Один из них, подъехав, крикнул Квентину:
- Дорогу, дорогу, господин стрелок! Мы хотим освободить вас от обязанностей, которые выше вашего звания и положения. Предоставьте этих дам нашему попечению. Мы защитим их не хуже вас, могу вас уверить, тем более что под вашей охраной они почти пленницы.
- В ответ на ваше требование, господин рыцарь, - проговорил Квентин, - скажу вам, во-первых, что я исполняю приказание моего государя, а во-вторых, что, как ни мало я этого достоин, дамы сами желают оставаться под моим покровительством.
- Прочь, бездельник! - прокричал тот же всадник. - Уж не хочешь ли ты, бездомный бродяга, сопротивляться двум воинам, посвященным в рыцарский сан?
- Вы угадали, господин рыцарь, - ответил Дорвард, - я действительно намерен сопротивляться вашему дерзкому, беззаконному нападению. И если между вашим и моим званием есть какая-нибудь разница, что мне еще пока неизвестно, то ваша грубость ее уничтожила.
Обнажайте мечи или освободите место для боя, если хотите сразиться на копьях!
Пока рыцари поворачивали своих коней и отъезжали назад на требуемое для боя расстояние, то есть ярдов на полтораста, Квентин пригнулся к луке и взглянул на дам, как бы прося их ободрить его взглядом. Они махнули ему платками. Тем временем его противники отъехали на нужное расстояние и остановились.
Крикнув гасконцу, чтобы он не робел, Дорвард пришпорил коня, и в следующую минуту четыре всадника сшиблись на всем скаку посреди только что разделявшей их лужайки. Стычка оказалась гибельной для бедного гасконца: противник, метивший в его не защищенное забралом лицо, попал ему в глаз; копье пронзило мозг, и бедняга упал с лошади мертвый.
Зато Квентин, которому грозила та же опасность, так быстро увернулся в сторону, что вражеское копье, пройдя поверх плеча, только слегка оцарапало ему щеку, между тем как его собственная пика с такой силой ударила противника в грудь, что сбросила его с лошади. В один миг Квентин был на земле и кинулся к поверженному врагу, чтобы снять с него шлем, но тут другой рыцарь (который до сих пор молчал) опередил его и, загородив своего друга, лежащего без чувств, воскликнул:
- Именем бога и святого Мартина заклинаю тебя, приятель, садись на коня и уезжай со своими спутницами! Они уж и так натворили нынче слишком много бед!
- С вашего позволения, господин рыцарь, - ответил Дорвард, которого рассердил угрожающий тон этого требования, - я сперва посмотрю, с кем имел дело, чтобы знать, кто должен мне ответить за смерть товарища.
- Ну, этого ты никогда не узнаешь! - сказал рыцарь. - Ступай, ступай себе с миром, друг любезный! Глупо было с нашей стороны путаться в это дело, но мы довольно наказаны, ибо ни своей собственной жизнью, ни жизнью всех твоих товарищей тебе не искупить того зла, которое ты наделал... А, вот ты как! - воскликнул он, видя, что Дорвард обнажил свой меч. - Так вот же тебе!
С этими словами он нанес по шлему шотландца такой страшный удар мечом, о каких Квентину (хотя он вырос в стране, где добрые удары были не редкость) приходилось читать только в романах. Вражеский меч обрушился на него как гром, отбил поднятое им в свою защиту оружие и рассек пополам его шлем, но лишь слегка задел его волосы, не причинив ему никакого вреда. Оглушенный Дорвард упал на одно колено и с минуту оставался в полной власти противника. Но из сострадания ли к его молодости, из уважения ли к его храбрости или просто из великодушия, не желая нападать на беспомощного врага, рыцарь не воспользовался преимуществом своего положения и не нанес второго удара. Между тем Дорвард, опомнившись, вскочил на ноги и напал на противника со всей энергией человека, решившегося победить или умереть, и со всем хладнокровием, необходимым для такого серьезного боя. Решившись не подвергать себя больше таким ударам, какой он только что получил, Дорвард пустил в ход всю свою ловкость, пользуясь своим сравнительно легким вооружением. Он нападал на противника со всех сторон, нанося ему такие быстрые и неожиданные удары, что рыцарю в его тяжелых латах стоило большого труда их отражать. Напрасно великодушный противник Квентина кричал ему, что теперь им "нет больше причины сражаться" и что он не хочет причинять ему вреда. Квентин ничего не слушал и продолжал нападать, угрожая врагу то лезвием, то острием своего меча и зорко следя за каждым его движением, ибо он убедился на опыте, что тот превосходил его силой, и был готов отскочить назад или в сторону при новой попытке нанести ему сокрушающий удар.
- Нет, кажется, сам черт вселился в этого упрямого дурака! - пробормотал рыцарь. - Видно, он не успокоится, пока не получит хорошего щелчка!
Проговорив это, он переменил тактику и, став в оборонительную позу, принялся отражать сыпавшиеся, на него градом удары Квентина, не отвечая на них и выжидая минуту, когда усталость или неловкое движение юного воина дадут ему возможность покончить бой одним ударом. Вероятно, эта тактика увенчалась бы полным успехом, но судьба судила иначе.
Поединок был в самом разгаре, когда вдали показалась кучка всадников, кричавших: "Остановитесь, именем короля!" Оба противника разом опустили оружие, и Квентин увидел, что во главе отряда ехал его начальник лорд Кроуфорд. С ним был и Тристан Отшельник с двумя-тремя солдатами своей стражи. Всех всадников было около двадцати человек.
Глава 15
ПРОВОДНИК
Он сыном был египетской земли,
Потомком тех волхвов и чародеев,
Которые без устали боролись
С израильтянами и с их пророком
И отвечали чарами своими
На чудеса и знаменья господни.
Потом пришел в Египет ангел
Мщенья,
И раб невежественный и мудрец
О первенцах своих тогда рыдали.
Неизвестный автор
Прибытие лорда Кроуфорда и его стражи немедленно положило конец поединку, который мы описали в предыдущей главе. Рыцарь сразу сбросил шлем и отдал свой меч старому лорду со словами:
- Кроуфорд, я сдаюсь... Но выслушайте, что я вам скажу... Наклонитесь, я шепну вам на ухо: ради бога, спасите герцога Орлеанского!
- Что? Как? Так это герцог? - воскликнул старый шотландец. - Да как же он сюда попал, черт возьми? Ведь это навеки погубит его в глазах короля!
- Не расспрашивайте, - сказал Дюнуа (ибо это был он), - во всем виноват я один. Смотрите.., кажется, он приходит в себя... Я хотел похитить графиню, жениться на ней и стать богачом, и вот что из этого вышло. Прикажите вашей челяди убраться подальше, чтобы его не узнали.
С этими словами Дюнуа поднял герцогу забрало и стал брызгать ему в лицо водой, которую принесли из соседнего озера.
Между тем Квентин Дорвард стоял совсем ошеломленный: с такой поразительной быстротой следовали одно за другим события в его жизни. В бледных чертах своего сраженного врага он узнал черты первого принца крови; вторым его противником оказался известный рыцарь, знаменитый Дюнуа. Поединок с такими противниками мог принести ему только честь; но как отнесется к его подвигам король - это был другой вопрос.
Тем временем герцог настолько оправился, что сел и стал внимательно прислушиваться к разговору Кроуфорда с Дюнуа. Дюнуа горячо доказывал Кроуфорду, что ему нет никакой необходимости упоминать имя герцога Орлеанского, рассказывая об этой истории, так как он, Дюнуа, берет всю вину на себя; герцог же принял участие в этом деле только из дружбы к нему.
Лорд Кроуфорд слушал потупившись и только изредка вздыхал и покачивал головой. Наконец он поднял голову и сказал:
- Ты знаешь, Дюнуа, что в память твоего отца, да и ради тебя самого, я всегда готов оказать тебе услугу.
- Для себя я ничего не прошу, - ответил Дюнуа. - Я отдал вам меч, я ваш пленник.., чего же вам больше? Но я прошу за благородного принца, единственную надежду Франции, если богу будет угодно отозвать к себе дофина. Он явился сюда ради меня, чтобы помочь мне в деле, на которое меня до некоторой степени поощрял сам король.
- Дюнуа, - возразил Кроуфорд, - скажи мне кто-нибудь другой, что ты увлек герцога в такое опасное предприятие ради собственных интересов, я бы сказал ему в глаза, что он лжет. Да и теперь я, право, не верю даже тебе самому.
- Благородный Кроуфорд, - сказал герцог, который тем временем совершенно оправился от своего обморока, - вы сами так похожи на Дюнуа, что не можете в нем ошибиться. Не он, а я, против его желания, увлек его в это безрассудное предприятие, которое мне внушила безумная страсть. Смотрите на меня! - добавил он, вставая и обращаясь к страже. - Я Людовик Орлеанский и готов дать ответ за мой нелепый поступок. Надеюсь, гнев короля падет на одного меня, что будет только справедливо! Но так как принц крови не должен отдавать свое оружие никому - даже вам, мой храбрый Кроуфорд, - то прощай же, мой верный меч!
Сказав это, он вынул меч из ножен и швырнул его в озеро. Сверкнув в воздухе, как молния, меч упал в воду, расступившуюся под ним с тихим плеском, и исчез. Все стояли пораженные, в нерешительности: так высок был сан преступника и так велико уважение, которым он пользовался. Зная планы короля, касающиеся принца, все понимали, какие гибельные последствия может для него иметь его безумный поступок.
Дюнуа первый прервал молчание.
- Итак, - сказал он с упреком, тоном человека, глубоко оскорбленного в своих чувствах, - ваше высочество сочли нужным расстаться со своим лучшим мечом, пренебречь королевской милостью, а заодно уж и дружбой Дюнуа!
- Дорогой родич, - возразил ему герцог, - разве сказать правду, чего требовали твоя безопасность и моя честь, значило пренебречь твоей дружбой?
- А какое вам дело до моей безопасности, мой высокородный кузен, хотел бы я знать? - с досадой сказал Дюнуа. - Что вам до того, ради самого бога, хочу ли я, чтобы меня повесили, удавили, бросили в Луару, закололи кинжалом, колесовали, посадили в железную клетку, закопали живьем, или до всего, что заблагорассудится королю Людовику сделать со мной, чтобы избавиться от своего верного слуги?.. Нечего вам кивать и подмигивать на Тристана Отшельника: я и сам не хуже вас вижу этого негодяя. Но до меня-то ему не добраться... Однако довольно обо мне и моей безопасности. А вот для вашей чести, клянусь святой Магдалиной, было бы куда лучше, если бы вы не затевали сегодняшнего предприятия или, по крайней мере, сумели бы хоть спрятать концы в воду. А то много ли чести в том, что вашу милость ссадил с коня какой-то шотландский мальчишка!
- Нет, нет, уж в этом-то для его высочества нет ничего позорного, - сказал лорд Кроуфорд. - Не в первый раз шотландцу побеждать рыцаря... Я очень рад, что юноша вел себя молодцом.
- Против этого я ничего не могу возразить, - заметил Дюнуа, - но будь вы здесь пятью минутами позже - как знать, не появилось ли бы у вас, в вашей гвардии, свободное место?
- Как же, как же, - проговорил лорд Кроуфорд, - узнаю вашу руку на этом разрубленном шишаке... Эй, кто-нибудь, дайте-ка этому молодцу свою шапку: ее стальная подбивка лучше защитит его голову, чем эти разбитые черепки... Но позвольте и мне заметить, граф, что ваши латы тоже носят следы добрых шотландских ударов... Однако, Дюнуа, я должен просить вас и герцога Орлеанского сесть на коней и следовать за мной, ибо я имею предписание доставить вас в одно место, куда бы мне вовсе не хотелось вас сопровождать.
- Не могу ли я, лорд Кроуфорд, сказать несколько слов этим дамам? - спросил герцог.
- Ни полслова! - воскликнул лорд Кроуфорд. - Я слишком верный вам друг, ваше высочество, чтобы допустить такое безумие. - И, обратившись к Квентину, он добавил:
- Ты хорошо исполнил свой долг, друг мой! Ступай же и доводи до конца данное тебе поручение.
- С вашего позволения, милорд, - сказал Тристан своим обычным грубым тоном, - пусть этот молодец поищет себе другого проводника. Я не могу отпустить Птит-Андре, когда, по-видимому, ожидается работа для него.
