Оливье долго молчал и наконец ответил:
- Что сказали бы вы, ваше величество, насчет брака графини Изабеллы с Адольфом, герцогом Гельдернским?
- Как! - воскликнул король с удивлением. - Принести такое прелестное создание в жертву этому разбойнику, который низложил, заточил в тюрьму и грозился убить родного отца!.. Нет, нет, Оливье, это было бы слишком большой жестокостью даже для нас с тобой, хоть мы и мало разборчивы в средствах для достижения нашей прекрасной цели - спокойствия и процветания Франции. К тому же владения Адольфа слишком удалены от нас, да и граждане Гента и Льежа его ненавидят... Нет, нет, не надо мне твоего Адольфа Гельдернского!
- Моя изобретательность истощилась, ваше величество, - ответил советник. - Я не могу найти для графини де Круа такого мужа, который отвечал бы всем вашим требованиям - слишком уж их много: он должен быть другом вашего величества и врагом Бургундии, должен быть настолько тонким политиком, чтобы расположить к себе жителей Гевгта и Льежа, и достаточно храбрым, чтобы защищать свои небольшие владения от могущественного герцога Карла, кроме того, он должен быть знатного рода - на этом ваше величество особенно настаиваете, - да еще вдобавок образцом добродетели.
- Нет, Оливье, я не настаиваю.., то есть не очень настаиваю на добродетели, - сказал король, - но мне кажется, что мужем Изабеллы де Круа должен быть не такой всем известный отъявленный негодяй, как этот Адольф Гельдернский. Что ты скажешь, например, раз уж мне приходится придумывать самому.., что ты скажешь о Гийоме де ла Марке?
- По чести, ваше величество, - ответил Оливье, - я не могу пожаловаться, что вы предъявляете слишком высокие требования к нравственным качествам будущего супруга графини, если вы довольствуетесь Диким Арденнским Вепрем. Как! Де ла Марк? Да ведь это известнейший по всей границе разбойник и убийца! Сам папа отлучив его от церкви за многие злодейства!
- Мы выхлопочем ему отпущение, Оливье, - сказал король, - святая церковь милосердна.
- Да ведь этот человек почти вне закона, - продолжал Оливье, - он изгнан из пределов империи приговором Ратисбоннского сейма.
- Мы снимем с него это запрещение, Оливье. Имперский сейм можно вразумить.
- Он знатного происхождения - это верно, - продолжал Оливье, - но по манерам, по наружности да и по натуре он настоящий фламандский мясник... Нет, она никогда не согласится на этот брак.
- Но, если я не ошибаюсь, при его способе сватовства у нее не будет другого выбора, - заметил Людовик.
- Я вижу, что был неправ, обвиняя ваше величество в излишней щепетильности, - сказал Оливье. - Клянусь жизнью, герцог Адольф со всеми своими преступлениями - воплощенная добродетель в сравнении с де ла Марком!.. И, кроме того, как устроить его встречу с невестой? Ведь вашему величеству известно, что он не смеет показываться за пределами своего Арденнского леса.
- Об этом надо подумать, - сказал король, - а первым делом надо дать понять этим дамам, что их дальнейшее пребывание при нашем дворе может повлечь за собой разрыв между Францией и Бургундией и что, не желая выдавать их нашему любезному кузену Бургундскому, мы бы хотели, чтобы они немедленно тайно удалились из наших владений.
- Они потребуют, чтоб их препроводили в Англию, - сказал Оливье, - а там, глядишь, снова вернутся во Фландрию с каким-нибудь круглолицым долгогривым красавцем лордом, да еще в сопровождении тысяч трех стрелков в придачу.
- Нет, нет, - ответил король, - мы не осмелимся - ты понимаешь? - не осмелимся оскорбить нашего любезного кузена, отослав их в Англию. Это навлекло бы на нас его неудовольствие, точно так же как и пребывание их при нашем дворе. Нет, нет, мы можем только вверить их покровительству святой церкви. Все, что мы можем сделать для них, - это помочь им бежать под охраной небольшого отряда к епископу Льежскому, который на время поместит прекрасную Изабеллу под защиту какого-нибудь монастыря.
- И если этот монастырь сможет защитить ее от Гийома де ла Марка, когда он узнает о благоприятных для него планах вашего величества, значит, я ошибаюсь в этом человеке.
- Правда твоя, - сказал король - Благодаря нашей тайной денежной помощи де ла Марку удалось собрать шайку таких отчаянных головорезов, что теперь он может не только держаться в своем лесу, но даже быть опасным соседом и для Бургундского герцога и для епископа Льежского. Ему недостает только земель, которые он мог бы называть своими, а так как теперь ему представится удобный случай приобрести их при помощи брака, то я думаю, черт возьми, что нам едва ли придется объяснять ему, как в данном случае поступить. И тогда у герцога Бургундского окажется такая заноза в боку, что ее вряд ли сумеет вытащить самый искусный хирург. А когда Арденнский Вепрь, которого он изгнал из его владений, укрепится и захватит все земли, замки и титулы прекрасной графини, да еще, пожалуй, станет во главе мятежников Льежа - что, клянусь честью, очень возможно, - тогда мы посмотрим, будет ли наш любезный Карл думать о войне с Францией и не придется ли ему благословлять свою звезду, если Франция не объявит войну сама. Ну, как ты находишь мой план, Оливье?
- Превосходным, - ответил Оливье, - за исключением того, что этот план отдает прелестную графиню в руки Дикому Вепрю Арденн. По чести говоря, будь у великого прево Тристана побольше внешнего лоска, даже он был бы более приличным мужем для нее.
- Однако ты недавно предлагал ей в мужья цирюльника Оливье, - сказал Людовик. - Нет, милый друг, хоть Оливье и куманек Тристан - незаменимые советчики и исполнители, они не из того теста, из какого делают графов. Разве ты не знаешь, что фламандцы потому так и ценят знатное происхождение, что сами не могут им похвалиться? Чернь всегда имеет предводителей из аристократов. Вот хотя бы этот Кэд, или Кид <Кэд Джек - вождь народного восстания в Англии в 1450 году. Бывший солдат, Кэд выдавал себя за знатного лорда Мортимера, родственника герцога Йоркского, врага правившей в то время Англией Ланкастерской династии, с воцарением йорков восставшие связывали надежды на облегчение участи народа.>, или как они там его в Англии называют. Не потому ли он собирал толпы черни, что выдавал себя за потомка Мортимеров? В жилах Гийома де ла Марка течет кровь Седанских князей, не уступающая в благородстве моей собственной... Ну, а теперь к делу! Итак, я должен убедить графиню де Круа в необходимости немедленного тайного бегства - разумеется, под надежной охраной. Добиться этого будет нетрудно: стоит мне только намекнуть, что в случае отказа они могут попасть в руки герцога Бургундского. Ты же должен найти способ уведомить де ла Марка об отъезде этих дам, а уж там его дело выбрать время и место для своего сватовства. Я уже нашел, кому поручить их охрану в пути.
- Могу я осведомиться, на кого ваше величество думаете возложить столь важное дело? - спросил Оливье.
- Разумеется, на чужестранца, - ответил король, - на человека, у которого здесь нет ни родства, ни свойства и никаких интересов, для которого нет никакой выгоды мешать моим планам и который слишком мало знает нашу страну и борьбу партий, чтобы заподозрить больше, чем я захочу ему сообщить, - одним словом, я думаю поручить это дело тому молодому шотландцу, который сейчас прислал тебя сюда.
Оливье помолчал с видом человека, сомневающегося в благоразумии подобного выбора, и наконец сказал:
- Ваше величество не имели прежде обыкновения так скоро доверяться неизвестным людям, как доверяетесь теперь этому мальчику.
- У меня есть на то свои причины, - ответил король. - Ты знаешь, как я чту святого Юлиана (тут он перекрестился). Третьего дня я молился ему перед сном и просил этого покровителя странников, чтобы он послал мне побольше тех странствующих иноземцев, с помощью которых я надеюсь добиться полного повиновения во всем моем королевстве. Взамен я обещал этому святому принимать их и покровительствовать им во имя его.
- Ив ответ на вашу молитву святой Юлиан послал вам это длинноногое произведение Шотландии? - спросил Оливье.
Несмотря на то что Оливье прекрасно знал, какую огромную роль играло суеверие в набожности Людовика и что его ничем нельзя было так оскорбить и задеть, как коснувшись этой темы, несмотря на то, повторяю, что Оливье была известна эта слабость короля и что поэтому он постарался предложить свой вопрос самым невинным тоном, Людовик почувствовал скрытую в нем насмешку и бросил на говорившего гневный взгляд.
- Негодяй! Недаром тебя прозвали дьяволом! - сказал он. - Кто, кроме дьявола, посмеет издеваться над своим государем и над святыми угодниками? Будь ты мне хоть на волос менее необходим, я бы велел тебя вздернуть вон на том дубе перед замком, в поучение всем безбожникам! Знай же, неверный раб, что не успел я закрыть глаза, как мне явился блаженный Юлиан! Святой держал за руку юношу. Он подвел его ко мне и сказал, что этому юноше суждено спастись от меча, от воды и от петли и что он принесет счастье всякому делу и предприятию, в котором будет участвовать. Наутро я вышел гулять и встретил юношу, которого видел во сне. У себя на родине он спасся от меча - уцелел во время избиения всего его семейства. Здесь же за короткий промежуток в два дня он чудом спасся от воды и от петли и уже успел, как я тебе говорил, оказать мне немаловажную услугу. Вот почему я верю, что он послан святым Юлианом, чтобы служить мне в самых трудных, опасных и даже отчаянных предприятиях.
Окончив эту речь, король снял шляпу, выбрал из множества украшавших ее свинцовых образков тот, на котором был изображен святой Юлиан, положил шляпу на стол и, как это с ним часто случалось в те минуты, когда надежда или, быть может, угрызения совести волновали его, опустился на колени и с глубоким благоговением проговорил вполголоса:
- Sancte Juliane, adsis precibus nostris! Ora, ora pro nobis <Святой Юлиан, внемли мольбам нашим, помолись, помолись за нас! (лат.)>!
Это был один из тех болезненных припадков суеверной набожности, которые часто овладевали Людовиком в самое неподходящее время и в самом неподходящем месте, делая этого мудрейшего из государей похожим на помешанного или на человека, удрученного воспоминанием о совершенном им преступлении.
Пока Людовик молился, его фаворит смотрел на него с презрением и насмешкой, которых он почти не пытался скрыть. Одной из особенностей этого человека было то, что, оставаясь наедине со своим господином, он отбрасывал тот униженно-вкрадчивый тон, которым отличалось его обращение с другими; если в нем и теперь оставалось все-таки что-то напоминавшее кошку, то это была кошка в те минуты, когда она настороже и готова одним прыжком броситься на врага. Причиной такого поведения Оливье была, вероятно, его уверенность в том, что его господин слишком лицемерен, чтобы не видеть каждого лицемера насквозь.
- И что же, этот юноша, осмелюсь спросить, действительно похож на того, который явился вашему величеству во сне? - осведомился Оливье.
- Как две капли воды, - ответил король, который, как все суеверные люди, часто поддавался обману собственного воображения. - И, кроме того, я велел Галеотти Мартивалле составить его гороскоп <Галеотти (1442 - 1494) - итальянский богослов и астролог. Астрология - лженаука, занимающаяся предсказанием будущего по расположению звезд и планет; гороскоп - таблица расположения звезд и планет в час рождения человека и предсказание на основании этой таблицы его будущего.> и узнал из его слов, а также из собственных наблюдений, что судьба этого бездомного юноши во многом управляется теми же созвездиями, что и моя.
Что бы ни думал Оливье о причинах, которыми Людовик так уверенно объяснял свое доверие к неизвестному мальчишке, он не осмелился ничего возразить, хорошо зная, что король, сильно увлекавшийся во время своего изгнания изучением астрологии, не потерпит насмешки над своими воображаемыми знаниями. И поэтому он только выразил надежду, что этот юноша справится с таким сложным поручением и оправдает оказанное ему доверие.
