предки, совершая обряд очищения перед тем, как начать колдовать, - одно из
многих бессмысленных движений, предшествовавших колдовству. И как много он
и все остальные утратили, отказавшись от колдовства? Разумеется, веру, а
вера, возможно, имеет некоторую ценность, хотя тут же присутствует и
обман, а хочет ли человек оплачивать ценность веры монетой обмана? Однако
мы потеряли так мало, сказал он себе, а приобрели гораздо больше:
осознание самих себя как составной части природной среды. Мы научились
жить с деревьями и ручьями, землей и небом, ветром, дождем и солнцем, со
зверями и птицами, словно все они наши братья. Прибегая к их помощи, когда
появляется в том нужда, но не злоупотребляя этим, уважая их, живя с ними
бок о бок, являясь с ними единым целым. Обращаясь с ними иначе, чем это
делал белый человек, не властвуя над ними, не пренебрегая ими, не
испытывая к ним презрения.
Он медленно поднялся от костра и пошел по тропинке к реке. Там, где у
кромки воды тропинка кончалась, на покрытый галькой берег были вытащены
каноэ, и пожелтевшая ива, опустив никнущие ветви, купала в струившемся
потоке золото своих листьев. По воде плыли и другие листья,
красно-коричневые с дуба, багряные с клена, желтые с вяза - дань деревьев,
растущих выше по течению, приношения реке, которая поила их в жаркие,
сухие дни лета. Река разговаривала с ним; не только с ним одним, он знал,
но и с деревьями, с холмами, с небом - приветливый невнятный говорок,
бегущий куда-то меж двух берегов.
Он наклонился и зачерпнул полную пригоршню воды, однако она
просочилась между пальцами и вся утекла, и осталась только крошечная
лужица в ладонях, там, где они были прижаты краями друг к другу. Он разжал
руки, и последние капли упали обратно в реку. Так и должно быть, сказал он
себе. Вода, воздух и земля убегают, когда пытаешься их ухватить. Их нельзя
поймать и удержать. Ими нельзя владеть, но с ними можно жить.
Давным-давно, с самого начала, так и было, а затем появились люди,
пытавшиеся ими завладеть, их удержать, воздействовать на них и принуждать,
и потом было новое начало - и неужели теперь все это должно снова
закончиться?
Я созову все племена, сказал он Джейсону, когда они сидели у костра.
Скоро придет время запасать на зиму мясо, но это важнее, чем мясо на зиму.
Вероятно, с его стороны было глупо так говорить, ибо, даже будь у него
людей в тысячу раз больше, чем все племена, они и тогда не смогли бы
противостоять бледнолицым, если те захотят вернуться назад. Силы у них
недостаточно, решимость окажется бесполезной, любовь к родной земле и
приверженность ей ничего не стоят против Людей, которые могут летать среди
звезд на своих кораблях. Они с самого начала шли по одному пути, подумал
он, а мы - по другому, и наш путь не был неверным (действительно, он-то и
был правильным), но зато мы не в силах сопротивляться их ненасытности, как
не в силах сопротивляться ей ничто.
После их исчезновения здесь было хорошее время. Его хватило на то,
чтобы вновь обрести изначальные пути. Снова дул свободно ветер, и
беспрепятственно текла вода. Снова трава в прериях росла густая и сочная,
лес вновь стал лесом, а небо весной и осенью было черным-черно от
перелетных птиц.
Ему не нравилась идея отправиться на место, где роботы ведут свое
строительство, он испытывал омерзение при мысли о том, что робот Езекия
поплывет с ним в каноэ, разделив хотя бы временно их древний образ жизни,
но Джейсон был совершенно прав - это единственное, что они могут сделать,
их единственная возможность.
Он повернул по тропинке обратно к лагерю. Они ждут, и теперь он
созовет их всех вместе. Надо будет выбрать людей, кто сядет в каноэ на
весла. Надо будет послать молодых добыть свежего мяса и рыбы для
путешествия. Женщины должны собрать еду и одежду. Дел много: они
отправляются завтра утром.
16
Вечерняя Звезда сидела во внутреннем дворике, когда на дороге со
стороны монастыря показался юноша с биноклем и ожерельем из медвежьих
когтей на шее.
Он остановился перед ней.
- Ты пришла сюда читать книги, - сказал он. - Это верное слово, да?
Читать?
На щеке у него была белая повязка.
- Верное слово, - ответила она. - Садись, пожалуйста. Как ты себя
чувствуешь?
- Прекрасно. Роботы обо мне хорошо позаботились.
- Ну тогда садись, - сказала она. - Или ты куда-то идешь?
- Мне некуда идти. Может быть, дальше я и не пойду. - Он сел в кресло
рядом с ней и положил лук на каменные плиты, которыми был вымощен двор. -
Я хотел спросить тебя о деревьях, которые создают музыку. Ты знаешь про
деревья. Вчера ты говорила со старым дубом...
- Ты сказал, - ответила она чуть сердито, - что никогда больше не
заговоришь об этом. Ты подглядывал за мной, и ты обещал.
- Прости, но я должен. Я никогда не встречал человека, который мог бы
говорить с деревьями. Я никогда не слышал дерево, которое создавало бы
музыку.
- Какое отношение одно имеет к другому?
- Вчера вечером с деревьями что-то было неладно. Я думал, может быть,
ты заметила. Мне кажется, я с ними что-то сделал.
- Ты, верно, шутишь. Как можно что-нибудь сделать с деревьями? И с
ними было все в порядке. Они замечательно играли.
- В них был какой-то недуг, или в некоторых из них. Они играли не так
хорошо, как могли бы. Я и с медведями что-то такое делал. Особенно с тем
последним. Может, со всеми.
- Ты мне рассказывал, что ты их убил. И от каждого брал в ожерелье
один коготь. Чтобы считать, сказал ты. И, по-моему, еще и затем, чтобы
похвастаться.
Она думала, что он рассердится, но у него на лице появилось лишь
слегка озадаченное выражение.
- Я все время думал, - сказал он, - что дело в луке. Что я их убиваю,
потому что так метко стреляю и стрелы у меня так хороши. Но что, если это
совсем не лук, не стрелы и не моя меткость, а нечто совсем другое?
- Какая разница? Ты их убил, правильно?
- Да, я их, конечно, убил, но...
- Меня зовут Вечерняя Звезда, - проговорила она, - а ты мне своего
имени до сих пор не сказал.
- Я Дэвид Хант.
- Ну так, Дэвид Хант, расскажи мне о себе.
- Рассказывать особенно не о чем.
- Но должно ведь что-то быть. У тебя есть свой народ и свой дом.
Откуда-то ты же пришел.
- Дом. Да, пожалуй. Хотя мы то и дело кочевали с места на место. Мы
все время убегали, и многие нас покидали...
- Убегали? От кого?
- От Темного Ходуна. Я вижу, ты о нем не знаешь? Ты про него не
слыхала?
Она покачала головой.
- Это призрак, - сказал он. - Вроде человека и одновременно на него
не похож. С двумя ногами возможно, только этим и похож. Его никогда не
видно днем, только ночью. Всегда на вершине холма, черный такой на фоне
неба. Впервые его увидели в ту ночь, когда все исчезли - то есть, кроме
нас, точнее, кроме нас и людей, которые здесь и которые в прериях. Я
первый из наших узнал, что есть и другие люди.
- Похоже, ты думаешь, что есть лишь один Темный Ходун. Ты в этом
уверен? Ты уверен, что Темный Ходун действительно есть, или вы его только
воображаете? Мой народ в свое время воображал себе множество вещей,
которых и в помине не было. Он когда-нибудь причинял вред кому-то из
ваших?
Дэвид нахмурился, пытаясь припомнить.
- Нет, по крайней мере, я об этом не слышал. Он никому не причиняет
вреда; он только виден. Видеть его страшно. Мы все время настороже, и
когда его видим, то бежим куда-нибудь в другие места.
- Ты никогда не пытался его выследить?
- Нет, - сказал он.
- А я подумала, может, ты именно этим сейчас и занимаешься. Пытаешься
его выследить и убить. Такой великий стрелок из лука, как ты, который
может убивать медведей...
- Ты смеешься надо мной, - сказал он, однако без тени гнева.
- Может быть, - ответила она. - Ты так гордишься тем, что убил
медведей. Никто из наших не убивал столько медведей.
- Я сомневаюсь, чтобы Ходуна можно было убить стрелой. Может, его
вообще нельзя убить.
- Может, вообще нет никакого Ходуна, - сказала девушка. - Тебе не
приходило в голову? Уж, конечно, если бы он был, мы бы его видели или
слышали. Наши бывают далеко на западе, у самых гор, и дошли бы какие-то
слухи. А кстати, почему же все эти годы ничего не было известно о твоем
народе? Те, кто живет и этом доме, веками разыскивали других людей,
проверяли самые разные слухи.
- И наши тоже, как мне говорили, поначалу. Сам я, конечно, об этом
только слышал - так, в разговорах. Мне только двадцать лет.
- Мы с тобой одного возраста, - сказала Вечерняя Звезда. - Мне
девятнадцать.
- Среди нас мало молодых, - сказал Дэвид Хант. - Нас вообще немного,
и мы так часто кочуем...
- Мне странно, что вас мало. Если вы такие же, как мы все, то вы
живете очень, очень долго и совсем не болеете. Из одного маленького
племени мой народ вырос до многих тысяч. Из немногих людей в этом доме
среди звезд сейчас тысячи. И вас должны быть тысячи. Вы должны быть сильны
и многочисленны...
- Мы могли бы быть многочисленны, - сказал он, - но мы уходим прочь.
- По-моему, ты говорил...
- Не к звездам, как те, другие, а по воде. Какое-то безумие
заставляет многих из нас уплывать по воде. Они строят плоты и отправляются
вслед за заходящим солнцем. Так было много лет. Я не знаю почему; мне
никто не говорил.
- Может быть, убегая от Ходуна.
- Не думаю, - сказал он. - Вряд ли те, кто уплывает, знают, почему
они плывут или даже что они вообще уплывут, пока их не охватит безумие.
- Лемминги, - проговорила Вечерняя Звезда.
- Что такое лемминги?
- Маленькие животные. Грызуны. Я про них однажды читала.
- Какое отношение лемминги имеют к нам?
- Я не уверена, что имеют, - сказала она.
- Я убежал, - продолжал он. - Я и старый Джоуз. Мы оба боялись
огромного пространства воды. Мы не хотели плыть, если поплывут те
немногие, кто остался. Если мы убежим, сказал он, безумие может нас не
затронуть. Джоуз видел Ходуна, дважды, после того как мы убежали, и мы
снова стали убегать от Ходуна, очень быстро и далеко.
- Когда Джоуз видел Ходуна, ты...
- Нет. Я никогда его не видел.
- Как ты думаешь, остальные люди уплыли? После того, как вы с Джоузом
ушли?
- Не знаю, - сказал он. - Джоуз умер. Он был очень-очень стар. Он
помнил, как исчезли Люди. Он уже тогда был стариком. Однажды пришел день,
когда его жизнь иссякла. Думаю, он был доволен, не всегда хорошо жить
слишком долго. Когда живешь слишком долго, то слишком часто оказываешься
одинок.
- Но ведь с ним был ты.
- Да, но между нами было слишком много лет. Мы хорошо ладили и много
разговаривали, но ему не хватало людей таких же, как он сам. Он играл на
скрипке, я слушал, а койоты сидели на холмах и пели вместе со скрипкой. Ты
когда-нибудь слышала, как поет койот?
- Я слышала, как они лают и воют, - ответила она. - Но никогда, как
поют.
- Они пели каждый вечер, когда старый Джоуз играл. Он играл только
вечерами. Там было множество койотов, и я думаю, они нарочно приходили
слушать и петь с ним вместе. Иногда приходила целая дюжина, сидели на
вершинах холмов и пели. Джоуз говорил, что уже не может играть как надо.
Пальцы уже не такие ловкие, и рука, водившая смычок, отяжелела. Я
чувствовал, как к нему подбирается смерть, как она вместе с волками стоит
на вершине холма и слушает его скрипку. Когда он умер, я выкопал глубокую
яму и похоронил его, а скрипку положил рядом, потому что мне она была не
