Поборник справедливости - восстановил ранее уволенных рабочих Дулибского
филиала. Правда, тут же отправил их в долгосрочный отпуск без сохранения
зарплаты, - филиал как был остановлен, так и стоит по сей день... Опытный
производственник - в объединении работает без малого двадцать лет; прошел
от мастера третьего цеха Октябрьского комплекса до...
Стоп, Олег Николаевич! Вот эта фраза, что исподволь взбудоражила твое
подсознание - начинал инженером-технологом третьего цеха Октябрьского
комплекса... Той злополучной для тебя осенью восемьдесят первого года
такого комплекса еще не было. Но в Октябрьском поселке был засекреченный
Сорок седьмой завод, где Леонид Закалюк к тому времени работал начальником
цеха. Совпадение маловероятно: Сорок седьмой завод и Октябрьский комплекс
скорее всего идентичны, а стало быть, это тот же цех. Значит, подсознание
не напрасно ударило в набат. Первые признаки беспокойства ты ощутил еще в
Киеве, когда познакомился с документами из красной папки, где было
упоминание об этом комплексе - подсознание сработало быстрее рассудка. И
не случайно прошлой ночью тебе приснились Городокское шоссе за знаком
четырнадцатого километра, события, что произошли там одиннадцать лет
назад, следователь по особо важным делам Петренко, худенькая женщина в
траурной косынке. Этот сон, почти с кинематографической точностью
воспроизведший былую явь, ты видел не раз: когда-то он преследовал,
донимал тебя, как навождение; ты бежал от него "за речку", на перевалы
Гиндукуша, под пули моджахедов, разрывы "стингеров": другого способа
избавиться от этого навождения, от этой памяти ты не нашел. И вот спустя
много лет тот же сон вновь приснился тебе. Он не терзал, не мучил как
когда-то, но словно о чем-то предупреждал. Теперь уже ясно о чем.
...17 сентября 1981 года. Поздний вечер. Городокское шоссе за
отметкой четырнадцатого километра. Милицейская засада, в составе которой
следователю, строго говоря, быть не положено. Но дело об угоне
автофургона, загруженного полусотней новеньких телевизоров, находится в
его производстве и ему - двадцатичетырехлетнему следователю городского
управления внутренних дел - лейтенанту милиции Олегу Савицкому вовсе не
безразлично, как произойдет задержание преступников, изъятие похищенного
ими...
Идущий на большой скорости со стороны Октябрьского поселка автофургон
не останавливается по сигналу инспектора ГАИ и едва не сбивает его с
ног... Тяжелый самосвал, преградивший дорогу фургону... Пронзительный
скрип тормозов... Залихватский свист руководителя засады - старшего
оперуполномоченного Романа Корзуна... Бегущие со всех сторон к машине
оперативники... О чем-то надсадно кричащий мужчина в светлой куртке,
который выпрыгивает из кабины фургона. Почти ирреальный, непрерывно
стреляющий пистолет в его руке. Обжигающий удар в левое плечо - твоя
первая рана... Ответный выстрел Романа... Темное маслянистое пятно крови
на пыльном асфальте у головы убитого.
...Опломбированная дверь грузового отделения фургона. Невзирая на
острую боль в плече и безжизненно повисшую руку, ты пытаешься другой рукой
сорвать пломбу, открыть дверь. На помощь приходит сержант Корж. Невыносимо
долго возится с дверным запором. Наконец открыл, зажег фонарь. Но что это?
Вместо ожидаемых картонных коробов с телевизорами - какие-то оцинкованные
ящики, а в них - что за ерунда - тяжелые металлические бруски
блекло-серого цвета.
...Истошный вой сирен двух оперативных "Волг" - черной и белой, что
одновременно прибывают на место происшествия. Бледный от волнения толстяк
с маленькими испуганными глазами - заместитель начальника городского
управления внутренних дел подполковник Сероштан. Рослый осанистый мужчина
лет сорока с депутатским значком в петлице добротного пиджака, назвавшийся
полковником госбезопасности, и тут же разразившийся отборнейшим матом:
"Ты... моржовый! Старший опер Корзун, к тебе обращаюсь! Немедля отведи
своих придурков от спецтранспорта и освободи водителя... А ты кто такой?..
Ах, следователь!.. Какие к... матери накладные! Это секретный груз,
отправленный номерным заводом. А куда и кому - не дело милицейского
следователя!.. Лучше садитесь в машину, товарищ Савицкий, и езжайте в
госпиталь - вы ранены. А когда придете в себя, подумайте о том, кто будет
отвечать за убийство капитана Тысячного, сопровождавшего спецгруз".
...Госпиталь МВД. Арестантская палата на одну койку. Первый, с
дозволения следователя, вольный посетитель. Полиэтиленовые пакеты с
апельсинами, лимонами, виноградом, медом. Ободряющая улыбка Леонида.
Первые общие фразы, приветы, пожелания, наставления от родных, друзей,
коллег, большущее письмо Полины, записочки матери, Ольги Васильевны,
Натали, Романа.
И вот главный разговор. Оказывается автофургон, который милицейские
оперативники приняли за угнанную машину с телевизорами, был загружен
продукцией третьего цеха Сорок седьмого завода. В последний момент на
территорию цеха прибыла другая машина, из которой по указанию сотрудника
госбезопасности Тысячного его люди стали перегружать в фургон оцинкованные
ящики - места хватало. Что находилось в этих ящиках Леонид, отвечавший за
погрузку и отправление фургона, не знает. Тысячный курировал третий цех, а
с КГБ не спорят. Он только сказал, что ящики отправляются в тот же адрес,
что и продукция цеха - в одну из частей советской группы войск в ГДР, но
отмечать это в сопроводительных документах не следует. А сопроводительные
документы подписывал он - начальник цеха Закалюк. Его вина в том, что он
поверил на слово Игорю Тысячному, с которым его связывали не только
служебные, но и приятельские отношения...
- Олег, пойми правильно. Я не знаю, какие инструкции и почему нарушил
Игорь - у мертвого не спросишь, а его шефы с улицы Дзержинского не
намерены объясняться со мной по этому поводу. И я не хочу, чтобы мы с
тобой оказались крайними, платили за чужие ошибки. До того, как Игоря
направили к нам, он работал в подразделении по борьбе с контрабандой и не
успел вникнуть во все детали нашей специфики, очевидно что-то не учел, или
напутал. А в результате мы с тобой попали как кур во щи. Надо как-то
выкручиваться. И лучше, если мы будем делать это сообща... Что требуется
от тебя? Забудь об этих клятых ящиках. Я не знаю, что в них было, и тебе
не следует этого знать. Как говорил Экклезиаст, "во многом знании много
печали". В конце концов ты был ранен, и тебе было не до осмотра груза. Это
прозвучит убедительно. Я говорил в таком плане с Петренко и поручился за
тебя. Он заинтересован, чтобы упоминание об этих ящиках исчезло из твоих
показаний. При таком условии он согласен принять твою версию и спустить
дело на тормозах...
Тогда это устроило всех: Петренко, его шефов с улицы Дзержинского,
Романа Корзуна, Леонида Закалюка. Грех на душу взял только Олег Савицкий,
исключив из своих первоначальных показаний упоминание об оцинкованных
ящиках с блекло-серым металлом, а также о том полуистерическом крике, с
которым выпрыгнул из фургона мужчина в светлой куртке. Уголовное дело было
прекращено за отсутствием состава преступления, поскольку действия
лейтенанта милиции Савицкого были квалифицированы как необходимая оборона
- получивший пулю, имеет право на ответный выстрел...
Сделка со следователем, сделка с совестью какое-то время
компенсировалась сознанием того, что только так он мог отвести от
товарищей беду, а мертвому уже все равно. Но неправда остается неправдой,
даже если она преподносится из лучших побуждений. К тому же, цена, которую
Олегу Савицкому пришлось заплатить за то, чтобы ложь во спасение была
принята за истину, только поначалу казалась незначительной. Его
объяснением, тщательно откорректированным Петренко, мало кто поверил, хотя
его ранение казалось бы свидетельствовало за себя. Но именно поэтому одни
считали, что он говорит только часть правды, дабы не дискредитировать
комитетчиков, которые самонадеянно вмешались не в свое дело и все
напутали; другие были убеждены, что Савицкий уличил Тысячного в тяжком
злодеянии, и тот попытался убить слишком рьяного следователя, который был
вынужден оборонятся; третьи вообще плели несусветное о роковой женщине,
из-за которой господа офицеры стрелялись по всем дуэльным правилам. А он
не мог возразить ни одним, ни другим, ни третьим. Даже Полине был не
вправе рассказать, что и как произошло на самом деле. Как-то выведенный из
себя ее настойчивостью, повторением глупой сплетни, впервые накричал на
нее, и назвал ее дурой. А встреча с женой Тысячного и вовсе доконала его.
И он понял, что должен спасаться от своей же неправды, любопытствующих
взглядов, дурацких вопросов, должен бежать из этого города...
Но к чему он вспомнил об этом сейчас? Стоит ли по прошествии стольких
лет ворошить былое, отболевшее только потому, что случай предоставил ему
шанс, если не докопаться до истоков с его же помощью запутанной истории,
то хотя бы понять, почему ему было велено молчать о тех ящиках?
10
Еще с полчаса Олег лежал на диване, взвешивая все "за" и "против" и
уже стал склоняться к мысли, что ему есть о чем думать, чем заниматься
сейчас и без этой давней, всеми забытой истории. Но затем, вопреки этой,
казалось бы, вполне разумной мысли, сорвался с дивана, бросился к
телефону, позвонил Винницкому.
- Марк Абрамович, вы не заняты? Пожалуйста, зайдите ко мне.
Не успел Винницкий переступить порог, как Олег уже задал первый
вопрос:
- Октябрьский комплекс когда-либо был самостоятельным предприятием?
- До восемьдесят шестого года Сорок седьмой завод - Миноборонпрома.
Когда-то я там работал.
- Вы работали на Сорок седьмом?
- Сразу после окончания института: бригадиром, потом мастером, а
потом меня посадили.
- Куда? - не понял Олег.
- Вначале в следственный изолятор. Спросите - за что? Я тоже
спрашивал об этом следователя, прокурора.
- И что они ответили?
- Вы смеетесь, а мне тогда было не до смеха. Они сказали, что я
изменник и агент израильской разведки. В те годы на земле обетованной жила
моя тетя, Рива, которую, поверьте, я никогда не видел. Поэтому не писал о
ней в анкетах. Но в семидесятом, как снег на голову, пришло от нее письмо.
Да на мой домашний адрес, откуда-то она узнала его. И я имел глупость
ответить ей. Никаких секретов, клянусь, не выдавал, но я работал на
номерном заводе, и этого оказалось достаточно. Впрочем, вру - при обыске у
меня нашли еще самиздатовского Солженицына.
- Много дали?
- Пустяки - каких-то три года. Тогда за это много уже не давали.
Правда, еще год ходил без работы - никуда не принимали с судимостью по
пятьдесят шестой статье, не говоря уже о пятой графе в паспорте... Да что
вспоминать! Хорошее помнится долго, а такое постараешься поскорее забыть.
Но, извините, я отвлекся, что вас интересует?
- Какую продукцию выпускал Сорок седьмой завод?
- Ту же, что выпускает сейчас Октябрьский комплекс, с учетом
последующих модернизаций - электронные начинки к ракетам.
- В том числе третий цех?
- До конца шестидесятых годов - в том числе. Но потом, еще при мне,
третий перепрофилировали на выпуск измерительных приборов. Уже тогда было
принято разглагольствовать о миротворчестве и, наряду с оборонкой, на тех
же заводах производить ширпотреб. В соотношении один к одному, скажем:
один танк - одна сковорода.
