Хотя и мое меланхолическое настроение, одолевающее меня из года в год каждой
дождливой осенью, как одолевает по весне шизофреника приступы
нетрадиционного взгляда на мир, сыграло здесь не последнюю роль.
Надо честно сознаться, что меня как мужчину в женщине привлекает прежде
всего наличие некой изюминки, некого изъяна, эдакой червоточинки в яблоке,
служащей свидетельством его экологической чистоты и знаком качества.
Небольшой дефект выделяет именно это творение из ребра Адама в сонме
прочих блондинок и брюнеток, высоких и маленьких, худых и пухленьких,
зеленоглазых и кареглазых, придавая им неповторимый шарм и милую
закомплексованность.
Я не люблю идеально красивых женщин - до восемнадцати лет я вообще
сомневался в их существовании в реальной жизни, считая идеал уделом лишь
полотен художников, да фантазий режиссеров, но потом, повзрослев и все-таки
встретив их, сразу в них разочаровался.
Нет ничего банальнее и скучнее, чем просто красивая женщина и я до сих
пор не разобрался почему это так. То ли мы так развращены нашим обществом и
нашим ненормальным бытием, что идеалы оставляют нас равнодушными, а то и
вовсе раздражают. То ли это объективная закономерность и если
перефразировать Толстого - все красивые женщины похожи друг на друга, а все
некрасивые - красивы по своему. Точно не знаю.
Поэтому видя женщину с большим носом (особенно этим грешат англичанки),
плоской грудью (этим грешат все нации), или если у женщины косит один глаз,
а ноги демонстрируют на практике кривые второго порядка, сходящиеся в начале
координат (ну это я загнул конечно - всему есть свой предел), я смело сушу
весла, запихиваю пистоли за пояс и, сжимая в зубах кортик, а в руке саблю,
смело иду на абордаж вражеского корабля.
Кстати, взять тех же греков - спроси сейчас любого мелкообразованного
человека об античной скульптуре и он, пусть с большим трудом, потея и пуская
слюни от напряжения, скрипя заплывшими жиром мозгами, но все-таки вспомнят
безрукую титькастую бабу по кликухе Венера (больная, что-ли), да безголовую
девку в балахоне (жаль не голая), с дурацкими крыльями за спиной. А не отбей
в свое время Венере Милосской руки, а Нике Самофракийской - голову, кто бы о
них сейчас помнил?
Итак, мы в четыре глаза разглядывали в темноте бара сверкающую Одри в
сумасшедше дорогом, даже по моим меркам, платье-растении, выращиваемые всего
лишь по несколько десятков штук в год на плантациях "Флора-Генетикс", в
данный момент принявшем вид классического "маленького тюльпана" ослепительно
белого цвета и с живой актинией на левом плече.
Могу поспорить на что угодно, а такая королева еще никогда не посещала
здешнюю забегаловку и мне внезапно стало стыдно за этого балбеса Гедеминаса
с его потной лысиной и Сен-Сансом, и за самого себя - за испитую, обрюзгшую
рожу, дурно отглаженную рубашку, за свою меланхолию, за свои четыре десятка
бездарно прожитых лет, за свои попытки спасти человечество и за свое желание
сделать это, став если не вторым Мессией, то хотя бы третьим Иоанном
Златоустом, за все, за все, в том числе и за свое таращенье на эту смазливую
рожицу, будто я с младых ногтей воспитывался в мужском монастыре, а женщин
видел только на скабрезных рисунках в тамошнем сортире.
Разглядывая вот так Одри - с жадностью, с удивлением, с виноватым
восхищением, я внезапно понял почему она стала так мне нравиться. И дело тут
было конечно не в ее наряде - слава Богу, я уже научился и встречать и
провожать людей по уму. В ней все-таки был изъян - тщательно скрываемый,
замаскированный и превращенный даже в некоторое достоинство, как это ни
парадоксально звучит. Несомненно, Одри читала классический рассказ Эдгара По
и она выбрала наилучший способ скрыть свой недостаток - она стала им
бравировать, выставлять напоказ и можно было подумать, что для нее это
только притворство, маска, имидж, а не сама сущность.
Конечно, это был не телесный дефект - не родинка безобразных размеров,
не бородавка с торчащими из нее жесткими волосами, не родимое пятно на щеке
- кожа одриного лица была гладкой и матовой, не было это и искусственной
рукой или костяной ногой - с конечностями у нее тоже было все в порядке -
округлы, прямы и изящны.
Это был не телесный, а психологический недостаток.
Я не держу себя за великого психолога-практика, наподобие М. Леви, и не
считаю, что с одного взгляда на человека могу поставить ему диагноз, как З.
Фрейд, но я многое повидал на этом свете, а к тому же в моей бывшей
профессии умение проникать в потемки души человеческой и, находя там слабые
места, манипулировать ими, было одним из самых важных, после наглости.
Одрин бронетранспортер, ее живое платье и неуверенность в глазах
подсказали мне, что передо мной просто слабая, нежная и ранимая от рождения
женщина, которая очень тщится стать сильной. Может для других это и не
является недостатком, может некоторые женщины воспринимают свою слабость как
нечто само собой разумеющееся и даже очень привлекательное, так как многие
мужчины очень не любят, когда противоположный пол хоть в чем-то равен им
или, того хуже, превосходит их, но для Одри это было трагедией.
И она выбрала худший вариант преодоления своей "ущербности" - она стала
бороться со своим характером. Все эти путешествия по Европе пешкостопом,
посещение третьеразрядного бара в одеянии, стоящем не одно состояние, по
приглашению малознакомого мужчины, опухшего от попоек и бессонницы, все это
было внешним проявлением, отголоском Великой Борьбы С Самой Собой. Хуже нет
этого пути, на нем люди уподобляются, говоря словами Бассе, дубу, несгибаемо
противостоящему обильному снегопаду и ломающему свои ветви, не выдерживая
тяжести снега, вместо того, чтобы подобно иве уступить, поддаться, стряхнуть
тяжесть с гибких ветвей и вновь выпрямиться навстречу новым стихиям.
Бассе мне все-таки ближе.
Я не удивился, если бы оказалось, что моя новая знакомая имеет
отношение к спецслужбам или террористам.
Все эти размышления пронеслись в моей голове за доли секунд - думать
быстро еще одна полезная привычка, вынесенная мной из прошлой жизни, я понял
как надо себя вести и бодро ответил:
- Привет, Одри. Забирайся на стул и я познакомлю тебя с нашим хозяином.
Одри забралась на табурет, нисколько не заботясь о приличиях и сверкая
белым и ажурным бельем, протянула ладошку Гедеминасу и представилась:
- Одри, путешественница.
- Гедеминс, трактирщик, - буркнул Гедеминс, трактирщик, пожимая руку
девушке. Он вытер стойку, выставил новые стаканы и налил в них "подснежку"
68-го года издания.
- За знакомство, - сказал он и пояснил, - конечно же за счет заведения.
- Можно и за мой, - ответил я, поднимая стакан и пытаясь не плеснуть
себе на кожу.
- Понеслись, как говорил мой дедушка, толкая заглохшую машину, -
засмеялась Одри и выпила дьявольскую настойку не поперхнувшись и не
поморщившись.
Мы с уважением посмотрели на ветерана спиртового фронта и бросились
вдогонку.
Бар постепенно заполнялся народом и как не ныл Гедеминас о своих
убытках, но вскоре все столики оказались занятыми, а у стойки толпился
народ, требуя горячительного и закуски. Хозяин извинился перед дамой и ушел
обслуживать клиентов - местных бичей, студентов, дальнобойщиков и их
подружек.
Народ здесь теперь обретался все более мелкий, неизбалованный достатком
и культурой и поэтому на Одри пялились как давеча мы с Гедеминесом, наверное
прикидывая, как эту ночную бабочку из столицы занесло к нам и сколько может
стоить всего лишь минута с такой королевой.
Женской половине народа такое внимание к разодетой шлюхе не могло не
показаться оскорбительным и в атмосфере "Вешнаге" стала стремительно
собираться гроза и запахло озоном. Кто-то с кем-то выяснял отношения,
утверждая что все мужики - козлы, кому-то залепили пощечину, а мордобой был
уже на подходе.
Нет, все-таки нет ничего забавнее и поучительнее, чем наблюдать за
провинциальными нравами, это еще древние классики поняли. Что отличает
провинцию от метрополии, по моему убеждению, так это потуги первой не
отстать от второй. И, как обычно в таких случаях, получается более или менее
смешное обезьяничество - таков удел всякого подражательства, плагиата и
графоманства.
Местные провинциалы изо всех сил стремились быть сексуальными как
парижане, интеллигентами как петербуржцы, раскрепощенными как тайцы,
философичными как пекинцы, спокойными как эстонцы и еще черт знает кем как
черт знает кто. Но в своих устремлениях они сильно перебарщивали и при
каждом удобном случае незаметно для самих себя откатывались на
патриархально-провинциальные позиции.
Ну спишь ты с мужиком (и не одним) без венчания, ну ходишь с ним (с
ними) по всяким злачным местам, так почему тебя раздражает, что он (они)
заглядывается(-ются) на чужую бабу? Давайте будем последовательными до
конца, дорогие пони-кобылы! В Париже так себя не ведут!
Одри сидела на стуле, махала изящными ногами, смакуя коктейль, и не
обращала внимания на окружающих. Ее "генетикс-флора" медленно изменялась,
повинуясь пожеланиям хозяйки и становясь все меньше и все откровеннее,
открывая самые соблазнительные места.
Гедеминас и Марюс мелькали в поле нашего зрения, выполняя заказы,
сбивая коктейли и подвернувшихся под ноги клиентов и ведя светские беседы со
всяким желающим излить душу бармену-проповеднику.
Посетителей сегодня было подозрительно много, что опровергало весь мой
рассказ о падении "Вешнаге", но из разговоров я понял, что по метеоусловиям
(снег, мороз) были запрещены полеты и вся летная братия по такому
замечательному случаю гудела по всему балтийскому побережью.
Через Скандинавию и Прибалтику шел мощный грузовой поток из
Американского Союза. Везли кофе, пшеницу, мясо, компьютеры, интеллектронику,
туннельные двигатели, деньги, наркотики, собак, джинсы, джин, медведей и
прочую дребедень в Плисецк, Байконур и Ашоку, откуда это забрасывалось на
высоту 200 километров и распределялось по всему Внеземелью. Евро-Азиатский
Когломерат был монополистом в снабжении планет и спутников земными товарами,
что в сущности и позволяло ему держать в ежовых рукавицах всю Систему.
Братия решила сегодня повеселиться на славу и поставить на уши
хладнокровных прибалтов. Созерцать их веселые рожи и слушать
зубодробительные истории про очередную аварию на Северном полюсе и схватку с
белым медведем и черно-белыми пингвинами мне не хотелось и я стал
высматривать свободный столик. К тому же следовало спешить - пищевые запасы
Гедеминаса, по моим оценкам давно уже не приспособленные к такому количеству
посетителей, вскоре должны были иссякнуть, а я все еще не угостил Одри
хорошим ужином.
Я поймал за рукав спешащего куда-то Гедеминаса и зловещим голосом
напомнил:
- За тобой должок, понис. Завтра эта братия сгинет без следа, а я
останусь. О постоянных клиентах заботиться надою
- А вон и столик освободился, - весело воскликнула Одри и, наконец-то
почувствовав себя неуютно под взглядами пропахших пивом, луком и табаком
дальнобойщиков, с большим энтузиазмом сдернула меня со стула (или как он там
называется этот неудобный толстенький кругляк, насаженный на двухметровый
железный штырь, намертво привинченный к полу, чтобы в пылу дискуссии на
послужил весомым аргументом) и потащила через танцующую толпу куда-то в
глубь бара, скрытую завесой табачного дыма и винных испарений, сшибая по
пути как кегли оборзевших алкоголиков, пытающихся хлопнуть ее по аппетитной
