка.
- Завтра приеду прямо сюда.
- Отменно. Чета сегодня утром отвалила в Москву, предварительно
поцапавшись от души. Так что полигон свободен.
- Чего у них там.
- Вопрос в безделушках, подарке Юрия, которые его половина где-то
умудрилась посеять. И запрягла мужа их поискать, перевернув вверх
дном столицу нашей Родины.
- Замечательно.
Лена повесила трубку, а я отправилась на боковую с чувством
выполненного долга.
На следующее утро, если половину второго можно еще считать утром,
прибыла Стеклова со столь необходимым для меня материалом. Я
тотчас же решительно набросилась на документы прямо на пороге
дома. Только вмешательство Евгении Петровны помогло Лене
пробраться в комнату. Там старушка отвела нам обеденный стол, дабы
не мешать входу и выходу через дверь.
Сперва я принялась за негативы и слайды. Поскольку диапроектор все
же нашелся, я смогла лицезреть довольно интимные снимки в полном
комфорте. Часть фотоматериалов посвящалась Лайме и Гермашевскому,
стоящих, сидящих и лежащих в разнообразнейших позах друг с другом.
Не дать не взять - милая семейная компания на прогулке. Впрочем,
большинству негативов было как минимум по десять лет, хотя
встречались и сравнительно недавние, двух трехлетней давности.
Временами встречался господин солидной наружности обыкновенно в
деловом костюме или плавках, по всей видимости - муж Надежды.
Особенно на последних слайдах стал встречаться Кипарисов в
компании любовницы и еще нескольких девушек, очевидно, приятельниц
Лайме. Остальная часть фотографий, где-то процентов тридцать,
посвящалась исключительно Надежде.
- Хорошо, что ты подъехала сюда, - сказала я, выключая диапроектор,
отчего шума в комнате стало на порядок меньше, - а, скажем, не к
Гале. Мне известно, что у нее нет такого аппарата.
- Вопрос, почему бы я туда поехала тебя не смущает? -
поинтересовалась она.
- А вдруг супружеская пара не выезжала бы никуда. Тогда пришлось
нам сидеть у Гали и рассматривать в лупу негативы. Очень милое
занятие.
- У нее тоже могли бы быть какие-то срочные дела, - отрезюмировала
Стеклова.
- Ну пока что фиг с ней, - беспечно сказала я, обращаясь к письмам.
Их можно было условно разделить на три категории: адресованные
Надежде от Кипарисова, Гермашевского и бывшего мужа. Первая пачка
была наиболее ощутимой. Но и наименее интересной. Кипарисов писал
сплошную беллетристику, как справедливо заметила Стеклова,
частично уже ознакомленная с содержанием большинства из них.
Стиль Гермашевского отличался краткостью и сухостью; он
обыкновенно не затрачивал на письма и страницы машинописного
формата. Никакого намека на братские чувства. Разве что на
праздники. Роберт Лайме писал нечто подобное, но уделял этому
гораздо большие объемы. Последние его письма касались по большей
части предстоящему разделу имущества между супругами. В частности
давались рекомендации, как распорядиться федеральными облигациями,
акциями крупных нефтедобывающих компаний, куда лучше вложить
деньги, и как распорядиться недвижимостью - квартирой в Самаре.
После внимательного ознакомления с этой частью архива, я перешла к
дневнику. Решив начать его с конца, я только выиграла. Во-первых,
как и следовало ожидать, самое интересное Надежда приберегла
напоследок. Судя по его непрезентабельному виду, Лайме таскала
дневник с собой повсюду, что, правда, не мешало ей забывать о его
существовании на недели. Тем не менее, я смогла узнать много
пикантных подробностей разрыва с мужем, ссоры с братом и
Стекловой, а так же самое интересное - причины скорого
исчезновения наследственного состояния. Впрочем, они банальны -
неумеренная страсть к азартным играм и желание жить на широкую
ногу без поступления новых средств.
Что же касается самоубийства, то мне представлялся очевидным
несколько другое. Зная более или менее женскую натуру (в конце
концов, сама-то я кто?), я могла бы привести следователям из
Самары контр довод: женщина, пишущая такие вещи в дневнике, вряд
ли сможет осуществить их на деле. Ведь в него она выплескивает все
