мной - Гусь. Я его растирать, он ни слова не произнес, даже не стонал,
только кожа хлопает на ребрах и синее пятно на них, как чернила
вылиты...Ребра пропороли легкие, изо рта пузырьки. Как я его вытянул?..С
ледника сползли, а он уже не шевелился...Тихо умер..."
Они вышли на угол улицы Писарева к игрушечному особняку и, не
сговариваясь, пошагали вдоль Адмиралтейского канала, тогда еще канала
Круштейна.
"...Можешь дальше себе представить - в горах, один, без всего, с одним
ножом. Решил пробраться к месту высадки, но там сплошной крутяк, стал
обходить - путь-то один был - все время налево, по каким-то ущельям, набрел
на речушку, пошел вниз по ней, вылез на мокрые камни, не удержался и
слетел...Глаза открыл - передо мной сидит, молодой, лицо мне отирает.Руками
пошевелить не могу, оказалось, от слабости. Поодаль - старик, еще несколько,
помоложе, все с ружьями...Ребятишки заглянули раз, их плеткой погнали..."
Сергей припомнил свое блуждание и некоторое время слушал вполуха. Но
Мацан рассказывал будто самому себе : "...Оказались каким-то захудалым родом
из гильзаев, но гордые !..Насчет меня приходили не раз, и торговались, и
просили. Одну делегацию поперли, чуть не застрелив прямо в юрте...Кочевали
по равнине... Однажды, холодно было, засобирались спешно, меня силком
усадили на верблюда, пацан его хворостиной гонит, а тот солидно
вышагивает...Потом, слышу стрекот, наравне со мной, метрах в пятистах
'вертушки'...Верблюд все так же чинно ноги переставляет, теперь я уже всех
их подгоняю, ору, они от страха к ущелью, меня бросили. Я на верблюде, как
падишах, вокруг пусто, а 'вертушки' наконец меня разглядели и заходят на
боевой разворот...Ко мне бежит длинная дымная полоса, я верблюда луплю по
бокам, а он ни на миг не ускорился, как шел, так и въехал в ущелье...Полоса
от меня метрах в пяти оборвалась, верблюда под зад воздушной волной поддало,
он - меня, а я метров десять в горизонтальном полете влетел между
скалами...'Вертушки' еще повыли, покрутились, а мне и в голову не пришло,
что это свои!.. Потом, совершенно внезапно нагрянули западники,
немцы-журналисты, одна - молодая, из Гамбурга. То ли меня стало жалко, то ли
они свой интернациональный долг исполняли! Со мной разговаривали, Ульрика
по-русски свободно чешет, оказалось, жила в 'гэдээре', уехала к
родственникам на Запад...А бабаи сообразили, что за меня можно содрать,
стали меня прятать. Раз несколько суток продержали в каменной дыре - просто
тяжеленной плитой завалили и ни есть, ни пить, под себя ходить. Ходить
только нечем было! Но Ульрика оказалась упрямой. Однажды меня приодели,
повезли под конвоем, долго-долго везли. Прибыли в Пешавар.
Жили месяц в каком-то караван-сарае. Каждый день разные люди,
головорезы, обкурившиеся, просто оборванцы, все оружием трясут. Меня
разглядят - нож в руку, бороду рвет. Мои телохранители, таких бы нам в
контингент, сидят невозмутимо, перед ними уже толпа собирается, чуть только
подходит на три метра, плюху...
Устроили встречу с нашим консулом. Этот поставленным комсомольским
голосом мне : 'А почему вы не пытались установить контакт с советским
командованием или решили отсидеться?..' Я был уверен, что хоть фамилию
спросит, аллах с ним, именем, покраснел, стыдно стало. Перед Кудратуллой.
Афганцы-то все поняли, меня по спине незаметно похлопывают. А этот вдруг
:'Ваши товарищи, между прочим, нашли в себе мужество поднять восстание...' Я
глазами хлопаю, в горах о чем услышишь, кроме воя ветра. Ула, тоже
присутствовала, извинилась перед этим скотом, рассказала мне. Никто не
понял, реакция все-таки осталась, этому в рыло, ко мне - полиция, охрана,
мои - за ружья. Ульрике губу разбили, меня отметелили...В общем, Родине
такой хам стал не нужен !"
Сергей же вспомнил, как давно, по телевизору, в программе 'Время'
сообщили о восстании 'советских военнослужащих, незаконно удерживаемых на
территории Пакистана'. Его трясло потом целую неделю, от слов - '...несмотря
на требования советского посольства...'
"...Самое смешное, что после такой выходки, я стал цениться выше. Со
мной разговаривали какие-то субъекты, подозреваю - бывшие белогвардейцы,
предлагали вступить в воинство Аллаха. А отказываться стало трудно - меня,
как сообщила Ула, вычеркнули из всяких списков...Потом снова вернулись в
Афганистан, запихнули в вонючую кошму, проходили через наши заставы. Я даже
слышал, как над моей головой разговаривали по-русски...Не поверишь, ревел,
молил, чтобы обшмонали бабаев! Пытался бежать, догнали, к счастью, мои же
хозяева, иначе бы до сих пор торчал в Азии..."
Сергей с удивлением слушал правильную, почти литературную речь, пропал
даже иностранный акцент, а сама речь носила неистребимый питерский
отпечаток. Мацан, увидев, что Сергей задумался, прервал рассказ :
"Удивляешься ? Я по-русски впервые за три года говорю только сейчас, из
русского помню только школьную грамматику, согласования падежей и прочее.
Пока жил у кочевников, забыл даже фамилию Михалыча. Михалыч и все..."
Сергей, кстати, сам не помнил фамилии командира полка, в голове пополз
список, но Михалыч в него не попал. Сергей тряхнул головой : "Как ты
оказался в Гамбурге ?" Мацан хотелось выговориться, он продолжил с места, на
котором остановился : "...Даже жениться уже собирался, у вождя дочке
пятнадцать исполнилось, я, правда, прикинул, что - тринадцать, у них
календаря нет, живут по лунной хиджре...В общем, невеста в самый раз! Меня
уже отпускали одного бродить по окрестностям, для страховки ошивался рядом
Кудратулла..." Мацан с удовольствием неторопливо произнес 'ошивался'.
"...Но идти было некуда! Немцы пропали надолго!..
И однажды я оказался под Сеидгаром. Ушел на несколько дней, совершенно
свободно. Наши не летали, о русских не слышали, край будто вымер. Мне
захотелось обследовать хребет Джаншах, так сказать, на свободе! Место, где
ты залез, мне даже и сейчас страшно вспоминать, но там оказалось множество
узеньких ущелий, каньончиков, по которым можно было пройти весь хребет
насквозь. И в одном ущельице я наткнулся на крыло, точнее, часть
крыла...Самолет задел, вероятно, вершину и разлетелся по нескольким
ущельям...А в другом, километрах, в пяти, намертво застрял фюзеляж! Я
пошнырял кругом, полез вовнутрь...Знаешь, за чем нас посылали ?.." - Мацан
впервые через несколько лет в упор глянул Сергею в лицо. Сергей дрожал от
необъяснимого волнения. "Нашим афганским друзьям посылали валюту!.. Я
разыскал все три мешка, валюта слегка заплесневела, но целой оставалось еще
много...Я одурел, стал лихорадочно соображать, как я это все потащу через
границу, потом принимался считать пачки, потом перетащил мешки в пещеру...
Никогда, даже после, не видел столько денег! Мне захотелось переодеться,
отмыться в душе!.. Я возвратился в жалкую юрту кочевников в настроении, как
будто мне осталось провести последнюю ночь в грязи. Потом ясно понял, что
это ничего не изменит, провалялся неделю в лихорадке! Когда встал на ноги,
меня снова понесло к тайнику. Пришлось таиться еще пару месяцев, как вдруг
опять нагрянули немцы. Ульрика с отчаянием сообщила, что за меня назначили
огромный выкуп, а деньги может дать только какой-то их фонд помощи
военнопленным... Сколько, ору ей, а она только качает головой : "Целых сто
тысяч долларов..." Я упал от дикого хохота, я хохотал, никак не мог
остановиться, выскочили бабаи, не решаются ко мне подойти, а я хохочу и
сквозь слезы переспрашиваю, 'сколько ?', и меня снова крючит... Пришел в
себя, спросил, кому отдавать и возьмут ли наличными...Ула подумала, что я
уже съехал, особенно, когда попросил три дня, но, слава богу, оказалась
достаточно умной...Как я доставал деньги, точнее, вынимал из мешка, это
отдельный детектив. Прежде всего, надо было усыпить подозрение кочевников, с
чего вдруг меня потянуло в горы...Я сказал, что нашел могилу друга ('бачи',
стал немного разговаривать), у них все-таки понятия выше наших. Вождь -
Сафиулла - благословил меня, мне до сих пор стыдно за обман, не поверишь!..
В общем, притащил эти жалкие сто тысяч, всего десять пачек стодолларовых
купюр, незаметно пихнул Ульрике, поместились в сумку от фотоаппарата. Потом
разыграли целый спектакль - другой немец отлучился на три дня, якобы за
деньгами. Больше всего страха было, чтобы у Улы не обнаружили раньше времени
или не украли! Выкупали меня без меня, немцы сидели целый день в юрте с
вождем, еще приехал какой-то представитель 'духов'. Меня позвали, когда уже
деньги передали, представитель на хорошем английском предупредил меня, чтобы
я не поднимал более оружия, иначе ждет кара аллаха, тем более за меня
поручились западные государства - это он мне сказал. Чуть меня снова не
охватила истерика, Ула, молодец, сдерживала меня...
Когда кончилось сидение, я заметил, что афганцы вроде бы жалеют, что
продешевили, а может, что со мной расстались, метил я все-таки в зятья
вождю, черт знает...На границе с Пакистаном обошлось без приключений,
границу охраняли 'зеленые', ограничились фотоаппаратом. Немецкое посольство
успело оформить визу, пока я торчал в Афганистане. Тогда казалось, что это
невероятно скоро, теперь-то я немецкую бюрократию хорошо знаю, когда увидел
на календаре июль 1985, понял, что не скорость надо благодарить...В Германии
через год дали вид на жительство...Родина, вроде, меня помиловала, так что
живу пока в Германии, вольном городе Гамбурге !"
Ноги сами вели их - они незаметно для себя миновали Конногвардейский
бульвар и выходили на Дворцовую площадь. Площадь уже переставала быть
символом официоза - трибуны частью разобрали, частью свезли, оставшиеся
являли вид полуразрушенный. "Все так же..." - кивнул на сооружение Мацан.
Сергей, отсутствующе оглядев их , согласился. Когда Мацан рассказывал, он
время от времени переставал слушать и тайком приглядывался к спутнику -
капитан несмотря на безостановочный разговор, тем не менее отдалился еще
больше, он не был неуверенным, просто замкнулся. И еще, Сергей понял ясно,
что у него не было никакой цели приезда... Разговор, между тем, заглох. Они
все-так же быстро шагали мимо Нового Эрмитажа. "Ты женат? Где работаешь?" -
спросил Сергей. "Не женат. Не хочется. На Ульрике мог бы жениться, но она
относится ко мне, как врач - что болит, чего не хватает...Познакомиться
негде, не в гаштете же, у них отношение к браку как к бизнесу - помолвка,
брачный контракт... Это, если хочешь стать своим! А так, баб навалом - и
негритянки, и турчанки, и наши... Русских видеть не хотел, резать так
резать. Один раз только уговорили зайти, эмигранты, так и не понял, немцы,
евреи или диссиденты : Россия - страна рабов, Запад - скука, нет широты
души... Если уезжаешь навсегда, так забудь, что было... Тем более,
диссиденты, борцы за свободу... " - Мацан махнул рукой. В нем было необычное
противоречие, между тем капитаном, командиром роты головорезов, и человеком
в сером костюме, не чуждым размышлениям. "Леша !" - неожиданно для себя
сказал Сергей. Мацан вздрогнул : "Имя помнишь!" "Удивляешься ? Я же помню,
как Горелый к тебе обратился..." Мацан заходил желваками. "Ты сам-то ничего
не забыл!" "Если бы забыл, то никогда бы не прилетел!" - глаза у Мацана были
сейчас не колючими, а усталыми : "С такой радостью улетел, потом всякие
хлопоты - бумажки получить, там подписать, страховки, уйма бумаг, побольше,
