своего рода командными сигналами, а что Рорик нервничал, сомнений нет.
- Не берусь оспаривать, - сказал Генрих. - Возможно, состояние
психики экспериментаторов как-то связано с равновесием поля, создающего
всепроникаемость. Но только вряд ли. Иван теоретически исследовал бы такую
возможность, он ведь знал, что и он и Рорик являются физическими
элементами эксперимента.
- Тогда остается действие каких-то непредвиденных факторов извне.
Скажем, блуждающие в космосе неизвестные нам частицы.
- Да, это вполне допустимо.
Арман тоже присоединился к такой мысли.
Томсон не просто открыл неизвестные до него поля. Физические
процессы, протекающие вокруг нас, отлично изучены, среди них нет
"томсоновских", так бы их следовало назвать, полей. Томсон изобрел новые
виды сил. И как они связываются с другими полями и частицами, нужно еще
изучать. Какая-нибудь шальная космическая частица пронеслась сквозь
сконструированную короткофокусную камеру и внесла трагическую поправку в
его, казалось бы, безукоризненные расчеты.
- Все это и надо будет исследовать, - подытожил Рой обсуждение. - Но
это уже не наша забота. Наш вывод - замечательное, но грозное открытие
Ивана Томсона надо временно прикрыть, пока у нас не появится гарантия
полной безопасности. Нужно сообщить Агнессе о результатах расследования.
Кто пойдет снимать с ее души ощущение собственной вины и вины Рорика?
- Ты, конечно, - поспешно сказал Генрих. - Ты ее расстраивал своими
вопросами, ты теперь и успокой.
- Пойдешь ты, - строго сказал Рой. - Я ее расстраивал, верно, но вины
на мне перед нею и Рориком нет. А ты подозревал их заранее, до проверки
запальчиво доказывал их вину. Пусть твое объяснение будет твоим
извинением.
Когда брат разговаривал таким тоном, спорить с ним было бесполезно.
...Генриха ввели в палату, когда Агнесса спала. Врач хотел ее
разбудить, Генрих попросил не делать этого. Он молчаливо сидел в кресле
перед кроватью и терпеливо ждал, пока больная проснется.
В истории болезни - Генрих просмотрел ее - было отмечено быстро
прогрессирующее выздоровление после тяжелого нервного потрясения. Генрих
думал о том, до чего прогнозы расходятся с впечатлением. Болезнь так
изменила девушку, что он не узнал бы ее, встретив на улице или в
институте. За несколько дней, что он не видел ее, она еще похудела, у нее
обнажились скулы, заострился нос, кожу на лбу, прежде очень гладкую,
прочерчивали морщины, новорожденные морщинки разбегались от глаз. Прогноз
был утешительный, вид - страшный.
И еще Генрих с удивлением думал о том, что, несмотря на все
изменения, одно в Агнессе сохранилось: ее красота. Это было странно, почти
непредставимо. Прежняя красота Агнессы складывалась из черт, гармонично
сочетавшихся между собой, в ней все было прекрасно: глаза и губы, лоб,
волосы, шея, руки, фигура... Сейчас все было искажено, каждая черта
казалась в отдельности почти уродливой. Всего уродливей были исхудавшая
шея и истончившиеся руки; тело, скрытое одеялом, Генрих не сомневался,
тоже потеряло прежнюю гибкость и стройность. Но все это, такое некрасивое
в отдельности, складывалось в образ иной, чем прежде, но не менее
совершенной красоты.
Генриху стало страшно, у него гулко забилось сердце. "А ведь Иван
видел ее, вероятно, такой, он предугадывал такую Агнессу в той, прежней, -
подумал Генрих. - Недаром она представлялась ему единственной в целом
мире..."
Веки Агнессы дрогнули. Она повернула голову к Генриху, всмотрелась в
него.
- Вы опять? - прошептала она. - Для чего?
- Мне поручено информировать вас об итогах расследования, -
заторопился Генрих. - И прежде всего хочу с радостью сообщить, что вам
незачем винить себя в гибели Томсона. И Рорик тоже не виноват, все было
иначе, чем вам вообразилось!
Он рассказал об итогах расследования. Она стала плакать. Рыдания все
сильней сотрясали ее тело, она отвернула голову, уткнулась лицом в
подушку. Растерянный, Генрих замолчал.
- Зачем мне это все это знать? Зачем?.. Зачем?.. - повторяла она
сквозь слезы.
Подождав, пока она немного успокоилась, он грустно сказал:
- Мне показалось, вам будет легче, если вы узнаете...
Она с болью прервала его:
- Как мне может быть легче? Неужели вы думаете, что я лгала, когда
сказала Томсону, что люблю его? А его нет! И уже никогда не будет! Не
надо, не надо!
