Детектив - Ростовцев Э.

Плата по старым долгам

                             Эдуард РОСТОВЦЕВ

                          ПЛАТА ПО СТАРЫМ ДОЛГАМ




                     ИЗ ПРОТОКОЛА СУДЕБНОГО ЗАСЕДАНИЯ

     ПРЕДСЕДАТЕЛЬ  СУДА:  Свидетель,  из   материалов   уголовного   дела,
прекращенного одиннадцать лет назад, не усматривается, что тогда вы давали
показания о характере груза, перевозимого на участке Сосновск - Госграница
17 сентября 1981 года. Как это соотнести с вашими нынешними утверждениями?
     СВИДЕТЕЛЬ: На первом допросе я говорил то же, что и сейчас. Но  потом
изменил свои  показания,  и  первоначальный  протокол  допроса  был  изъят
следователем.
     ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Следователь понудил вас изменить показания?
     СВИДЕТЕЛЬ: Он предложил  мне  сделку,  на  которую  я  согласился.  В
результате я был освобожден из-под стражи, а дело прекращено.
     ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: На чем еще, помимо визуального наблюдения, основан  ваш
вывод, что этот груз перевозился нелегально и что это было так  называемое
золото КПСС?
     СВИДЕТЕЛЬ: Сам  факт  передвижения  спецтранспорта  на  этом  участке
сохранялся  в  строжайшей  тайне.  Об  этом  не   была   уведомлена   даже
госавтоинспекция,  что  привело  к  трагедии  на  четырнадцатом  километре
Городокского шоссе.
     ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Имеете в виду гибель капитана Тысячного и ваше ранение?
     СВИДЕТЕЛЬ: Себя я в расчет не беру. Но спустя одиннадцать лет, та  же
тайна повлекла за собой еще  три  смерти.  И  я  не  уверен,  что  это  ее
последние жертвы...



                                    1

     В канун дня победы  8  мая  1992  года  Олегу  Cавицкому  исполнилось
тридцать пять, а через месяц решением  правления  компании  "Скиф-Холдинг"
он, до того возглавлявший службу маркетинга, был назначен вице-президентом
этой  компании.  Его  кандидатуру  предложил  сам  Шумский,  правой  рукой
которого отныне он становился. Новое назначение не  было  неожиданным  для
Олега: три года назад, когда он начал  работать  в  только  что  созданной
компании, ее президент Юрий Сергеевич Шумский поставил перед ним - юристом
по образованию - задачу не только изучить нормы зарождающегося на  Украине
бизнеса, но и овладеть теорией и практикой менеджмента  с  тем,  чтобы  со
временем стать опорой  президента  и  правления  компании.  Шумский  редко
ошибался в людях, а в Олеге Савицком просто не  мог  ошибиться,  поскольку
знал его сызмальства, знал о нем даже то, что Олег  считал  за  лучшее  не
рекламировать.
     До 1989 года Юрий Сергеевич  занимал  ответственный  пост  в  Союзном
Внешторге, а когда-то работал в  Советском  торговом  представительстве  в
Швейцарии под началом отца Олега - Николая Егоровича.  В  те  уже  далекие
годы, Шумский часто бывал в гостеприимном доме торгпреда: играл  с  ним  в
шахматы, обсуждал  перспективы  сотрудничества  с  той  или  иной  фирмой,
ситуацию на биржах; рассказывал забавные истории из  жизни  совдипломатов;
полушутя-полусерьезно   ухаживал   за    хозяйкой    Галиной    Павловной,
аккомпанировал ей на рояле - у матери Олега  было  недурственное  сопрано;
гонял голенастого хозяйского сына до седьмого пота на теннисных кортах - в
теннис Юрий Сергеевич играл мастерски, и его уроки пошли Олегу впрок.
     Но потом их жизненные пути разошлись: Олег с  родителями  еще  жил  в
Берне, когда Шумского отозвали в Москву. И только спустя много лет,  когда
Николая Егоровича уже не было в живых - он погиб в авиационной катастрофе,
а голенастый  Олежка  успел  превратиться  в  рослого  спортивного  склада
мужчину, окончить университет, бесславно повоевать в Афганистане,  сменить
с полдюжины профессий  от  милицейского  следователя  до  гида-переводчика
"Интуриста",  они  встретились  в  Ялте,  где  Юрий  Сергеевич  отдыхал  в
санатории, а Олег  гостил  у  матери,  которая  работала  врачом  того  же
санатория.
     Кончался бурлящий политическими  страстями,  митингами,  забастовками
1989 год, а впереди прозорливые люди угадывали того пуще -  разрушительные
штормы и бури, и бестрепетно готовились к ним. Шумский  оставил  службу  в
доживающем последние месяцы Союзном Внешторге, вернулся в родной Киев, где
создал одну из первых на  Украине  коммерческих  компаний,  нацеленную  на
финансирование   и   организацию   работ    по    конверсии    предприятий
военно-промышленного  комплекса.  Свою  деятельность   компания   вела   в
сотрудничестве с иностранными фирмами, банками, и юристу со знаниями  трех
иностранных языков было  к  чему  приложить  там  руки  и  голову.  Однако
предложение перебраться в  Киев,  испытать  силы  на  новом  поприще  Олег
встретил без особого энтузиазма. Это был не его выбор. К тому же  он  знал
жесткий,  требовательный  характер  Шумского,  завуалированный   улыбчивой
сдержанностью, дипломатическим тактом,  а  Олег  уже  привык  к  беспечной
безалаберной жизни  интуристовского  гида  и  содрогался  при  мысли,  что
придется изо дня в день к девяти часам приходить в одну и ту  же  контору,
садиться за канцелярский стол и до  восемнадцати  часов,  с  перерывом  на
обед, читать, писать  нагоняющие  тоску  бумаги,  отвечать  на  телефонные
звонки, самому звонить  кому-то  по  каким-то  рутинным  вопросам,  тыкать
пальцем в  клавиши  пишущей  машинки,  бегать  в  туалет  на  перекуры,  в
перерывах жевать  бутерброды,  назначать  свидания  смазливой  сотруднице,
обмениваться с сотрудниками впечатлениями о субботней  рыбалке,  вчерашнем
футбольном матче, очередном парламентском скандале, у кого-то занимать или
кому-то одалживать десятку-другую до получки.
     Однако Шумскому с помощью Галины Павловны удалось  уговорить  его,  о
чем до сих пор не жалели ни Олег,  ни  Шумский.  А  Галина  Павловна  была
просто счастлива - наконец-то ее невезучий сын перестал мыкаться  по  белу
свету, ютиться по чужим углам и обрел достойное  его  место  под  солнцем.
Второй  раз  замуж  она  не  вышла,  несмотря  на   свою   моложавость   и
привлекательность, других детей Бог не дал, и Олегу не с кем  было  делить
ее любовь.
     Когда  по  возвращении  из  Швейцарии,  он  несколько  лет  прожил  в
Сосновске в семье дяди Петра  Егоровича,  по  существу  став  членом  этой
приветливой дружной семьи, Галина Павловна ревновала его,  хотя  старалась
не показывать этого, к Петру Егоровичу, его жене -  Ольге  Васильевне,  их
дочерям - кузинам Олега, особенно к  младшей  Полине.  Материнским  чутьем
угадывала,  что  покровительственно-дружеское  отношение   сына   к   этой
грациозной уже в подростковом возрасте девчонке с миндалевидными глазами и
надменно вздернутым носиком, до добра ее Олежку не доведет.  И,  хотя  это
было не совсем так - к приключившейся  впоследствии  с  Олегом  беде,  что
круто изменила его жизнь, Полина прямого отношения не  имела,  но  она  не
сумела его понять, а его решение поступить на военную службу и  уехать  из
Сосновска, восприняла как нанесенное ей оскорбление. Надежды Олега на  то,
что она, поостыв, все-таки примет его  доводы  или,  хотя  бы  ответит  на
письма, не оправдались - не прошло и двух месяцев после его  отъезда,  как
Полина  вышла  замуж  за  Леонида,   чем   повергла   в   смятение   общих
родственников, уверенных, что ее муж будет, если уже не стал, Олег.
     Рада этому была только  Галина  Павловна,  на  духу  не  переносившая
избалованную,   своенравную   племянницу.   Но   ее   радость    оказалась
преждевременной: еще много лет сын носил в потрепанном бумажнике запаянную
в прозрачный пластик фотографию миловидной девушки со вздернутым носиком и
пышной, переброшенной  на  грудь  косой.  И  только  после  того,  как  он
перебрался в Киев, потрепанный бумажник исчез вместе с фотографией Полины.
     Это обнадежило Галину Павловну, не первый  год  мечтавшую  о  внуках.
Время от времени она приезжала или прилетала в  Киев  то  с  одной,  то  с
другой  молодой  приятельницей,  или  коллегой,  так,  во  всяком  случае,
представляла их, останавливалась у сына вместе со своей спутницей, на ночь
выпроваживала его в крытую лоджию, где  стоял  топчан.  Зато  днем  Галина
Павловна оставляла приятельницу  на  попечение  Олега  и  отправлялась  на
многочасовой шопинг - обход киевских магазинов, с  нескрываемой  надеждой,
что за время ее отсутствия молодые люди найдут  о  чем  поговорить  и  чем
заняться в свое удовольствие. Но  ее  надежды  не  оправдывались:  у  сына
находилась масса неотложных  дел,  и  претенденткам  на  его  внимание  не
оставалось   ничего   другого,   как    самостоятельно    знакомиться    с
достопримечательностями столицы Украины.
     Галина Павловна дулась на него, тем не менее  в  каждый  свой  приезд
наводила порядок  в  квартире,  гардеробе,  холодильнике,  с  пристрастием
допрашивала сына, кто стирает его рубашки, платки и почему от некоторых из
них пахнет духами. Оставаясь на  выходные  дни,  она  готовила  воскресные
обеды  с   неизменным   украинским   борщом,   пампушками,   разномастными
варениками. На обед, как правило, приглашала Юрия Сергеевича,  что  делала
без каких-либо затаенных мыслей, поскольку Шумский приходил с женой, а его
расположения к Олегу вне работы не отражалось на  их  деловых  отношениях.
Напротив, он спрашивал с руководителя службы маркетинга,  а  затем  своего
заместителя, строже, чем с других сотрудников, что Олег находил в  порядке
вещей - такие же отношения в свое время были у его отца с Шумским.
     Как ни странно, но Олег сразу почувствовал вкус к новой  работе,  без
особого напряжения вписался в  пестрый  коллектив  компании  -  от  бывших
совпартработников,  до  вчерашних  теневиков   с   далеко   небезупречными
биографиями, за  сравнительно  короткий  срок  освоил  теорию  и  практику
менеджмента, обзавелся необходимыми связями в  деловых  кругах.  Очевидно,
сказались отцовские гены, знания, полученные в бернском лицее и Сосновском
университете, опыт следственной работы и даже недоброй  памяти  война  "за
речкой" в горах Гиндукуша, где шансов остаться в живых было больше у того,
кто умел рисковать с умом и холодным расчетом.



                                    2

     Вечером 14 сентября  Олег  вернулся  из  Гамбурга,  где  вел  трудные
переговоры  с  главой  судостроительной  компании   "Нордзее"   Альтманом,
завершившиеся после пяти дней словесных перепалок,  взаимных  колкостей  и
упреков подписанием многомиллионного контракта. Олег  был  доволен  собой:
ему удалось то, чего не смог добиться Шумский - убедить толстяка  Альтмана
в перспективности  перепрофилирования  Михайловской  верфи,  до  недавнего
времени числящейся за военно-морским ведомством.
     Рабочий день окончился, но по пути из аэропорта Олег завернул в  офис
компании, чтобы узнать у дежурного последние новости и заодно забросить  в
свой кабинет сумку с ворохом документов, не тащить же их  домой.  Полагал,
что кроме дежурного в офисе никого  уже  нет,  однако  в  приемной  застал
Оксану Борисовну - прямую как жердь даму неопределенного возраста.  Оксана
Борисовна была неплохим  секретарем:  скрупулезно  вела  делопроизводство,
виртуозно печатала на машинке, свободно переводила английские  тексты,  не
обижалась когда сотрудники обращались к ней только за этим -  у  нее  было
высшее образование, и по  штатному  расписанию  она  значилась  референтом
президента компании, что в какой-то мере мирило ее с такой ролью.
     Вежливо,  но  сдержано  поздоровавшись  с  вице-президентом,   Оксана
Борисовна, предупреждая его вопрос, объяснила, почему за ним  не  прислали
машину - одна находится на профилактике, а у другой отказал  двигатель,  а
на "Волге" Юрий Сергеевич уехал в Харьков. Как должное приняла  сувенир  -
косметический набор, сказала,  что  из  Ялты  звонила  Галина  Павловна  -
справлялась о сыне, а затем  вручила  Олегу  распухшую  от  бумаг  красную
папку,  в  которой  Шумский  передавал   своему   заместителю   подлежащие
безотлагательному исполнению документы.
     - Юрий Сергеевич вернется шестнадцатого. Не дожидаясь его, вы  должны
выехать в Сосновск,  связаться  с  Винницким  и  возглавить  переговоры  с
руководством объединения "Транзистр". Юрий Сергеевич просил обратить  ваше
внимание, что на сегодняшний день это задача номер один.
     Ее безапелляционный тон, строго поблескивающие  за  толстыми  линзами
очков  глаза  исключали  какие-либо  возражения.  Несмотря  на  это,  Олег
выругался, что случалось с ним крайне редко. Дело было не  только  в  том,
что ему, едва вернувшись из нелегкой командировки, надлежало без передышки
выехать в очередную, еще более тяжелую, но главным образом в том, что  эта
командировка была неприемлема для него по тысяче и одной причине. Когда он
оформлялся на работу в компанию, единственным  условием,  поставленным  им
Шумскому, было неподключение его  к  делам,  так  или  иначе  связанным  с
Сосновском. И Шумский принял его условия. Но теперь, видимо, посчитав, что
за давностью срока это условие утратило силу.
     Оксана Борисовна сняла очки, удивленно-осуждающе вскинула  выщипанные
в ниточку брови.
     - Олег Николаевич от вас, признаться, не ожидала,  -  тоном  классной
руководительницы,   выговаривающей   родителю   провинившегося    ученика,
произнесла она. - Я не претендую на ваше особое  внимание,  но  напоминаю,
что я все-таки женщина.
     Олег поспешил принести извинение,  а  поскольку  референт  продолжала
хмуриться, прибег к последнему средству - приложился  к  ее  руке.  Однако
эффект был противоположный ожидаемому - Оксана Борисовна решительно отняла
руку, отступила на шаг, словно опасаясь, что за  этим  галантным  действом
последуют другие, еще более галантные, но затем отвернулась,  смахнула  со
щеки слезу.
     - Необязательно целовать руки, достаточно уважать меня.  Мне  надоело
быть громоотводом тех бурь, что рождаются  в  ваших  кабинетах.  Последнее
время даже Юрий Сергеевич срывает на мне свои стрессы.  А  во  вторник  из
Цюриха  прилетела  ваша  приятельница,  мадам  Бегон,  и  устроила   здесь
настоящий  погром:  опрокидывала  стулья,   швыряла   телефоны,   ругалась
одновременно на четырех языках. Как я поняла, мы задолжали банку  изрядную
сумму. Хотя Юрий Сергеевич считает, что она взорвалась только из-за  того,
что не застала вас в Киеве.
     Оксана Борисовна вопросительно посмотрела на  Олега,  видимо  ожидая,
что он опровергнет это предложение. Но Олег опровергать  не  стал,  только
неопределенно  развел  руками,  а  затем  невольно  улыбнулся,  представив
президента  и  совладелицу  цюрихского  инвестиционного  банка  "Бегон"  -
Даниель Бегон - во гневе, к которому  ему  было  не  привыкать.  Но  затем
погасил улыбку - новое поручение было для него  намного  неприятнее  гнева
Даниель.
     Попросив дежурного охранника отпустить такси, он пошел в свой кабинет
и не меньше получаса  обзванивал  добрый  десяток  харьковских  абонентов,
разыскивая президента компании. Отыскав, стал  докладывать  о  результатах
гамбургских переговоров, но Шумский перебил его:
     - Олег, Оксана Борисовна передала  тебе  переписку  с  "Транзистром"?
Вникни во все детали и без промедления вылетай в  Сосновск,  связывайся  с
Винницким и вместе с ним наезжай на  Закалюка...  Не  перебивай!  О  твоих
взаимоотношениях с Закалюком мне известно. Поверь, я не специально собирал
эту информацию, она поступила ко мне не по служебным каналам, и ты, верно,
догадываешься от кого. Не обижайся на маму - та  твоя  история  стоила  ей
немало седых волос. Но возвращаюсь к сути. Во-первых,  прошло  много  лет,
во-вторых, тебе не обязательно на сей раз встречаться с  его  женой,  а  в
третьих - и это основное - надо спасать контракт,  под  который  истрачены
миллионы. Мы поставили на  грань  краха  поверившие  нам  банки.  Если  до
первого ноября мы не уплатим хотя бы проценты  за  кредиты,  банк  "Бегон"
пойдет с молотка. Приезжала Даниель и грозила оторвать мне голову, а  тебе
кое-что другое. И я могу ее понять.
     Шумский был прав, и у  Олега  не  нашлось  сколь-нибудь  убедительных
доводов, чтобы упорствовать дальше.
     В  общих  чертах  ему  были  известны  взаимоотношения   компании   с
Сосновским  производственным  объединением  "Транзистр".  Еще   в   начале
прошлого года Шумский и бывший генеральный  директор  объединения  Матвеев
заключили  контракт  о  совместной   деятельности   по   реконструкции   и
перепрофилированию входящих в состав объединения подразделений - Головного
предприятия,  Октябрьского  производственного   комплекса   и   Дулибского
филиала. Ранее эти подразделения выпускали оборонную продукцию,  но  затем
были  включены  в  общегосударственную   программу   конверсии.   Компания
своевременно выполнила  свои  обязательства:  были  заказаны  и  выполнены
проекты перепрофилирования всех трех объектов, заказано в Германии  и  уже
получено соответствующее оборудование для филиала,  заключены  договора  с
фирмами-подрядчиками,  взяты  кредиты  в  банках.  Однако  уже  в   январе
нынешнего   года   руководство    объединения    отказалось    от    услуг
инофирм-подрядчиков,  перепрофилирование  Головного  предприятия   провело
своими силами, по  другим  объектам  работы  были  прекращены,  расчет  за
поставленное  Дулибскому   филиалу   оборудование   не   произведен.   Эти
противоречащие контракту решения новый  генеральный  директор  объединения
Закалюк  принял  в  одностороннем  порядке,  о  своих  действиях  компанию
"Скиф-Холдинг" не уведомил,  представителя  компании  -  старого  опытного
инженера Винницкого игнорировал, от контактов с Шумским уклонялся.
     Было бы опрометчиво полагать, что Закалюк пошел на эти  нарушения  из
самодурства, желания показать с первых шагов своего директорства,  что  на
программу конверсии он имеет свой взгляд. Дураком Леонида  Закалюка  никак
нельзя было назвать, а свои решения он всегда согласовывал с теми  лицами,
от коих зависела его карьера и на чью поддержку он мог рассчитывать.  Олег
знал  его   с   семьдесят   четвертого   года,   одно   время   они   даже
приятельствовали, хотя Леонид был старше его на пять лет,  что  определяло
дистанцию,  отделяющую  юношу  от  уже  сформировавшегося  мужчины.  Но  и
впоследствии, когда возрастная разница  стала  не  столь  заметна,  Леонид
продолжал относиться к товарищу со снисходительностью старшего, что подчас
задевало самолюбие Олега, но он мирился,  каждый  раз  убеждая  себя,  что
Леонид желает ему добра.
     И только много позже понял, что Леонид не так-то  прост  и  не  столь
добродушен, весьма расчетлив и неискренен. Наиболее ярко эти его  качества
проявились, когда между ними стала Полина, поначалу не баловавшая  Леонида
своим расположением. Но сейчас Олег не хотел вспоминать об этом и  потому,
что это было уже в прошлом, и потому, что он  сам  повел  себя  не  лучшим
образом после того, как Полина стала женой Леонида... Затолкав в  дорожный
чемодан красную папку, он вышел в приемную, где  на  месте  референта  уже
расположился дежурный охранник Костя -  крепкий  жилистый  парень,  мастер
спорта по самбо, с которым Олег не раз мерялся силами на ковре в ближайшем
спортзале. Костя играл в шахматы с Василием Брыкайло, возглавлявшим службу
безопасности компании.
     В свое время Брыкайло, как и Олег, воевал "за речкой", а затем  успел
побывать в  Анголе  и  Никарагуа  в  составе  какой-то  особой  группы,  о
деятельности которой не любил распространяться. В компанию Василий  пришел
почти одновременно с Олегом, якобы демобилизовавшись по ранению  в  звании
майора. Олег не брал  под  сомнение  ни  его  ранение,  ни  звание,  но  в
отношении увольнения из  соответствующего  ведомства  не  был  уверен.  Уж
слишком легко и быстро решал Брыкайло  вопросы  выездных  виз,  допуска  к
секретной документации, да и конфиденциальную  информацию  о  деятельности
иных  нечистоплотных  коммерческих  структур  у  него  всегда  можно  было
получить.
     Олег полюбопытствовал, чем вызвана задержка  на  работе  руководителя
службы безопасности - не ожидается ли "наезд" рэкетиров или  того  хуже  -
налоговой инспекции? Василий, поглощенный шахматной партией, в которой его
позиция оставляла  желать  лучшего,  буркнул  что-то  невразумительное,  и
только, когда Костя поймал на вилку его ферзя, досадливо хмыкнул,  положил
своего короля в горизонтальное положение, повернулся к Олегу, протянул ему
руку.
     Брыкайло уже был осведомлен о  результатах  гамбургских  переговоров,
поздравил вице-президента с их успешным завершением, полюбопытствовал, как
ему удалось переубедить упрямца Альтмана?
     - Я играл в теннис с Рольфом Гауфом и после каждой партии мы заходили
в бар.
     - Кто такой Рольф?
     - Сын старика Гауфа, злейшего конкурента "Нордзее".
     - И Альтман узнал об этом?
     - Его агенты не спускали с меня глаз. А  эти  ребята  даром  хлеб  не
едят.
     - Коварный ты человек, Олег Николаевич.
     - С волками жить, по-волчьи выть, - рассмеялся Олег.
     Брыкайло спросил, как он намерен добираться домой. Олег сам думал над
этим: такси, на котором он приехал пришлось отпустить, а ловить  сейчас  в
центре города проходящую машину, было безнадежным делом.
     - Я  сегодня  тоже  без  колес,  -  сказал  Брыкайло  и  обратился  к
дежурному: - Костя, будь другом, выгляни  на  улицу,  там  стоят  какие-то
тачки, подряди одну из них подбросить Олега Николаевича в Дарницу.
     Когда дежурный вышел,  он  предложил  Олегу  сигарету,  закурил  сам,
присел на край стола, что предвещало доверительный разговор.
     - Утром лечу в Одессу, есть срочное дело, так что завтра не увидимся.
У меня просьба: ты едешь в Сосновск, где у тебя, насколько  мне  известно,
немало знакомых. Если не затруднит, порасспрашивай надежных людей  -  надо
проявить один местный объект, выяснить, откуда у него растут ноги.
     - Что за объект?
     - Совместное украинско-австрийское предприятие "Атлант".
     - Это все, что известно?
     - Почти. Этот древний грек ничего не производит,  но  имеет  солидные
вклады в западных банках. Настолько солидные,  что  трудно  понять  откуда
такие доходы. А понять хочется.
     - Из любопытства?
     - Излишним любопытством не страдаю, это вредит здоровью.
     - Поэтому подставляешь меня?
     - Упаси Бог!  Никаких  подставок.  Твоя  миссия  предполагает  сверку
расчетов с нашим деловым партнером, а потому твой интерес к его банковским
счетам никого не насторожит.
     - У партнера имеются расчеты с "Атлантом"?
     - Есть такое предположение.
     - А какие западные банки тебя интересуют?
     - Любые, чьими услугами  пользуется  этот  грек,  да  и  пожалуй  наш
партнер. Но если что-то услышишь о торговом  банке  "Радебергер"  в  Вене,
удвой внимание. Не люблю громких слов о государственных интересах,  считай
это моей личной просьбой. В долгу не останусь.
     С такой просьбой Брыкайло обращался впервые. И хотя Олег  заподозрил,
что Василий что-то не  договаривает,  и  безотлагательная  командировка  в
Сосновск  вице-президента  решена  Шумским   не   без   подсказки   службы
безопасности, отказать Брыкайло он не мог.
     Вернулся Костя, стал перед Олегом "на вытяжку".
     - Мон женераль, фер  авансе  ля  ватюр,  -  исчерпав  на  этом  запас
французских слов, добавил уже на родном языке: - "Гангстер" вас подбросит,
я договорился. Поначалу фыркнул, но когда я назвал вас, соизволил кивнуть.
Ждет на стоянке в своем новом "мерседесе".
     "Гангстером"    сотрудники     компании     прозвали     председателя
разместившегося этажом ниже торгово-посреднического  кооператива  "Гермес"
Алексея Саенко - разбитного, пронырливого парня,  по  слухам  еще  недавно
занимавшегося не то фарцовкой, не то рэкетом.
     Небрежно кивнув Олегу и не выпуская изо рта сигареты,  Алексей  лихо,
почти  на  месте,  развернул  "мерседес",  в  считанные  мгновенья  набрал
предельно допустимую  скорость,  включил  магнитофон,  из  стереодинамиков
которого  полилась  довольно  терпимая  музыка,  и  только   после   этого
осведомился:
     - В кабак? К девочкам? Или как?
     - Или как! - усмехнулся Олег. - Домой.  Чертовски  устал,  поверь  на
слово, Леша.
     - Домой, так домой, - не стал спорить Саенко.  -  Даже  невооруженным
глазом видно, что  перетрудился  ты,  Олег  Николаевич,  изрядно,  и,  как
догадываюсь, в основном с гамбургскими фрейлинами. Как они  там  в  смысле
секса? Поделись свежими впечатлениями... Никаких впечатлений? Так и  знал:
эти  немочки  ничего  не  умеют.  То  ли   дело   швейцарки   французского
происхождения,  которые  бросаются  телефонами.  Вот  это  темперамент!  Я
правильно вычислил твою любимую женщину?.. А я все о  блондинке-негритянке
мечтаю. Попадались тебе такие? Не юли, Олег  Николаевич!  Как-то  засек  я
тебя в "Днепре" с рыжеватенькой африканочкой. Ничего девочка,  впечатляет.
Только ножки на три с минусом - чуть потолще спичек. Но ноги для  меня  не
принципиально. Так может  передашь  по  акту?..  Переводчица  "Интуриста",
говоришь, да еще Машей зовут? Отзываю свое предложение. Хоть и  черная,  а
все ровно наша - совковая, значит техники никакой... Рекламная пауза. Есть
сахар, пиловочник, цветные колготки, компьютеры по двести тридцать штук за
штуку. Компьютеры  тайваньские,  поэтому  цена  щадящая...  Сколько  надо,
столько будет.  Что  еще  интересует?..  Перпетуум  мобиле?  Нет  проблем,
сделаем...



                                    3

     В  квартире   было   чисто   прибрано,   на   тахте   лежала   стопка
свежевыстиранного и выглаженного белья, полотенец, рубашек, на  журнальном
столике   -    пачка    газет,    полученных    за    последнюю    неделю.
Соседка-пенсионерка, которой Олег оставлял ключи от квартиры, когда уезжал
в командировки, оказывала ему такие услуги за умеренную плату.
     Олег открыл окна в комнате, крытой лоджии,  на  кухне  -  в  квартире
стоял затхлый воздух, наполнил водой и поставил на газовую  плиту  чайник,
завел будильник, закурил, уселся за телефон.
     Позвонил в Ялту матери, доложил  о  благополучном  прибытии,  хорошем
самочувствии, что не совсем соответствовало действительности,  а  также  о
том, что выполнил заказ - привез из Гамбурга набор  игл  для  акупунктуры,
которой  занимается  приятель  и  коллега   Галины   Павловны   -   Эдуард
Александрович; стетофонендоскоп и  манометр  для  самой  Галины  Павловны,
шерстяные чулки для Дарьи Павловны - сестры матери и тетки  Олега.  Галина
Павловна поблагодарила сына за внимание, но тут же отчитала за то, что  он
не приехал, как обещал, на юбилей Эдуарда Александровича, чем обидел его и
должен в ближайшее время загладить свою вину - приехать к ним хотя  бы  на
пару дней.  Судя  по  тому,  что  она  уже  не  отделяла  себя  от  своего
шестидесятипятилетнего друга, надо было полагать,  что  у  Олега  появился
отчим. Эту новость он воспринял без особого  восторга,  мать  могла  найти
мужа помоложе, но и без огорчения - Эдуард  Александрович  был  порядочным
человеком и хорошим  врачом.  А  затем  Галина  Павловна  озадачила  сына:
попросила встретить внучку ее  соседки  Клеопатры  Самсоновны  -  Зиночку,
которая приедет в Киев завтра утренним поездом.
     -  Зиночка,  очень  умная  и  толковая  девушка,  -  уточнила  Галина
Павловна. - Она твоя коллега - юрист, но только начинающий. У нее какое-то
сложное дело в арбитраже. Очевидно, ей понадобится твой совет, а  возможно
и помощь.  Удели  ей  внимание.  Но  учти,  Зиночка  воспитана  Клеопатрой
Самсоновной в строгих правилах, и если ей придется  переночевать  у  тебя,
будь джентльменом. Ты понимаешь, о чем я?
     Олег давно понял маму. Все ее молодые приятельницы,  с  которыми  она
приезжала, а теперь вот уже  без  сопровождения  присылала  в  Киев,  были
милыми, толковыми,  все  придерживались  строгих  правил.  Непонятно  было
только почему они, обладающие столь высокими достоинствами,  оставались  в
девицах, хотя не считали для себя зазорным ночевать в квартире  далеко  не
старого холостяка, подчас как бы ненароком показываться тому же  холостяку
в кокетливом неглиже, притворно-стыдливо ахать при этом и тут  же  бросать
на него отнюдь не  смущенные  взгляды.  Некоторые  были  и  в  самом  деле
миловидные, даже хорошенькие, но все они с благословения  Галины  Павловны
предлагали  ему  нешуточную  игру  в  жениха  и  невесту,  а  он,  однажды
обжегшись, чурался таких игр. Его стоицизм объяснялся еще  и  тем,  что  в
одну из  своих  последних  поездок  в  качестве  интуристовского  гида  он
встретил  в  вагоне-ресторане  международного  поезда  подругу  детских  и
юношеских лет, с которой не виделся со  дня  своего  отъезда  из  Берна  и
которая, как вскоре  выяснилось,  приобрела  за  эти  годы  дурную  манеру
запускать в обидчиков телефонные аппараты...
     Олег пообещал встретить  Зину,  определить  ее  в  гостиницу,  но  не
больше,  поскольку  завтра  будет   занят,   а   послезавтра   убывает   в
командировку. Он  не  уточнил  куда  убывает,  дабы  не  волновать  Галину
Павловну,  она  по-прежнему  относилась  с  предубеждением  к   сосновским
родственникам.
     Второй звонок был  автомеханику  Федосеичу,  у  которого  Олег  перед
отъездом оставил свою машину - надо было отрихтовать и  покрасить  помятое
две  недели  назад  крыло,  сменить   масло   в   двигателе,   подзарядить
аккумулятор. Федосеич заверил его, что все привел в полный ажур, и с Олега
причитается пятьдесят "зеленых". Как же не  содрать  с  делового  человека
свободно  конвертируемую!  Олег  обещал  рассчитаться   "зелеными",   если
Федосеич завтра к семи утра  подгонит  отремонтированный  "жигуль"  к  его
дому.
     Потом  позвонил  в  Михайловск  директору  судостроительного   завода
Шерстюку, с которым был на переговорах в Гамбурге, но тот вернулся  раньше
- на завод прибыла правительственная  комиссия  и  потребовала  директора.
Шерстюка Олег отыскал дома,  соблюдая  правила  приличия,  поинтересовался
причиной и следствием пребывания на заводе высокой комиссии,  поздравил  с
тем, что все окончилось благополучно, обрадовал  его  исходом  гамбургских
переговоров, в успех которых Шерстюк уже не верил. Шерстюк сказал,  что  с
него причитается коньяк. Олег ответил, что коньяк его проблем не решит, но
он рассчитывает получить от делового партнера в  счет  доли  в  совместной
деятельности десять миллионов долларов.
     - Это шутка? - спросил Шерстюк.
     - Я предупреждаю, когда шучу. Выручай, Анатолий Игнатьевич.  За  нами
не пропадет.
     -  Таких  денег  я  и  во  сне  не   видел,   -   стал   прибедняться
судостроительный директор.
     - Анатолий Игнатьевич,  это  личная  просьба.  Компания  горит  синим
пламенем, а меня персонально пригрозили оставить без наследства.
     - Серьезный аргумент, но больше двух не  наберу,  -  начал  сдаваться
Шерстюк. - А потом надо какое-то основание.
     - Семь, и ни цента меньше - тоже пошел на уступку Олег. - Основание с
альтмановским контрактом передам завтра по факсу.
     - Четыре - это все, что у меня есть.
     Договорились о пяти.
     На душе у  Олега  немного  полегчало  -  пять  миллионов  не  спасали
положения, но на какое-то время могли стабилизировать его.  Хотел  тут  же
позвонить в Цюрих, обнадежить Даниель и  заодно  условиться  о  встрече  в
Марселе или Лионе, где ему предстояло быть  по  служебным  делам  в  конце
месяца. Но потом решил это сделать после того, как Шерстюк  выполнит  свое
обещание.
     Переговорив с Шерстюком, пошел в  ванную,  принял  горячий  душ,  под
которым стоял с четверть часа - снова, очевидно, на непогоду,  разболелась
старая рана в плече. Боль, как обычно, была  острой,  ломящей,  и  горячая
вода утихомиривала ее. Врачи не раз уговаривали его на операцию: надо было
сломать и снова, но уже как следует, срастить когда-то перебитую, а  затем
плохо сросшуюся ключицу. Олег не то чтобы боялся этой в общем-то непростой
операции, но все как-то не находил времени.
     Выйдя из ванной,  разложил  по  полкам  платяного  шкафа  принесенное
соседкой белье, рубашки, бегло просмотрел газеты,  стал  заваривать  кофе.
Поймал себя на том, что лукавит с самим собой - занимается делами, которые
могут подождать, только потому, что душа не лежит к главному, неотложному.
     Снова, как накануне в офисе, выругался,  уже  не  опуская  скабрезных
слов - дурная привычка, приставшая как смола  за  три  года  пребывания  в
составе  "ограниченного  контингента"  советских  войск   в   Афганистане.
Решительно шагнул к чемодану, извлек из него  красную  папку,  положил  на
журнальный столик, придвинул и включил торшер -  за  окном  уже  сгущались
сумерки, сел в кресло, углубился в документы.
     Генеральный контракт о совместной  деятельности  по  реконструкции  и
перепрофилированию Головного предприятия,  Октябрьского  производственного
комплекса и Дулибского филиала был составлен из рук вон плохо. Мало  того,
что компания "Скиф-Холдинг"  взяла  на  себя  финансирование  всех  работ,
поставку импортного оборудования,  комплектующих  изделий,  она  обязалась
заключить соответствующие договора  с  иностранными  фирмами-подрядчиками,
поставщиками  и  таким  образом  приняла  на   себя   ответственность   за
ненадлежащее исполнение  этих  договоров.  А  фактический  исполнитель  со
стороны заказчика - производственное объединение "Транзистр" оказалось как
бы в  стороне,  что  развязывало  руки  ее  руководителям  и  что  Закалюк
безусловно  учитывал.  Правда,  по  генеральному   контракту   объединение
обязывалось  возмещать  компании  все  убытки  в   случае   срыва   сроков
реконструкции, несвоевременной  оплаты  счетов.  Но  попробуй  получи  это
возмещение с предприятия, у которого  на  сегодняшний  день,  если  верить
справке банка, нет средств даже на зарплату своим рабочим. Образно говоря,
компанию "Скиф-Холдинг" крупно подставили и начинать сражение с  Закалюком
с таких позиций будет архитрудно...
     Закрыв красную папку, Олег  подошел  к  бару,  взял  початую  бутылку
коньяку, в холодильнике отыскал  начавший  уже  желтеть  плавленый  сырок,
кисть винограда из последней переданной матерью с  оказией  посылки  и  не
столько поужинал, сколько выпил, чтобы заглушить давно уже  не  посещавшую
его тоску. Он не хотел встречаться с Леонидом не только потому, что  роман
с младшей кузиной у него продолжался и после ее замужества, что не было ни
для кого секретом, но еще и потому, что в свое время инженер  Закалюк  был
причастен к истории, с которой начались все беды Олега Савицкого...
     Выкурив очередную сигарету и прихватив с собой  всю  пачку,  пошел  в
крытую лоджию, открыл пошире окно и, не снимая свитера, чтобы не застудить
все еще ломившее плечо, лег на топчан, укрылся одеялом, и воспоминания  не
заставили себя ждать...
     Возвращение семнадцатилетнего парня в родной город, о котором у  него
сохранились лишь  отрывочные  воспоминания  детства.  Двухэтажный  особняк
семейства Савицких, на  улице  Листопада,  построенный  дедом  -  дорожным
мастером Егором Матвеевичем и перестроенный затем на свой лад дядей Петром
Егоровичем  -  инженером-строителем,  ко  времени   приезда   швейцарского
племянника, ставшего мэром Сосновска. Приветливая, прячущаяся  в  обвислых
желтоватых усах улыбка старого путейца. "А ну, кажись, наследник. Вроде бы
на Николая похож. Но крепость тела чувствуется моя. Значит в мужских делах
сбоя не будет... Чего краснеешь, глаза тупишь, как девица на  выданьи?  За
Савицкими робость никогда не значилась. Какой же из тебя -  стеснительного
- продолжатель  нашего  рода  получится?"  Ободряющее  подмигивание  Петра
Егоровича, дескать, не принимай слова деда всерьез - такие у него шуточки.
В этом доме  шутит  не  только  старый  путеец.  Насмешливая  скороговорка
старшей дочери Петра Егоровича - поджарой черноглазой Натали. "Ах,  кузен,
вы такой весь  иностранный.  Как  прикажете  вас  величать:  месье,  герр,
синьор? Вы как  раз  поспели  к  обеду.  Но  говорят,  сыновья  дипломатов
приучены к деликатесам и ничего, кроме омаров, да устриц не едят. А у нас,
вы уж не  обессудьте,  из  водоплавающих  только  мороженый  хек  имеется.
Придется  привыкать,  месье  Савицкий..."  Восхищенные   миндалевидные   с
поволокой глаза младшей кузины - пятиклассницы Полины:  "Олег,  не  слушай
Наташку. В нашем доме никакого  хека  не  было  и  нет.  На  обед  сегодня
рассольник, жаркое, компот. Ничего, если я спрошу, какой иностранный  язык
ты  изучал?  Я  тоже  французский  учу,  но  только  два  раза  в  неделю.
Позанимаешься со мной?.. Крепкое, до  хруста  суставов  рукопожатие  ладно
скроенного  парня,  назвавшегося   Леонидом,   студента   Политехнического
института. "Сегодня же освобожу вашу  комнату...  Ну  что  вы,  Олег,  мне
неловко вас стеснять. Я нахожусь здесь в основном как квартирант и лишь  в
какой-то мере как подопечный Петра Егоровича. Вы  же  вернулись  в  родную
обитель. Так что все нормально.  Обо  мне  не  беспокойтесь:  месяц-другой
где-нибудь  перекантуюсь,  а  там  -  защита  диплома  и,  как  говорится:
"Коммунисты - вперед!"
     ...Вот уже год они живут в одной  комнате,  ничуть  не  стесняя  друг
друга.  Олег  рассказывает  Леониду  о  Швейцарии,  совершенствует  его  и
упражняет свой не совсем безукоризненный  английский.  Леонид  натаскивает
его по истории КПСС - предмету неизвестному бернским лицеистам, но  крайне
необходимому студентам советского вуза. Леонид уже работает  инженером  на
номерном заводе, получает приличную зарплату, не  скупясь  водит  Олега  и
Натали по молодежным кафе, барам; Натали угощает коктейлями и пирожными, а
Олега пивом. Берет Олега с собой в бассейн "Динамо", на теннисные корты. В
бассейне Олег не может тягаться с ним - пловцом-перворазрядником, зато  на
теннисных кортах Леонид пасует перед Олегом. Он не обижается на неизменные
проигрыши, но  однажды  у  него  вырывается,  что,  дескать,  ему,  парню,
выросшему в  простой  крестьянской  семье,  никогда  не  дастся  эта  игра
аристократов. То ли выплеснулась тайная зависть, то ли ляпнул, не подумав.
Не может Олег понять и другого - отношения Леонида к Натали. Казалось  бы,
они нравятся друг другу, да и  пара  во  всех  отношениях  подходящая.  Но
что-то не ладится у  них  и  не  по  вине  Натали,  которая  в  общении  с
квартирантом каждый раз идет едва ли не  на  подвиг  -  придерживает  свой
язвительный язычок, дабы не задеть его  самолюбия.  Но  однажды  в  порыве
откровенности она признается Олегу: "Он какой-то ни рыба, ни мясо. За пять
лет, что живет в нашем доме, ни разу не поцеловал меня, о большем  уже  не
говорю. Знаешь почему? Боится, что я маме расскажу, и ему придется сделать
мне предложение или покинуть наш дом. А он не хочет ни того, ни другого. Я
- к нему? Откровенно говоря,  питала  когда-то.  Но  сейчас  ни  за  какие
коврижки! Уж лучше за этого амбала с вашего заочного, который  приходит  к
тебе за конспектами, выйду.  Вот  мужчина  без  комплексов  -  только  раз
взглянул, и я уже беременной себя почувствовала... Сержант милиции? Но это
превосходно! Представляешь, Натали Савицкая - первая  мисс  филфака,  дочь
мэра Сосновска выходит за мента? У мамы, конечно, будет инфаркт.  Но  этот
инженеришка наконец-то уберется из нашего дома..."
     Как странно порой складываются людские судьбы. Никто  не  думал,  что
Натали действительно выйдет за старшего сержанта милиции Романа Корзуна, а
спустя  восемнадцать  лет  тот  же   Роман,   уволенный   из   милиции   в
подполковничьем  звании  придет  на  поклон  к  некогда  поверженному   им
сопернику с нижайшей просьбой о трудоустройстве,  и  генеральный  директор
производственного  объединения  "Транзистр"  Леонид   Максимович   Закалюк
снизойдет к его просьбе - возьмет в  свое  объединение,  да  еще  поставит
руководить кадрами.
     ...Конец сентября 1981 года. Арестантская палата госпиталя  МВД,  где
лежит недавно прооперированный после  тяжелого  ранения,  отстраненный  от
должности и взятый под стражу следователь городского управления внутренних
дел Олег Савицкий. Единственный человек, который общается с ним, не считая
медперсонала и охраны  -  следователь  по  особо  важным  делам  Петренко.
Петренко  неглупый  и,  в  общем-то,  порядочный  человек,   он   искренне
сочувствует попавшему в беду коллеге, в меру своих возможностей  старается
облегчить его участь. Но что-то настораживает Олега в позиции следователя,
а того не устраивает позиция подозреваемого, подчас они перестают понимать
друг друга. И вот первый вольный посетитель - Леонид Закалюк. Пока  только
ему  разрешено  навещать  подозреваемого,  хотя  тот  не  просил  об  этом
следователя. Но уже вскоре Олег начинает понимать, почему Петренко  сделал
такое исключение для Леонида...



                                    4

     Федосеич не подвел -  в  семь  утра  вымытый  до  зеркального  блеска
"жигуль"  стоял  у  подъезда.  Правое  переднее   крыло   было   мастерски
отрихтовано, покрашено под общий  цвет  машины  -  не  отличишь;  мотор  и
ходовая  часть  работали  исправно,  и  Олег  без  сожаления  расстался  с
пятьюдесятью долларами.
     В семь тридцать он был уже на железнодорожном вокзале.  Поезд  пришел
без опозданий, но Галина Павловна неправильно назвала номер вагона, и Олег
безуспешно  пытался  отыскать  в  растущей  на  глазах  толпе  приезжих  и
встречающих невысокого роста  миловидную  девушку  лет  двадцати  в  синем
плаще. Зина сама нашла его, сказала, что сразу узнала - есть у  нее  такая
способность узнавать нужных ей людей. И, не давая ему опомниться, заявила,
что он производит приятное впечатление и даже интереснее, чем об  этом  ей
говорили общие знакомые, но, к сожалению, не в ее вкусе - слишком высок  и
чересчур сдержан, а ей нравятся коренастые, разбитные.  Это  было  сказано
без тени смущения, с подкупающей непосредственностью девочки-болтушки. Она
была прехорошенькой миниатюрной  брюнеткой  с  живыми  брызжущими  веселым
лукавством   глазами   и   чем-то    напоминала    Полину    в    возрасте
шестнадцати-семнадцати лет. Зине перевалило уже за двадцать, но  выглядела
она моложе - девчонка, да и только, что заставило Олега  усомниться  в  ее
профессиональной подготовленности. Но Зина заверила его, что ей не впервой
участвовать в заседаниях арбитража, она уже год  работает  юристконсультом
общества с ограниченной ответственностью, которое возглавляет ее  мать,  в
недавнем прошлом заведующая оптово-розничной базой. Она -  Зина,  окончила
правовой техникум и хотя еще не очень "сечет" в  хозяйственном  праве,  но
соображает неплохо и ориентируется мгновенно. Последнее качество во многом
объясняется  тем,  что  от  бабушки  Клеопатры  Самсоновны  -  ворожеи   и
кудесницы, которая ее воспитала, она  унаследовала  способность  угадывать
чужие мысли, что немаловажно в деловых отношениях. В других отношениях она
этим не злоупотребляет, но если Олег Николаевич хочет убедиться, она может
угадать,  о  чем  он  сейчас  думает.  Олег  изъявил   такое   желание   -
девочка-болтушка стала забавлять его. Зина попросила не отводить взгляд  и
с полминуты пристально смотрела ему в глаза.
     - Вы думаете о каком-то неприятном деле, которым не хотите, но должны
заниматься.
     Олег удивился, но тут же подумал, что угадать  это  было  нетрудно  -
настроение у него не из лучших. Тем не менее подтвердил догадку, что  Зина
восприняла как должное. Когда он сказал,  что  забронировал  ей  отдельный
номер в гостинице "Украина" (тут же невольно подумав, что, остановись  эта
забавная девчушка у него дома,  все  могло  бы  статься),  Зина  понимающе
улыбнулась:
     - К себе не приглашаете, чтобы не поддаться  искушению?  -  Но  затем
погасила улыбку, сказала серьезно: - Правильно решили. Вы только  подумали
об этом, как и во мне  что-то  всколыхнулось.  Не  иначе,  как  физиология
заговорила. Впервые в жизни! А это нехорошо, до добра это не доведет.
     На какой-то миг Олег растерялся - она и в самом  деле  угадывала  его
мысли. Он не знал, что и подумать об этой  слишком  бойкой  и  слишком  уж
откровенной девице. Не исключено, что  это  своеобразное  кокетство,  хотя
Зина не производила впечатление развязной особы: в  ее  манере  держаться,
говорить была подкупающая искренность и, пожалуй, беззащитность.
     В гостиничном номере, куда он занес ее увесистую сумку, Зина передала
ему посылку от Галины Павловны, а затем стала готовить завтрак для  двоих.
Олег начал было отказываться от угощения, но девушка сказала, что привезла
такие вкусные вещи, которые грех не отведать. Она не преувеличила:  "вещи"
действительно  были  соблазнительными:  копченый  лещ,  балык,  салат   из
баклажанов, бутылка крымского муската. Но еще больше Олега  соблазняли  ее
стройные, в меру полные ножки, что явили себя во всей  красе  после  того,
как  Зина  сняла  плащ,  под  которым  оказалось   коротенькое   платьице.
Перехватив его взгляд, девушка порозовела,  затем  нахмурилась,  погрозила
пальчиком,  но  потом  подошла  к  нему,  заглянула   в   глаза,   сказала
просительно:
     - Перестаньте об этом думать. Ну пожалуйста. Меня  это  нервирует.  Я
еще девушка. Невероятно, но факт. Такое воспитание.
     И вдруг она обняла его, прильнула к его губам розовым бантиком  своих
губ. Олег успел ответить  на  ее  поцелуй,  а  его  ладони,  скользнув  по
соблазнительным ножкам, ощутили маленькие пружинящие полушария, когда Зина
резко отстранилась, одернула платьице, метнулась на другую сторону стола.
     - Нет! Вы не посмеете, потому что это будет ужасно. Не подумайте, что
я ломаюсь или боюсь этого. Я не  этого  -  себя  боюсь.  Нам  нельзя  быть
вместе, не вы предназначены мне. И, случись у нас это, вы имели  бы  потом
со мной большую беду. А у вас в жизни уже было так.  Зачем  же  вам  новая
беда? Но не огорчайтесь: вы еще встретите ту,  которая  предназначена  вам
судьбой. Недели не  пройдет,  как  встретите.  Верьте  мне:  я  не  только
телепат, но и чуточку кудесница.
     И хотя Олег не поверил ее предсказанию, он благодарно приложился к ее
шелковистой ручке - Зина правильно решила:  скоропалительный  роман  ни  к
чему хорошему не привел бы их, а потому  не  следовало  больше  оставаться
наедине с ней.
     В офис Олег приехал в начале десятого. Его  уже  ожидали  посетители,
сотрудники с документами на подпись, в его кабинете разрывались  телефоны.
Олег переключил  телефоны  на  коммутатор  референта,  предупредил  Оксану
Борисовну, чтобы до обеда  ни  с  кем  его  не  соединяла,  принял  одного
посетителя,  которого  нельзя  было  не  принять,   другого   направил   к
коммерческому директору, подписал несколько, не  терпящих  отлагательства,
документов. Затем пригласил к себе главного бухгалтера,  своего  преемника
по  службе  маркетинга  Диму   Бубело,   старшего   юристконсульта   Елену
Аполлинарьевну и дал им задание до конца дня собрать  какие  только  можно
сведения о сосновском объединении "Транзистр", его  финансовом  положении,
производственных связях, руководящем составе -  к  предстоящей  схватке  с
Закалюком надо  было  подготовиться  поосновательней.  Он  еще  озадачивал
подчиненных, когда по селектору Оксана Борисовна сообщила, что звонили  из
Министерства  экономики   и   пригласили   вице-президента   компании   на
межведомственное  совещание.  Компания  "Скиф-Холдинг"  была   независимой
коммерческой  структурой,  но   Шумский   увязывал   ее   деятельность   с
государственными программами, что не всегда  положительно  сказывалось  на
доходах компании, но обеспечивало ей поддержку в правительственных кругах.
     Олег  не  любил  бывать  в  высоких  кабинетах,   присутствовать   на
многочисленных совещаниях, где говорилось обо всем, а конкретно ни о  чем.
Однако уклоняться было  нельзя,  и  он  поехал  в  Институт  экономики  на
совещание.



                                    5

     Как Олег и предвидел, два  часа  были  потеряны  напрасно.  Но  после
совещания, в буфете, куда Олег заскочил, чтобы выпить  кофе  и  что-нибудь
пожевать - на обед уже не оставалось  времени,  он  встретил  партнера  по
теннису - ответственного работника министерства Атаманчука, который подсел
к нему за столик, спросил не  сможет  ли  Олег  посодействовать  одной  из
опекаемых им, Атаманчуком,  фирм  в  приобретении  сотни-другой  импортных
компьютеров, но не за СКВ - за  "деревянные"?  Олег  вспомнил  предложение
Алексея Саенко и обнадежил Атаманчука. Пользуясь случаем,  поинтересовался
перспективой конверсии  Сосновского  "Транзистра"  -  Атаманчук  курировал
оборонную промышленность и мог быть в  курсе.  Атаманчук  многозначительно
улыбнулся,  дескать,   твой   интерес   мне   понятен,   сказал,   что   в
правительственных кругах  вернулись  к  этому  вопросу  по  просьбе  Главы
Сосновской областной администрации Мельника, но задний ход вряд  ли  будет
дан: объем производства оборонной продукции в целом по стране  сокращается
из месяца в месяц, многие предприятия ВПК оказались на грани  банкротства,
а у "Транзистра" есть возможность перепрофилироваться без ощутимых потерь.
     - Закалюк этого не понимает? -  спросил  Олег.  -  Ведь  он  неглупый
человек.
     - Неглупый, - согласился Атаманчук. - Но понимать одно, а принимать -
другое. Закалюк не хочет лишних хлопот, головоломок - с  госзаказом  легче
жить - и пускается во все  тяжкие.  Мельник  поддерживает  его  по  старой
дружбе - в  свое  время  они  возглавляли  комитет  комсомола  Сосновского
Политеха.  Из  двадцати   трех   тысяч   студентов,   девятнадцать   тысяч
комсомольцев было. Армия! И они командовали этой армией в лучших традициях
ВЛКСМ: стройотряды -  в  десант;  дружины  -  в  рейд;  все  как  один  на
первомайскую демонстрацию, на уборку картошки, свеклы; но на  конференции,
семинары - уже только надежных, а на тайные вечери с отрезвлением поутру в
сауне - исключительно приближенных.
     Атаманчук улыбнулся в ухоженные усы, потеребил коротко  подстриженную
бородку, что делала его похожим на разночинца конца девятнадцатого века.
     - Говорю это не с чьих-то слов - я учился  в  том  же  Политехе,  был
секретарем факультетского бюро и имел честь быть приближенным к особе Гены
Мельника. Гена был первым, вторых не признавал, и  Леня  Закалюк  ходил  у
него как бы в адъютантах.
     Он  погасил  улыбку,  очевидно   посчитав,   что   чересчур   увлекся
воспоминаниями молодости, добавил уже с осуждением:
     - Но времена меняются, а люди, к сожалению, не всегда это понимают.
     Ничего конкретного он не обещал, но как бы вскользь упомянул, что  не
далее как три дня назад Шумский обращался к министру по тому же вопросу, и
министр дал понять, что поддерживает компанию "Скиф-Холдинг".
     - Так что дерзайте, цивилизованные бизнесмены!
     Атаманчук покровительственно похлопал Олега по плечу.
     Вторая половина дня прошла в такой круговерти, что к вечеру Олег  уже
не помнил где был, с кем и  по  каким  поводам  встречался,  разговаривал,
спорил; кому звонил и кто звонил ему. В конце дня снова разболелось плечо,
он принял таблетку анальгина, но это не помогло. Без четверти шесть к нему
зашел Костя-самбист, открыл свой "дипломат",  достал  и  положил  на  стол
новенькую "беретту" с запасной обоймой  и  разрешением  на  право  ношения
пистолета.
     Олег был неравнодушен к оружию. Но уже много лет относился с  опаской
к пистолетам, на что имелись причины. Недоуменно посмотрел на Костю.
     - Я просил?
     - Василий Тимофеевич сказал, что вы просили.
     Олег потер лоб, стараясь припомнить обращался ли он с такой  просьбой
к руководителю  службы  безопасности?  Возможно,  когда-то,  по  какому-то
случаю, что-то в этом роде говорил, но должно  быть  не  очень  настаивал.
Обратил внимание, что разрешение датировано  вчерашним  числом  и  тут  же
связал это с просьбой Брыкайло. Снова, на этот раз  строго,  посмотрел  на
Костю.
     - Это что же в подкрепление поручения твоего шефа?
     - Ствол там не помешает, - дипломатично заметил Костя.
     - А что в Сосновске война идет?
     - Война - не война, но крутые  там  озверели,  дня  без  разборок  не
проходит. На прошлой неделе одного хлопца вовсе не хлипкого, там завалили.
     - Напрочь завалили?
     - В реанимации в Одессе лежит.
     - Подстрелили, говоришь, в Сосновске, а госпитализировали в Одессе?
     - В Сосновске его нельзя было оставлять.
     - Очень любопытно. Ваш хлопец?
     - Контачил с нами, но работает в другой фирме.
     - В той, где стволы с разрешением на них выдают? - прищурился Олег.
     Костя потупился, стал разглядывать носки своих туфель.
     - Кто же его так? - не отступал Олег.
     - Местные бойцы на подряде.
     - А чего они окрысились? Физиономия его не понравилась?
     - Физиономия у него в порядке. Он одним объектом интересовался, а они
прикрывали этот объект.
     - У этого объекта не греческое ли имя?
     - Я не силен в греческом.
     - Зато в трепе ты силен, как и твой шеф!  -  повысил  голос  Олег.  -
Забери ствол и эту ксиву.
     - Отказываетесь? - недоуменно посмотрел на него Костя.
     - В компетенцию вице-президента  компании  "Скиф-Холдинг"  не  входят
перестрелки с провинциальными мафиози.  Это  ваша  задача  обеспечить  его
безопасность где бы то ни было. За это вам деньги платят, притом  немалые.
Компрунэ ву па?
     - Компрунэ-то компрунэ. Но что передать Василию Тимофеевичу?
     - Что слышал, то и передай!
     Еще вчера чутье подсказало Олегу,  что  просьба  Василия  Брыкайло  о
выяснении теневых связей сосновского "Атланта" вовсе не безобидна.  И  вот
теперь не оставалось уж сомнений, что ко всем проблемам, ожидавшим  его  в
Сосновске, прибавилась еще и эта.
     Выезжая из паркинга, он едва  не  столкнулся  с  новеньким  "вольво",
владелец которого обругал Олега последними  словами.  Олег  не  остался  в
долгу, но настроение было окончательно испорчено.
     Уже поставил машину в гараж,  когда  вспомнил,  что  в  доме  нет  ни
крошки, а сегодня он не обедал  -  что-то  где-то  перехватывал  на  ходу.
Голода не ощущал, но было только начало восьмого, да и  о  завтрашнем  дне
надо подумать. Тащиться за три квартала в ближайший гастроном, толкаться в
очередях не хотелось. Решил ограничиться фруктами, что передала мать.
     Посылка была  довольно  тяжелой,  так  что  голодная  смерть  ему  не
грозила, хотя фрукты не прельщали его, не мужская это еда.
     Был  приятно  удивлен,  когда  открыл  посылку  и  обнаружил   поверх
прикрытых вощеной бумагой винограда, слив, груш, целлофановый пакет,  а  в
нем палку копченой колбасы, кусок белужьего балыка, сыр и бутылку  муската
"Красный камень". То, что этот пакет укомплектовала и  вложила  в  посылку
Зина, не было сомнений. Но как она ухитрилась это сделать незаметно у него
на глазах, Олег понять не мог. Должно быть, она и в самом деле  кудесница.
Удивление сменилось чувством  радости,  умиления,  что  теплом  хлынуло  в
сердце, на какой-то миг переполнило его. Донимавшие весь  день  неприятные
мысли  как-то  разом  угомонились,  уступив  место   одной   импульсивной,
захватывающей. А что если сейчас рвануть к ней в гостиницу  и,  не  слушая
никаких отговорок, подхватить на руки ее - маленькую, хрупкую,  невесомую,
вынести на улицу, усадить в "жигуль", привезти сюда и  уговорить,  умолить
остаться с ним навсегда? Не она предназначена ему судьбой? Да чепуха  это!
Откуда знать этой милой, доброй девочке, кто кому предназначен? Правда она
не лишена экстрасенсорных способностей: угадала его мысли, и то,  что  его
мимолетный роман с младшей кузиной ничего хорошего ему не принес.  Однако,
последнее не  надо  относить  за  счет  ее  проницательности:  Зина  живет
по-соседству с его матерью,  тетей  Дашей,  которым  хорошо  известны  все
перипетии его безрадостного романа с Полиной, о чем они, должно  быть,  не
раз судачили в присутствии девочки-соседки.  А  девочка  держала  ушки  на
макушке.
     И вот от этого не отмахнешься: Зина знает  о  нем  все  и  это  будет
всегда стоять между ними. Он не сумеет, как бы ни старался, отрешиться  от
своего прошлого: оно,  как  старая  рана,  дает  знать  о  семье  в  самое
неподходящее время. Три  года  назад,  когда  стало  уже  невмоготу  и  он
окончательно порвал с Полиной, ему  казалось,  что  на  прошлом  поставлен
крест и он сможет начать с ноля. Не смог! И вот прошлое позвало его...
     Откупорил бутылку презентованного Зиной муската, налил полный  бокал,
выпил залпом. Ужинать не стал, разделся, лег. Действие  муската  сказалось
незамедлительно - Олег сразу уснул.
     Ему приснился сумбурный гнетущий сон, казалось бы ничем не  связанный
с владевшими им накануне мыслями, чувствами, но как бы возвращавший его  в
прошлое -  в  те  передряги,  драматические  ситуации,  что  ему  довелось
пережить в разное время по разным поводам.
     ...Посеребренное  лунным   светом   Городокское   шоссе   за   знаком
четырнадцатого километра.  Тревожный  шелест  листьев  в  тянущейся  вдоль
дороги лесопосадке. Поросший густой травой неглубокий  кювет.  Осторожные,
прячущиеся в рукава курток огоньки сигарет сидящих  неподалеку  парней  из
группы захвата. Ободряющий полушепот старшего оперативного уполномоченного
городского уголовного розыска Романа Корзуна:
     "Не дрейфь, следователь. Возьмем злодеев живьем, да еще  с  вещдоками
под мышками. Ты только не суйся, без тебя справимся".
     ...Пронзительный скрип тормозов автофургона, едва не  врезавшегося  в
преградивший ему дорогу самосвал. О чем-то  надсадно  кричащий  мужчина  в
светлой куртке. Почти ириальный,  непрерывно  стреляющий  пистолет  в  его
руке. Безжалостный, словно каленым железом, удар в левое плечо.
     ...Растущая на глазах снежная лавина,  что  сорвалась  с  крутосклона
горы  и  стремительно  несется  вниз  на  оцепеневшую  от   ужаса   группу
подростков, возомнивших себя опытными альпинистами. Властный,  срывающийся
на фальцет, голос Шарля Бегона - чемпиона лицея едва ли не по  всем  видам
спорта: "Вспрыгивать на гребень! Не падать! Только  не  падать!"  Намертво
вцепившиеся в куртку Олега руки тринадцатилетней Даниель,  ее  вибрирующий
на немыслимо высокой ноте голосок: "Не хочу умирать! Сделай так,  чтобы  я
жила...", тут же поглощенный ужасающим грохотом лавины, сравнимым только с
близким разрывом "стингера".
     ...Рвущие  барабанные  перепонки,  опаляющие  лицо,  слепящие   глаза
разрывы "стингеров", нервный захлебывающийся треск "калашниковых",  ухание
ручных  гранат,  бросаемых  наугад  в  невидимого,  слившегося  с  камнями
противника, нелепый  до  идиотизма  бой  в  глухом  неразведанном  ущелье.
Хрипящий голос смертельно раненного комроты  Брагина:  "Старший  лейтенант
Савицкий, Олег, выводи ребят из-под огня. За каждого спрошу с  тебя,  если
не на этом, то на том свете".
     ...И снова Городокское шоссе. Тот же мужчина в светлой куртке, теперь
уже лежащий ничком на пыльном асфальте,  по  которому  густым  маслянистым
пятном расплывается кровь... Понурившийся Роман, который  не  знает,  куда
девать руки, словно они стали ему помехой...
     Похожий  на  университетского  профессора,  -   степенный   осанистый
следователь по особо  важным  делам  Петренко,  укоризненно  смотрящий  на
Олега: "Берете  на  себя  лишнее,  Олег  Николаевич.  Понимаю:  стараетесь
выручить товарища и подставляетесь вместо него.  Как  человек  преклоняюсь
перед таким самопожертвованием,  но  как  юрист  должен  возразить  вам  -
капитан Тысячный убит не из вашего  пистолета,  я  располагаю  заключением
экспертов-баллистов. Тем не  менее  ваша  версия  может  быть  принята  за
основу, а заключение оставлено без  внимания,  но  при  одном  непременном
условии..."
     ...Невысокая худенькая женщина с лицом  рано  повзрослевшей  девочки.
Черная наброшенная на голову косынка, погасший взгляд,  тихий  безнадежный
голос: "Я не виню вас, Олег Николаевич, видно так судил ему Бог. Но вы  не
сказали всей правды. Не мне она нужна - дочери, которая уже все понимает и
хочет знать, почему погиб ее отец..."
     Дочь капитана Тысячного. Олег никогда не видел ее, но в его  сны  она
являлась не раз. Такая же  невысокая,  худенькая,  как  мать,  с  горящими
ненавистью глазами и хриплым мужским голосом. Чаще всего она ругала его, а
потом стреляла в него  из  автомата  "калашникова",  по-десантному  строча
навскидку прерывистыми частыми очередями и зло цедя сквозь зубы: "Получай,
гад!" Но случалось, что она  не  ругала  его,  спрашивала  тихим  уставшим
голосом, почему и за что он убил ее отца. Олег  рассказывал  то,  что  ему
было позволено говорить, но запинался и краснел, как школьник, невыучивший
урока, поскольку говорил неправду. И  девочка  понимала  это,  укоризненно
качала головой...



                                    6

     В Сосновском аэропорту Олега и старшего юрисконсульта компании  Елену
Аполлинарьевну - эффектную блондинку средних  лет,  роста  и  упитанности,
встречали заместитель генерального директора Шестопал - плотный, лобастый,
приторно улыбающийся мужчина в возрасте от  сорока  до  пятидесяти,  юркий
очкарик по фамилии  Бут,  представившийся  членом  профкома  и  редактором
многотиражки, и  Роман  Корзун.  О  Шестопале  Олег  имел  предварительную
информацию:  в  прошлом  плановик-производственник,   затем   профкомовец,
непродолжительное время занимался снабженческими  делами,  а  с  воцарения
нового генерального директора стал его заместителем. Значит, этот  человек
Закалюка и пущен им как бы на разведку. Роль юркого очкарика тоже  понятна
-  наводить  тень  на  плетень,  а  заодно  давить  на  психику   приезжих
общественной значимостью своей персоны. А вот амплуа Романа предстояло еще
выяснить: дружба дружбой, но в такой ситуации и с другом не мешает держать
ухо востро.
     Олег   отметил,   что   Роман   смущен,   а   может   быть    уязвлен
второстепенностью доставшейся ему роли -  он  неуверенно  топтался  позади
Шестопала,  не  запротестовал,  когда  шустрый   редактор   оттеснил   его
стокилограммовую фигуру и, вслед за заместителем генерального, тиснул руку
вице-президенту компании. И только после того Роман позволил себе  неловко
поклониться  Елене  Аполлинарьевне,  а   Олегу   отрапортовать,   как   на
инспекторской проверке:
     - Начальник кадров объединения Корзун Роман Семенович.
     За два года, что они не виделись, Роман заметно  подался:  располнел,
полысел, обрюзг. Олегу  до  боли  в  сердце  стало  жаль  его  -  когда-то
могучего, разбитного, бесшабашного. Поставил "кейс" на тротуар,  шагнул  к
свояку, обхватил его грузные плечи, привлек к себе.
     - Здравствуй, Рома, дорогой! Рад видеть тебя. Значит,  кадрами  нынче
командуешь? Нелегкий кусок хлеба. Что ж, как говорится, Бог в помощь.
     А что еще скажешь при посторонних?
     Но Роман уже оттаял, подхватил улыбку.
     - И мы с Наташкой чертовски рады за тебя.  Давно  надо  было  кончать
бродяжничать.  С  твоей-то  головой!  Вон  как   круто   у   тебя   пошло.
Вице-президент!
     Последнее слово он  произнес  с  нескрываемой  гордостью  за  старого
товарища...
     Шестопал, который уже активно любезничал  с  Еленой  Аполлинарьевной,
удивленно-вопросительно посмотрел на Романа.
     - Старые знакомые? -  то  ли  констатируя  очевидное,  то  ли  ожидая
разъяснений, спросил он.
     - Больше, чем знакомые - друзья, - опередил Романа Олег.
     Хотел добавить, что они к тому же свояки, но потом решил,  что  такое
уточнение будет лишним.
     - Позволь, я понесу, - подхватил  "кейс"  Олега  Роман  и,  показывая
свободной рукой на противоположную сторону привокзальной площади, уточнил:
- Там наша машина.
     Шестопал завладел дорожной сумкой Елены Аполлинарьевны  и  заодно  ее
полной ухоженной рукой, которую  спутница  Олега  пыталась  вызволить  без
обострения отношений. Пользуясь моментом, Олег хотел расспросить Романа  о
его житье-бытье, причинам, по которым  тот  в  прошлом  году  уволился  из
милиции, не дотянув до полной пенсии за выслугу лет,  но  редактор-очкарик
лишил его такой возможности.  Пристроившись  возле  Олега,  он  начал  без
околичностей:
     - Господин вице-президент, пользуясь случаем, хочу  задать  несколько
вопросов, что, скажу прямо, беспокоят нашу общественность.
     Олег едва сдержал улыбку - правильно он вычислил этого типа.
     - Слушаю вас, господин Брут.
     - Моя фамилия Бут.
     - Простите - господин Бут. Я готов ответить на ваши вопросы.
     - Цель вашего приезда?
     - Переговоры с руководством объединения.
     - Речь идет о конверсии Октябрьского комплекса?
     - Очевидно. Повестка дня еще не согласована.
     - Но этот вопрос, насколько мне известно, уже решен на самом верху  и
решен не в вашу пользу.
     - Мне это неизвестно.
     - Будете настаивать на перепрофилировании комплекса?
     - Буду настаивать на выполнении объединением своих обязательств.
     - Реконструкция Дулибского филиала уже  повлекла  за  собой  массовые
увольнения.
     -  Реконструкция  филиала   произведена   вопреки   проекту   и   без
согласования с нами. Так, что упрек не по адресу.
     - Находящийся здесь представитель компании Марк  Абрамович  Винницкий
не оправдал ваших надежд?
     - Правление компании высоко ценит компетентность  и  добросовестность
инженера Винницкого, и я рассчитываю на его помощь.
     - Но у Марка Абрамовича нет и, по понятным причинам,  не  может  быть
надлежащего контакта с руководством объединения.
     - Контакты я беру на себя. А в причинах, которые понятны вам, но  еще
не понятны мне, постараюсь разобраться.
     - Вы демократ, господин Савицкий?
     - Сейчас все демократы. И первый среди них король Испании.
     - И все-таки?
     - Цивилизованный бизнесмен,  скажем  так,  -  скупо  улыбнулся  Олег,
вспомнив слова Атаманчука из Минэкономики.
     - Но это не политическая платформа.
     - Я так не считаю.
     - Вы богатый человек?
     - Получаю хорошую зарплату, других доходов не имею.
     -  Считаете  справедливым  получать  больше,  чем   квалифицированный
рабочий?
     - Безусловно. Если труд руководителя не оплачивается должным образом,
на том же уровне  оказывается  само  руководство,  что  печальным  образом
отражается на заработках тех, о ком вы печетесь.
     - Можно задам неприятный вопрос?
     - Я не ощутил особой приятности от предыдущих. Задавайте, что с  вами
поделаешь!
     - Говорят, вы доводитесь родственником нашему генеральному.
     - В  настоящее  время  мы  деловые  партнеры.  Но,  поскольку  и  это
интересует  вашу  общественность,  можете  сообщить  в  разделе   светской
хроники, если таковой имеется в многотиражке, что Леонид Максимович  женат
на моей двоюродной сестре...
     Обшарпанный рафик, который ожидал их на автостоянке, всем своим видом
давал понять приезжим, что принимать их будут не по первому  разряду.  Это
отметил Олег, но не Елена Аполлинарьевна. Сохраняя  вежливую  улыбку,  она
ловким финтом выскользнула из полуобъятий Шестопала, пытавшегося поместить
ее подле себя, и уселась на заднем сидении рядом с Олегом.
     - Нас начинают обхаживать и довольно плотно, - шепнула она.
     - Не обобщайте, у меня другое ощущение, - возразил Олег.
     - Противный, - надулась Елена Аполлинарьевна. -  Не  думала,  что  вы
такой противный.
     То ли пыталась оправдаться, то ли обиделась - попробуй угадать.
     Вот  еще  одна  проблема:  он  впервые  в   командировке   с   Еленой
Аполлинарьевной, которая всего лишь несколько месяцев работает в компании.
До этого она обслуживала  кооператив  "Гермес",  но  не  его  председателя
"гангстера" Лешу, из-за чего им пришлось расстаться. Так утверждает Василь
Брыкайло, в задачу которого  входит  знать  все  о  сотрудниках  компании.
Впрочем, и на Олега эффектная, но держащаяся  с  достоинством  коллега  не
производит впечатление легкомысленной особы. Профессорская жена,  неплохой
юрист-хозяйственник, Елена Аполлинарьевна знает себе цену. Не забывает и о
том, что она привлекательная женщина. Недостаток? Отнюдь.  И  все-таки  не
мешает дать ей понять, что к вице-президенту компании  следует  относиться
более почтительно.
     - Нас собираются поместить  в  загородный  пансионат,  где  готовится
основательная пьянка, - смотрясь в зеркальце и снимая  со  щеки  невидимую
пушинку, все тем же шепотком сообщила Елена Аполлинарьевна.
     Что-то в этом роде Олег предугадывал, но и юрисконсульт оказалась  на
высоте - стало быть не зря позволила Шестопалу пожимать ей ручки.
     - Не  нравятся  мне  эти  транзисторы,  -  продолжала  шептать  Елена
Аполлинарьевна.  -  Один  клейкий,  как  мухомор,  другой  назойлив,   как
попрошайка, а ваш приятель, прошу прощения, будто кирпичом стукнутый.
     - О чем это вы секретничаете? - с настороженной улыбкой повернулся  к
помощнице Олега Шестопал.
     - Выясняю вопрос, который вы задали: не еврей ли Олег  Николаевич?  -
мгновенно нашлась юрисконсульт.
     Впрочем, это не просто находчивость,  Елена  Аполлинарьевна  отдавала
отчет своим словам; Шестопал побагровел.
     - Я не задавал такой вопрос! Вы что-то путаете, Елена Аполлинарьевна.
     - Возможно, - ничуть не смутилась она, пряча зеркальце в сумку. -  Но
на всякий случай, уточнила: он - украинец. А вдруг и  этим  заинтересуется
ваша общественность.
     - Ерунда! - пришел на выручку растерявшемуся Шестопалу редактор  Бут.
-   В   нашем   объединении   работают   представители    двадцати    трех
национальностей. И такие вопросы у  нас  не  задают  даже  при  приеме  на
работу. Не так ли, Роман Семенович? - обратился он к начальнику кадров.
     - В анкетах еще предусматривается, - невпопад ответил Роман.
     Олег прикусил губу, чтобы не расхохотаться -  молодчина  эта  Леночка
Аполлинарьевна, оконфузила  индюков.  Но  веселость  погасила  мысль,  что
причина ее подначки вовсе не смешна - антисемитский душок он  почувствовал
и в вопросах редактора.
     Хорошенькую же команду подобрал себе Леня Закалюк!
     На Суходольской рогатке Олег попросил остановить автобус у  газетного
киоска,  вышел,  отыскал  взглядом  на   противоположной   стороне   улицы
одноэтажный дом, отступивший в глубину палисада. Когда-то  с  этого  дома,
нынче стиснутого со всех сторон громадами многоэтажек, начинался город,  в
котором родился он - Олег Савицкий, но который так  и  не  стал  для  него
родным. Город был приветлив к мальчику,  а  затем  к  подростку,  ежегодно
приезжавшему сюда погостить; посвящал его в таинство средневековых улочек,
крепостных стен, площадей перед  громадами  соборов,  церквей,  очаровывал
красотой старых парков, скверов;  пленял  разностильем  -  от  барокко  до
модерна - домов, общественных зданий  на  магистральных  улицах;  восхищал
театрами,  музеями,  кондитерскими.  Город  был  снисходителен  к   юноше,
вернувшемуся из чужих палестин с  твердой  решимостью  приобщиться  к  его
жизни, завоевать  его  расположение.  Только  одно  условие  ставил  город
претендентам на его внимание: быть как все и не сотрясать устои. И в  этом
была  мудрость  города,  на  протяжении  многих  веков  сохранившего  свой
неповторимый облик, свои реликвии, традиции.
     Семь лет Олег неукоснительно соблюдал это условие, и город благоволил
к нему: здесь юноша стал  мужчиной,  юристом,  офицером;  здесь  он  обрел
друзей, познал любовь. И должно быть символично, что с  этого  неказистого
дома под жестяной крышей, с которого когда-то начинался город, однажды  на
рассвете погожего майского дня началась и карьера милицейского следователя
Олега Савицкого. Его  первое  самостоятельное  дело  -  неопознанный  труп
пожилого мужчины, что хозяева дома обнаружили в палисаде на  исходе  ночи.
Двое суток без сна: осмотры, допросы, обыски, выемки, работа с  экспертами
и в результате - изобличение убийцы-грабителя, многие  месяцы  выдававшего
себя  за  стража  правопорядка.  Бесспорный  успех  молодого  следователя,
чувство удовлетворенности собой, сознание, что ты чего-то  стоишь  в  этом
мире...
     Солнечные лучи отражались в жестяной крыше  веселыми  перемежающимися
бликами.  И  Олегу  показалось,  что   старый   знакомец   доброжелательно
подмигивает ему...
     Чтобы оправдать свою отлучку, купил в киоске несколько газет.
     Когда вернулся в автобус, Шестопал пригласил его сесть рядом, изложил
программу приема: сейчас они поедут в пансионат, где  имеется  корпус  для
гостей   с   отдельными   комнатами-номерами,   оборудованными   не   хуже
гостиничных, и где их ждет обед...
     Приемчик не из новых: как следует угостить  представителей  ершистого
партнера  сначала  за  обедом,  потом  за  ужином,  а  утром   не   давать
похмелиться, пока они не подпишут  то,  что  требуется  хозяевам  или,  по
меньшей мере, не пойдут на уступки. Конечно, это общая схема,  от  которой
возможны отступления, но принцип таков.
     И хотя Олег, предвидя  подобное,  еще  вчера  позвонил  Винницкому  в
гостиницу, где тот жил, и попросил забронировать  два  номера,  сейчас  он
разозлился на Шестопала.  А  когда  к  уговорам  заместителя  генерального
присоединился Роман, зыркнул на него так, что свояк мгновенно сник.
     - Мы едем в гостиницу. Марк Абрамович заказал нам номера и  уже  ждет
нас, - тоном, не терпящим возражений заявил Олег.
     - Но обед! - выдвинул последний аргумент Шестопал.
     - Там и пообедаем, - отвел и этот аргумент Олег. А  чтобы  расставить
все точки, уточнил, - на немецкий счет.
     Винницкий ждал их в гостиничном вестибюле. Он приложился к руке Елены
Аполлинарьевны, пожал руку Олегу, а транзистровцам  лишь  холодно  кивнул,
что свидетельствовало само за себя. Помог оформить  поселенческие  листки,
показал прибывшим их номера, но от обеда в ресторане отказался, сославшись
на какие-то неотложные дела. Уклонился от совместной  трапезы  и  редактор
Бут, в связи с чем Елена Аполлинарьевна шепнула Олегу, что редактор  понял
слова вице-президента о немецком счете и опасается за  свой.  Олегу  стало
весело - с такой помощницей не соскучишься. Но больше поводов для  веселья
не было.
     За обедом приезжие больше скучали, чем говорили. Помалкивал и  Роман,
то ли обидясь на Олега, то  ли  опасаясь  сказать  что-то  невпопад.  Зато
Шестопал говорил безостановочно, очевидно  полагая,  что  все,  о  чем  он
говорит,  не  может  не  интересовать  слушателей.   Сказывался   и   опыт
профсоюзной работы: свою речь он  насыщал  цитатами  из  предусмотрительно
прихваченных с собой местных  газет,  у  редакций  которых,  если  внимать
Шестопалу,  не  было  иных  забот,  чем  освещать   проблемы   объединения
"Транзистр".  Несколько  раз  он  обращался  к  очерку  М.Хвыли  "Когда  в
товарищах согласья нет", в котором журналистка достаточно образно рисовала
непростую обстановку в многотысячном коллективе объединения.  Однако,  как
заподозрил  Олег,  Шестопал  цитировал  только  те   места   очерка,   что
подкрепляли  его  позицию.  Сама  же  позиция  заключалась  в   следующем.
Утверждение о  том,  что  объединение  целиком  и  полностью  работает  на
оборону,  неверно.  Головное  предприятие   уже   второй   год   выпускает
гражданскую   продукцию,   а   Дулибский   филиал   находится   в   стадии
перепрофилирования. Что касается Октябрьского комплекса,  в  десяти  цехах
которого  занята  большая   часть   рабочих   объединения,   то   комплекс
действительно ориентирован  на  "оборонку".  И  это  правильно,  поскольку
всеобщий  мир  и   благоденствие   пока   не   наступили,   и   укрепление
обороноспособности страны - задача первостепенной важности, не говоря  уже
о том, что перепрофилирование производства повлекло бы за  собой  массовые
увольнения. Этого не произошло благодаря инициативе и настойчивости нового
генерального директора, который не только добился госзаказа  на  оборонную
продукцию, но и сумел  "выбить"  лицензию  на  реализацию  этой  продукции
иностранным заказчикам.
     Что за заказчики - коммерческая тайна, но достаточно отметить, что  в
настоящее   время   Леонид   Максимович   находится   в   столице    одной
ближневосточной  страны,  где  ведет  успешные  переговоры  о   заключении
выгодного для объединения контракта.
     То, что Шестопал не просто передергивал факты, но и беспардонно врал,
Олегу было ясно. Начать  с  того,  что  вопрос  о  конверсии  Октябрьского
комплекса включен в Государственную  программу,  а  кончить  тем,  что  ни
госзаказа  на  "оборонку",  ни  лицензии  на  ее  реализацию  за  границей
объединение не получило, о чем Олегу достоверно известно.
     - Жарковато еще в Тегеране, - наугад обронил он, как только  Шестопал
приумолк. - К тому же иранцы, знаю по опыту, народ  прижимистый.  Так  что
Леониду Максимовичу придется попотеть во всех отношениях.
     Наживка была нехитрой, но Шестопал  заглотнул  ее.  Правда,  поначалу
захлопал белесыми ресницами, очевидно не зная как реагировать на  реплику,
но затем многозначительно улыбнулся - дескать, вы  неплохо  информированы,
господин вице-президент.
     Елена Аполлинарьевна  недоуменно  посмотрела  на  Олега,  не  понимая
откуда у него такие сведения, а вот Роман разгадал его уловку, о чем  Олег
догадался по быстро брошенному и тут же опущенному взгляду свояка.
     Это разозлило Олега: "Сукин ты сын, - едва не вырвалось у него, -  на
два  фронта  работаешь:  и  мне  не  перечишь,   и   своему   хозяину   не
поддакиваешь". Но затем подумал, что напрасно сердится.  Роман  не  более,
чем статист в разыгрываемом спектакле. Да и Шестопал понапрасну пыжиться -
надо быть очень наивным человеком, чтобы принимать всерьез все, о  чем  он
говорит, равно как и его самого.
     Предложение  встретиться  в  конце  дня  с   ведущими   специалистами
объединения для уточнения позиций, Олег отклонил.
     -  Позиции  предельно  ясны:  нашу  вам  неоднократно  излагал   Марк
Абрамович, вашу мы услышали сейчас. Так вот, обсуждать мы намерены  только
вопросы, представляющие взаимный интерес. Ваши проблемы - ваши  трудности,
наши - соответственно. Тратить время на обоюдные сочувствия не будем.
     - Так мы не найдем общий язык, - насупился Шестопал.
     Олег хотел сказать, что не намерен заниматься с ним такими  поисками,
но сдержался, спросил:
     - Это ваше мнение?
     - Я  советовался  с  Леонидом  Максимовичем,  -  несколько  помедлив,
буркнул Шестопал.
     - Перед тем, как он вылетел в Тегеран? -  не  выдержал  Олег,  однако
заметив, что его собеседник начинает багроветь, добавил уже без  насмешки,
но достаточно твердо. - Я имею полномочия  принимать  все,  включая  самые
жесткие решения, что вытекают  из  ненадлежащего  исполнения  объединением
своих обязательств. Надеюсь, вы понимаете, что речь идет о многомиллионных
санкциях. Я не исключаю компромисс, но опять-таки на основе взаимных  -  и
только взаимных - уступок. Вы готовы вести такие переговоры?
     -  Леонид  Максимович  должен  вернуться  на  следующей   неделе,   -
растерялся Шестопал.
     - Очень жаль. Я пробуду здесь  только  до  воскресенья.  Если  Леонид
Максимович вернется раньше, пусть свяжется со мной.
     На Шестопала было уже жалко смотреть:  его  шишковатый  лоб  покрылся
испариной, а руки, теребящие свернутые трубочкой газеты, подрагивали. Олег
смягчился и попросил  у  него  газеты,  дабы,  как  он  выразился,  глубже
вникнуть в проблемы, волнующие коллектив  объединения.  Шестопал  натянуто
улыбнулся, передал ему газеты, что  по  какой-то  причине  не  понравилось
Роману, и тот сердито зыркнул на своего шефа. Однако, прощаясь  со  старым
другом, взял с того слово, что  вечером  Олег  непременно  посетит  хорошо
известный ему дом на улице Листопада, где его ждут с нетерпением.



                                    7

     В целом ситуация была ясна Олегу, а после того, как Винницкий и Елена
Аполлинарьевна,  которых  он  пригласил  в  свой  номер,  высказали   свои
соображения,  он  уже  смог  определить  линию  поведения  на  предстоящих
переговорах. Позиция должна быль наступательной и  только  наступательной:
на компромиссы можно  пойти  только  если  решится  вопрос  с  Октябрьским
комплексом. А в том, что Закалюк даст о себе знать еще  до  воскресенья  и
переговоры  состоятся,  у  Олега  не  было  никаких  сомнений.  При   всей
приверженности Леонида к лавированию, маневрам, на окончательный разрыв  с
компанией он не пойдет.
     Винницкий сказал,  что  за  последнее  время  позиции  "оборонцев"  в
объединении заметно пошатнулись, они уже не находят поддержки в  областном
и городском Советах; даже приятельствующий  с  Закалюком  глава  областной
администрации   Мельник,   еще   недавно   безоговорочно    поддерживающий
генерального   директора   "Транзистра",   стал    склоняться    к    идее
перепрофилирования Октябрьского комплекса, о  чем  недавно  обмолвился  на
пресс-конференции. Однако, настраиваться на благодушный лад не следует: за
Шестопалом стоят многие руководители объединения, которые пускаются во все
тяжкие, чтобы доказать своекорыстие  компании  "Скиф-Холдинг",  и  Закалюк
прислушивается к ним. Пытаясь скомпрометировать идею конверсии, Шестопал и
главный инженер Хома повсюду трубят о том, что поставленное компанией  для
Дулибского  филиала  импортное  оборудование  некомплектно  и  к  тому  же
морально устарело, что не соответствует действительности...
     Елена Аполлинарьевна подтвердила, что рекламаций  о  некачественности
оборудования объединение не заявляло ни компании, ни  инофирме-поставщику,
и ссылки на эти ничем не подтвержденные заявления - не более  как  попытка
оттянуть  расчеты   за   оборудование,   стоимость   которого   составляет
кругленькую сумму в тридцать миллионов долларов.
     - По данным нашей  маркетинговой  службы  на  момент  поставки  этого
оборудования объединение располагало достаточными средствами для расчета с
нами, - продолжала Елена Аполлинарьевна. - Но эти деньги как бы испарились
и сейчас банковские счета объединения  обесточены.  Исключение  составляет
спецсчет  Головного  предприятия,  с  которого  производятся  платежи   за
комплектующие изделия и на который, надо  полагать,  поступают  деньги  за
реализованную продукцию. Предлагаю, в случае отклонения  наших  требований
по  основным  позициям,  помимо  штрафных  санкций,  прекратить   поставку
комплектующих изделий Головному предприятию. Такое право у нас есть.
     - Это удар ниже пояса, - возразил Олег. - И не по корпусу руководства
объединения,  а  по  карманам  рабочих  Головного  предприятия,  что   без
комплектующих будет остановлено.
     - Об этом должен  беспокоиться  Закалюк,  -  поддержал  юрисконсульта
Винницкий. - И на вашем месте, Олег Николаевич, я  не  отказывался  бы  от
такого козыря. Игра конечно нечестная, но нам ее навязали и укорять в этом
плутующих партнеров бессмысленно.
     В этом был  определенный  резон,  и  хотя  у  Олега  не  лежала  душа
прибегать к крайним мерам, но и деликатничать с Закалюком он не собирался.
     Поручив  Винницкому  письменно   изложить   все   нарушения   условий
генерального  контракта,  допущенные  руководством  объединения,  а  Елене
Аполлинарьевне рассчитать не только суммы штрафов, но  и  размер  убытков,
понесенных компанией по вине объединения, Олег отпустил сотрудников.
     Оставшись один, набросил на плечи куртку, закурил, вышел на балкон.
     С балкона открывался вид на Старый парк, за  буйным  разливом  зелени
которого виднелся стеклянный купол актового зала университета.
     Несколько минут неторопливой ходьбы  по  тенистой  аллее  и,  миновав
уютный ресторанчик, куда бывало Олег заглядывал с приятелями,  киоск,  где
когда-то продавали изумительно вкусные стаканчики с  пломбиром,  фонтан  с
гипсовыми лебедями, возле которого он однажды задал изрядную  трепку  двум
распоясавшимся хлыщам с  истфака,  можно  выйти  к  величественно-строгому
зданию  с  классическими  колоннами  и  аллегорическими  скульптурами   на
фронтоне, зданию, в котором Олег Савицкий  провел  не  худшие  годы  своей
жизни.
     Но, увы, сейчас у него нет  этих  нескольких  минут:  надо  позвонить
Шумскому, доложить обстановку, согласовать план первоочередных действий  и
ждать дальнейшего развития событий. Это, пожалуй, самое трудное  -  ждать,
когда ты уверен в своей правоте, готов  к  бою,  но  еще  не  знаешь,  что
предпримет противник. А в том, что транзистровцы не исчерпали своих уловок
и сейчас в спешном порядке пересматривают тактику, Олег не сомневался.  Но
не это пугало его: в Афинах, Лионе, Гамбурге его испытывали  на  "слабину"
люди поопытнее транзистровцев, однако он не попадался на их удочки. И если
Леня Закалюк по-прежнему считает его желторотым юнцом,  то  тем  хуже  для
генерального директора "Транзистра".
     Олег уже хотел вернуться в комнату, когда в просвете между  парковыми
деревьями увидел садовую скамейку, полукругом огибавшую могучий дуб, а  на
ней целующуюся парочку. Сердце екнуло, а затем съежилось до боли  -  много
лет тому назад на этой скамейке он впервые поцеловал Полину, по-мужски - в
губы, еще не представляя, что за этим последует.
     Он уже несколько лет жил в ее семье, где был принят  как  родной,  их
отношения старшего и младшей казалось бы сложились - он считал ее  сестрой
и  только  сестрой,  был  к  ней  внимателен,  заботлив  -  натаскивал   в
иностранных языках, научил играть в теннис, ходить на лыжах, но не спускал
ей озорства, не потакал ее капризам. Одно время она даже побаивалась  его,
и он полагал, что так будет всегда.  Но  Полина  рассудила  иначе  и,  как
только оформилась в привлекательную грациозную девушку,  не  раз  пыталась
смутить его лукавыми взглядами, безукоризненно стройными ногами, округлыми
холмиками  груди,  что  обрисовывали  ее  блузки,  кофточки,  свитера.  Он
старался не замечать игривых взглядов, девичьих соблазнов, убеждая себя  в
том, что она кокетничает не только с ним, что это у нее  возрастное  и  со
временем пройдет. Но однажды он пригласил Полину  -  к  тому  времени  уже
студентку,  на  встречу  Нового  года  в  компанию   юристов,   инженеров,
спортсменов - она сама напросилась, накануне поссорившись со своим парнем.
Олег тоже был свободен, но у него и в мыслях не было пользоваться случаем,
увлекать, а уж тем более соблазнять кузину. Он даже  предупредил  ее,  что
будет   уделять    внимание    студентке    Инфизкульта,    очаровательной
девушке-узбечке  Зульфие,  с  которой  его   познакомил   Леонид.   Полина
восприняла его предупреждение казалось бы с пониманием и, в свою  очередь,
попросила познакомить ее с Володей-боксером. Но  Володя  пришел  со  своей
новой женой, Зульфия, подвыпив, призналась Олегу, что влюблена в  Леонида,
а Леонид танцевал  только  с  Полиной.  После  шумного  застолья,  веселых
розыгрышей, танцев в тесной, жарко натопленной квартире, Полина,  Зульфия,
Олег и Леонид решили проветриться: набросив на  себя  шубки,  пальто,  они
прибежали в этот засыпанный тогда пушистым снегом парк, смеясь и  дурачась
бросали снежки, валили один другого в сугробы. Девушки визжали, хохотали и
не  очень  упорно  отбивались   от   мужчин,   которые   целовали   их   в
раскрасневшиеся от мороза  щечки.  Потом  кавалеры  плюхнулись  в  снежную
перину, что покрывала эту скамейку, а девушки сели к ним на колени и  сами
поцеловали мужчин. Это было продолжением той же веселой и казалось бы ни к
чему не обязывающей игры, которой на правах старшего руководил Леонид.  Он
рассчитывал, что Полина изберет его и даже предупредил Олега, что имеет  в
отношении его кузины самые  серьезные  намерения,  к  чему  она  относится
весьма  благосклонно.  Но  он  заблуждался.  Опередив  Зульфию,  Полина  с
задорным криком: "Ага,  попался,  который  кусался!"  прыгнула  на  колени
Олега, обняла его, приблизила к его лицу венчик алых губ.  Он  решил,  что
она поступает так из  свойственного  ей  духа  противоречия,  озорства  и,
только чтобы не конфузить ее, коснулся губами ее губ. Но  Полина  ответила
таким пылким поцелуем, что он едва не задохнулся. И тут же, не  давая  ему
опомниться, заявила во всеуслышание, что любит его едва ли не с пеленок, и
он не может пренебречь такой любовью,  поэтому  она  объявляет  его  своим
женихом, а себя его невестой. И то была не шутка расшалившейся девицы:  за
короткий срок она сумела влюбить в себя кузена, не прилагая к этому особых
усилий, сообщила родителям, что выйдет замуж за Олега, когда ей исполнится
девятнадцать лет. Такой срок она установила сама. И хотя  до  этого  срока
было еще десять месяцев, Олег чувствовал себя  счастливым.  Его  любовь  к
младшей кузине зрела не один день, и стоило ей  проявить  инициативу,  как
это чувство вырвалось из теней самозапрета, завладело им. Его еще  смущали
ее категоричность, своенравие, с чем в роли жениха он не решался  спорить,
невольно потакая ее капризам, вздорам. Твердость  проявил  только  однажды
и... потерял невесту. Впрочем, он сам распорядился тогда своей судьбой.  А
Полина была не из тех женщин, кто во все времена шли, ехали, летели  вслед
за сужеными в Тьму-Таракань, Сибирь, на край света. Но при всем том, ей не
мешало бы соблюсти приличия: подождать  хотя  бы  с  полгодика,  написать,
объяснить жениху, что он уже не жених, а  она  выходит  замуж  за  другого
потому, что так получилось.
     Полина объяснила это только спустя три года,  когда  он  вернулся  из
Афганистана. Она узнала, что он гостит у матери и так же, как вышла  замуж
- опрометью, примчалась к нему в Ялту, умоляла простить ее,  сказала,  что
Леонид воспользовался неким моментом (она забеременела, мама не  позволила
сделать  аборт,  и  ей  не  оставалось  ничего  другого,  как   выйти   за
нелюбимого).
     Так это было или иначе, Полина могла и  присочинить,  но  несомненно,
что Леонид не смирился со своим поражением, не оставил надежды породниться
с мэром Сосновска и не упустил свой шанс...
     Когда-то Олег сет за сетом выигрывал у него все партии  на  теннисных
кортах, но проигрывал ему во всем остальном. Леонид  обладал  удивительной
способностью не  игнорировать  интересы  другого,  но  использовать  их  с
максимальной выгодой для себя. Так было, когда он  предложил  свою  дружбу
вернувшемуся из Швейцарии семнадцатилетнему парню и еще на год  остался  в
хлебосольном доме Савицких; так было в злополучной  для  обоих  истории  с
блекло-серым металлом, когда он, казалось бы заботясь об  Олеге,  отвратил
от себя крупную неприятность; так было, когда он исподволь привел приятеля
к  мысли  о  поступлении  на  военную  службу,  а  в  итоге  избавился  от
соперника...



                                    8

     В  комнату  Олега  вернул  звонок  телефона.  Игривый  женский  голос
предложил ему отвлечься от суетных дел и пообщаться с  молодой  интересной
особой, лишенной предрассудков и в данный момент  скучающей  неподалеку  в
двухкомнатном гостиничном номере. Предложение насторожило Олега:  "молодая
интересная особа" говорила явно измененным, неестественно высоким голосом.
А если к тому же учесть, что элитные путаны сами не предлагают свои услуги
- для этого имеются сводники, а самодеятельные  потаскушки  не  снимают  в
первоклассных гостиницах  двухкомнатные  номера,  то  это  мог  быть  либо
розыгрыш,  либо,  что  скорее  всего,  провокация.  Мягко,  но  решительно
отклонив предложение игривой особы, Олег положил трубку. Позвонил в  Киев.
Оксана Борисовна сказала, что Шумский вернулся из Харькова, но в офисе еще
не появлялся и тут же спросила, где остановился вице-президент и как с ним
связаться, если возникнет надобность. Только положил трубку,  как  телефон
снова зазвонил.
     - Господин Савицкий?.. Вас приветствует адвокат  Кривошапко.  Помните
такого?
     Еще бы! Пять  лет  учились  в  одной  группе.  Пашка  Кривошапко  был
непревзойденный  шпаргалочник,  преферансист  и  трепач.  Став  адвокатом,
снискал сомнительную известность крючкотвора, способность  запутать  самое
простое дело.
     - Что-то припоминаю. Не тот ли это Кривошапко, который выменял у меня
швейцарские часы на неисправный транзисторный приемник?
     -  Клевета!  -  заорал  Пашка.  -  Приемник  работал  не  хуже  твоих
задрипанных часов. Не шей мне лишнего, начальник!  И  вообще  какие  могут
быть претензии по истечении давности срока?
     Кривошапко мог говорить безостановочно часами, и Олег прервал его.
     - Паша, извини, мой рабочий день еще не кончился. Созвонимся вечером.
     -  Олег,  убедительная  просьба:  удели  мне   десять   минут.   Есть
безотлагательный и интересный для тебя разговор.
     Вот так: не виделись одиннадцать  лет  и  сразу  интересный,  да  еще
безотлагательный разговор. А когда на  таком  разговоре  настаивает  такой
Кривошапко, можно представить суть этого разговора...
     - Ты один? - не отступал Пашка.
     - Вопрос некорректный, - уклонился от ответа Олег, еще не  решив  что
лучше: послать настырного адвоката  подальше  или  встретиться  с  ним  из
любопытства.
     - В таком случае, извинись перед дамой и спускайся в гостиничный бар,
я уже здесь. Надолго не задержу, десять минут от силы.  Заодно  выпьем  по
пятьдесят граммов, я ставлю.
     Наглости ему, конечно, не занимать, но выяснить, что за  этим  стоит,
не мешает. И Олег согласился.
     Пашка полысел, раздобрел, но был по-прежнему невыносимо говорлив. Они
выпили по рюмке коньяку, и Кривошапко обрушил на Олега поток комплиментов.
Если верить ему, в деловых кругах Сосновска понаслышаны об Олеге  Савицком
как об одном из талантливых и удачливых менеджеров большого бизнеса, и, по
мнению тех же  кругов,  Савицкий  перерос  занимаемую  им  ныне  должность
вице-президента полугосударственной и уже  в  силу  этого  неперспективной
компании. Как бы к слову спросил сколько Олег зарабатывает. Олег  не  стал
скрывать.
     - Ха! - пренебрежительно хмыкнул Пашка - я  жене  на  расходы  больше
даю. А даю ей, как сам понимаешь,  не  все.  И  потом,  какое  может  быть
сравнение: провинциальный адвокат и менеджер такого класса!
     - Прибедняешься, Пашенька: адвокат, располагающий  столь  оперативной
информацией, оплачивается недурно.
     - Я бы этого не сказал. Но речь не обо мне. Как смотришь на должность
генерального директора коммерческого предприятия с миллиардным оборотом?
     - А как я должен смотреть на это?
     - Как на свою ближайшую перспективу. Оклад пять тысяч баксов, офис из
шести  комнат  в  центре   города,   очаровашка-секретарша,   персональный
"мерседес" с персональным шофером, телохранитель-каратист. Не слабо?
     - Не слабо, - согласился Олег. -  Но  кому  я  обязан  таким  лестным
предложением?
     - Пока  не  могу  назвать  своего  доверителя.  Но  как  только  дашь
принципиальное согласие, я сведу вас.
     - Согласие на что? - испытывающе посмотрел на него Олег.
     Было  ясно,  что  Кривошапко  темнит,  и   разговор   о   генеральном
директорстве не более как дымовая  завеса,  за  которой  кроется  какой-то
сиюминутный интерес Пашкиного доверителя.
     - Старик, я уже объяснил. Хотя есть  предварительное  условие.  Нужна
твоя  помощь  в   экспертной   оценке   коммерческих   перспектив   одного
приватизируемого предприятия. Собственно, это даже не условие  -  просьба.
Но просьба оплачиваемая.
     Кривошапко поднял с пола и положил себе на колени новенький "кейс".
     - Хорошо оплачиваемая? - прищурился Олег.
     - В размере полугодового оклада генерального директора.
     Олег едва сдержал усмешку: вице-президента компании "Скиф-Холдинг"  -
просто хотят купить. Приемчик избитый, а потому  нет  смысла  возмущаться,
негодовать, взятками сейчас  никого  не  удивишь.  Любопытно  только,  кто
подрядил  Пашку?  Вряд   ли   это   Шестопал   -   вчерашний   профкомовец
самостоятельно такое решение не принял бы,  а  Леонида  нет  в  городе.  И
все-таки за этим стоят люди, так  или  иначе  заинтересованные  в  провале
миссии вице-президента компании "Скиф-Холдинг" - иначе  столь  оперативный
визит адвоката-проныры не объяснишь.
     Вспомнил, что Пашка некогда был женат на дочери  бывшего  заместителя
начальника  городского  управления  внутренних  дел   Сероштана,   который
впоследствии, когда Олег уже покинул Сосновск, возглавил то ли  городское,
то ли областное управление того же ведомства.  Когда-то  Олег  был  хорошо
знаком с Сероштаном, одно время даже работал под его началом и составил  о
нем не самое лучшее мнение...
     - Паша, как поживает Владимир Антонович?
     - Спасибо, неплохо. Могу передать  ему  твой  привет,  -  ухмыльнулся
Кривошапко. -  Но  ты  не  угадал:  из  милицейских  начальников  солидные
бизнесмены не получаются, уровень мышления  не  тот.  К  тому  же  генерал
Сероштан уже не у дел, вышел в отставку. Сейчас  здесь  другие  раскладки,
другие люди. Даже те, кого ты знавал когда-то, другими стали. Селяви,  как
говорят знакомые тебе французы.
     - Знакомые мне французы, которые стали другими? Любопытный ребус.
     - Не пытайся его разгадать: в любом случае попадешь пальцем  в  небо.
Наилучший вариант: следовать предложенной мною схеме.
     Кривошапко недвусмысленно заиграл замками своего "кейса".
     - Намек понят, - кивнул Олег. - Всю сумму принес?
     - Какую сумму?
     - Ту, что за помощь в приватизации.
     - Ну, старик, ты даешь! - неестественно хихикнул Пашка.
     - Давать,  как  понимаю,  поручено  тебе.  Тридцать  тысяч  "зеленых"
говоришь?
     - Какие тридцать тысяч? - лицо Кривошапко приняло выражение  крайнего
удивления.
     -  Паша,  по-моему,  у  тебя  напряженка  с  арифметикой.   Поработай
извилинами и умножь пять тысяч на число месяцев в полугодии.
     Кривошапко беспокойно оглянулся по сторонам, в баре они были одни.
     - Прости за нескромный вопрос: она ушла?
     - Кто? - не сразу сообразил Олег.
     - Дама, которая едва не помешала нашей встрече.
     - Ушла, - с легким сердцем соврал Олег.
     Но тут же подумал о Елене Аполлинарьевне,  которая  и  в  самом  деле
недавно была в его номере.
     -  Так  может  уединимся  в  твоем  номере?  -  предложил  Пашка.   -
Заключительная часть нашей встречи не требует свидетелей.
     Олег помедлил с ответом, не сводя глаз с бывшего  сокурсника.  Прошла
минута, другая. Кривошапко заерзал на стуле.
     - Старик, можешь не сомневаться: все будет честь по чести. Ты же меня
знаешь.
     Олег хотел сказать, что именно поэтому не верит ни одному его  слову.
Но не сказал этого.
     - Если до шестнадцати часов ты не дашь  ответ,  сумма  вознаграждения
уменьшится, - попытался нажать Кривошапко.
     - Припекло видно твоего доверителя,  -  усмехнулся  Олег.  Но  должен
огорчить его и тебя, я не беру взяток.
     - Ты что-то не то говоришь!
     - То, Пашенька, то. Тридцать  тысяч  долларов  вперед  платят  не  за
работу, а за отказ от кому-то неугодной работы.  Не  считай  меня  наивным
мальчиком. В нашей компании мальчиков не держат, предателей - тем паче.
     - Олег, ты совершаешь глобальную ошибку!
     - Нет, Паша, глобальную ошибку я сделал  одиннадцать  лет  назад.  Но
больше в этом городе я не намерен ошибаться.
     Когда Кривошапко ушел, Олег подумал, что это могла  быть  провокация,
недаром Пашка рвался в его номер, где при  определенной  сноровке  недолго
оставить конверт с загодя переписанными номерами банкнот...
     Вернувшись в номер, он снова позвонил в  Киев.  На  этот  раз  застал
Шумского,  доложил  о  первых,  пока   не   обнадеживающих   контактах   с
транзистровцами, намеченной  линии  поведения.  Линию  Шумский  одобрил  -
переговоры  вести  только  с  Закалюком  и  вести  наступательно,  но   не
разгромно.
     -  Контракт  взрывать  нельзя.  Иначе  мы  потеряем  лицо  в   глазах
зарубежных партнеров, - заключил Шумский. - Я имею в виду не  только  банк
"Бегон", которому я уже перечислил  полученные  от  Шерстюка  деньги.  При
нашей бедности жест красивый, и надеюсь мадам Даниель его  оценит.  Но  до
конца года надо уплатить все проценты. И не только банку "Бегон".  Поэтому
выжимай из Закалюка все, что сумеешь. Но главное - Октябрьский комплекс  и
расчет за поставленное филиалу оборудование, тут не отступай  ни  на  шаг.
Закалюк сейчас в  Киеве,  оббивает  пороги  высоких  инстанций  в  надежде
получить госзаказ на "оборонку". Пробился на прием к премьеру. Но  это  не
должно тебя смущать, его усилия тщетны. Очевидно уже сегодня  он  вернется
домой, и вернется ни с чем.
     После такого сообщения  не  грех  добавить  еще  сто  граммов  к  тем
пятидесяти, что выпиты в  компании  Кривошапко.  Олег  прихватил  из  дома
бутылку шотландского виски, но ее надо было сберечь для  Романа,  а  снова
спускаться в бар не хотелось.
     Все складывалось как нельзя лучше. При том, что  Олег  был  далек  от
мысли считать противника поверженным. Он слишком хорошо знал Закалюка и не
тешил себя мыслью, что тот сдастся без  боя.  Маневры  Шестопала  и  визит
адвоката Кривошапко скорее всего задуманы одним и тем  же  режиссером  как
разведка, цель которой проверить "на слабину" вице-президента компании - в
этом качестве Закалюк еще не знал своего многолетнего соперника.  Но  было
бы опрометчиво тешить себя мыслью, что он полностью разгадал эти подходы -
Леонид не  из  тех,  что  пасует  при  первой  же  неудаче,  теряется  при
проигрыше. Даже в безнадежных на первый взгляд ситуациях он умеет находить
самые неожиданные решения.
     Достаточно вспомнить их  встречу  весной  восемьдесят  восьмого  года
здесь - в Сосновске. Это произошло спустя  несколько  дней  после  похорон
Петра Егоровича, на которые Олег  не  мог  не  приехать.  Смерть  отца  не
погасила пылких чувств Полины - не прошло  и  трех  дней,  как  она  сочла
возможным утолить свою печаль в объятиях кузена-любовника.  Свидание  было
назначено поздним вечером на семейной даче в  Русановке.  Полина  заверила
возлюбленного, что все предусмотрено и им никто не помешает.  Но  у  Олега
было недоброе предчувствие, и оно оказалось не напрасным - Леонид появился
в  самый  неподходящий  момент.  Полина  зарделась,  натянула  одеяло   до
подбородка, но не запаниковала, стала кричать, чтобы  Леонид  убирался  ко
всем чертям, это не его дача, а она - Полина, уже не его жена,  завтра  же
подаст на развод. Ее угроза не произвела на Леонида никакого  впечатления;
он  поздоровался  с  Олегом,  извинился  за  беспокойство,  объяснил,  что
минувшим вечером не уехал в командировку, поскольку опоздал на  поезд,  но
сегодня непременно уедет, попросил Полину забрать из химчистки его  брюки,
а у Олега попросил сигарету, подошел к тумбочке, положил ключ от квартиры,
взял сигарету и только затем  откланялся.  У  Олега  было  такое  чувство,
словно его вываляли в грязи, чего нельзя было сказать  о  Полине,  которая
быстро успокоилась и уже на следующий день,  провожая  Олега  в  аэропорт,
предложила встретиться летом на юге, снять комнату неподалеку  от  моря  и
заняться любовью поосновательней. О разводе она уже не вспоминала, но  как
бы невзначай обронила, что не вправе оставлять сына без отца,  однако  это
никоим образом не отразится на ее отношениях с возлюбленным.
     И это было началом конца их любви - спать с женщиной с дозволения  ее
мужа Олег посчитал  унизительным  для  себя.  Это  была  очередная  победа
Леонида, еще не полная, но уже предрешенная...
     Он всегда и  все  просчитывал  заранее,  и  не  торопил  событий,  но
исподволь направлял их  в  нужное  ему  русло.  Такой  же  тактики  Леонид
придерживался и в деловых отношениях, в  чем  Олег  уже  убедился,  и  это
следовало иметь в  виду  в  дальнейшем.  Но  для  начала  нужно  запастись
терпением.



                                    9

     Олег  прилег  на  диван,  стал  просматривать  одолженные  Шестопалом
газеты, в тенденциозности подбора которых  не  сомневался.  Тем  не  менее
очерк литсотрудницы многотиражки М.Хвыли "Когда в товарищах согласья  нет"
привлек  его  внимание.  Как  и  следовало  ожидать,  за  обедом  Шестопал
цитировал только те места очерка, которые лили воду на его мельницу. Автор
же не скрывала, что в объединении не все  разделяют  позицию  "оборонцев".
Большая   группа   рабочих   и    специалистов    понимает    неизбежность
перепрофилирования Октябрьского комплекса, который уже второй год загружен
меньше чем на  треть  производственных  мощностей.  Но  затем  журналистка
приводила неудачный опыт реконструкции Дулибского  филиала,  повлекший  за
собой увольнение сотен рабочих.  При  этом  Хвыля  умалчивала  о  причинах
неудачи реконструкции филиала, а  возможно  не  знала  о  них  -  в  такие
обстоятельства журналистов не посвящают. Но как бы  то  ни  было,  в  этой
части очерк подыгрывал "оборонцам". Угадывались и симпатии  журналистки  к
новому  генеральному  директору,  которому,  по  ее   мнению,   приходится
выдерживать давление,  как  со  стороны  "оборонцев",  так  и  со  стороны
"конверсантов". В нескольких местах автор подчеркивала, что Закалюк хорошо
знает не только производство, но и  нужды,  чаяния  трудового  коллектива,
поскольку вырос в  этом  коллективе,  пройдя  путь  от  инженера-технолога
третьего   цеха   Октябрьского   комплекса   до   генерального   директора
объединения...
     Олег отложил газету. Какое-то неясное беспокойство  овладело  им.  Он
попытался  отыскать  причину.  Беспокойство  было  вызвано  очерком,  хотя
прямого отношения  к  излагаемой  теме  не  имело.  Какой-то  фразой,  что
послужила  журналистке  подспорьем  для  обоснования  своих  мыслей,   она
возбудила  его  подсознание.  Несомненно  и   то,   что   подсознание   не
прореагировало бы столь остро на бегло прочитанную и пока что невыявленную
фразу,  когда  бы  не  недавние  события  и  порожденные  ими  мысли,  что
опять-таки каким-то  еще  неосознанным  образом  перекликались  с  той  же
фразой. Стало быть, надо еще раз проследить эти события, сгруппировать их,
отбросив случайные и сосредоточить внимание на тех, что  имеют  внутреннюю
связь.
     Встреча  в  аэропорту...  Странное   поведение   Романа...   Дурацкое
интервью... Попытка завлечь приезжих  в  пансионат,  втянуть  в  пьянку...
Неуклюжие маневры Шестопала... Визит адвоката Кривошапко...
     Сценарий не из  оригинальных,  но  при  другом  составе  исполнителей
имевший шансы на успех. Что в нем лишнее? Попытка вручить  вице-президенту
компании взятку? Но это не лишний,  скорее,  резервный  эпизод.  А  что  в
сценарии не состыковывается с очерком М.Хвыли? Позиция оборонца Шестопала?
Но здесь и там она видна, как говаривает  "гангстер"  Леша,  невооруженным
глазом...
     Потуги представить генерального директора "Транзистра" как центриста,
учитывающего интересы всех? Но так его  рисует  М.Хвыля,  а  вот  Шестопал
считает Закалюка своим и только своим. И  это  первая  несостыковка.  Идем
дальше. Если допустить, что интервью у вице-президента компании взял бы не
редактор Бут, а литсотрудник той же многотиражки М.Хвыля, вопросы были  бы
те же? Вряд  ли  М.Хвыля  стала  бы  докапываться  до  родственных  связей
генерального директора, проявление которых в такой ситуации  не  прибавило
бы авторитета Леониду Максимовичу Закалюку в стане "оборонцев". В  отличие
от своего  редактора,  М.Хвыля  обходит  острые  углы,  на  которые  может
напороться ее герой. И это вторая несостыковка, при том существенная.
     Олег еще раз прочитал  очерк,  анализируя  каждую  фразу.  Прямо-таки
панегирик Закалюку! Все, что плохо в  объединении,  -  наследие  бездарных
предшественников; все, что хорошо - плоды усилий нового  генерального.  Не
везде об этом говорится прямо, но всюду подразумевается.  Реконструкция  и
перепрофилирование  Головного  предприятия  -  заслуга?  Очевидно.  Раньше
изготовляли аппаратуру связи для армии, теперь выпускают  аналогичную  для
гражданских нужд. Не  ахти  какая  техническая  революция,  но  все  же...
Поборник справедливости - восстановил ранее уволенных  рабочих  Дулибского
филиала. Правда, тут же отправил их в долгосрочный отпуск  без  сохранения
зарплаты, - филиал как был остановлен, так и стоит по сей день...  Опытный
производственник - в объединении работает без малого двадцать лет;  прошел
от мастера третьего цеха Октябрьского комплекса до...
     Стоп, Олег Николаевич! Вот эта фраза, что исподволь взбудоражила твое
подсознание -  начинал  инженером-технологом  третьего  цеха  Октябрьского
комплекса... Той злополучной для  тебя  осенью  восемьдесят  первого  года
такого комплекса еще не было. Но в Октябрьском поселке  был  засекреченный
Сорок седьмой завод, где Леонид Закалюк к тому времени работал начальником
цеха. Совпадение маловероятно: Сорок седьмой завод и Октябрьский  комплекс
скорее всего идентичны, а стало быть, это тот же цех. Значит,  подсознание
не напрасно ударило в набат. Первые признаки беспокойства ты ощутил еще  в
Киеве, когда  познакомился  с  документами  из  красной  папки,  где  было
упоминание об этом комплексе - подсознание сработало быстрее  рассудка.  И
не случайно прошлой ночью тебе  приснились  Городокское  шоссе  за  знаком
четырнадцатого километра,  события,  что  произошли  там  одиннадцать  лет
назад, следователь по особо важным делам  Петренко,  худенькая  женщина  в
траурной  косынке.  Этот  сон,  почти  с   кинематографической   точностью
воспроизведший былую явь,  ты  видел  не  раз:  когда-то  он  преследовал,
донимал тебя, как навождение; ты бежал от него  "за  речку",  на  перевалы
Гиндукуша, под  пули  моджахедов,  разрывы  "стингеров":  другого  способа
избавиться от этого навождения, от этой памяти ты не нашел. И  вот  спустя
много лет тот же сон вновь приснился тебе. Он  не  терзал,  не  мучил  как
когда-то, но словно о чем-то предупреждал. Теперь уже ясно о чем.
     ...17  сентября  1981  года.  Поздний  вечер.  Городокское  шоссе  за
отметкой четырнадцатого километра. Милицейская засада, в  составе  которой
следователю,  строго  говоря,  быть  не  положено.  Но   дело   об   угоне
автофургона, загруженного полусотней новеньких  телевизоров,  находится  в
его производстве и ему  -  двадцатичетырехлетнему  следователю  городского
управления внутренних дел - лейтенанту милиции Олегу  Савицкому  вовсе  не
безразлично, как произойдет задержание преступников,  изъятие  похищенного
ими...
     Идущий на большой скорости со стороны Октябрьского поселка автофургон
не останавливается по сигналу инспектора ГАИ  и  едва  не  сбивает  его  с
ног... Тяжелый  самосвал,  преградивший  дорогу  фургону...  Пронзительный
скрип  тормозов...  Залихватский  свист  руководителя  засады  -  старшего
оперуполномоченного Романа Корзуна... Бегущие  со  всех  сторон  к  машине
оперативники... О чем-то  надсадно  кричащий  мужчина  в  светлой  куртке,
который  выпрыгивает  из  кабины  фургона.  Почти  ирреальный,  непрерывно
стреляющий пистолет в его руке. Обжигающий  удар  в  левое  плечо  -  твоя
первая рана... Ответный выстрел Романа... Темное маслянистое  пятно  крови
на пыльном асфальте у головы убитого.
     ...Опломбированная дверь грузового  отделения  фургона.  Невзирая  на
острую боль в плече и безжизненно повисшую руку, ты пытаешься другой рукой
сорвать пломбу, открыть дверь. На помощь приходит сержант Корж. Невыносимо
долго возится с дверным запором. Наконец открыл, зажег фонарь. Но что это?
Вместо ожидаемых картонных коробов с телевизорами - какие-то  оцинкованные
ящики,  а  в  них  -  что  за  ерунда  -  тяжелые   металлические   бруски
блекло-серого цвета.
     ...Истошный вой сирен двух оперативных "Волг" - черной и  белой,  что
одновременно прибывают на место происшествия. Бледный от волнения  толстяк
с маленькими  испуганными  глазами  -  заместитель  начальника  городского
управления внутренних дел подполковник Сероштан. Рослый осанистый  мужчина
лет сорока с депутатским значком в петлице добротного пиджака, назвавшийся
полковником госбезопасности, и тут  же  разразившийся  отборнейшим  матом:
"Ты... моржовый! Старший опер Корзун, к  тебе  обращаюсь!  Немедля  отведи
своих придурков от спецтранспорта и освободи водителя... А ты кто такой?..
Ах, следователь!..  Какие  к...  матери  накладные!  Это  секретный  груз,
отправленный номерным заводом. А  куда  и  кому  -  не  дело  милицейского
следователя!.. Лучше садитесь в машину,  товарищ  Савицкий,  и  езжайте  в
госпиталь - вы ранены. А когда придете в себя, подумайте о том, кто  будет
отвечать за убийство капитана Тысячного, сопровождавшего спецгруз".
     ...Госпиталь МВД.  Арестантская  палата  на  одну  койку.  Первый,  с
дозволения  следователя,  вольный  посетитель.  Полиэтиленовые  пакеты   с
апельсинами,  лимонами,  виноградом,  медом.  Ободряющая  улыбка  Леонида.
Первые общие фразы, приветы, пожелания,  наставления  от  родных,  друзей,
коллег, большущее  письмо  Полины,  записочки  матери,  Ольги  Васильевны,
Натали, Романа.
     И вот главный разговор. Оказывается автофургон,  который  милицейские
оперативники приняли за  угнанную  машину  с  телевизорами,  был  загружен
продукцией третьего цеха Сорок седьмого  завода.  В  последний  момент  на
территорию цеха прибыла другая машина, из которой по  указанию  сотрудника
госбезопасности Тысячного его люди стали перегружать в фургон оцинкованные
ящики - места хватало. Что находилось в этих ящиках Леонид, отвечавший  за
погрузку и отправление фургона, не знает. Тысячный курировал третий цех, а
с КГБ не спорят. Он только сказал, что ящики отправляются в тот же  адрес,
что и продукция цеха - в одну из частей советской группы войск в  ГДР,  но
отмечать это в сопроводительных документах не следует. А  сопроводительные
документы подписывал он - начальник цеха Закалюк. Его вина в том,  что  он
поверил на слово Игорю  Тысячному,  с  которым  его  связывали  не  только
служебные, но и приятельские отношения...
     - Олег, пойми правильно. Я не знаю, какие инструкции и почему нарушил
Игорь - у мертвого не  спросишь,  а  его  шефы  с  улицы  Дзержинского  не
намерены объясняться со мной по этому поводу. И я  не  хочу,  чтобы  мы  с
тобой оказались крайними, платили за чужие  ошибки.  До  того,  как  Игоря
направили к нам, он работал в подразделении по борьбе с контрабандой и  не
успел вникнуть во все детали нашей специфики, очевидно что-то не учел, или
напутал. А в результате мы с тобой попали  как  кур  во  щи.  Надо  как-то
выкручиваться. И лучше, если мы будем делать это сообща...  Что  требуется
от тебя? Забудь об этих клятых ящиках. Я не знаю, что в них было,  и  тебе
не следует этого знать. Как говорил Экклезиаст, "во  многом  знании  много
печали". В конце концов ты был ранен, и тебе было не до осмотра груза. Это
прозвучит убедительно. Я говорил в таком плане с Петренко и  поручился  за
тебя. Он заинтересован, чтобы упоминание об этих ящиках исчезло  из  твоих
показаний. При таком условии он согласен принять твою  версию  и  спустить
дело на тормозах...
     Тогда это устроило всех: Петренко, его шефов  с  улицы  Дзержинского,
Романа Корзуна, Леонида Закалюка. Грех на душу взял только Олег  Савицкий,
исключив из своих  первоначальных  показаний  упоминание  об  оцинкованных
ящиках с блекло-серым металлом, а также о том  полуистерическом  крике,  с
которым выпрыгнул из фургона мужчина в светлой куртке. Уголовное дело было
прекращено  за  отсутствием  состава  преступления,   поскольку   действия
лейтенанта милиции Савицкого были квалифицированы как необходимая  оборона
- получивший пулю, имеет право на ответный выстрел...
     Сделка  со   следователем,   сделка   с   совестью   какое-то   время
компенсировалась  сознанием  того,  что  только  так  он  мог  отвести  от
товарищей беду, а мертвому уже все равно. Но неправда остается  неправдой,
даже если она преподносится из лучших побуждений. К тому же, цена, которую
Олегу Савицкому пришлось заплатить за то,  чтобы  ложь  во  спасение  была
принята  за  истину,  только   поначалу   казалась   незначительной.   Его
объяснением, тщательно откорректированным Петренко, мало кто поверил, хотя
его ранение казалось бы свидетельствовало за себя. Но именно поэтому  одни
считали, что он говорит только  часть  правды,  дабы  не  дискредитировать
комитетчиков,  которые  самонадеянно  вмешались  не  в  свое  дело  и  все
напутали; другие были убеждены, что Савицкий  уличил  Тысячного  в  тяжком
злодеянии, и тот попытался убить слишком рьяного следователя, который  был
вынужден оборонятся; третьи вообще плели несусветное  о  роковой  женщине,
из-за которой господа офицеры стрелялись по всем дуэльным правилам.  А  он
не мог возразить ни одним, ни другим,  ни  третьим.  Даже  Полине  был  не
вправе рассказать, что и как произошло на самом деле. Как-то выведенный из
себя ее настойчивостью, повторением глупой сплетни,  впервые  накричал  на
нее, и назвал ее дурой. А встреча с женой Тысячного и вовсе доконала  его.
И он понял, что должен спасаться от  своей  же  неправды,  любопытствующих
взглядов, дурацких вопросов, должен бежать из этого города...
     Но к чему он вспомнил об этом сейчас? Стоит ли по прошествии стольких
лет ворошить былое, отболевшее только потому, что случай  предоставил  ему
шанс, если не докопаться до истоков с его же помощью  запутанной  истории,
то хотя бы понять, почему ему было велено молчать о тех ящиках?



                                    10

     Еще с полчаса Олег лежал на диване, взвешивая все "за" и  "против"  и
уже стал склоняться к мысли, что ему есть о  чем  думать,  чем  заниматься
сейчас и без этой давней, всеми забытой истории. Но затем,  вопреки  этой,
казалось  бы,  вполне  разумной  мысли,  сорвался  с  дивана,  бросился  к
телефону, позвонил Винницкому.
     - Марк Абрамович, вы не заняты? Пожалуйста, зайдите ко мне.
     Не успел Винницкий переступить  порог,  как  Олег  уже  задал  первый
вопрос:
     - Октябрьский комплекс когда-либо был самостоятельным предприятием?
     - До восемьдесят шестого года Сорок седьмой завод  -  Миноборонпрома.
Когда-то я там работал.
     - Вы работали на Сорок седьмом?
     - Сразу после окончания  института:  бригадиром,  потом  мастером,  а
потом меня посадили.
     - Куда? - не понял Олег.
     - Вначале  в  следственный  изолятор.  Спросите  -  за  что?  Я  тоже
спрашивал об этом следователя, прокурора.
     - И что они ответили?
     - Вы смеетесь, а мне тогда было не  до  смеха.  Они  сказали,  что  я
изменник и агент израильской разведки. В те годы на земле обетованной жила
моя тетя, Рива, которую, поверьте, я никогда не видел. Поэтому не писал  о
ней в анкетах. Но в семидесятом, как снег на голову, пришло от нее письмо.
Да на мой домашний адрес, откуда-то она узнала  его.  И  я  имел  глупость
ответить ей. Никаких секретов,  клянусь,  не  выдавал,  но  я  работал  на
номерном заводе, и этого оказалось достаточно. Впрочем, вру - при обыске у
меня нашли еще самиздатовского Солженицына.
     - Много дали?
     - Пустяки - каких-то три года. Тогда за  это  много  уже  не  давали.
Правда, еще год ходил без работы - никуда не  принимали  с  судимостью  по
пятьдесят шестой статье, не говоря уже о пятой графе в паспорте... Да  что
вспоминать! Хорошее помнится долго, а такое постараешься поскорее  забыть.
Но, извините, я отвлекся, что вас интересует?
     - Какую продукцию выпускал Сорок седьмой завод?
     -  Ту  же,  что  выпускает  сейчас  Октябрьский  комплекс,  с  учетом
последующих модернизаций - электронные начинки к ракетам.
     - В том числе третий цех?
     - До конца шестидесятых годов - в том числе. Но потом, еще  при  мне,
третий перепрофилировали на выпуск измерительных приборов. Уже тогда  было
принято разглагольствовать о миротворчестве и, наряду с оборонкой, на  тех
же заводах производить ширпотреб. В соотношении  один  к  одному,  скажем:
один танк - одна сковорода.
     - Марк Абрамович, вы разбираетесь в металлах?
     - Я инженер, обязан разбираться.
     - Какие металлы используются для изготовления измерительных приборов?
     - Вся периодическая система Менделеева.
     -  Даю  вводную:  тяжелый  металл  блекло-серого  цвета   с   тусклым
отблеском. Впрочем, в отблеске не уверен - видел его мельком,  к  тому  же
ночью. Был отлит в бруски килограммов до  тридцати  в  каждом.  Затарен  в
оцинкованные ящики.
     - Таллий, телур, висмут, свинец. Не исключается серебро.  Много  было
металла?
     - Тонны две-три. Погружен в автофургон. Отправляется за  границу  под
маркой другого груза.
     - Контрабанда?
     - Строго говоря, да. В сопроводительных документах значились приборы.
Но были ли в фургоне приборы или  нет,  проверить  не  удалось.  Вмешались
комитетчики и дали проверяющим от ворот поворот.
     - Рекрутируете меня в разоблачители чекистских тайн?
     - Все еще боитесь?
     - Как вам сказать? Пятьдесят три года боялся и, как вы теперь знаете,
не без основания.
     - Тогда считайте, что этого разговора не было.
     - Не горячитесь. При вашей должности это непозволительно.  Я  сказал,
что боялся пятьдесят три года, а сейчас мне, слава Богу, пятьдесят  шесть.
Груз был отправлен Сорок седьмым заводом?
     - Погружен на этом заводе, точнее - в третьем цехе.
     - Как давно это было?
     - В середине сентября восемьдесят первого года. Не исключено,  что  в
фургон была загружена и продукция цеха - измерительные приборы. Но приборы
меня интересуют только в связи с названным металлом.
     - Назвали вы его, должен заметить, не очень точно. Но постараюсь  вам
помочь. Кое-какие знакомства с тех пор у меня сохранились. Это  терпит  до
завтра?
     Олег кивнул. Вспомнив  о  поручении  Брыкайло,  спросил  известно  ли
Винницкому  совместное  предприятие  "Атлант"?  -  Еще  недавно  это   был
кооператив при  экспериментальном  цехе  объединения,  который  изготовлял
микрокалькуляторы и еще кое-что по мелочам. Но поговаривали, что под  этой
вывеской там вершились какие-то  махинации.  Кооператив  является  детищем
бывшего генерального директора Матвеева, и как только Закалюк вытеснил его
с этой должности, Матвеев отделил кооператив от объединения, реорганизовал
его в совместное украинско-австрийское предприятие, которое возглавил.
     - Закалюк не возражал?
     - Какой-то скандал был, но потом их помирили.
     - Кто?
     - Чего не знаю, того  не  знаю.  Но  очевидно  авторитетный  человек,
поскольку характер их взаимоотношений изменился в лучшую сторону. Друзьями
они не стали, но работают сейчас в тесном  контакте.  Что-то  связанное  с
реализацией за рубеж продукции  Головного  предприятия.  Если  это  важно,
постараюсь уточнить.
     - Непременно уточните.
     Проводив Винницкого, Олег спустился в гостиничный вестибюль, где были
кабины с телефонами междугородной связи - звонить из  номера  поостерегся,
связался с Брыкайло,  сообщил,  что  узнал  от  Винницкого  о  предприятии
"Атлант"  и   его   взаимоотношениях   с   производственным   объединением
"Транзистр".
     - Так я и думал,  -  удовлетворенно  хмыкнул  Брыкайло.  -  Но  этого
недостаточно - нужны факты: какая продукция, в каком количестве,  в  какую
страну, по какой цене?
     - Василь, имей совесть! У меня своих забот полон рот.
     - Может статься, что  заботы  общими  окажутся.  Это  серьезно,  Олег
Николаевич. Очень серьезно.
     Олег спорить не стал, там будет видно.
     Вернувшись в номер, снова лег на диван, мысленно вернулся к разговору
с Винницким и событиями одиннадцатилетней давности. Вроде бы ничего нового
не узнал. А может и узнавать нечего? Тогда почему  его  не  оставляют  эти
мысли. Что дает им пищу?  Очерк  М.Хвыли,  натолкнувший  на  догадку,  что
Октябрьский комплекс идентичен Сорок седьмому  заводу?  Сон,  приснившийся
еще в Киеве? Фраза Винницкого о чекистских тайнах? Чепуха! И вообще, какое
ему дело до того металла, будь он хоть трижды засекречен? В свое время ему
заткнули рот и, очевидно, правильно сделали - не суйся, куда не следует. И
все же не мешает выявить причину беспокойства и таким  образом  избавиться
от него, как это рекомендуют психоаналитики.
     Быть может, встреча с Закалюком смущает тебя  не  из-за  твоих  былых
отношений с его женой - былое уже в былом,  а  потому,  что  вы  оба  были
причастны к той печальной истории,  в  финале  которой  лейтенант  милиции
Савицкий  оградил  начальника  Третьего   цеха   Закалюка   от   серьезных
неприятностей? Но эта память должна смущать Леонида, не тебя. Впрочем,  не
исключено, что и его совесть чиста: Винницкий подтвердил, что  Третий  цех
выпускал измерительные приборы и, стало быть, начальник этого цеха ничего,
кроме  своей  продукции,  погрузить  в  тот  злополучный  фургон  не  мог.
Следовательно, одиннадцать лет назад в арестантской палате  госпиталя  МВД
Леонид не кривил душой, когда говорил, что ящики с металлическими брусками
были   погружены   без   согласования   с   ним,   по   указанию   офицера
госбезопасности...
     Стоп, Олег Николаевич! Какие отношения имели комитетчики  к  военному
заводу?  Режим  секретности  на   таких   заводах   обеспечивала   военная
контрразведка. А капитан Тысячный и обматеривший тебя на Городокском шоссе
полковник были сотрудниками КГБ. Значит, что-то здесь не так.  И  Петренко
не случайно разрешил Леониду навещать тебя в госпитале. Скорее всего, ты и
без его уговоров пошел бы на сделку со следователем, ибо  только  так  мог
отвести беду от близких тебе людей. Однако беседы  с  инженером  Закалюком
сыграли свою роль. Но опять-таки, эти не очень-то  искренние  беседы  были
делом не твоей - его совести. Не твоей? А ты вспомни худенькую  женщину  в
траурной косынке, которая считала тебя убийцей ее мужа. Она не  проклинала
тебя, не плевала тебе в лицо, только просила сказать правду,  опровергнуть
ходившие по городу слухи, подтвердить,  что  отец  ее  дочери  не  был  ни
маньяком, ни злодеем. Но ты не мог, тебе  не  разрешили  подтвердить  даже
это. И женщина, уходя, сказала: "Бог вам судья, Олег Николаевич".
     Бог... Каждому воздам за дела его...
     Так вот, чего ты боялся, когда одиннадцать лет назад бежал  из  этого
города и потом, когда выдумывал тысячу причин, чтобы не возвращаться сюда.
А причина была одна: ты боялся, что тебе воздастся за твою ложь, за сделку
с Петренко, боялся снова встретиться с этой женщиной, ее дочерью,  которая
тоже вправе спросить с тебя...
     Ну, вот, кажется докопался  до  истоков  своего  беспокойства.  Легче
стало? Мысли и взбудоражившее их подсознание вроде бы  угомонились,  да  и
нервы перестали звенеть, как до отказа натянутые струны.  Вот  только  нет
сил даже пошевелиться, словно по тебе прошелся многотонный каток...



                                    11

     Его разбудил настойчивый звонок телефона.  Было  без  четверти  семь.
Значит, он спал больше двух часов, что  само  по  себе  примечательно.  Он
редко отдыхал днем, а если уж очень  уставал,  пятнадцатиминутной  дремоты
вполне хватало, чтобы прийти в норму.  Но  этот  двухчасовой  сон  был  не
лишним - усталость, как рукой сняло.
     Подходя  к  телефону,  Олег  почти  не  сомневался,  что  это  звонит
Шестопал, или кто-то по его поручению. Настроился на официальный  лад,  но
услышав в трубке хорошо знакомый голос, расслабился:
     - Месье Савицкий? Надеюсь не оторвала вас  от  важных  дел?  А  может
помешала вашему общению с помощницей? Говорят, она интересная женщина?
     - Натали, ты во сто крат интереснее!
     - Черт возьми, почему ты не  сказал  мне  об  этом  девятнадцать  лет
назад? Я бы вышла за тебя, а не  за  твоего  дружка-бухарика.  Впрочем,  с
тобой имела бы другую мороку,  если  бы  вообще  выдержала  твои  козлиные
разрядочки.
     - Не понял? - насторожился Олег, уловив в голосе кузины нотки обиды.
     - Придешь, объясню со словарем, если ты стал  таким  непонятливым,  -
чуть ли не с угрозой сказала Натали, но тут же  смягчилась.  -  Не  бойся,
бить не стану. Можешь даже рассчитывать на ужин. Долго еще тебя ждать?
     - Сейчас побреюсь и еду к вам.
     - Петя за тобой заедет на нашем драндулете.
     Старенький  "Москвич"   Корзунов   Олег   заметил   сразу   -   среди
припаркованных у гостиницы "лад",  "волг",  "вольво"  он  выделялся  своей
неказистостью и цветом вылинявшей канарейки. А вот племянника едва  узнал,
хотя они виделись год назад, когда Петя проездом был  в  Киеве.  Племянник
уже догнал его в росте, раздался в плечах, хипповскую прическу  сменил  на
более приличную, зато отпустил жиденькие  усы  и  завивающиеся  в  колечки
баки.
     В "Москвич" Олег сел не без опаски, не  очень  доверяя  водительскому
мастерству племянника. Однако опасение оказалось напрасным -  машину  Петя
вел профессионально и объяснялось  это  тем,  что  уже  несколько  месяцев
Корзун-младший  работал  водителем   "пикапа"   в   том   же   объединении
"Транзистр". От предложенной  сигареты  Петя  отказался,  заявив,  что  не
курит, поскольку всерьез занимается спортом - играет  в  основном  составе
баскетбольной команды объединения и уже  имеет  первый  разряд.  С  учебой
хуже: срезался на вступительных экзаменах в Политех, но на  следующий  год
надеется поступить, поскольку  будет  иметь  необходимый  производственный
стаж. А в остальном  дела  у  него  в  норме:  помимо  спорта,  занимается
английским,  есть  у  него  друзья  и  девушка  по  имени  Диана  -   тоже
баскетболистка и соседка Корзунов, с которой у него уже нет проблем.  Дядя
должен ее помнить: в прошлом году Петя с ней  и  еще  одной  парой  -  его
приятелями, застряли в Киеве на вокзале, и дядя приехал их выручать: помог
с билетами, а потом накормил обедом в ресторане. Девушку  по  имени  Диана
Олег помнил смутно, но отметил, что Петя достаточно откровеннен с  ним,  а
также то  обстоятельство,  что  племянник  работает  в  объединении,  куда
трудоустроен, очевидно, отцом или самим  генеральным  директором,  который
доводится ему, так же как и он - Олег, дядей.
     Спросил наугад - Петя мог не знать - вернулся ли  Закалюк?  Племянник
понимающе улыбнулся - видимо о миссии Олега и  тех  маневрах,  что  велись
вокруг  нее,  ему  было  известно.  Он  не  только  подтвердил  информацию
Шумского, но  и  уточнил,  что  генеральный  директор  вернулся  из  Киева
спецрейсом в шестнадцать тридцать и сразу поехал в заводоуправление.
     - Не в настроении прилетел, - несколько помедлив, добавил Петя.  -  В
аэропорту его встречали, да не просто так - с цветами, жена  и  любовница,
но он отмахнулся от обеих, сел не в "мерседес", на котором  эти  красавицы
прикатили  -  в  служебную  "Волгу",  поехал  в  заводоуправление,  созвал
руководящий состав. До сих пор совещаются.
     - Откуда такие подробности? - заинтересовался Олег.
     - Водилам все известно, - ухмыльнулся Петя. - А встречу в аэропорту я
лично наблюдал. С Леонидом Максимовичем прилетел начальник техотдела Кулик
- какую-то фиговину из Киева приволок - не то агрегатик,  не  то  экспонат
килограммов на сто, не меньше. В "Волгу" фиговину не затолкнешь, вот  я  и
прикатил за ней на "пикапе".
     Олег был доволен, что племянник делится с ним информацией о последних
событиях в объединении, а также тем,  что  в  стане  противника,  судя  по
всему, началась легкая паника - совещание руководящего состава  в  срочном
порядке генеральный созвал неспроста.  Спросил  без  особого  любопытства,
уклонись Петя от ответа, не стал бы настаивать, что, мол, за  любовница  у
Леонида Максимовича, которая позволяет себе встречать его разом с законной
супругой?
     - Позволяет! - хмыкнул Петя. - Это он ей позволяет везде и всюду  нос
совать. Удивительно, что она вас не встречала. Все высокое  начальство  из
Киева, гостей из-за бугра встречает, да еще командует, кого в какую машину
сажать. Деятельница! Без году неделя, как в многотиражке работает,  а  уже
все сплетни собрала и распространяет их в газетах. И Леонид Максимович  ей
- ни слова. Еще и втыки раздает тем, кто против нее возникает.
     - Не М.Хвыля ли это? - предположил Олег.
     - Хвыля! - снова хмыкнул  Петя.  -  Хвыли  она  задом  своим  круглым
делает, когда мужиков на прицел берет. Мирослава  она,  но  я  ее  Славкой
зову.
     - И она отзывается? - усомнился Олег.
     -  Запросто.  И  меня  она  Петюней  называет,   а   когда   сердится
Питекантропом.
     Олег вздрогнул - так, сердясь, называла его когда-то Полина.
     - Славка не намного старше меня, - продолжал развивать Петя  очевидно
небезразличную для него тему. - Ей не то двадцать, не  то  двадцать  один.
Двадцать один, точно! Второго  июля  стукнуло.  Она  как  раз  университет
окончила. Это событие, и ее именины заодно, Закалюки на даче  в  Русановке
отмечали. Разворот дали на сто восемьдесят  градусов.  Леонид  Максимович,
когда требуется, умеет делать такие развороты. Сам он, надо сказать,  мало
пьет, но гостей любит накачивать по самую завязку. И  Славочка  разошлась,
не остановишь - две бутылки шампанского выдула и на столе в  одних  бикини
танцевала. Не верите? Вот вам  крест!  -  Петя  неумело  перекрестился.  -
Поспорила на слабо с Валом, это ее постоянный кадр и - пожалуйста.  Мужики
ну просто на ушах стояли. И только Леониду Максимовичу это не понравилось:
он ее сдернул со стола, как следует врезал по заднице, заставил одеться.
     - Сам видел? - усомнился Олег.
     - Если бы не видел, не говорил. Славка меня еще за  неделю  до  этого
пригласила. Я не хотел идти, - не моя это компания,  но  Полина  попросила
привезти минералки, пива, помочь расставить в саду столы. Вот я и остался.
     - Эта Мирослава, что же, у Закалюков живет?  -  наконец-то  сообразил
Олег.
     - Так я об этом и толкую. Она у них уже лет десять как  прописана.  С
родителями у нее какой-то непорядок: то ли  развелись,  то  ли  умерли,  и
Закалюки ее к себе как бы на воспитание взяли. Только ее уже  поздно  было
воспитывать!
     Олег удивился: после того, как покинул Сосновск, он не раз встречался
с Полиной, виделся и с Леонидом, но ни она, ни он никогда  не  говорили  о
своей воспитаннице, что было по меньшей мере странно. А  вот  нескрываемые
симпатии  литсотрудницы  многотиражки  М.Хвыли  к  генеральному  директору
объединения теперь понятны.
     - Разве не знаете ее? - покосился на него Петя.
     - Откуда мне ее знать?
     - Мало ли откуда! Может она к вам в Киев приезжала.
     - Что-то не припомню таких  гостей.  Но  почему  ты  решил,  что  она
любовница Леонида?
     - Так это всем известно! И она, между прочим, не скрывает.
     - Но ты сказал, что у нее есть кавалер.
     - Это Вал-то? Он у нее просто так, для  прикрытия.  Она  с  ним,  как
кошка  с  собакой,  только  и  знают,  что  цапаются.  А  перед   Леонидом
Максимовичем Славочка скатертью стелется. Пылинки с него сдувает. Кофе, по
особому заваренный, каждый день для  него  готовит,  в  служебный  кабинет
приносит. У него одних  секретарш  целый  взвод,  но  кофе  он  только  от
Славочки принимает. Или, к примеру, сегодня, чего спрашивается  приперлась
встречать его, да еще с цветами? А Леонид Максимович  любит,  когда  перед
ним стелятся. И в долгу не остается. Ну то,  что  он  в  многотиражку  ее,
желторотую, взял, ладно. Но свой новый "мерседес", что из Австрии пригнал,
ей доверил. Полину даже в своем  присутствии  за  баранку  не  пускает,  а
Славочке - пожалуйста: бери супертачку, когда угодно, кати, куда хочешь. И
она уже по всему городу на этом "мерседесе" гоняет. Чего еще доказывать?
     На улице Котляревского Петя остановил машину около хлебного магазина,
сказал, путая французский с немецким:
     - Пардон, майн онкль.  Айн  момент,  -  и,  прихватив  полиэтиленовую
сумку, побежал в магазин.
     Это весьма кстати, поскольку поток  информации,  что  он  обрушил  на
дядю, не позволял тому сосредоточиться. А  сосредоточиться  было  на  чем.
Только сейчас Олег вспомнил, как четыре  года  назад  на  похоронах  Петра
Егоровича он обратил внимание на  рослую,  хорошо  сложенную  девушку  лет
семнадцати, которая поддерживала под руку горевавшую  Полину.  Известие  о
смерти дяди  застало  Олега  в  Самарканде,  где  он  пребывал  с  группой
интуристов, и он едва успел добраться на этот печальный церемониал - прямо
с аэродрома поехал на Старое кладбище, где к тому времени уже не  хоронили
простых смертных и где среди сонма людей,  частокола  венков,  оркестровых
труб, милицейских нарядов трудно было угадать, кто и какое отношение имеет
к усопшему. Он обратил внимание на эту девушку еще потому, что на ней было
знакомое ему темно-серое в клетку платье, которое Полина купила  незадолго
до этого в Москве, куда приезжала на очередное свидание с возлюбленным.  И
то, что она уступила это отнюдь не дешевенькое платье молодой приятельнице
свидетельствовало о близости их отношений. А  еще  ему  запомнились  глаза
девушки: большие, строгие, вопрошающие. На кладбище и потом на многолюдных
поминках в доме Савицких он несколько раз ловил на себе взгляд этих то  ли
темно-голубых, то ли синих глаз. Но тогда ему было не до едва  оперившихся
девиц - с лихвой хватало Полины, ее эмоций.
     Вспомнив девушку, Олег подумал, что должно быть это была Мирослава...
     Вернулся Петя с набитой батонами сумкой, бросил ее на заднее сидение,
включил зажигание, посмотрел на часы, а затем на Олега.
     - Без четверти восемь. Мать уже заждалась. Газуем?
     - Не спеши.
     - Понятно, - кивнул Петя, трогая машину с  места.  -  Так  на  чем  я
остановился?
     - У меня вопрос. Какие отношения у Полины с Мирославой?
     - На людях едва не целуются: такие подружки, водой не  разольешь.  Вы
же знаете: у Полины гонора хоть отбавляй.  Как  же  показать,  что  кто-то
лучше ее? А со  стороны-то  видней.  Правда,  она  и  сейчас  еще  ничего,
смотрится, но толстеть начала, а это, согласитесь, не тот уже класс. И еще
такой факт: Полина в институте преподает,  недавно  диссертацию  защитила,
каким-то Фондом руководит. И если бы  Славка  не  помогала  по  хозяйству,
полный развал в доме произошел бы.
     В этом Олег не усомнился: Полина всегда чуралась домашнего хозяйства,
как черт ладана. И то, что этот нелегкий  труд  она  переложила  на  плечи
воспитанницы, свидетельствовало не в ее пользу.
     - В этом смысле Славка там не лишняя,  -  словно  угадав  его  мысли,
продолжал Петя.  -  С  одним  Стаськой,  закалюковским  сыном,  мороки  не
оберешься. Такой шелопутный парень, неслух - спаса нет. Только  Славка  на
него воздействовать может: она, как Кашпировский, установку  ему  даст,  и
пацан стихает, ходит за ней, как  привязанный.  Теперь  с  другой  стороны
посмотрите, идти в разнос Полине не резон потому, что другого мужа с таким
положением ей уже не сыскать.  Значит  и  дергаться  нечего.  А  мужики  с
положением непременно  любовниц  заводят,  это  им  как  бы  по  должности
причитается. Но ведь бывает на таких стерв  нарываются,  что  потом  локти
свои вместо завтрака кусают. А тут, что ни говори, все-таки свой человек.
     - Оригинальное суждение, - усмехнулся Олег.
     Но тут же подумал, что Петино суждение не  такое  уж  оригинальное  -
аналогичной позиции порой придерживаются не только обманутые  жены,  но  и
иные мужья, и что так называемые друзья и подруги дома появились  еще  при
царе Горохе и не являются реликтами в наши  дни.  Такой  же,  по-существу,
позиции долгое время придерживался сам Леонид, когда его жена с упорством,
достойным лучшего применения, наставляла ему рога со своим кузеном...



                                    12

     Улица  Листопада,  дом  под  номером  23.  Те  же  до  боли  знакомые
решетчатая ограда, калитка с замком дистанционного  управления,  ухоженный
палисадник, кусты сирени. А вот  и  сам  дом  -  двухэтажный,  без  особых
претензий, но с мансардой под остроконечной крышей. Дом, где  ты  родился,
куда мальчишкой, подростком приезжал с родителями во время их  отпусков  и
где, уже взрослым парнем, а затем молодым человеком прожил, пожалуй, самые
счастливые годы. Дом трех поколений  Савицких.  Теперь  есть  и  четвертое
поколение, но уже не Савицких - Корзунов-Савицких, а чистокровный Савицкий
- единственный продолжатель рода, здесь уже не более чем гость...
     Натали, ничуть не изменившаяся  за  время,  что  они  не  виделись  -
минувшей зимой она приезжала в Киев на какой-то семинар, такая  же  крепко
сбитая, поджарая, копия бабушки Стефании Владиславовны и ничего  общего  с
младшей сестрой - та в мать, встречает Олега у калитки. Но вопреки  своему
обыкновению, не издает радостно-оглушающего вопля,  не  бросается  ему  на
шею. Сдержанно улыбается, подставляет щеку для поцелуя.
     -  Отлично  выглядишь,  вице-президент!  Как   всегда   элегантен   и
сногсшибательно интересен. Бабы, небось, проходу не дают.
     Ироническая задиристость всегда была свойственна Натали, но  на  этот
раз Олег уловил неприязненные нотки в ее голосе. Уже в разговоре она  дала
понять, что обижена на него. Олег терялся в догадках - чем он  ее  обидел?
Зимой, когда она приезжала на семинар и останавливалась  у  него,  он  изо
всех сил старался  угодить,  развлечь  кузину,  с  которой  его  связывали
дружественные отношения без малейшей примеси эротики, должно быть  потому,
что они еще  детьми  вместе  играли,  проказничали,  ссорились,  мирились,
делились подарками, впечатлениями.  Но  ломать  голову  над  причинами  ее
сердитости не стал - Натали не из тех,  кто  держит  обиды  при  себе,  не
пройдет и получаса и она выложит все, что думает о нем.
     Соблюдая приличия, Натали первым делом повела его к Ольге Васильевне.
Олег не видел тетю четыре года и, хотя знал, что она болеет, был неприятно
удивлен, увидев ее в инвалидной коляске - постаревшую, морщинистую.
     Ольга  Васильевна  протянула  к  нему  руки,  он  наклонился  к  ней,
поцеловал, но с трудом нашел слова ободрения,  поспешил  вручить  подарок.
Тетя обрадовалась теплой кофте, которую стала примерять с помощью  Натали,
потребовала зеркало, расческу, стала прихорашиваться. Затем прослезилась и
снова потянулась к племяннику и он снова поцеловал ее дряблую  морщинистую
щеку.
     - Олеженька, дорогой, родной мой,  -  ухватив  его  за  рукав  модной
куртки, заговорила Ольга Васильевна. -  Спасибо,  что  не  забыл,  уважил.
Сколько лет не  виделись?  Безобразник!  Не  можешь  хотя  бы  раз  в  год
навестить больную тетю. Далеко ехать? Ночь поездом,  час  самолетом...  Не
оправдывайся, я все знаю. Так вот, не жалей. Все  равно  жизнь  у  вас  не
сладилась бы. Больно уж оба  красивы  и  разбалованы:  она  мужчинами,  ты
женщинами.
     - Тетя...
     - Молчи, я знаю, о чем говорю. Моя дочь  -  не  кокотка,  но  требует
постоянных восторгов, комплиментов, поклонения. А это не для тебя. Ты  сам
такой.
     - Тетя, помилуйте!
     - Все, больше не ругаю. Сейчас  будем  ужинать...  Натали,  посмотри,
Галина приготовила салаты?
     Дочь заверила ее, что к ужину все  готово,  за  исключением  салатов,
приготовлением которых занята Диана, поскольку Галина ушла  на  дежурство.
Однако с ужином придется подождать пока вернется Роман.
     Для сведения Олега сообщила, что Галина - ее  приятельница,  фельдшер
по профессии, вот уже второй год со своей дочерью Дианой живет в их  доме,
в свободное от работы время помогает по  хозяйству,  ухаживает  за  Ольгой
Васильевной. Разговор об этом Натали, надо думать, завела не случайно: два
года назад, после того как Олег приобрел кооперативную квартиру, он обещал
побывавшим у него на новоселье Натали и Роману уступить принадлежавшую ему
часть  домовладения  в  родовом  гнезде  Савицких  их  отпрыску  -  своему
племяннику. И сейчас,  едва  Натали  намекнула  на  это,  подтвердил  свое
обещание, сказал, что как только управится с  делами,  пойдет  с  Петей  к
нотариусу и оформит необходимые документы.
     Натали  провела  его  по  всем  комнатам,  ожидая  одобрения  недавно
произведенному ремонту, обновленной мебели, и Олег оправдал ее ожидания. В
мансарде они застали Диану, которая была занята  вовсе  не  приготовлением
салатов, а поцелуями с Петей. Высокий рост,  спортивная  осанка,  развитые
сильные бедра,  что  лишь  на  пару  сантиметров  прикрывало  мини-платье,
выдавали в ней  спортсменку.  Но  круглое,  не  тронутое  косметикой,  как
впрочем и застенчивостью, лицо,  откровенно  любопытствующий  взгляд,  две
торчащие в разные стороны косички, позволяли усомниться в ее взрослости.
     Молодые люди ничуть не смутились, хотя сочли за лучшее разъединиться,
но сделали это не очень  поспешно,  тем  самым  как  бы  подчеркивая,  что
смущаться должны те, кто им помешал.  Это  не  вызвало  у  Натали  никаких
нареканий, она лишь прикрикнула на сына за то, что он до сих пор не поехал
за отцом, а у Дианы осведомилась готовы ли салаты?
     Этот эпизод возможно не остался бы в памяти Олега, если бы Натали  не
вернулась к нему, когда они спустились в гостиную.  А  понадобился  он  ей
только для того, чтобы начать уже давно готовящуюся атаку. Начала с  того,
что Олег слишком пристально обозревал бедра  Дианы,  чем  смутил  девушку,
которой нет и семнадцати лет, и что вообще он старый развратник - любитель
пышных женских форм.
     - В свое время удивлялась, почему ты не тискал меня, даже когда  учил
плавать - тараторила Натали. - Не то, чтобы хотела этого,  но  удивлялась.
Но потом поняла: Бог не дал мне того, что прельщает тебя: толстых ляжек  и
больших сисек.
     - Но это не так, - пытался возразить Олег.
     Однако Натали вошла в раж и не принимала никаких возражений.
     - Хочешь сказать, что  и  у  Полины  не  было  таких  достоинств?  Но
исключение только подтверждает правило. К тому  же,  сейчас  она  достигла
прельщающих тебя  кондиций,  так  что  можешь  повторить  плохо  усвоенное
пройденное. Но как я понимаю, тебя  больше  устраивает  ее  приживалка,  у
которой этого добра  хоть  отбавляй.  Только  имей  в  виду:  не  ты  один
пользуешься этой ходячей периной: помимо сонма ее любовников, которых  она
меняет как перчатки, у тебя возникнут  серьезные  осложнения  с  Леонидом.
Впрочем, вам не впервой делить одну чувиху на двоих.
     - Не понимаю, о чем ты? - нахмурился Олег.
     - А я, представь, все понимаю. Могу даже понять,  что  мужику  трудно
отказаться от такой девки, тем более, когда она сама навязывается. Но и  в
постели надо соображать, кому и что говоришь!
     - Стоп, сестренка, так не пойдет. Давай разбираться,  иначе  я  уйду,
всему есть предел. Я догадываюсь, кого ты  имеешь  в  виду,  Петя  кое-что
поведал мне об этой Мирославе, но я видел  ее  только  однажды,  да  и  то
мельком - четыре года назад.
     - В конце июля она ездила в Киев. Перед отъездом взяла у Петьки  твой
адрес.
     - Мне об этом неизвестно.
     - Хочешь сказать, что она не была у тебя?
     - Я уже сказал.
     - И она не звонила, не обращалась к тебе, -  недоверчиво  прищурилась
Натали.
     - За чем?
     - За компроматом на Романа. Эта стерва копает под него.
     - Ты сошла с ума! - возмутился Олег. -  Подумай,  что  мелешь.  Какой
компромат? Даже, если бы она обратилась ко мне, я не стал бы  обсуждать  с
ней моих друзей. Тебе должно быть известно, что я не  только  не  предавал
товарищей, но и случалось брал на себя их немалую вину. Я не  ставлю  себе
это в заслугу и напоминаю об этом только потому, что ты оскорбляешь меня.
     - Так ты не общался с ней? - сбавила тон Натали.
     - Я уже сказал - нет! И доказывать, клясться на кресте не стану.
     Очевидно, что-то в его голосе  было  убедительней  слов,  потому  что
Натали растерянно посмотрела на кузена.
     - Откуда же она узнала о том, что было известно только тебе и Роману?
     - Мне надоели твои загадки! - повысил голос Олег.  -  Что  произошло?
Можешь толком объяснить?
     Обиженно поджав губы, Натали вышла из комнаты. Олег подумал, что  она
не желает продолжать разговор,  поскольку  уверена  в  своей  правоте,  но
Натали вскоре вернулась,  молча  протянула  ему  уже  не  первой  свежести
газету. Газета была сложена так, что в глаза бросалась статья под хлестким
заголовком "Беспредел". Едва прочитав первый абзац, Олег по  стилю  угадал
автора. Ну,  конечно,  -  та  же  М.Хвыля!  Газета  была  полуторамесячной
давности, а в статье речь шла об увольнении  рабочих  Дулибского  филиала.
Как и в очерке "Когда в товарищах согласья нет", журналистка  не  касалась
причин остановки  филиала,  повлекших  увольнения,  а,  не  жалея  красок,
рисовала сам, безусловно, неприглядный процесс увольнения трехсот  рабочих
и специалистов,  у  большинства  из  которых  не  было  других  средств  к
существованию, кроме работы, которой их лишили.
     Как и следовало ожидать, свой гнев Хвыля обрушила не на  генерального
директора, о котором в статье  даже  не  упоминалось,  а  на  руководителя
Дулибского филиала Шклярука, председателя объединенного  профкома  Сулиму,
начальника отдела кадров объединения Корзуна.
     Больше  других  досталось  Роману.  Не  довольствуясь   перечислением
нарушений трудового законодательства, фактов бюрократического, а подчас  и
хамского отношения  к  людям,  журналистка  связывала  эти  безусловно  не
красящие начальника кадров  поступки  с  его  характером,  мировоззрением,
сложившимся за многие годы работы в милиции.
     Уже это место статьи и вызвало у Олега протест  -  такие  экскурсы  в
прошлое даже в чем-то провинившихся людей, по меньшей мере не корректны. А
потом не поверил глазам. И только после  того,  как  еще  дважды  прочитал
предпоследний абзац, сознание восприняло смысл прочитанного.
     С  непозволительной  легкостью,  как  бы  между  прочим,  журналистка
сообщила читателям,  что  в  свое  время,  будучи  сотрудником  уголовного
розыска, Р.С.Корзун убил на  Городокском  шоссе  ни  в  чем  не  повинного
человека и сумел  уйти  от  ответственности,  оболгав  своего  товарища  и
коллегу, которого с его подачи  разжаловали  и  отправили  на  неправедную
войну в Афганистан, где этот товарищ едва не погиб...
     Олег почувствовал, как кровь отхлынула от лица, а горло сдавил спазм.
Он так побледнел, что Натали испугалась, побежала за карвалолом.  Но  Олег
отказался от лекарства, попросил полотенце, пошел в ванную, разделся, стал
под душ - надо было прийти в себя, собраться с мыслями.
     Первым  осознанным  чувством  было  негодование  на  эту   развязную,
бесцеремонную девчонку - журналистку, любительницу жареных фактов, которая
в погоне за дешевыми сенсациями  превзошла  своего  редактора  -  очкарика
Бута. И неудивительно, что она голой танцует  на  столе,  спит  со  своими
покровителями, позорит  воспитавшую  ее  женщину  -  никаких  нравственных
критериев, никаких запретов! Петя прав - у нее все напоказ: и отношения  с
Закалюком, и бравада высоким покровительством  -  что  хочу,  то  пишу,  и
разудалая хлесткость очерков, статей, в которых нет  ни  глубины,  ни  тем
более объективности. Надо напрочь потерять чувство меры, да что там  меры,
надо просто не иметь совести, чтобы  эдак  небрежно,  походя,  не  спросив
согласия людей, которых это касается, выплеснуть на газетную  полосу,  как
воду из ушата, трагедию, причины которой неясны до сих пор даже причастным
к ней лицам.
     Очевидно, где-то, что-то краем уха услышала и, не проверив фактов, не
вникнув в их суть и, конечно же не  поинтересовавшись  мотивами,  которыми
руководствовался  "разжалованный  и  отправленный  на  неправедную   войну
товарищ",  она,  ничтоже  сумняшеся,  схватила  перо  и  за  один  присест
настрочила свой опус...
     Теперь он понимает гнев  Натали.  А  каково  Роману?  Дело  о  гибели
капитана Тысячного вряд ли будет возобновлено, прошли давностные сроки. Но
морально такое обвинение убийственно для начальника объединения. Не говоря
уже о прочем, он  должен  объяснять  любопытствующим,  а  таких  наберется
немало, почему столько лет прятался за чужой спиной. И никто  не  поверит,
что эта самая спина прикрыла тогда старшего опера Корзуна  по  собственной
инициативе, исходя из своих, а не из его - опера - соображений. И в  любом
случае автор такой полуправдивой (что хуже, чем ложь), залихватской и явно
тенденциозной статьи заслуживает, по меньшей мере, порки.  Он  никогда  не
поднимал руку на женщин, но эту беспардонную, наглую  девчонку-журналистку
высек бы без угрызений совести.
     Но - странное дело: душ, под которым он все еще стоял, как бы  смывал
с него одну за другой эти сердитые мысли. А вместе с ними  уходила,  таяла
тяжесть, что многие годы давила его плечи...



                                    13

     Роман еще не вернулся, но за ним уже поехал  Петя.  Притихшая  Натали
сидела в кресле и виновато поглядывала на Олега.
     - Я не ожидала, что ты так остро  прореагируешь.  Теперь  понимаю:  и
тебе это неприятно.
     -  Мне  неприятно,  когда  меня  обвиняют  в  предательстве,  -  вяло
огрызнулся Олег.
     - Побей меня, я виновата,  -  шмыгнула  носом  Натали.  -  Только  не
передавай, умоляю,  наш  разговор  Роману.  Эта  тварь  своей  подзаборной
статейкой отняла у него десять лет жизни.  Ты  не  представляешь,  как  он
переживал. И если бы только это!
     Натали протяжно всхлипнула и, как бы оправдываясь за свой неправедный
наскок, стала делиться семейными невзгодами.
     После того, как Романа уволили из милиции, не дав дослужить до полной
пенсии, он полгода не мог найти работу и запил. Даже сейчас, когда он  уже
неплохо устроен, время от времени срывается - идет в запой на два-три дня.
И ругай его, не ругай - все без толку...
     В техникуме, где она преподает, вот уже второй  год  царит  форменный
бардак - учебную программу меняют  едва  ли  не  каждую  неделю,  часы  то
сокращают, то увеличивают, одни группы укрупняют, другие  разукрупняют.  О
зарплате и говорить нечего...
     Петька после окончания школы, два года проваливался на  вступительных
экзаменах в Политехнический, водился со шпаной. Правда, за последнее время
взялся за ум: стал работать, занялся спортом,  расстался  с  приблатненной
компанией. Но - другая беда: влюбился в эту длинномерную малолетку, а  она
- в него и теперь их тягачами не растащишь. Очевидно  она  -  Натали  -  в
скором времени станет бабушкой. А это как раз то, что ей не хватает сейчас
до полного счастья...
     Ольга Васильевна, ты сам видел,  беспомощна:  все  ей  подай,  убери,
посади, уложи. И ко всему тому водочку стала  попивать.  Уму  непостижимо,
как и на какие шиши она ее добывает. И все  эти  заботы  лежат  на  плечах
старшей дочери. Младшая навещает мать только по  выходным  дням  -  Полина
Петровна, видите ли,  стала  великосветской  дамой:  председательствует  в
каком-то фонде, устраивает приемы, банкеты...
     - Кстати, позвони ей. Она  уже  справлялась  о  тебе,  -  неожиданным
переходом завершила свои излияния Натали. - Что смотришь на меня,  как  на
НЛО? Я о Полине говорю. Не волнуйся: ни сегодня, ни  завтра  она  свидания
тебе не назначит. Сегодня  день  рождения  Леонида,  и  они  собираются  в
Городок к его  родителям  -  не  столько  для  того,  чтобы  отметить  это
торжество, сколько затем, чтобы подбросить старикам Стаську - в его  школе
объявлен карантин. А завтра - попридержи  дыхание,  состоится  презентация
фонда Полины Петровны и, как сам  понимаешь,  ей  будет  не  до  тебя.  Но
позвонить надо - долг вежливости. Как-никак  семь  лет  под  одной  крышей
прожили: ты учил ее французскому,  она  тебя  высокому  искусству  вышивки
крестом и плетения рогожек. Об эротике вспоминать не обязательно - мало ли
что и с кем когда-то было. Как говорится, это еще не повод для знакомства.
Но тут, кузина, никуда, не денешься.
     - Перестань! - рассердился Олег.
     Но рассердился не столько на Натали, сколько на себя - он и  в  самом
деле не мог решиться - звонить или не  звонить  Закалюкам.  Дело  было  не
только в Полине - разговор с Леонидом, подними он трубку, будет не  проще.
А уж если к телефону подойдет эта разудалая журналистка, безымянный  герой
ее залихватской статьи "Беспредел" должен будет либо горячо  поблагодарить
М.Хвылю за нежданную реабилитацию, либо - что ему сейчас больше по душе  -
выругать ее, не стесняясь в выражениях.
     В последний момент, когда уже  крутил  диск  телефона,  подумал,  что
все-таки надо отдать должное М.Хвыле -  смелости  ей  не  занимать.  Своей
статьей  она,  безусловно,  нажила  немало  врагов   среди   руководителей
объединения, а предпоследний абзац ее статьи должен был вызвать  переполох
не только  в  семье  Корзунов:  еще  живы  люди,  для  которых  переоценка
обстоятельств давней  трагедии  нежелательна.  И  вряд  ли  в  этой  части
Мирослава советовалась с Леонидом, скорее с Полиной, от которой  узнала  о
невеселой одиссее ее бывшего жениха. К тому же, перед тем как опубликовать
статью, она собиралась приехать  в  Киев,  должно  быть  для  того,  чтобы
расспросить его - Олега - о подробностях этой истории, но что-то  помешало
ей.
     Что же до ее отношений с Леонидом, то это их дело. Но  справедливости
ради,  надо  отметить,  что  Петино  суждение  о  предосудительности  этих
отношений во многом носит субъективный  характер.  Тот  факт,  что  Леонид
доверяет своей воспитаннице новую машину свидетельствует лишь о  том,  что
журналистикой не исчерпываются таланты Мирославы, и Леонид приобрел  в  ее
лице  личного  шофера.  Она  и  в  аэропорту  встречала  его  на  том   же
"мерседесе". И  цветы,  с  которыми  она  встречала  Леонида,  объясняются
простой житейской причиной - сегодня  ее  воспитателю  исполнилось  ровным
счетом сорок лет. Рубеж - не рубеж, но  дата  примечательная.  Поэтому  не
надо судить о Мирославе с чужих слов, прислушиваться к тому, что судачат о
ней  обиженные  люди.  Безобидный  журналист  -  не  журналист,   хотя   и
журналистам не противопоказано чувство меры. Но это уже  другой  разговор.
Встречи  с  ней  не  избежать,  а  поэтому  не  следует  настраиваться  на
негативный лад...
     Не зря принял такое решение - трубку подняла Мирослава. Он понял  что
это она по голосу - звонкому, но неторопливому, уверенному.  Она  ответила
не сразу, и он решил, что она не расслышала и еще раз назвал себя.
     - Я поняла, - наконец отозвалась  Мирослава.  -  Добрый  вечер,  Олег
Николаевич. Слушаю вас... Леонид Максимович прилетел, но еще не вернулся с
работы. Скоро должен быть. Что  ему  передать?..  Сейчас  приглашу  Полину
Петровну.
     Очень вежлива, ни одного лишнего слова, ни тени кокетства, как хорошо
вышколенный секретарь. Вот тебе и разудалая девица! Впрочем,  вначале  она
кажется волновалась - не сразу ответила, а потом  взвешивала  каждое  свое
слово. И это можно понять: нежданно объявился герой ее статьи,  с  которым
предстоит объясниться - никуда теперь не  денешься,  а  такая  перспектива
очевидно не радует ее. Но как  бы  то  ни  было,  Олег  был  доволен,  что
Мирослава подошла к телефону, что услышал ее сдержанный и в то же время на
удивление приятный голос.
     А вот разговор с Полиной выстроился  не  сразу.  Начали  со  взаимных
приветствий, дежурных вопросов: "Как дела?", "Все ли у тебя  в  порядке?",
ответы на которые предугадывались и потому  пропускались  мимо  ушей.  Они
хорошо знали, о чем не надо спрашивать, и лихорадочно  искали  нейтральные
темы, представляющие какой-то интерес для собеседника.
     Полина нашлась первой и заговорила  безостановочно,  не  давая  Олегу
возможности вставить хотя бы словечко.
     И о  том,  что  она  успешно  защитила  кандидатскую  диссертацию  по
прикладному  искусству  и  ей  уже  предложили  должность  доцента  в   ее
институте... И о том, что в прошлом году она переболела моноклюозом, после
чего ужасно располнела, и хотя вот уже  третий  месяц  сидит  на  голодной
диете, никак не может похудеть. Это она к тому,  чтобы  он  не  испугался,
когда увидит ее... И о том, что коллектив объединения "Транзистр" выдвинул
своего генерального директора кандидатом в депутаты, и Леонид не знает как
быть.  Совмещать  работу  в  парламенте  и   руководство   таким   крупным
производственным объединением - значит  загубить  себя.  Но  и  отказаться
неудобно - люди обидятся... И о том, что у нее сейчас запарка -  готовится
к  презентации  фонда  региональной  культуры,  одним  из  сопредседателей
которого она является... И о том, что в субботу они  отмечают  сорокалетие
Леонида, и Олег непременно должен прийти - от имени и  по  поручению  мужа
она приглашает его...
     На этом разговор, казалось бы, исчерпал себя. Но  Полина  не  спешила
прощаться, сказала: "Минутку!",  а  затем  Олег  услышал  ее  отдалившийся
голос: "Поговори сама  с  ним...  Не  усматриваю  никакой  навязчивости...
Удивительно, что робеешь, на тебя это непохоже..."
     А затем снова в трубку:
     -  Олег,  с  тобой  хочет  поговорить  моя  воспитанница  и  подруга.
Сочетание не совсем обычное, но это один и  тот  же  человек.  И  человек,
поверь,  очень  хороший.  Она  журналист,  и  ее  интерес  к  тебе   чисто
профессиональный. Выслушай ее и не обижай. Я тебя очень прошу...
     - Твоя просьба для меня закон, - поспешил заверить  ее  Олег,  поймав
себя на том, что начинает волноваться:  предстоял  непростой  разговор,  к
которому он еще не был готов.
     Покосился в сторону Натали, которая прислушивалась  к  тому,  что  он
говорит. Встретив его взгляд, старшая кузина иронически усмехнулась, затем
вышла из комнаты.
     -  Олег  Николаевич,  мы  с  вами  уже   разговаривали,   но   я   не
представилась, - услышал он неторопливый голос. - Меня зовут Мирослава, но
лучше - Слава. Как вам сообщила Полина Петровна, я журналист, подписываюсь
псевдонимом - М.Хвыля. Это, чтобы вы ориентировались, если натолкнетесь на
мою  писанину.  У  меня  к  вам   несколько   вопросов   профессионального
характера... Вы слушаете меня?
     - Я - весь внимание.
     - Не иронизируйте, это серьезный разговор.
     -  Вы  неправильно  поняли,  Слава,  -  живо  возразил  Олег.   -   Я
действительно очень внимательно слушаю вас. И у меня есть на то причины: я
ознакомился с двумя вашими статьями, которые, не скрою, произвели на  меня
неоднозначное впечатление. Но, очевидно, это не телефонный разговор.
     -  Когда  и  где  мы  можем  встретиться?  -  оставляя  без  внимания
упоминание о ее статьях, осведомилась девушка.
     Олег еще не знал, как  завтра  распорядится  своим  временем,  многое
зависело  не  от  него.  Назвал  номер   своего   гостиничного   телефона,
договорились, что завтра Мирослава позвонит ему в конце  рабочего  дня,  и
они согласуют время и место встречи.
     Он еще разговаривал  с  Мирославой,  когда  в  комнату  вошел  Роман,
улыбаясь и потирая руки, очевидно, в предвкушении предстоящего ужина.
     В доме началась суматоха: Натали,  Диана,  Петя  принялись  накрывать
стол в гостиной, чем не преминул воспользоваться  хозяин  дома.  Он  повел
Олега в сад, где извлек из-под  куртки  бутылку  коньяка,  а  из  карманов
металлические стопки, одну из которых передал гостю.
     - В доме сухой закон, -  заговорщически  подмигивая  свояку  и  ловко
наполнив  стопки,  пояснил  Роман.  -  Но  на   эту   территорию   он   не
распространяется. Так что, со свиданьицем, Олег Николаевич!
     Они выпили, и Олег вопросительно посмотрел на свояка, ожидая, что тот
объяснит причину столь позднего возвращения с работы. Но Роман заговорил о
другом: стал изливать обиду на бывшего  начальника  областного  управления
внутренних дел Сероштана, с которым у него были неприязненные отношения, и
который,  едва  заняв   высокое   кресло,   уволил   из   подведомственных
подразделений  всех  неугодных  ему  сотрудников  и,  в  первую   очередь,
начальника городского уголовного розыска Корзуна.
     - Липовальщик, бездарь, взяточник, - цедил сквозь зубы Роман. - После
августовского путча переметнулся к демократам-горлохватам, стал  подвывать
им в унисон и добился вожделенного кресла.  Только  не  долго  царствовал:
даже горлохваты поняли, что это за дерьмо, и его на пенсию  отправили.  Но
на полную - генеральскую - успел, прохвост, лампасы получить! И  работенку
непыльную себе уже нашел  -  директор  динамовского  бассейна.  Спортсмен!
Брюхо до колен висит.
     Как бы к слову, Олег спросил о дочери Сероштана - Светлане и ее муже,
адвокате Кривошапко: не распался ли этот изначально непрочный брак?
     - Так ведь Пашка не на ней - на ее папочке женился, - хмыкнул  Роман.
- Ты что, Светку не помнишь? Она же страшней войны. Но приданое там было в
порядке. К тому же, папочка подкидывал зятьку  крутых  клиентов,  а  Пашка
отстегивал ему от своих гонораров.
     - Они и сейчас в таком тандеме работают?
     - Сейчас уже не то. Старика отпихнули от кормушки, и к тому же кто-то
дачу его спалил. А там не дача - дворец был.
     Роман хотел еще что-то сказать, но их позвали к столу.
     За ужином, к которому в порядке исключения  была  подана  самодельная
наливка, царило оживление - говорили все разом  и  каждый  в  отдельности.
Вспоминали детские, юношеские годы, молодость, забавные  истории,  близких
людей, общих знакомых, пили за здравие одних и за упокой  других.  Наливка
была слабенькой - сколько ни пей, не опьянеешь, но тем не менее Натали  то
и дело одергивала  мать  и  мужа,  конфузя  первую  и  вызывая  наигранные
протесты второго. Петя держал вилку в правой руке, нож в левой, брал  соль
пальцами, за что получал втыки от матери. Доставалось и прислуживающей  за
столом Диане, которая старалась всем угодить, то и дело бегала на кухню  и
лишь изредка присаживалась рядом с Олегом. К обеду она переоделась, сменив
мини-платье на эластичные брюки, что обрисовывали уже не только бедра. Это
обстоятельство, а также избранное девушкой  соседство  за  столом  вызвали
недовольство Натали, которое она не в самой деликатной  форме  высказывала
Диане.  Кончилось  тем,  что  глаза  девушки  наполнились  слезами,  Роман
громыхнул кулаком по столу, Натали притихла, но обиженно надула губы.
     Обстановку разрядили подарки, что Олег вручил Натали и Пете. Даже для
Дианы в его "кейсе" нашелся презент  -  флакончик  немецких  духов.  Утаил
только припасенную для Романа бутылку шотландского виски, из опасения, что
она будет тут же конфискована хозяйкой дома.



                                    14

     После ужина мужчины снова вышли в сад, где Олег передал свояку виски,
что привело того в восторг. Он потащил  Олега  в  беседку,  где  припрятал
початую  бутылку  коньяка,  металлические   стопки,   миску,   наполненную
малосольными огурчиками, помидорами, румяными ломтиками ветчины.
     - Вот сейчас отужинаем по-человечески,  -  вожделенно  потирая  руки,
стал излагать свою программу  Роман.  -  Продегустируем  заморское  зелье,
запьем его армянским коньяком, а  потом  на  полчасика  заскочим  к  милым
девочкам. Сделаем так: ты скажешься уставшим, я вроде  бы  отвезу  тебя  в
гостиницу, но по пути, уже без "вроде", заедем в очень уютную  сауну,  где
нас ждут две телочки. И все будет без затей - просто и доходчиво.  Что  ни
говори, надо периодически разряжаться. Иначе с этой  сволочной  работой  и
домашним бедламом в дурдом попадешь.
     Олег мысленно согласился с ним - разрядки порой необходимы,  особенно
ему - холостяку. А если принять во внимание, что тот же холостяк  вот  уже
второй месяц вынужден поститься, то предложением Романа, казалось  бы,  не
следовало пренебрегать. Но "разряжаться" наскоро, с кем попало, было не по
душе Олегу, да и не  до  девочек  сейчас  -  предстоял  серьезный  мужской
разговор.
     От коньяка не отказался, а затем полюбопытствовал, что  за  совещание
было в заводоуправлении. Роман отделался общими  фразами,  что  рассердило
Олега, и он спросил напрямик - вернулся ли Закалюк?
     Вопрос  был  проверочный,  поскольку   о   возвращении   генерального
директора ему уже было известно.
     - Вроде бы вернулся, - снова попытался уклониться от ответа Роман.
     - Из Тегерана? - иронически усмехнулся Олег.
     Роман нахмурился.
     - Иди к черту, дипломат великий! Сам знаешь, откуда  он  вернулся.  И
давай условимся на дальнейшее: мы - друзья,  но  сейчас  играем  в  разных
командах и не надо за бутылкой пинать друг друга ногами.
     По-своему Роман был прав, и Олег счел за лучшее  оставить  эту  тему,
спросил о другом, что волновало его не меньше, чем предстоящая  встреча  с
Закалюком - о статье "Беспредел". Несмотря на то,  что  обещал  Натали  не
затрагивать эту тему в разговоре с Романом,  он  не  мог  не  задать  этот
вопрос.
     - Сейчас принято мазать дерьмом чиновников, - скривил губы  Роман.  -
Говорят, даже правило такое установлено: чем  больше  чиновников  обкакает
репортер в газете или, допустим, на телевидении, тем выше его рейтинг...
     Ответ удивил Олега тем, что Роман не связывал порочащую его статью  с
личностью журналистки и даже как бы оправдывал ее. За этим что-то стояло -
особой деликатностью Роман никогда не отличался. Решил не  раздражать  его
наводящими вопросами, но от темы не отошел, а лишь сменил ее  направление,
в надежде, что, разговорившись,  свояк  так  или  иначе  объяснит  причину
своего снисхождения к М.Хвыле.
     -   На   генеральных   директоров   это    дерьмовое    правило    не
распространяется?
     - Смотря кто в генеральных ходит. Леонид в фаворе у новой власти, что
газетчики учитывают. Они только разглагольствуют о своей независимости, но
тут же оглядываются на тех, кто у руля стоит. А Леонид, имей  в  виду,  не
последнюю свою высоту взял - в парламент уже баллотируется. И он  пройдет,
помянешь мое слово.
     - Несмотря на свое обкомовское прошлое?
     - Сколько он в том обкоме  работал!  Пару  лет,  не  больше.  Главное
вовремя в объединение вернулся, одним из первых  из  партии  вышел,  новой
власти присягнул. Но без  шума-гама,  не  возводя  хулу  на  своих  бывших
покровителей. Он со всеми ладить умеет.
     - А ты стало быть не поладил?
     - Когда требуется козел отпущения, его находят.
     - Надо ли понимать, что Леонид подставил тебя?
     - Понимай как хочешь. Должность у меня нынче  такая,  вроде  мальчика
для битья.
     - Не нравится должность?
     - Должность - не девка, чтобы нравилась. Когда тебя  пинком  под  зад
выставляют из фирмы, где ты почти четверть века трубил на страх уголовному
миру, а кушать тебе по-прежнему хочется, соглашаешься  на  все...  Думаешь
просто за месяц уволить триста человек  -  ветеранов,  женщин,  у  которых
малые дети, а мужья свою зарплату только до ближайшей забегаловки доносят?
Думаешь легко смотреть этим людям в глаза?
     - Что за срочность была с увольнениями?
     -  Спроси  об  этом  Шестопала,  он  тогда  обязанности  генерального
исполнял.  А  Ленечка,  тем  временем,  в  круизе  на   Средиземном   море
прохлаждался и остался в стороне. И это надо уметь! - Роман  насупился,  а
затем проворчал сердито: - Ну все, хватит о делах! Давай-ка лучше за виски
примемся.
     И снова Олег  подумал,  что  по  какой-то  причине  Роман  уходит  от
характеристики  явно  не  симпатизирующей  ему  М.Хвыли,  хотя  достаточно
откровенно высказался по затронутой ею теме. Спросил напрямик:
     - Это правда, что Мирослава любовница Леонида?
     - Наташка насплетничала?! - неожиданно для Олега возмутился Роман.  -
Ох, уж мне эти бабы - кого не взлюбят, не успокоятся,  пока  со  света  не
сживут. Брехня!  Конечно,  Славка  -  девчонка  бесшабашная  и  сексом  не
пренебрегает. Есть у нее хахаль - журналист и, по имеющимся сведениям, она
им не ограничивается. Но не нам с тобой морализовать на этот счет.  Только
не с Леонидом она. При всех ее  выбрыках  такую  подлость  Полине  она  не
сделала бы. Полина  ей,  если  не  мать,  то  старшую  сестру  определенно
заменила. А Славка не из тех, кто добро забывает.
     - Постой, что-то не пойму тебя, - растерялся Олег.  -  Говоришь  так,
словно не в обиде на М.Хвылю?
     Роман ответил не сразу: снова наполнил стопку, выпил одним глотком  и
лишь затем буркнул, не глядя на Олега:
     - Нет у меня права обижаться на  дочь  капитана  Тысячного.  На  кого
угодно, только не на нее.
     Позже Олег не раз думал, почему так спокойно воспринял эту,  казалось
бы, ошеломляющую новость: не закричал, не побежал под душ, даже  не  очень
удивился,  должно  быть  подсознательно  был  готов  к  этому,  интуитивно
угадывал,  что  другого  объяснения  просто  не  может  быть.  Переспросил
машинально:
     - Мирослава - дочь Тысячного?
     - Ты не знал? - в свою очередь удивился Роман. - Хвыля - псевдоним, а
фамилия у нее отцовская - Тысячная.
     - Откуда мне было знать? Одиннадцать лет  не  живу  здесь.  Мне  и  в
голову не приходило...
     Сказал и тут же мысленно ругнул себя - голова-то как раз и подкачала:
достаточно было пораскинуть мозгами, чтобы догадаться. Ведь он  знал,  что
Леонид был приятелем Игоря Тысячного, а Мирослава - сирота, еще подростком
взятая Леонидом на  воспитание,  что  Хвыля  не  фамилия  -  журналистский
псевдоним и, что, наконец, не случайно Полина и Леонид все  эти  годы  при
встречах с ним ни разу не упоминали о своей воспитаннице, то ли  щадя  его
самолюбие, то ли остерегаясь возвращаться к истории, с  которой  и  у  них
были связаны не самые светлые воспоминания. Но он не подумал об  этом,  не
удосужился  сопоставить  факты  и  потому  возмутился,   прочитав   статью
"Беспредел", обвинив молодую журналистку - еще хорошо, что только мысленно
- едва ли не во всех смертных грехах. А согрешил сам уже тем, что дал волю
эмоциям, не сумев понять,  что  не  безответственность  и  жажда  сенсации
водила рукой Мирославы, но выстраданное право сказать хоть какую-то правду
о своем отце. Но знает ли она всю правду? Вот вопрос не безразличный и для
бывшего следователя Олега Савицкого. Роман знает больше, чем  говорит:  за
годы, минувшие с той памятной ночи, они неоднократно встречались в  Киеве,
Ялте, Москве, но всякий раз Роман уходил от разговора  о  той  истории,  о
судьбе жены и дочери капитана Тысячного, что не могло быть случайным...
     Последовав примеру  свояка,  Олег  наполнил  и  осушил  свою  стопку,
закурил сигарету, встал, отошел к опорному брусу  беседки,  прислонился  к
нему спиной.
     - Выкладывай, Рома, все. И не вздумай темнить. Стемнишь хоть на йоту,
конец дружбе. Мне надо знать все. И будет лучше, если это все я  узнаю  от
тебя.
     - Не собираюсь темнить, - не слишком уверенно сказал Роман. - Но знаю
не намного больше тебя. Игорь Тысячный и Леонид  были  земляками,  оба  из
Городка, учились в одной школе, сидели за одной партой,  приятельствовали,
а спустя много лет встретились на Сорок седьмом заводе, где Леонид к  тому
времени был уже начальником цеха, а Тысячного закрепили за этим  цехом  по
комитетской линии.
     - Стоп! Военный завод и КГБ. Не состыковывается. Военные секреты в те
годы охраняла военная контрразведка.
     - А людей просвечивать? На военных  заводах  работали,  да  и  сейчас
работают,  в  основном  гражданские,  среди  которых  немало  приезжих  из
сельской местности, где контрразведчиков и в помине нет. И  кому,  как  не
комитетчикам, просвечивать этих людей до селезенок, дознаваться  есть  ли,
допустим, у них родственники за ближайшим бугром, а если есть, то почему?
     - Ясно. Давай дальше.
     -  Нечего  особо  уже  давать.  Встретились  они  в  начале  того  же
восемьдесят первого, снова приятельствовать стали, вплоть до  семнадцатого
сентября. А что сталось семнадцатого ты не хуже меня знаешь. Мирослава еще
девчонкой была. Ее мать - Тамара - не долго горевала: года не прошло,  как
снова вышла замуж, да неудачно - муж алкашом оказался. И ее споил.  Леонид
опекал Славу, а как только женился,  взял  ее  в  свой  дом.  Полина  тоже
привязалась к ней. Одно время они ее с собой повсюду  таскали.  Когда  был
жив Петр Егорович, бывали с ней и у  нас.  Петр  Егорович  жалел,  баловал
девчонку. А вот Наташка сразу невзлюбила ее.
     - Почему?
     - Об этом ее спроси. Видно опасалась,  что  рано  или  поздно  Славка
узнает правду и в отместку за отца нам какую-нибудь пакость сделает. Она и
сейчас бесшабашная, а девчонкой  была  -  оторви,  да  брось.  Петька  еще
мальцом был, но она заводила его до упора - дом вверх дном переворачивали.
Наташку это нервировало. Да и мне, откровенно говоря,  не  по  себе  в  ее
присутствии становилось. Но по другой причине. Это ведь как живой  укор  -
девочка-сирота. И сирота по моей вине.
     - Считалась, что в Тысячного стрелял я.
     - Но я-то знал, что это не так.
     - И Леонид об этом знал?
     - Возможно. Только на эту тему со мной он никогда не говорил.
     В это трудно было поверить. О том, что начальнику третьего цеха Сорок
седьмого завода Закалюку обстоятельства  гибели  капитана  Тысячного  были
доподлинно известны, Олег никогда  не  сомневался.  Можно  допустить,  что
Леонид не любил вспоминать об этом, поскольку сам причастен к  той  давней
трагедии. Однако, после появления статьи "Беспредел" генеральный  директор
объединения должен был так или иначе объясниться со своим кадровиком.
     - А вообще когда-либо вы вспоминали ту историю? - не отступал Олег. -
Помнишь, я как-то просил выяснить, что известно о водителе фургона? Не  из
заводских ли он?
     - Не из заводских - комитетчик, - быстрее, чем  можно  было  ожидать,
ответил Роман. - Но не местный: то ли из Киева, то ли из Москвы. Только об
этом я не от Леонида узнал.
     - От кого?
     - Уже не помню.
     - Но хорошо помнишь, что то ли из Киева, то ли из Москвы.
     - Олег, мне нравится твой тон! - нахмурился Роман.
     - А мне не нравится, когда меня за дурака принимают! - завелся Олег.
     - Я действительно запамятовал, - начал сдавать Роман. - Это важно для
тебя?
     - Для меня важно все, что касается той истории.
     - Погоди, сейчас вспомню... Да, вот - просветлело. Года  два  спустя,
была у нас с комитетчиками совместная операция, в которой участвовал  один
хлопец, из тех, кто сопровождал тогда спецтранспорт  и  проморгал  его  на
переезде. Признал он меня,  разговорились,  вспомнили  тот  случай,  и  он
проболтался.
     -  А  того  полковника,  который  вместе  с  ним   проморгал   объект
сопровождения, не вспоминали?
     - При чем тот полковник? - встрепенулся Роман.
     - Если мне не изменяет память, он сильно обидел тебя тогда.
     - Кто на начальство обижается, жизнь себе укорачивает.
     - Это не ответ.
     - Не вспоминали, - отвел глаза Роман.
     - И впоследствии ты не встречал этого полковника?
     - Не встречал.
     - Хорошо. Оставим это, - не стал упорствовать Олег. - А как  думаешь,
от кого Мирослава узнала о действительных обстоятельствах гибели отца?
     - Очевидно от тех  же  комитетчиков.  Что  не  знаешь  этих  железных
хранителей государственных тайн? Пока им  платили  большие  зарплаты,  они
молчали, но как только их уровняли с простыми смертными,  стали  трепаться
на всех перекрестках о том, что было и чего не было.
     - После опубликования статьи  "Беспредел"  эти  трепачи  не  вызывали
тебя?
     - Эти уже не у дел. Другие вызывали.  Извинились  за  беспокойство  и
объясненьице  попросили  написать.   Очень   вежливо   попросили,   такими
деликатными стали, хоть куда.
     - Показывали старое следственное дело?
     - Кому охота в архивах копаться, пыль глотать? Им, абы отписаться.  А
я не забыл какие показания давал следователю: они стреляли, мы ответили, а
кто в кого попал - то уже дело десятое. На войне, как на войне!
     - Эсбистов устроило такое объяснение?
     - Их-то устроило. Только теперь каждый шмок в объединении мне в морду
эту статейку тычет. А перед каждым не оправдаешься. Вот и получается,  что
ты снова в герои вышел, а я подонком оказался.
     - Не перекручивай, Рома! Ты прекрасно знаешь, что  если  бы  не  твой
выстрел, меня, скорее всего, не было бы  в  живых.  Как  не  было  там  ни
героев, ни подонков - нас всех тогда подставили: Тысячного, тебя, меня.
     - Подставили? - снова встрепенулся Роман, - не выдумывай.  Никто  нас
специально не подставлял. Все было проще и глупее, чем сейчас это кажется.
С одним только могу  согласиться  -  виноваты  были  все:  комитетчики  не
предупредили автоинспекцию о пути  следования  спецтранспорта,  "Волга"  с
охраной отстала на железнодорожном переезде, Тысячный этого не  заметил  и
не придержал водителя, на  фургоне  не  было  специальных  опознавательных
знаков. Да  и  мы,  надо  признать,  дали  маху:  не  пытались  установить
словесный контакт с экипажем фургона, обозлились на водителя, что он  едва
не задавил гаишника, сразу пошли в атаку. Мы  ведь  считали,  что  это  те
самые злодеи, которых ждем, за которыми гонялись уже вторую  неделю  и  за
кого начальство ежедневно  давало  нам  накачку.  Ко  всему  тому,  экипаж
фургона первым открыл огонь.
     - На поражение стрелял только Тысячный.
     - Я и говорю: накладка за накладкой произошли. И у них, и у нас.  Вот
и сорвался парень. По некоторым сведениям, он перед поездкой основательный
втык от своего начальства получил. А нервы-то у человека одни.
     - За что Тысячный получил втык?
     - Не знаю. Но как догадываюсь, кто-то из его шефов перегнул  палку  -
любителей распекать зазря у нас  всегда  хватало.  А  результат  известен.
Местное кагебистское начальство тогда здорово  трухнуло.  Ты  в  госпитале
лежал, когда из Киева,  Москвы  их  генералы  скопом  нагрянули.  Большого
шороху наделали! Только в их облуправлении одного зама и  двух  начотделов
досрочно на пенсию отправили. Так что не на тебе одном тогда отыгрались...
     В том, что говорил Роман, была своя  логика,  своя  правда.  Но  Олег
чувствовал - это не вся правда, о чем-то Роман умалчивает...



                                    15

     В гостиницу Олега отвез Петя. О том, чтобы  за  баранку  канареечного
"москвича" сел Роман, не могло быть и  речи  -  в  накале  нелицеприятного
разговора свояки осушили обе бутылки,  и  если  Олег  не  чувствовал  себя
пьяным - так, немного выпившим, то Романа пришлось уложить в  кровать,  до
которой он не смог добраться самостоятельно. Натали готова была  убить  их
обоих, и Олег поспешил откланяться. По дороге Петя поинтересовался,  какое
впечатление  на  дядю  произвела  Диана  и,  польщенный   благожелательным
отзывом, признался, что решил жениться на  ней  через  два  месяца,  когда
Диане исполнится семнадцать. Но тут же спросил совета.
     - Зачем тебе совет, если уже решил? - усмехнулся  Олег.  -  И  потом,
старый холостяк - не советчик в таких делах.
     - А чего вы не женитесь?
     - Не встретил еще ту, которая  мне  предназначена,  -  вспомнил  Олег
пророчество маленькой кудесницы.
     - Но как узнать, какая предназначена тебе? - не унимался Петя.
     - А это, Петюня, познается методом проб и  ошибок.  Другого  пока  не
придумали.
     Олег попытался улыбнуться, но улыбки не получилось.


     В холле  четвертого  этажа  дежурная,  вместе  с  ключом  от  номера,
передала ему записку Елены Аполлинарьевны. Юрисконсульт  компании  просила
вице-президента связаться с ней  по  важному  вопросу,  когда  бы  тот  не
вернулся. Олег недовольно поморщился - вопросов ему хватало  и  без  Елены
Аполлинарьевны. Сунув записку в карман,  он  уже  направился  к  себе,  но
затем, по какому-то наитию, изменил направление, поднялся на  пятый  этаж,
отыскал номер, который занимала юрисконсульт,  негромко  постучал.  Решил,
что если Елена Аполлинарьевна спит, то его стук не разбудит ее, а  сильнее
стучать он не станет. Но она услышала.
     Несмотря на поздний час, Елена Аполлинарьевна была при полном параде:
причесанная, напомаженная, в нарядном халате с поясом,  завязанным  пышным
бантом, и  непослушной  полой,  которую  она  придерживала  рукой.  Однако
выражение ее  лица  и  тон  были  деловыми,  а  ее  сообщение  заслуживало
внимания.
     Около  девяти  вечера  приходил  Шестопал,  объяснил,  что   не   мог
дозвониться  вице-президенту  компании,  а  с  Винницким  он  конфликтует,
поэтому обратился к юрисконсульту с просьбой - передать Олегу Николаевичу,
что вернулся генеральный директор объединения Леонид  Максимович  Закалюк,
который назначает вице-президенту встречу завтра в девять утра, а к восьми
тридцати пришлет за  ним  машину.  Елену  Аполлинарьевну  Шестопал  просил
связаться с юристами объединения и уточнить взаимные претензии.  При  этом
намекнул, что ежели она найдет общий язык с объединенческими коллегами, то
окажут ей содействие в приобретении за весьма умеренную  цену  итальянских
сапожек из товаров, полученных объединением по бартеру.
     - Я  беседовала  с  ним  в  холле,  -  не  преминула  отметить  Елена
Аполлинарьевна. - Он  порывался  зайти  ко  мне  в  номер,  недвусмысленно
позвякивая бутылками в портфеле. Но я не потакала его намерениям.  В  этой
части  у  меня  мужской  характер:  не  люблю,  когда  мне   навязываются,
предпочитаю выбирать сама.
     Она выжидательно посмотрела на Олега. Взгляд был так же недвусмыслен,
как и сопровождающий его намек, но Олег сделал вид, что не понял ни  того,
ни другого. Только сейчас он сообразил, что Елена Аполлинарьевна  занимает
двухкомнатный номер, а в ее голосе пробиваются узнаваемые  игривые  нотки,
что не столько смутили, сколько насторожили его еще днем  в  разговоре  по
телефону с "молодой интересной особой". Мысль  о  своей  сверхбдительности
позабавила его. Но тут же подумал и о том, что если бы не ее  записка,  он
не рискнул бы прийти сюда, и что это не его - ее решение.
     Елена  Аполлинарьевна  взяла  испещренный  цифрами  лист  и,  называя
исчисленные ею суммы санкций, повернулась к вице-президенту в фас, как  бы
позабыв  о  непослушных  полах  халата.  Оставшись  без   присмотра,   они
одновременно разметались в стороны, оголив соблазнительные бедра. Это  был
неприкрытый, в буквальном смысле вызов, и Олег уже не мог не принять  его.
Подошел, дернул  бант,  распахнул  остальную  часть  халата,  под  которой
оказались весьма условные покровы. Елена Аполлинарьевна, казалось  бы,  не
заметила этого, продолжала  говорить  о  санкциях,  но  как  бы  ненароком
попятилась в  спальню.  И  только,  когда  он  опрокинул  ее,  воскликнула
нарочито возмущенно, хотя не очень громко: "Олег Николаевич, что  вы  себе
позволяете? Прерываете даму на полуслове. - Но тут же  хохотнула,  перешла
на игривый полушепот. - Сумасшедший, трусики порвете! Я за  них  пятьдесят
зеленых уплатила..."
     Разрядка была бурной, но не продолжительной. Не иначе, как  сам  черт
дернул Елену Аполлинарьевну за язык - когда в  спальню  донесся  полночный
перезвон городских курантов, она не нашла другой темы,  как  заговорить  о
своей "горящей" путевке.
     - Вот уже и семнадцатое! У меня  путевка  в  Ливадию  с  сегодняшнего
числа...
     Она говорила еще о чем-то, но Олег не слушал ее.
     Семнадцатое сентября! Годовщина трагедии  на  Городокском  шоссе.  До
того, как Елена Аполлинарьевна назвала эту дату, Олег не то, чтобы потерял
счет дням, но не сопоставлял  время  своего  приезда  в  Сосновск  с  этой
злополучной датой. Видимо потому, что с этого дня лишь начался отсчет  его
бедам, растянувшимся во времени  не  на  один  год.  А  вот  для  капитана
Тысячного эта дата была последней. Как  же  он  не  подумал  об  этом,  не
сопоставил даты? И что это - случайное совпадение или воля судьбы?  Он  не
мистик, но надо признать, что накануне  этой  печальной  годовщины  бывший
следователь Савицкий оказался вовлеченным в события, которые вряд ли можно
назвать случайными.
     Безотлагательная   командировка...   Поручение   Василя   Брыкайло...
Закулисные  маневры  Леонида  Закалюка...  Статья  в   газете...   Загадка
блекло-серого металла... Фраза Винницкого о  чекистских  тайнах,  обмолвка
Романа о водителе из Центра...
     А не притягивает ли он, что называется, за уши разные вещи, ничем  не
связанные  между  собой  события,  только  потому,  что  они  одновременно
завладели его вниманием, взволновали его воображение? Нет, не притягивает.
Он интуитивно угадывает какую-то связь между всем этим. И должен, коль так
уж складывается, проявить эту связь...
     - О чем задумались, Олег Николаевич? - стала снова ластиться  к  нему
Елена Аполлинарьевна.
     - Что так официально, Леночка? - оторвался от своих мыслей Олег.
     - Чтобы не забывать потом, в другой обстановке, - рассмеялась она.  -
Вы, небось, думаете  о  последствиях  своего  порыва.  Не  переживайте:  я
женщина ненавязчивая и, представьте себе, порядочная. Вот только  пошалить
иногда люблю. Но, если уж шалить, так шалить!
     И дебелое, колыщущееся, как желе, тело с неожиданной  прытью  покрыло
собой Олега...
     Утром он чувствовал  себя  прескверно.  Не  помогли  ни  зарядка,  ни
холодный до дрожи в спине душ  -  голова  трещала,  как  хорошо  вызревший
арбуз, ломило поясницу, ныло раненое плечо, а на сердце было муторно. Олег
уже жалел, что поддался соблазнам дебелой Леночки, пошел у нее на  поводу:
служебный роман - не лучший из романов.
     В семь тридцать к нему зашел  Винницкий,  предложил  бутылку  кислого
молока, что купил в гостиничном буфете.  Кислое  молоко  было  как  нельзя
кстати, Олег предложил стакан и Винницкому.
     - Пейте все, - отодвинул стакан тот, сейчас вам это, как понимаю,  не
лишнее. А я уже позавтракал.
     Олег воспользовался  угощением,  и  треск  в  голове  стал  понемногу
стихать.
     Винницкий рассказал, что минувшим вечером напросился в гости к старым
знакомым, у которых старается бывать пореже из-за  традиционных  для  этой
семьи  застолий,  сопровождающихся   обильными   возлияниями.   Но   вчера
пожертвовал здоровьем, чтобы по просьбе  Олега  разузнать  о  деятельности
совместного украинско-австрийского предприятия "Атлант". Дело в  том,  что
директор "Атланта" Матвеев - сосед этой семьи и  закадычный  друг  хозяина
дома, ни одно застолье без него  не  обходится.  Вчерашний  вечер  не  был
исключением. Подвыпив,  Матвеев  похвастал,  что  совершил  недавно  очень
выгодную  сделку  с  одной  африканской  фирмой   и   сейчас   располагает
достаточными   средствами,   чтобы   купить   одно   из    приватизируемых
государственных предприятий.
     Олег  насторожился:  адвокат  Кривошапко  соблазнял  его  взяткой  за
содействие в приватизации какого-то предприятия.
     - Что за предприятие?
     - Матвеев не уточнил, но, думаю, имеется в виду Дулибский филиал. Это
его  детище:  еще  работая  генеральным  директором  объединения,  Матвеев
подгонял филиал под свои планы.
     - Не с этим ли связаны маневры, что и поныне ведутся вокруг филиала?
     - Маневрами там занимаются все, кому не лень, начиная от  "оборонцев"
и кончая чиновниками областной администрации.
     - Закалюк в команде чиновников?
     - Он лавирует. И в то же время подыгрывает Матвееву: они уже накрепко
связаны. Взять хотя бы африканскую сделку. Как догадываюсь,  в  ее  основе
лежала поставка аппаратуры, изготовленной  Головным  предприятием.  Значит
без Закалюка не обошлось.
     - Хорошее умозаключение. Что ж, спасибо за помощь, Марк Абрамович.
     - Если воспользуетесь моей помощью, прошу не ссылаться  на  Матвеева.
Вчера он выпил больше, чем следовало и говорил лишнее. А он,  в  сущности,
не плохой человек.
     - Считайте, что вы не называли его.
     - Тогда, надеюсь, договоримся и о  другом,  -  Винницкий  испытывающе
посмотрел на Олега. - Следующую информацию вы примете к сведению и на этом
успокоитесь.
     - Вы о чем?
     - О нашем вчерашнем неслужебном разговоре.
     - Блекло-серый металл? - Олег даже привстал  от  волнения.  -  Что-то
узнали?
     - Кое-что узнал, но в основном сообразил. В  числе  других  приборов,
что изготовлял третий цех, были приборы для измерения высоких промышленных
температур.  До  начала  интересующего  вас  периода  -  второй   половины
восемьдесят первого года - объем выпуска этих приборов  был  невелик,  что
соответствовало потребностям заказчика. Но где-то  в  середине  года  план
выпуска термоизмерителей резко увеличили. Вам это о чем-то говорит?
     - Абсолютно ни о чем.
     - Конечно, у вас гуманитарное образование, и вы не обязаны знать, что
основная деталь такого прибора изготавливается из платины.
     - Не понял?
     - Тяжелый металл блекло-серого цвета с тусклым отблеском,  отлитый  в
тридцатикилограммовые  бруски.   Металл,   который   не   был   указан   в
сопроводительных  документах,  но  который  экскортировали   товарищи   из
Госстраха.
     - Из Госстраха? - не сразу  сообразил  Олег,  но  затем  нерешительно
улыбнулся. - Да страху эти товарищи нагнали тогда  предостаточно.  И  сами
были напуганы не меньше. Ведь  платина,  если  не  ошибаюсь,  относится  к
категории стратегических материалов.
     - Вывод непростительный даже для гуманитария, -  укоризненно  покачал
головой Винницкий. - С учетом всех обстоятельств, та платина  должна  была
рассматриваться в другом своем качестве - как валюта, что на мировом рынке
всегда ценилась выше золота. Но дальнейшие выводы, пожалуйста, делайте без
меня.
     Олег был взволнован тем, что услышал. И хотя предположение Винницкого
нуждалось в тщательном осмыслении, уже при первом наложении его на события
одиннадцатилетней давности,  позволяло  увидеть  многие  обстоятельства  в
другом свете. Однако торопиться с выводами не следовало. Это было  слишком
серьезно. К тому же, Олега сейчас одолевали не менее беспокойные  и  более
насущные мысли, заботы. Информация о тандеме Закалюк-Матвеев,  африканской
сделке,  закулисных  маневрах   вокруг   Дулибского   филиала   безусловно
заинтересует Василя Брыкайло, да и руководству компании не мешает об  этом
знать.
     Олег  спустился  в  гостиничный  вестибюль,  по  таксофону   позвонил
Брыкайло домой.
     - Наш контрагент, говоришь, в одной упряжке с греком?  -  переспросил
Брыкайло, имея в виду Закалюка и Матвеева. - По идее так и должно быть. Но
в лидерстве контрагента сомневаюсь. По  моим  прикидкам  не  тянет  он  на
коренника - слишком осторожен. А старший грек  вообще  чисто  декоративная
фигура. Но кормушка под его крышей и фураж в нее поступает  не  только  от
посреднических сделок, имеются  и  другие  источники.  "Какие?"  -  первый
вопрос.  Второй,  не  менее  важный:  "Кто  правит  этой  упряжкой?".   На
официальные должности не ориентируйся, у них свой табель о рангах.  А  вот
какой, очень  хотелось  бы  знать.  Но  любопытствуй  аккуратненько  и  из
гостиничного вестибюля мне больше не звони.



                                    16

     Было  начало  девятого.  Поднявшись  в  свой  номер,  Олег   позвонил
Винницкому и Елене Аполлинарьевне, велел, чтобы они спускались  вниз  -  в
половине девятого придет машина,  на  которой  они  поедут  на  встречу  с
Закалюком.
     Винницкий сказал, что уже выходит, а Елена Аполлинарьевна фыркнула:
     - Меня не приглашали к Закалюку!
     - Я вас приглашаю! - вспылил Олег и тут же счел нужным смягчиться.  -
Мне понадобятся ваши консультации, Елена Аполлинарьевна.
     Трубку на аппарат не положил - бросил. Начались капризы!  Раньше  она
не позволяла себе фыркать в разговоре с вице-президентом. Он уже укладывал
в "кейс" необходимые документы и  прихваченную  из  Киева  видеокассету  с
фильмом, рекламирующим работы  по  перепрофилированию  военных  заводов  в
Польше, Чехословакии, когда с переговорного пункта позвонила  телефонистка
и сказала, что соединяет его с Цюрихом.
     Несмотря на ранний час - в  Цюрихе  было  только  начало  седьмого  -
Даниель дома не оказалось.  Трубку  подняла  ее  домоуправительница  мадам
Пенсон - говорливая толстуха, которая  была  в  курсе  амурных  дел  своей
хозяйки.
     Узнав Олега, мадам Пенсон заохала,  заахала:  "Ох,  месье  Олег!  Ах,
месье Олег! Наконец-то позвонили... Как приятно... Вы совсем забыли нас...
Мадам Даниель уже беспокоится - не приключилась ли с вами, упаси  господи,
какая беда... К сожалению, ее нет дома - вчера поехала в Берн  на  концерт
молодого, но уже популярного шансонье Огюста Дюбьева и еще  не  вернулась.
Огюст - милый мальчик, он многим обязан  мадам,  она  его  спонсор,  и  он
всегда старается уделить ей максимум внимания... О да,  конечно,  я  скажу
мадам об этом банковском платеже. Но будет  лучше,  если  месье  Олег  сам
сообщит ей об этом... Во второй половине дня мадам вернется..."
     На этот раз Олег не бросил трубку, а осторожно,  словно  та  была  из
стекла, положил на аппарат. Невесело усмехнулся. Поделом ему - уже  больше
месяца он не виделся с Даниель, не звонил ей - не лежала душа,  в  который
раз, извиняться за неаккуратность в расчетах с ее банком. И то, что старая
язва Пенсон уколола его мальчишкой-шансонье, было неслучайным, Даниель  не
прощает невнимания к своей особе. Но тут же подумал о том, что  президента
и  совладелицу  банка  "Бегон",  видимо,   не   очень   беспокоит   угроза
банкротства,  коль  скоро  она  позволяет  себе  тратиться  на   какого-то
шалопая...


     Когда-то  хорошая   пловчиха   и   проницательный   человек   Зульфия
Шарафиддинова весьма точно охарактеризовала Леонида Закалюка:
     - Он - идолопоклонник, из тех, кто  творит  кумира  из  самого  себя.
Обрати внимание, он бывает доволен только своим костюмом,  своим  выбором,
своим результатом. Это не бросается в глаза, он достаточно умен, чтобы  не
подчеркивать  самопоклонения.  Но  если  когда-нибудь  он  будет  вынужден
похвалить тебя, или - упаси Аллах! - признать твое превосходство в чем  бы
то ни было, этого он тебе никогда не простит...
     Олег не раз убеждался в справедливости этой характеристики и, входя в
помпезный, похожий на зал для торжественных приемов  кабинет  генерального
директора объединения "Транзистр", настроился соответственно.
     Леонид почти не изменился со времени их последней встречи  -  полтора
года назад они виделись на конгрессе промышленников  в  Днепропетровске  -
разве  что  седина  на  висках   появилась,   но   по-прежнему   подтянут,
безукоризненно  одет,  выбрит,  причесан.  Закалюк  легко  поднялся  из-за
массивного, красного дерева, стола, пружинистой походкой  пошел  навстречу
Олегу, полуобнял его. При этом слегка пожал  его  правое  плечо  и  локоть
левой руки, тем самым давая понять, что помнит о его ранении.
     Олег поздравил его с прошедшим днем рождения, сказал, что  хотел  это
сделать своевременно и вчера звонил ему на квартиру, но, к  сожалению,  не
застал,  передал  свои  пожелания  через  Полину.  За  столь   пространным
объяснением крылась попытка оправдать  вчерашний  разговор  с  Полиной,  о
содержании которого Леонид был вправе думать что угодно.  Поймав  себя  на
этой мысли, Олег рассердился: "Какого черта он должен оправдываться!  Если
сверять взаимные претензии, то еще неизвестно, кто кому остался должен".
     - Полина передала твои поздравления, - словно угадав  его  мысли,  но
без какого-либо подтекста, с подкупающей улыбкой,  сказал  Леонид.  -  Мне
приятно, что ты помнишь. В субботу будем рады видеть тебя у нас.  Сорок  -
не юбилей, но отметим эту дату как положено у православных.
     Олег вручил ему авторучку в подарочном футляре.
     - А это напрасно! - Закалюк сделал  вид,  что  смущен,  но  авторучку
взял, открыл футляр. - Никак Паркер! Такие подарки даже боязно  принимать.
Как бы не обвинили потом во взяточничестве.
     Это могло быть сказано без  всякой  задней  мысли,  но  Олег  слишком
хорошо знал Леонида, чтобы не уловить намека. Очевидно,  он  был  в  курсе
неудачного визита адвоката Кривошапко к вице-президенту компании и  сейчас
пытался выяснить не связывает ли Олег этот визит  с  ним  -  Леонидом?  Он
ничем не рисковал - у Олега не было оснований бросить ему такое обвинение,
а значит вице-президенту не оставалось ничего другого,  как  сделать  вид,
что он не понял намека и тем самым подчеркнуть, что все  прекрасно  понял,
но вынужден молчать. Однако такая позиция не устраивала Олега.
     Подхватив тон и улыбку хозяина кабинета, Олег заверил его, что  ежели
Леониду Максимовичу Закалюку будет предъявлено такое  обвинение,  то  Олег
Николаевич Савицкий, по своему обыкновению, даст такие показания,  которые
устроят и обвиняемого, и следователя. Контрнамек был не  из  корректных  -
Олег недвусмысленно напомнил Леониду их беседу одиннадцатилетней  давности
в арестантской палате госпиталя и те последствия, что имел этот разговор.
     Закалюк помрачнел,  бросил  на  него  сердитый  взгляд,  вернулся  за
массивный письменный стол, жестом указал  Олегу  на  стул  в  почтительном
отдалении от себя, предупредил, что в кабинете не курят.
     Важных посетителей об этом не предупреждают  и  не  беседуют  с  ними
из-за баррикады из красного дерева -  Олегу  давали  понять,  что  его  не
считают важной персоной.
     Леонид, несомненно, подготовился к их встрече и припас  нечто  такое,
что должно было, если не  сразить,  то  по  меньшей  мере  сбить  спесь  с
новоиспеченного вице-президента. И Олег не ошибся.
     Придвинув к себе добротную папку из тисненой кожи, Закалюк извлек  из
нее платежное поручение:
     -  Мы  не  забываем  о  своих  долгах  и  возвращаем  их  при  первой
возможности.
     В поручении стоял штамп банка, подтверждающий  перечисление  на  счет
компании "Скиф-Холдинг" тридцати миллионов долларов  США  за  поставленное
Дулибскому филиалу импортное оборудование. Если бы не разговор с Винницким
и Брыкайло, Олег был бы приятно удивлен такой неожиданностью.  Впрочем,  и
без этих разговоров, он, верно, задумался бы, чем  вызвано  такое  решение
генерального директора не  очень  благополучного  в  финансовом  отношении
объединения, которому есть куда в  первую  очередь  расходовать  не  часто
получаемую валюту. Уже возвращая  документ,  Олег  обратил  внимание,  что
плательщиком значится тот же Дулибский филиал, который почти год находится
в стадии реконструкции, а стало быть не имеет никаких доходов.  Объяснение
могло быть только одно: деньги пропущены  через  банковский  счет  филиала
транзитом, с тем, чтобы скрыть истинного плательщика.
     - Что тебя смущает? - испытывающе посмотрел на него Леонид.
     - Два обстоятельства. За несвоевременную оплату  вы  должны  нам  еще
штраф в сумме до двадцати миллионов, абсолютную цифру я уточню.
     - Скажи спасибо, что заплатили это. Второе обстоятельство?
     - Платеж со счета неработающего филиала.
     - А это уж позволь нам решать, с  какого  счета  и  кому  платить,  -
насупился Закалюк. Однако тут же спохватился, изменил тон, добавил, как бы
оправдываясь.  -  Нормальные  расчеты  ведутся  при  нормальном  состоянии
экономики. Но когда тебе перекрывают кислород то здесь, то  там,  поневоле
станешь нарушать любые правила. Экономика слишком  серьезная  вещь,  чтобы
допускать к ней политиков. А сейчас политики  только  этим  и  занимаются,
курам на смех, производственникам на беду. Какие еще вопросы?
     -  Первостепенный  вопрос  один  -  перепрофилирование   Октябрьского
комплекса.
     - На сегодняшний день это нереально.
     - Но реальны санкции, что мы  предъявим  за  нарушение  вами  условий
генерального контракта. По самым скромным  подсчетам  они  втрое  превысят
сумму, перечисленную за оборудование.
     - Вопрос о санкциях я урегулирую с Шумским.
     Это было сказано таким небрежным тоном, что Олег едва сдержался.
     - Не урегулируешь, Леонид Максимович! За ваши  художества  только  по
Октябрьскому комплексу мы уплатили иностранным фирмам огромные неустойки и
списывать их на вашу бедность не намерены. Это одно. Теперь  другое.  Если
вопрос о перепрофилировании комплекса не будет решен, компания  расторгнет
договор о поставках комплектующих изделий Головному предприятию.
     - Не много ли на себя берешь? - впервые за  все  годы  их  знакомства
вспылил Леонид.
     - В пределах предоставленных мне полномочий.
     Олег  передал  Закалюку  целевую  доверенность,  выданную  Правлением
компании  вице-президенту,  что  предоставляла  ему  полномочия,   Шумский
предусмотрел и это. Леонид ознакомился с доверенностью, но не  вернул  ее,
положил перед собой.
     - Высоко взлетел! - сердито буркнул он.
     - Было с кого пример брать, - парировал Олег.
     - Сравнил! Двадцать лет я вкалывал, как каторжный,  прежде  чем  стал
генеральным.
     -  А  я   тем   временем   прохлаждался   в   милиции,   Афганистане,
реанимационных отделениях госпиталей. Это хочешь сказать?
     - Я не заставлял тебя ехать в Афганистан.
     - Меня никто не заставлял. Но ты знаешь, как и почему я там оказался.
     Поймал себя на том, что позволил Леониду взвинтить себя,  отвлечь  от
главного разговора, и сбавил тон.
     - Однако полагаю, что сейчас не время перелопачивать прошлое, сводить
старые счеты, даже если таковые остались.
     Леонид удивленно, словно впервые увидел его, посмотрел  на  Олега,  а
затем усмехнулся.
     - Какие там счеты! Это же надо: завелись, как мальчишки  по  схеме  -
сам дурак. Нашли что вспоминать. Чепуха все это!
     Олег был ошеломлен. Неужто Леонид  в  самом  деле  считает  их  былые
отношения нормальными, а те, мягко говоря,  недоразумения,  что  возникали
между ними не раз, не заслуживающими памяти? Впрочем,  не  исключено,  что
это своеобразный маневр, начатый с искусно разыгранной несдержанности, что
должна была вызвать у  собеседника  ответную  реакцию,  изменить  ход  его
мыслей, отвлечь от мелькнувших догадок; а завершился  маневр  после  того,
как цель была достигнута, таким вот сглаживающим острые углы  финтом.  Это
похоже на Леонида, он великолепный тактик и психолог неплохой.  Но  и  он,
Олег, тоже не лыком шит, и мысли, связанные с  транзитным  платежом  через
банковский счет филиала, не будут им забыты.
     Закалюк  подошел  к  Олегу,  положил  руку  на  его   плечо,   сказал
полуизвиняющимся тоном:
     - Хорошо, будь по-твоему. Сейчас приглашу причастных руководителей  и
коллегиально обсудим все вопросы.
     Олег настоял на участии в обсуждении своих помощников.
     Перед тем, как собрались приглашенные, Леонид посетовал на то, что  в
вопросе конверсии Октябрьского комплекса он находится как бы между молотом
и наковальней: "Оборонцы" имеются не только  в  объединении,  но  и  среди
руководителей   областной   администрации,   членов   парламента,   высших
правительственных чиновников, которые во всеуслышание говорят  одно,  а  в
доверительных  беседах  с  ним  -  генеральным  директором  -  рекомендуют
диаметрально противоположное.
     И хотя это было  еще  не  отступление,  но  вице-президенту  давалось
понять,  что  позиция  генерального  директора   не   однозначна   и   при
определенных условиях может быть изменена. Оставалось только выяснить, что
это за условия и от кого зависит их наступление.  Но  Закалюк  не  был  бы
Закалюком, если бы прямо ответил на эти вопросы.  И  Олегу  не  оставалось
ничего другого, как запастись терпением.
     Помимо Олега и Леонида, в переговорах участвовали  Шестопал,  главный
инженер Хома, руководитель  Октябрьского  комплекса  Барсук,  председатель
объединенного профкома Сулима, а также Винницкий и  Елена  Аполлинарьевна.
Как  и  следовало  ожидать,  переговоры  начались  с   взаимных   упреков,
обвинений, каждый был уверен в своей правоте и не принимал доводы другого.
     Олег счел за лучшее до времени  помалкивать.  Шестопал  и  Хома  были
ярыми "оборонцами" и не соглашались ни на какие уступки. Барсук  склонялся
к  компромиссу,  но  поглядывал  на  Закалюка,  который,  подобно   Олегу,
предпочитал  не  вмешиваться  в  словесную  перепалку.  И  только   Сулима
прислушивался к тому, что говорили  Винницкий  и  Елена  Аполлинарьевна  и
делал какие-то пометки в  своем  блокноте.  Как  догадался  Олег,  условия
контракта  в  части  предусматривающей  социальные   гарантии   коллективу
объединения, были известны председателю профкома не в полном  объеме,  что
надо было иметь в виду.
     Как только речь зашла об этих гарантиях, Шестопал попытался перевести
разговор в другое русло. Хома поддержал его, заявив, что это не более, как
дымовая завеса, пущенная компанией  для  обмана  доверчивых  людей.  Елена
Аполлинарьевна, вспыхнув, назвала Хому демагогом, а Хома ее ни  в  чем  не
разбирающейся болтуньей. Закалюк  прекратил  перепалку  ударом  кулака  по
столу и двумя брошенными взглядами - на Хому строго осаживающим, на  Елену
Аполлинарьевну -  укоризненным  с  оттенком  симпатии.  Олег  счел  момент
подходящим  и,  не  вступая  в  спор,  предложил  посмотреть   видеофильм,
запечатлевший процесс и конечный результат перепрофилирования  аналогичных
предприятий в Польше, Чехословакии.
     - Это  рекламный  фильм,  сделанный  по  заказу  фирмы-подрядчика,  с
которой  компания  заключила  договор  о  перепрофилировании  Октябрьского
комплекса, включая строительство объектов соцбыта.
     Он умышленно назвал фильм рекламным,  что  вызвало  пренебрежительную
усмешку  Шестопала,  но  упоминание  об  объектах  соцбыта  заинтересовало
Сулиму, и тот вопросительно посмотрел на Закалюка.
     - Что ж, посмотрим кино, - согласился Закалюк.
     - А как насчет широкой общественности? -  как  бы  невзначай  обронил
Олег.
     - Что вы хотите этим сказать? - насторожился Шестопал.
     -  Это  вы  все  время  ссылаетесь  на  общественность,  -  мгновенно
парировал Олег. - Вот я и подумал, а почему  бы  и  ее  представителям  не
посмотреть этот вовсе небезразличный для трудового коллектива фильм?
     - В самом деле, Леонид Максимович, может пригласим членов профкома? -
поддержал его Сулима. - У нас люди грамотные и отличат показуху от стоящих
моментов.
     Закалюк как-то странно посмотрел на Олега - то ли  удивленно,  то  ли
подозрительно, но ответил Сулиме:
     - Всех  приглашать,  дело  нескорое.  Но  тех  профкомовцев,  которые
неподалеку - афганцев, зеленых, женсовет - приглашай  в  конференц-зал  на
одиннадцать часов.
     - Может руководителей служб и Бута пригласить? - засуетился Шестопал.
     - Бута? - переспросил  Закалюк.  -  Журналисты  не  помешают.  Я  сам
приглашу. - Он включил переговорное устройство, сказал секретарю:  -  Вера
Ивановна, на одиннадцать  часов  пригласите  в  конференц-зал  начальников
служб и... - Он сделал паузу, а  затем  добавил  чуть  громче  и  пожалуй,
четче, чем говорил до этого, - ...и литсотрудника  многотиражки  Мирославу
Игоревну Тысячную. И хотя он не смотрел на Олега, тот  воспринял  это  как
выпад. Леонид не случайно назвал не только ее фамилию, но имя и  отчество.
Своему секретарю он мог бы не объяснять, кто такая  Тысячная.  Стало  быть
это  объяснение,  и  не  без  умысла,  адресовалось  бывшему   следователю
Савицкому. Но это было  странно:  он  успел  познакомиться  с  Мирославой,
правда, пока по  телефону,  но  контакт  установлен.  Хотя,  возможно,  ни
Мирослава, ни Полина не сообщили об  этом  Леониду,  и  тот  считает,  что
встреча с  дочерью  капитана  Тысячного  будет  для  Олега  неожиданной  и
малоприятной,  что  смутит  его,  выбьет  из  колеи.  Мысль  была  острой,
настраивающей на противостояние, и Олег постарался отмахнуться от нее.  Не
исключено, что никакой это не выпад и  все  объясняется  просто:  М.Хвыля,
несмотря  на  молодость,  толковее  очкарика  Бута,   а   ее   преданность
генеральному директору не вызывает сомнений, что немаловажно в конфликтной
ситуации, в какую сторону не повернет сегодня Леонид  Максимович,  М.Хвыля
пойдет за ним. А своему секретарю Леонид назвал Мирославу  так  официально
потому, что разговоры об особых отношениях генерального директора со своей
воспитанницей очевидно ведут не только Петя и Натали.



                                    17

     И все-таки Леонид, хотел того он или нет, на  какое-то  время  смутил
Олега.
     За кофе, который подали в директорский кабинет и к  которому,  помимо
холдинговцев, были приглашены Шестопал и Сулима, велась, казалось бы,  уже
непринужденная беседа на нейтральные темы. Но  Олег  не  воспринимал  сути
разговора. Когда все направились в конференц-зал по  извилистому  коридору
заводоуправления, Винницкий, поотстав, придержал его за локоть и,  понизив
голос, спросил:
     - Что с вами происходит, Олег Николаевич? Возьмите себя в руки.  Этот
фильм - палка о двух концах. Он слишком красив, что вызовет недоверие,  не
говоря уже о вопросах, на которые надо будет давать вразумительные ответы.
Иначе нас забросают гнилыми помидорами.
     Олег рассмеялся, хотя смешного в словах Винницкого было мало, но  тут
же пожал ему руку.
     - Спасибо, Марк Абрамович. Я уже в порядке, и помидоры нам не грозят.
     Фильм и в самом  деле  был  слишком  красивым.  Словно  по  мановению
волшебного жезла, вырастали просторные светлые цеха, сложное оборудование,
которое играючи монтировали пригожие молодцы. Подъемники, кары, кран-балки
и прочие механизмы работали с четкостью швейцарских часов, а стройплощадки
поражали порядком и стерильной чистотой. И это вызывало недоверие. Но было
и другое - отлично спроектированные и  построенные  многоквартирные  дома,
столовые, спортзалы, санбытблоки, детясли.
     Пояснительный текст был на немецком языке, и  Олег  переводил  только
основное, чтобы  не  бубнить  вслед  за  диктором.  А  поскольку  старался
ухватить это основное, смотрел на экран монитора. Тем не менее краем глаза
косился в зал, пытаясь, если не  узнать,  то  хотя  бы  угадать  Мирославу
Тысячную. Но в зале было многолюдно, и его попытки не увенчались  успехом.
Неподалеку от Шестопала заметил Романа, доброжелательно улыбнулся,  кивнув
ему.
     После просмотра, Олегу пришлось отвечать на вопросы,  реплики,  среди
которых было немало демагогических, а то и просто дурацких, типа: "Что  вы
нам мозги  пудрите  этими  картинками?",  "Где  снималась  эта  сказка?  В
павильонах Голливуда?", "Вы показали нам капиталистический рай. А  где  их
преисподняя?" Олег не терялся: на шутку  отвечал  шуткой,  решительно,  но
корректно осаживал грубиянов, на толковые  вопросы  отвечал  толково,  что
вызывало  одобрительный  гул,  а  у  Шестопала  и  сидящих  рядом  с   ним
единомышленников, кислые гримасы. Но вот был задан  вопрос,  который  Олег
ждал. Парень с пшеничными усами и орденскими планками на пятнистой куртке,
по  которым  Олег  признал  афганца,  спросил  предусматривает  ли  проект
жилищное строительство? Чтобы не быть  голословным,  Олег  открыл  лежащий
перед ним контракт и процитировал раздел, предусматривающий  строительство
в Октябрьском поселке трех многоквартирных  домов,  поликлиники,  детского
сада, что вызвало в зале оживление - очевидно, большинству это условие  не
было известно. Закалюк не  то  чтобы  смутился,  но  отвел  глаза.  А  вот
Шестопал заерзал в кресле. Олег был доволен. Однако на том не остановился,
повторил то, о чем предупреждал Шестопала и Закалюка -  о  многомиллионных
санкциях, что компания взыщет с объединения,  если  руководство  и  впредь
будет уклоняться от выполнения договорных обязательств.
     - Это угроза? - деланно-возмущенно выкрикнул с места Шестопал.
     - Последнее предупреждение, скажем так, - спокойно возразил  Олег.  -
Только за отказ от услуг инофирм-подрядчиков компания  уплатила  неустойки
на общую сумму свыше шестидесяти миллионов долларов,  и  прощать  вам  эти
миллионы мы не намерены. Кроме того, если не придем к общему  знаменателю,
прекратим поставку комплектующих изделий Головному предприятию.
     - Хотите выбросить на улицу полторы  тысячи  рабочих?  -  вскочила  с
места в третьем ряду рослая девушка в джинсовом костюме.
     От резкого движения пышная копна каштановых волос упала  ей  на  лоб,
переносицу, и только, когда она отбросила волосы,  Олег  увидел  ее  глаза
большие, синие, строгие. Он сразу узнал Мирославу. Хотя за минувшие четыре
года она очень изменилась: повзрослела, стала  крепче  и  в  то  же  время
женственнее. И тут же подумал, что Натали  несправедлива  к  ней:  никаких
эдаких форм у девушки не наблюдается. Хорошо сложена, грациозна и  только.
Впрочем, есть в ней нечто такое, что задерживает взгляд. Когда он  впервые
увидел ее на похоронах Петра Егоровича, она была не столь  привлекательна.
И ничего, абсолютно ничего  общего  с  матерью,  чьи  черты  он  до  этого
мысленно переносил на дочь.
     - Вы поняли вопрос? - сердито  сдвигая  к  переносице  темные  брови,
поторопила его Мирослава.
     Олег кивнул. Но ему понадобилось еще с полминуты, чтобы  собраться  с
мыслями.
     - То, что я хочу и на чем настаивает компания, вы видели  на  экране.
Слишком красиво? А может хватит ориентироваться на некрасивое, на то,  что
сделано подешевле, но кое-как? Мы умеем считать деньги,  и  если  идем  на
такие  траты,  то  знаем  почему  и  во  имя  чего  это  делаем.   Мы   не
посредники-долевики и нам небезразлично,  каким  будет  объединение  через
год, два, пять лет. Теперь о людях. Октябрьский комплекс будет  не  только
перепрофилирован,  но  и  расширен,  что  предусмотрено  проектом.   Таким
образом, число рабочих мест не сократится.
     - Через пять лет? - не отступала Мирослава. - А все это время рабочие
будут кормиться вашими обещаниями?
     - Не пять - два года. За реконструкцию  берутся  фирмы,  для  которых
долгострой  просто   невыгоден.   Часть   рабочих   будет   привлечена   к
строительно-монтажным работам, остальным гарантируется выплата шестидесяти
процентов зарплаты на весь период реконструкции.
     - Это неправда! - выкрикнул кто-то из окружения Шестопала.
     - Я отвечаю за свои слова, что и вам  советую,  -  сердито  парировал
Олег.
     Он покосился на Закалюка и ему  показалось,  что  тот  доволен  таким
поворотом обсуждения. А вот Шестопал был уже багровым - то, о чем  говорил
Олег, он не мог опровергнуть, и это  бесило  заместителя  генерального.  И
Олег не стал щадить его.
     - А на улицу людей выбрасывают те  руководители,  которые  мыслят  по
принципу: чем хуже, тем лучше, если это вообще можно назвать мышлением.
     - Кого вы имеете в виду? - снова вскочила с места Мирослава,  обжигая
вице-президента компании негодующим взглядом.
     - Очевидно меня, - усмехнулся Закалюк.
     - Не берите на себя лишнее, Леонид Максимович, - сам не зная  почему,
возразил Олег. - Работников филиала уволили в ваше отсутствие при активном
участии отдела кадров объединения. Так  я  понял  из  выступлений  местной
прессы.
     Он обращался к Закалюку, но  боковым  зрением  не  выпускал  из  виду
Мирославу. При упоминании о местной прессе  девушка  вспыхнула,  порываясь
что-то сказать, но, видимо, не нашла нужных слов. Ей на  выручку  поспешил
Шестопал.
     - Реконструкцию филиала затеял бывший генеральный  директор  Матвеев,
что и повлекло увольнения, - поднявшись с места и  подкрепляя  свои  слова
рубящими взмахами руки, нарочито громко забасил он.  -  Матвеев  пошел  на
поводу у компании и, в угоду вам, пытался ускорить события. Он  знал,  что
не останется генеральным и уже готовил себе теплое местечко в  торгашеской
структуре, подобно вашей.
     - Андрей Федотович, вы не о том говорите! - попытался  урезонить  его
Закалюк.
     Но Шестопала уже нельзя было остановить.
     - Я говорю о том,  что  думает  большинство  присутствующих.  Матвеев
напортачил с перепрофилированием потому, что  хотел  угодить  и  нашим,  и
вашим. Хуже того, во имя своих личных интересов, он  еще  в  прошлом  году
ввел в заблуждение главк и отказался от госзаказа.
     - Вы плохо информированы, Андрей Федотович, - счел  нужным  вмешаться
Олег. - Госзаказ на "оборонку"  был  уменьшен  объединению  по  инициативе
вашего Главка.  Иначе  мы  не  стали  бы  вступать  с  вами  в  договорные
отношения, тратиться на проектные, подготовительные работы.  А  нынче  вам
вообще отказано в госзаказе.  Леонид  Максимович,  так  решился  вопрос  в
Киеве?
     Олег  повернулся  к  сидящему  рядом  Закалюку.   Тот   неопределенно
улыбнулся, а затем развел руками.
     - Не совсем так. Окончательное решение еще не принято.
     - В таком случае мы напрасно теряем время! - вспылил Олег.
     Он  захлопнул  папку,  решительно   поднялся,   сделал   знак   своим
помощниками и вместе с ними покинул загудевший, как  растревоженный  улей,
зал.
     В приемную генерального зашел только за тем, чтобы взять свой  "кейс"
и плащ Елены Аполлинарьевны. Заодно позвонил  администратору  гостиничного
ресторана, заказал обед на три персоны.
     У заводской проходной его догнал Роман.
     - Олег Николаевич, можно вас на минутку?  -  Отведя  его  в  сторону,
Роман добавил полушепотом: - Леонид просит тебя вернуться. Ему  неприятно,
что так получилось.
     - Да пошел он...! - взорвался Олег. Но  тут  же  осекся,  услышав  за
спиной чье-то  предостерегающее  похмыкивание.  Оглянулся  и,  к  немалому
удивлению, встретился взглядом  с  остановившейся  неподалеку  Мирославой.
Девушка укоризненно покачала головой, но глаза ее смотрели нестрого. Олегу
даже показалось, что в них мелькнули веселые  светлячки.  Изменил  тон  на
более сдержанный, но сказал твердо:
     - Мы проголодались и едем обедать. Потом я  займусь  личными  делами,
есть у меня такие дела в этом городе. Но к  шести  часам  буду  у  себя  в
гостиничном номере,  где  имеется  телефон,  на  звонки  которого  я,  как
правило, отвечаю.
     Он говорил это Роману, но краем глаза не выпускал из вида  Мирославу,
которая делала вид, что ищет что-то в  своей  сумочке,  хотя,  несомненно,
прислушивалась к их разговору. Поймал  себя  на  том,  что  все  сказанное
предназначается и ей, быть может, в первую очередь - ей...


     За обедом обсуждали начавшиеся переговоры и события в конференц-зале.
Олег высказал мнение,  что  Закалюк  ведет  тройную  игру:  лавируя  между
"оборонцами" и  "конверсаторами",  он  одновременно  подыгрывает  какой-то
коммерческой структуре, скорее всего матвеевскому "Атланту". Но  при  этом
не хочет окончательно порывать с компанией. Винницкий  согласился  с  ним,
добавив, что закулисная возня идет, в основном, вокруг филиала,  и  деньги
за оборудование, судя по  всему,  перечислил  Матвеев  со  своих  валютных
счетов.
     Елена Аполлинарьевна предложила использовать требования о санкциях  и
возмещении убытков как рычаг давления  на  обязательства  по  Октябрьскому
комплексу. Но это было сказано как бы  между  прочим,  а  в  основном  она
расточала комплименты  Олегу,  назвала  его  маневр  с  рекламным  фильмом
гениальным, а последующую затем стихийную пресс-конференцию победной. Хотя
тут же заметила, что в финале Олег Николаевич погорячился -  не  следовало
хлопать дверьми, поскольку Закалюк уже склонялся к компромиссу и надо было
не упускать момент.
     Винницкий возразил, что момент  не  упущен,  но  Олег  Николаевич  не
должен переоценивать свой маневр с фильмом:  его  просмотр  и  последующее
обсуждение стало возможным только потому, что это было на руку Закалюку.
     - Закалюка сейчас больше беспокоят выборы в парламент по Октябрьскому
округу, где зарегистрирована его кандидатура, чем проблема комплекса. И  в
этом смысле вы, Олег Николаевич, помогли ему.
     - Чем? - удивился Олег.
     - Ваша убежденность произвела благоприятное впечатление на аудиторию,
а ваш имидж привлек к  вам  симпатии  заводской  интеллигенции,  афганцев,
зеленых и женсовета.
     - Но почему женсовета?
     - Это вам лучше объяснит Елена Аполлинарьевна, - улыбнулся Винницкий.
- А вот Шестопал, по своей природной глупости, распустил слух,  что  вы  с
Закалюком родственники и закадычные друзья. Кстати, это правда?
     - В какой-то мере. Но какая корысть от этого Закалюку?
     - Сразу видно, что вы не политик. Скажи мне, кто  твой  друг  -  и  я
скажу, кто ты.
     После обеда Елена Аполлинарьевна попросила Олега помочь ей обосновать
убытки компании в связи со срывом сроков реконструкции, а когда  Винницкий
дипломатично отошел к газетному киоску, добавила игриво:
     - Заодно объясню, чем вы привлекли симпатии женсовета.
     Олег почувствовал, что краснеет - вот  плоды  романа  с  сотрудницей!
Сказал, что собирается на кладбище навестить могилы родственников, другого
времени  не  будет.  Елена  Аполлинарьевна  смутилась,  но  от  своего  не
отступила.
     - Тогда вечером.
     Она многообещающе  улыбнулась  и  направилась  к  лифту.  Олег  хмуро
посмотрел ей в след, а подошедшему Винницкому сказал:
     - Марк Абрамович, думаю, Елена Аполлинарьевна больше  не  понадобится
нам. У нее с  сегодняшнего  дня  горит  санаторная  путевка.  Помогите  ей
приобрести билет на самолет.
     - Правильное решение,  -  одобрил  Винницкий.  -  Я  все  устрою,  не
беспокойтесь.
     Олег сказал,  что  поедет  на  кладбище,  вернется  часа  через  два.
Винницкий вышел с ним на улицу.
     - К нашему разговору о тяжелом металле, - казалось бы ни с того ни  с
сего, заговорил он о том, к чему  сам  же  советовал  не  возвращаться.  -
Рискну  подбросить  одну  мысль,  не  претендуя  на  авторство,   мне   ее
подсказали.
     - Кто?
     - Этот человек не тщеславен, и просил не называть его. Замечу только,
что он много лет проработал прорабом в третьем цехе. Мысль  заключается  в
том, что этого металла, в названном вами количестве, хватило  бы  цеху  на
пятилетку.  Это  при  условии  не  снижения  объема  выпуска  промышленных
термоизмерителей. А в таком количестве эти приборы не требовались.
     - Что из этого следует?
     -  Интересующий  вас   металл   был   завезен   на   завод   не   для
производственных нужд, но списан на  эти  самые  нужды.  И  не  только  на
заводе, но и там, откуда его  привезли.  Это  я  к  тому,  что  инициатива
заводчан исключается. Не их это возможности, не их масштаб.
     - Но как можно было списать такое количество металла за  сравнительно
короткое время?
     - А вы вспомните расхожий лозунг доперестроечной  эпохи:  "Нет  таких
преград, которые не преодолели бы коммунисты!"
     - Золото партии?! - вырвалось у Олега.
     - Мы говорим о другом металле, - нахмурился Винницкий. - Но как я уже
предлагал: выводы делайте  сами.  А  еще  лучше,  если  вы  оставите  свои
изыскания в области металловедения. Это занятие не для любителей...



                                    18

     Олег попросил водителя такси остановить машину у  цветочного  базара,
вышел, не торгуясь, купил полтора десятка гвоздик, несколько роз.
     На улице Пекарской, не доезжая трех кварталов  до  Старого  кладбища,
такси  остановил  патруль  ГАИ.   Сержант-автоинспектор   с   мальчишеским
веснушчатым лицом и деланно-строгим взглядом потребовал у водителя  права,
но не столько изучал их, сколько косился на пассажира, а затем  потребовал
документы и у Олега. Олег предъявил служебный  паспорт  с  многочисленными
визами ОВИРа, что смягчило сержанта. Возвращая паспорт, он даже  извинился
за беспокойство. Это был уже второй патрульный,  который  останавливал  их
машину, что вызвало озабоченность таксиста - пожилого толстяка  с  круглым
добродушным лицом.
     - Должно быть, что-то произошло, - не удержался он от комментария.  -
То ли убили кого, то ли большое начальство грабанули. Когда простых  людей
грабят, милиция не очень-то беспокоится.
     Он хотел еще что-то сказать,  но,  взглянув  в  смотровое  зеркальце,
нахмурился, а затем что-то буркнул под нос.  Но  у  кладбища,  когда  Олег
рассчитывался с ним, не выдержал:
     - Серая "шестерка" с наружной антенной от самой  гостиницы  следовала
за нами. Вот только сейчас отвязалась, в переулок свернула.
     Олег и  сам  заметил  следовавшую  за  ними  светлую  "шестерку",  но
значения этому, так же как и двукратным  остановкам  такси  по  требованию
автоинспекторов, не придал - у вице-президента компании "Скиф-Холдинг"  не
было причин беспокоиться из-за внимания к его  особе  сосновской  милиции.
Скорее всего, в городе действительно произошло  какое-то  ЧП,  и  гаишники
приняли его  за  кого-то  другого,  что  подчас  случается  в  оперативной
работе...


     Старому кладбищу было  две  сотни  лет.  В  печальных  сооружениях  -
часовнях,  склепах,  надгробьях  -  был  запечатлен   своеобразный   облик
Сосновска  минувших  эпох  -  административного,  торгового,   культурного
центра,  поочередно  входившего  в  составы   Австро-Венгерской   империи,
Западно-Украинской  республики,  буржуазной  Польши,  Советской,  а  затем
независимой Украины.  В  центральных  кладбищенских  кварталах  под  сенью
вековых  сосен,  дубов,  плакучих  ив  возвышались  помпезные  усыпальницы
городской знати: воевод, магнатов, иерархов. В средних  кварталах  склепы,
памятники, надгробья были  скромней,  но  и  здесь  покоились  не  рядовые
граждане: именитые писатели, артисты, профессора, адвокаты.  И  только  на
дальних  участках,  поднимающихся  к  подножию   Высокого   Холма,   тесно
сгрудились кресты, деревянные, металлические пирамидки,  бетонные  пеналы,
холмики, обложенные дерном, - могилы прочих горожан.
     Левая часть центральной аллеи, некогда представляющая  собой  площадь
для стоянки катафалков, карет,  уже  на  памяти  Олега  стала  заполняться
однообразными широченными надгробьями из черного мрамора  на  могилах  уже
советской знати, даже после смерти претендовавшей на места в первом  ряду.
Но и здесь существовал табель о рангах, и  гранитная  башенка,  в  которой
была замурована урна  с  прахом  торгпреда  Николая  Егоровича  Савицкого,
притулилась у самой ограды под плакучей ивой.
     Олег положил на выступ башенки гвоздики и несколько минут постоял  со
склоненной головой.
     Николай Егорович был  удивительным  человеком.  Экономист,  дипломат,
свободно изъясняющийся на четырех европейских  языках,  он  слыл  завзятым
меломаном - водил  дружбу  с  музыкантами,  оперными  знаменитостями,  сам
прекрасно играл на  виолончели,  увлекался  шахматами,  плавал,  ходил  на
лыжах, был нежным  мужем,  заботливым  отцом.  Это  при  том,  что  работа
торгпреда  занимала  большую  часть  его  времени.  Но  он  умудрялся  все
совмещать, с поразительной легкостью переключаясь с одного  на  другое,  и
никогда не ссылался на занятость, усталость.
     Олег вспомнил отца, каким видел его последний  раз  осенью  семьдесят
шестого года, когда Николай Егорович был проездом в Сосновске. Выглядел он
отлично: был, как всегда, энергичен, жизнерадостен, моложав -  ему  только
минуло сорок пять и ни у него, ни у Олега не было  предчувствия,  что  они
видятся последний раз. Олег подумал о своей  невольной  вине,  но  как  ни
напрягал память, ничего такого не мог вспомнить - он  никогда  не  огорчал
отца.
     Зато у массивного  надгробья  из  черного  мрамора  на  могиле  Петра
Егоровича он должен был повиниться во многом, хотя  совесть  не  понуждала
его к этому. Да, в отличие от Ленички  Закалюка,  он  не  оправдал  надежд
Петра Егоровича - не стал ни  его  зятем,  ни  помощником  в  многотрудных
административно-управленческих делах, что  особенно  огорчило  дядю.  Хуже
того: в начале восемьдесят второго племянник обманул его,  уговорив  Петра
Егоровича использовать свои связи с тем, чтобы отстраненного от  должности
следователя Олега Савицкого взяли в армию, приняв во  внимание  полученную
им в университете военную подготовку и закрыв глаза  на  перебитое  плечо.
Имелась в виду  двухгодичная  служба  при  крупном  войсковом  штабе,  где
армейский лейтенант с дипломом юриста и  знаниями  иностранных  языков  не
будет лишним. За это время его неприятная история забудется, и он вернется
под дядюшкино крыло.  Но  он  не  вернулся,  а  крупному  штабу  предпочел
десантный полк в составе "ограниченного  контингента"  советских  войск  в
Афганистане, где очень скоро расстался со  многими  иллюзиями  и  едва  не
расстался с жизнью. Но в этом он был виноват только перед собой...
     И у двух скромных могилок в среднем квартале, на которые Олег положил
гвоздики и розы, ему было в чем повиниться. Ни дедушка Егор Макарович,  ни
бабушка Стефания Владиславовна, будь  они  живы,  не  простили  бы  ему  -
единственному внуку - забвения их наказа о продолжении рода Савицких.
     Мысли, владевшие Олегом, были невеселыми, но не  тяжкими  -  то,  что
пережито однажды не гнетет в дальнейшем. Подумал лишь о том, что  в  самом
деле хватит валять дурака - пора обзаводиться семьей. Но  как  только  эти
мысли улеглись, снова навалились те, что донимали его накануне.
     Могилу капитана Тысячного отыскал с трудом  в  дальнем  кладбищенском
квартале. Четыре года назад, после похорон Петра  Егоровича,  Роман  водил
его к этой могиле, и Олег запомнил две молодые березки  подле  нее.  Но  в
дальних кварталах было немало березок, и Олег уже  отчаялся  найти  могилу
Тысячного, когда словно по волшебству, увидел ее  перед  собой.  Надгробье
было стандартным - из гранитной крошки с небольшой свежевымытой плитой  из
молочно-белого с коричневыми прожилками  мрамора.  Если  ему  не  изменяла
память, четыре года назад этой  плиты  не  было,  на  гранитном  пенале  в
изголовье была укреплена металлическая табличка  с  фамилией,  инициалами,
датами рождения и смерти.  Теперь  эти  сведения  значились  на  мраморной
плите, у нижнего края которой была высечена какая-то эпитафия.
     Олег подошел ближе, чтобы разобрать витееватые позолоченные буквы,  а
когда разобрал, невольно поежился.
     "Мы все виноваты перед тобой. Прости нас..."
     Подписи  не  было,  и  каждый,  прочитавший  эпитафию,   должен   был
согласиться или отмежеваться от нее. Олег отмежеваться не  мог  -  он  был
повинен в том, что произошло, уже после того,  как  тело  Игоря  Тысячного
было  предано  земле,  но  его  имя  стало  предметом  досужих  пересудов,
бесчестного торга...
     - Я знала, что вы придете, - раздался за его спиной негромкий голос.
     Олег оглянулся и увидел Мирославу. Она успела переодеться,  очевидно,
заезжала домой - на ней  было  свободного  покроя  платье  с  напуском  на
перехватывающий талию пояс. Голова повязана черной косынкой. В одной  руке
девушка держала полиэтиленовое ведерце с водой, в другой - мокрую  тряпку.
Она  показалась  Олегу  другой,  чем   была   в   конференц-зале.   Ничего
вызывающего, настырного ни во взгляде, ни в манере держаться, даже  ростом
будто стала ниже.
     - Подождите меня у ворот, - не глядя на  него  сказала  Мирослава.  -
Закончу уборку, это уже недолго, и догоню вас.
     Он ждал минут пять, не больше, но успел выкурить две сигареты.
     Когда Мирослава подошла, сказал как можно неопределеннее:
     - Кажется, раньше был другой памятник?
     - Памятник тот же, - снимая с  головы  косынку  и  встряхивая  густой
копной волос, возразила девушка.  -  Только  положена  мраморная  плита  и
сделана надпись.
     Она изучающе посмотрела на Олега, словно хотела понять к чему это  он
спросил, а затем добавила, казалось бы, без особой заинтересованности:
     - Если у вас есть еще  вопросы,  перейдемте  через  дорогу,  напротив
инфекционной клиники есть скверик, а в  нем  скамейки,  вы  угостите  меня
сигаретой, а я постараюсь удовлетворить ваше любопытство.



                                    19

     В  сквере,  напротив  решетчатой  ограды  клиники,  они  присели   на
свободную скамейку. Олег  угостил  Мирославу  сигаретой,  предупредительно
щелкнул зажигалкой,  собирался  и  сам  закурить,  но  девушка  решительно
отобрала у него сигарету.
     - С вас хватит! У ворот, пока ждали меня, верно полпачки выкурили, от
вас табачной фабрикой пахнет.
     - Всего две.
     - И достаточно. Поберегите здоровье, вы уже не мальчик.
     Это было сказано без тени вызова, тоном уверенного в своем  житейском
опыте человека, равно как в праве поучать других.
     Олег растерялся - разговор начался не так, как он  ожидал.  Возможно,
Мирослава еще не определила своего отношения к нему. Вчерашний разговор по
телефону велся в сдержанном тоне, в конференц-зале  она  не  отметила  его
своим расположением, хотя тут надо учесть, что он противостоял ее  кумиру.
А  вот  у  заводской  проходной  ее  предупреждающее   хмыкание   удержало
респектабельного  вице-президента  от  некорректного  выпада.  Это  отнюдь
неосуждающее  предупреждение  и  сверкнувшие  веселыми  искорками   глаза,
казалось  бы,  говорили:  "Да  ты,  оказывается,  свой  человек".   Однако
переоценивать этот мимолетный эпизод не следовало. И сейчас Олег не  знал,
что подумать. Отметил только,  что  Мирослава  не  производит  впечатление
кокетки, легкомысленной особы - минимум  косметики,  из  украшений  только
сережки, соблазны тела скрыты мешковатым платьем. Хотя при желании,  можно
их угадать. Но такого желания он не испытывал.
     - Я слушаю вас, Олег Николаевич, -  безуспешно  пытаясь  пускать  дым
колечками, прервала молчание Мирослава.
     У Олега было, о чем спросить ее, но он не знал, как и с чего начать -
очень уж деликатной была тема, потому сказал выжидательно:
     - Мне надо еще кое-что  обдумать.  Может,  поступим  так:  вначале  я
отвечу на ваши вопросы, как мы договорились вчера.
     - Хитренький, - искоса посмотрела на него девушка, -  мне  инициативу
передаете. Хотите, чтобы я сразу явила свою дурость?
     - Почему же дурость?
     - Потому что самый идиотский ответ можно оправдать заданным вопросом.
Так вот, должна огорчить вас: свои вопросы я уже задала в  конференц-зале,
не претендуя на оригинальность! Не я, так другие спросили бы о том же.
     - Ответы удовлетворили вас?
     - У проходной вы были более убедительны.
     Чувства юмора ей было не занимать. Но  именно  поэтому  не  следовало
расслабляться, особой доброжелательности к себе Олег пока не чувствовал.
     - Вам импонирует грубость?
     - Мне импонирует искренность, и в этой части можете  рассчитывать  на
взаимность. Но это не значит, что я разделяю вашу позицию.
     - С чем вы не согласны?
     -    С    вашим    главным    тезисом:    вы    пытаетесь     убедить
высококвалифицированных рабочих, что их мастерство никому уже  не  надо  и
самое  большее,  на  что  они  еще  могут  рассчитывать,  -  это  клепание
музыкальных шарманок.
     - А вас не смущает,  что  ракеты  с  вашими  высококвалифицированными
начинками рвутся в так называемых горячих точках по всему миру?
     - Пусть это смущает тех, кто продает их кому  не  следует.  Оружие  и
армии придуманы не вчера. И мы с вами, при всем желании, не упраздним их.
     - А у вас есть такое желание?
     - Я не фантазерка и  свои  желания  соотношу  с  реалиями.  А  реалии
таковы, что объединение производило и будет производить необходимую стране
продукцию.
     Это были не ее слова, точно так же сказал бы Леонид.
     - У Правительства на этот счет другое мнение.
     - Вам сказал об этом премьер-министр? - усмехнулась Мирослава.
     - Я знаю о чем  говорю:  госзаказ  на  оборонку  объединение  уже  не
получит.
     - Леонид Максимович добьется своего.
     - Сомневаюсь. Леонид живет представлениями вчерашнего дня.
     - Я живу тем же!  А  вчерашний  день  или  завтрашний  не  торопитесь
судить. Но о том, что вы говорили в  конференц-зале,  я  сообщу  читателям
газеты без каких-либо комментариев.
     - Вам поручили написать такую статью?
     -  У  журналиста  одно  поручение:  писать  о  том,  что   интересует
читателей. Это будет не статья, но достаточно объемная информация.
     - Надеетесь, что в таком виде ваша информация будет напечатана?
     - Не надеюсь, знаю. Будет напечатана. В нашей многотиражке и в  одной
из областных газет.
     - Даже в областной?
     - Даже!
     - Вы уверены?
     - Бьюсь об заклад.
     Ее самоуверенность стала раздражать Олега.
     - Заклад на что?
     - На себя! Против вашего извинения.
     - В каком смысле на себя? - опешил Олег.
     - В нормальном и в соответствующей этому обстановке,  -  ухмыльнулась
она. - Условие устраивает?
     - И часто вы заключаете подобные пари? - только и нашел что  спросить
Олег.
     Мирослава сердито посмотрела на него.
     - Когда меня заводят до упора такие типы как вы!
     Олег понял, что надо срочно менять тему, иначе их  разговор  на  этом
окончится.  Его  неприятно  удивили  ее  резкость,   бравада   сексуальной
раскрепощенностью, уверенность в своей неотразимости. Но  счел  за  лучшее
оставить неодобрение при себе.
     -  Простите,  я  увлекся  и  допустил  бестактность.  Забыл  о  своем
возрасте, а вернее о разнице в наших возрастах.
     - Вы - питекантроп! - вырвалось у нее. Но тут же  порозовела,  отвела
взгляд, пробормотала смущенно: - И вы простите меня, я тоже забылась. Хотя
питекантроп - не совсем ругательство.
     - Я знаю, что не совсем - невесело усмехнулся Олег. - И принимаю ваше
извинение, а инцидент предлагаю считать исчерпанным.
     Но тут же мысленно дал себе  слово  впредь  быть  поосмотрительней  с
воспитанницей Полины, которая переняла у нее, не  только  это  "не  совсем
ругательство", но и категоричность суждений.
     - Я знала, что вы так ответите, -  неожиданно  улыбнулась  Мирослава.
Улыбка была мягкой, доброжелательной. -  Чувствуется  хорошее  воспитание:
швейцарский лицеист, сын дипломата, юрист, цивилизованный бизнесмен не мог
ответить иначе. Видите, как много знаю о вас. Я вообще считала, что знаю о
вас все. Но сегодня усомнилась в этом.
     - Разочаровались?
     Девушка настороженно посмотрела на него.
     - Привыкли, чтобы вами очаровывались?
     - Вовсе нет. Просто к слову пришлось.
     - Я тоже - к  слову.  Когда-то,  еще  девчонкой,  хотела  убить  вас.
Высмотрела у Леонида Максимовича пистолет, узнала, где он  его  хранит,  и
если бы в восемьдесят втором повстречала вас, наверняка застрелила бы.
     - Почему только в восемьдесят втором?
     - Я еще не жила у Закалюков, только приходила к Леониду  Максимовичу,
а на Полину смотрела зверенышем, знала, что она ваша двоюродная  сестра  и
несостоявшаяся невеста.
     - Считали меня виновным в гибели отца?
     - Считала. Но уже не считаю.
     - Да, я читал  вашу  статью.  От  кого  вы  узнали  о  действительных
обстоятельствах гибели капитана Тысячного?
     - Это не имеет значения.
     - Мне представляется, что я вправе знать.
     - Мне сказал об этом подполковник Петренко.
     - Следователь по особо важным делам?! - Олег невольно  придвинулся  к
ней.
     - Бывший следователь, - с некоторым запозданием отодвинулась от  него
Мирослава. - Он был уже на пенсии, тяжело болел и умер  чуть  больше  двух
месяцев назад. Незадолго до смерти велел сыну разыскать меня,  привести  к
нему. Но разговор наш длился недолго, Петренко было уже очень худо.
     - Что он рассказал вам? - нетерпеливо спросил Олег.
     - Рассказал, как тогда получилось. Транспорт со спецгрузом должен был
сопровождать другой офицер, но в последние минуты что-то произошло - то ли
этот офицер заболел,  то  ли  его  по  какой-то  причине  отстранили  -  и
сопровождающим назначили отца. Отец впервые участвовал  в  таком  деле  и,
очевидно, не сориентировался.
     - Что еще рассказал Петренко?
     - Что в отца стреляли не вы. Но я уже догадывалась об этом. А мама  с
самого начала была уверена, что вы не могли.
     - Увы, Мирослава Игоревна,  мог,  -  после  непродолжительной  паузы,
твердо сказал Олег. Девушка недоуменно посмотрела на него.
     - Я просила называть меня Славой.
     - После того, что я скажу, вы вряд  ли  позволите  обращаться  к  вам
столь фамильярно.
     - Ой, оставьте этот высокий штиль! - недовольно  поморщилась  она.  -
Вряд  ли  позволите...  Столь  фамильярно...   Уши   вянут!   Изъясняйтесь
нормальным языком. И говорите что угодно, я  не  обижусь.  Больше  чем  вы
обидели меня однажды, не обидете. А свое полное имя я терпеть  не  могу  -
слишком претенциозно. Ну, говорите, я слушаю!
     - Вы сделали  поспешный  и  потому  неправильный  вывод  об  истинном
виновнике гибели вашего отца. В том, что  произошло  тогда,  были  повинны
многие люди. Свою лепту в общую вину внес и я, когда умолчал  о  том,  что
стало мне известно уже после гибели капитана Тысячного. Хуже того,  я  дал
подписку не разглашать эти сведения.
     - И об этом мне сказал Петренко. Он признался, что принудил вас  дать
такую подписку.
     - Он сказал вам не всю правду. Я  принял  его  условие  только  после
того, как он принял мое. К тому же, Петренко не мог сказать  вам  то,  что
скажу я.  Роман  Семенович  лишь  предупредил  мой  выстрел.  Промедли  он
секунду, и в капитана Тысячного выстрелил бы я. Разумеется, не  зная,  что
он офицер госбезопасности.
     - Не выдумывайте, - замотала головой девушка. - Вы были ранены  и  не
могли стрелять.
     - Так сказал Петренко?
     - Об этом я знала без Петренко! А вы снова пытаетесь  прикрыть  собой
родственничка-забулдыгу.  По-моему,  у  вас  это  переросло   в   комплекс
самопожертвования, как у камикадзе.
     Олег  расстегнул  куртку  и  ворот  рубашки,  оттянул   их,   обнажив
изуродованное шрамом плечо.
     - Вот, можете убедиться. Я был ранен в левое плечо, а пистолет держал
в правой руке.
     Мирослава встала, наклонилась к  нему,  осторожно  кончиками  пальцев
коснулась неровных рубцов шрама. В какой-то миг Олегу показалось, что  она
ласкает его плечо. Но  затем  девушка  бесцеремонно  расстегнула  еще  две
пуговицы его рубашки, ткнула пальцем в шрамы на груди.
     - А это кто вас?
     - Моджахеды под Кандагаром.
     - Значит, первую пулю получили от своего, а эти от врагов?
     - Я давно не считаю  моджахедов  врагами.  Они  защищали  свое  право
решать свои проблемы самостоятельно.
     Мирослава выпрямилась, посмотрела на него в упор.
     - А мой отец выполнял свой долг!
     -  Когда  человек  убежден,  что  исполняет  долг,   он   не   теряет
самообладания,  -  выдерживая  неприязнь  ее  взгляда,  возразил  Олег.  -
Простите, что говорю об этом, но вы не только дочь капитана Тысячного,  вы
еще и журналист. Стало быть, должны знать всю, а не только приемлемую  для
вас часть правды. Трагедия на Городокском шоссе  -  не  следствие  чьих-то
ошибок, недоразумений, хотя ошибки, недоразумения имели место. Но все было
гораздо сложнее и бесчестнее, чем это вам представляется.
     Мирослава потупилась, но затем вскинула голову, передернула плечами.
     - Это мне уже объяснили: виноваты были коммуняки, Брежнев, Андропов и
иже с ними.
     Олег неодобрительно покачал головой, хотел этим ограничиться,  но  не
сдержался.
     - Коммунистами были не только Брежнев, Андропов, но еще  восемнадцать
миллионов человек,  большинство  из  которых  искренне  верили  в  светлое
будущее, также как другие  верят  во  второе  пришествие,  а  третьи  -  в
переселение душ. Верующие и апологеты веры не равнозначны. Первые за  веру
шли на костер, вторые наживались на ней, торгуя индульгенциями. Так было и
так будет всегда. И не надо путать грешное с праведным.
     - Я имела  в  виду,  что  сейчас  на  коммунистов  списывают  все,  -
смутилась Мирослава.
     - Вот именно, что списывают! Но  это  не  тот  случай,  который  надо
списывать.
     - Что вы хотите этим сказать?
     - Всех обстоятельств и  я  не  знаю,  могу  только  догадываться.  Но
догадки - категория коварная и лучше держать их при себе. Скажу одно:  эта
история  еще  ждет  тщательного   и   беспристрастного   расследования   и
преподносить ее как сенсацию, да к  тому  же,  между  прочим,  в  связи  с
другими, пусть тоже немаловажными, но другими событиями - безответственно.
     С полминуты Мирослава смотрела на него потемневшими до густой  синевы
глазами,  словно  пыталась  загипнотизировать,  но  затем  отвела  взгляд,
сказала требовательно:
     - Давайте еще сигарету! И приведите себя в порядок,  вон  рубашка  до
пупа расстегнута. А чтобы вас не смущать, я пройдусь.  Заодно  соберусь  с
мыслями. В вашем присутствии они разбегаются.



                                    20

     Мысли Олега тоже требовали упорядочения, их  было  слишком  много,  и
тех, что донимали его на протяжении одиннадцати лет и тех,  что  появились
полчаса, минуту назад в нелегком разговоре с дочерью  капитана  Тысячного.
Он поверил в ее искренность, порядочность, которую она  почему-то  прятала
за напускной грубоватостью, не красящим ее цинизмом.  Ей  был  свойственен
максимализм,  очевидно  заимствованный  у  своей  воспитательницы,  но,  в
отличие  от  Полины,  она  умела  выслушивать  собеседника,   думать   над
услышанным,  что  свидетельствовало  в  ее  пользу.  Сложнее  было  с   ее
отношением к Леониду, тут  с  порога  отбрасывалась  любая  критика.  Олег
поймал себя на том, что хочет чтобы Мирослава поверила - он не желает  зла
ее кумиру, но вправе требовать от него честной игры...
     Мирослава вернулась минут через десять. Она сняла пояс, убрав напуск,
и платье удлинилось, прикрыв  икры,  которые  Олег  не  успел  разглядеть,
оценить - не до того было. Девушка села на прежнее место, заложив ногу  за
ногу и обхватив руками прикрытое подолом колено.
     - Не в порядке  оправдания,  но  во  имя  истины,  -  продолжала  она
прерванный разговор, - перед тем, как предложить статью редакции, я хотела
встретиться с вами, чтобы уточнить детали. Даже билет  на  киевский  поезд
приобрела, взяла у Пети ваш адрес, номера телефонов. Дважды звонила в  ваш
офис, но не могла дозвониться. В третий раз нарвалась на  секретаршу,  или
кто она у вас там, спросила,  когда  можно  застать  вас.  Но  эта  мегера
учинила мне такой допрос, что я бросила трубку.
     - Только из-за мегеры не поехали?
     Мирослава неопределенно повела плечами.
     - Была еще одна причина, но о ней вам не надо знать. Так что  давайте
мне дальше по мозгам. За эту статью мне уже набили одно место, которое для
того и предназначено. А вы сразу по мозгам и без жалости.  Да,  уж  Бог  с
вами, как-нибудь стерплю. Значит, по-вашему, я искажаю факты, тасую  их  с
учетом личных симпатий и антипатий. И вообще я  подлючка,  девка,  которая
переспала со всем городом.
     - Этого я не говорил.
     - Но так думаете. Ведь вас соответственно подготовили  к  встрече  со
мной ваши родственнички. Будете отрицать?
     - Не буду. Но о людях, а тем более  небезразличных  мне,  предпочитаю
судить на основе личных наблюдений.
     - Приятно  слышать,  -  Мирослава  недоверчиво  улыбнулась,  а  затем
скорчила  жеманную  гримаску.  -  Так  что  же  вы  наблюдаете  сейчас   в
небезразличном вам человеке?
     - Пока ничего из ряда вон выходящего.
     - Но это обидно для меня! Я не считаю себя  рядовой,  усредненной.  И
мои поклонники так не считают.
     - Слава, понимаю - вам неприятен этот разговор, но без  него  нам  не
обойтись. И давайте исчерпаем эту тему, чтобы  больше  не  возвращаться  к
ней. Почему  основной  удар  вы  нанесли  Роману  Семеновичу?  Не  он  был
инициатором увольнений рабочих филиала. И вы это прекрасно знаете.
     - Потому, что он - сволочь! - неожиданно выкрикнула Мирослава. - Тех,
кто стоит ниже его, за людей не считает. А  вышестоящим  товарищам,  прошу
прощения, задницы лижет.
     Но  тут  же  спохватилась,  очевидно  сообразив,  что  к  вышестоящим
товарищам не в последнюю очередь относится и ее кумир, добавила поспешно:
     - Леонид Максимович не хотел  ставить  его  на  кадры,  но  у  вашего
родственника большие связи среди сильных мира сего - дали понять, что  это
их человек и что так надо.
     - Но это еще... - попытался возразить Олег, но Мирослава вспылила.
     - Да, это еще не все!  Еще  он  девчонок-работниц  трахает.  Ни  одну
смазливую мордашку не пропустит. И сразу вопрос  ребром:  или  давай,  или
уволю по сокращению.
     - Откуда это известно? - растерялся Олег.
     О том, что Роман неравнодушен к девицам, он разумеется  знал,  но  не
думал, что тот может опуститься до такого.
     - Непроверенной информацией не оперирую! - Мирослава тряхнула челкой,
тут же упавшей на лоб, прикрыв глаза.
     Она подняла волосы, закрепила их заколкой.
     - Было бы еще полбеды, если  бы  он  только  теми,  кому  уже  нечего
терять, ограничивался. Но он обламывает  девчонок  -  вчерашних  школьниц,
которые еще не потеряли веру в доброе, светлое, чистое. Мне уже не одна со
слезами на глазах жаловалась.
     - Вот об этом и написали бы, - не очень уверенно заметил Олег.
     - Вы что с луны свалились? Какой редактор пропустит такое в номер? Да
и девчонки этого не подтвердят. И стыдно, и страшно. Развяжи они языки, их
тут же наизнанку вывернут. Бандер Рома - так его прозвали - не только  для
себя старается: своим покровителям, важным гостям  по  первому  требованию
таких уже обработанных милашек поставляет.  Да  еще  следит  потом,  чтобы
девочки не болтали лишнего. Не сам, понятно, за каждой ходит, есть у  него
кадры и для этого. Так что вздумай  какая-нибудь  глупышка  жаловаться  во
всеуслышание, как ей мигом язык оторвут.
     Олег вспомнил, как вчера Роман приглашал его пообщаться  с  какими-то
девицами,   и   почувствовал,   что    краснеет.    Возможно,    Мирослава
преувеличивает, сгущает краски, но то,  что  она  не  выдумывает  и  Роман
занимается таким непотребством, уже очевидно.
     - Что же не защищаете своего родственничка? - испытывающе  покосилась
на него Мирослава.
     - И то начальство, для которого он старается? -  невесело  усмехнулся
Олег. - Я не  намерен  защищать  такое  начальство,  а  тем  более  Романа
Семеновича. Но, критикуя его за одно, а имея в виду совершенно другое, вы,
по меньшей мере, слукавили. И это еще не все. Стараясь, как можно  сильнее
досадить ему, вы подняли на поверхность небезразличную и мне историю.  Так
вот, не кажется ли вам, что следовало предварительно поинтересоваться моим
мнением на  этот  счет?  Хотя  бы  поинтересоваться,  невзирая  на  мегер.
Достаточно было позвонить мне домой,  даже  в  мое  отсутствие  -  в  моем
телефоне имеется автоответчик, которому вы могли бы сообщить  суть  вашего
интереса и  оставить  свои  координаты.  Написать  мне,  в  конце  концов.
Адрес-то Петя вам дал.
     Мирослава скривила губы.
     - У меня складывается впечатление, что бывшего следователя  Савицкого
по какой-то причине  устраивало  быть  без  вины  виноватым.  Вы  что  же,
тешились этим?
     Олег вскочил, словно обжегшись.
     - Слава, вы... - он не находил слов.
     - Провокатор? - ухмыльнулась она. - Это у меня профессиональное.  Вы,
верно,  обратили  внимание  на  конструкцию  вопросов,  что  задают   иные
репортеры тем,  у  кого  берут  интервью?  Иначе  чем  провокационными  их
вопросики не назовешь.  Вот  и  перенимаю  опыт  старших  коллег.  А  если
серьезно, то не понимаю, хоть убейте, ваш мазохизм. Вы - человек  совести,
это ясно, но нельзя же терзать ее бесконечно. Впрочем, это дело  вкуса,  и
если считаете, что я без спросу лезу к вам в душу и хотите обматерить,  не
стесняйтесь, мне не привыкать.
     Олег опустился на скамейку.
     - Простите, Слава, я не хотел. Не это имел в виду. У меня и в  мыслях
не было. Поверьте.
     Девушка закрыла лицо руками и так сидела некоторое время.
     - Олег Николаевич, с какой планеты  вы  прилетели?  Вы  не  землянин,
таких землян не бывает. До встречи с вами я не верила многому из того, что
говорили о вас. Даже сегодня, в конференц-зале не верила ни вашим  словам,
ни вашим улыбочкам, думала - хороший артист, умеет работать на публику.  А
вы не артист - вы с другой планеты. И Полина это давно поняла. Ведь ей  от
вас ничего уже не надо, кроме одного - знать, что вы живы и,  быть  может,
еще встретитесь с ней.
     - Не надо об этом, Слава. Прошу вас.
     - Нет, надо! - повысила она голос. - Вы не  женились  на  ней  только
из-за этой истории. И под пули моджахедов пошли, умирали в  госпиталях,  а
потом  мыкались  по  всему  свету  тоже  из-за  этого.  Думаете   она   не
рассказывала, не плакалась мне в жилетку?
     Олег снова потянулся за сигаретами, но Мирослава выхватила у него всю
пачку, швырнула в кусты.
     - Я запрещаю вам курить! Вы уже пожелтели  от  табака,  хрипите,  как
старый дед.
     Она так сердито  посмотрела  на  него,  что  Олег  опешил,  но  затем
нерешительно улыбнулся.
     - Тогда договоримся на основе взаимных обязательств -  и  вы  бросите
курить.
     Девушка плотно сжала губы, исподлобья посмотрела на  него,  но  потом
согласно кивнула.
     - Заметано!
     - Что еще сказал вам  Петренко?  -  выдержав  приличествующую  паузу,
вернулся Олег к главной теме.
     - Что истину по этому делу невозможно было установить: в том не  были
заинтересованы ни его начальники, ни  подозреваемый,  то  бишь  -  вы,  ни
свидетели, многие из которых, всплыви эта  самая  истина,  угодили  бы  на
скамью подсудимых. Но хуже всех вел себя Роман Семенович,  который  каждый
раз менял свои показания, подстраивая их под очередную версию начальства.
     - Что были за версии и почему они менялись?
     - Петренко не изложил их мне, но  обронил  такую  фразу:  "Для  того,
чтобы убедительно соврать, надо  обладать  хоть  каким-то  интеллектом,  а
таковым сочинители этих версий не обладали". Но все сходились на том,  что
надо искать крайних с обеих сторон и лучше всего в  невысоких  званиях.  С
милицейской  стороны  все  решилось   само   собой:   лейтенант   Савицкий
подставился на добровольных началах. Но вешать на  него  всех  собак  было
рискованно, и без того он взял на себя лишнее. Поэтому требовался еще один
крайний, на которого можно было бы списать все просчеты другой стороны.  И
лучшей кандидатуры, чем мертвый капитан Тысячный, не  нашли.  На  это  ума
хватило.
     - Так сказал Петренко?
     - Так я поняла его. А сказал он, что все эти годы его мучила совесть.
На основании его заключения, отца,  уже  мертвого,  обвинили  в  нарушении
какой-то инструкции, и маме отказали в положенной по такому случаю пенсии.
     - Совсем не дали пенсии?
     - Платили какие-то  гроши.  Мама  медсестрой  в  детсадике  работала,
зарплата там, сами знаете, на один, да и то небольшой роток рассчитана.  А
тут дочь-кобылка подрастает с изрядным аппетитом и претензиями быть одетой
не хуже подруг. Да и мама еще молодой была, когда  вещи,  что  на  мужнину
зарплату приобрела, износила до дыр. Ее и отца родители сами едва концы  с
концами сводили. Так что хоть на панель иди. И уж лучше она пошла бы,  чем
свою жизнь с подонком-алкашом связывать. Этот гад издевался  над  ней  как
хотел; последние ее и мои шмотки уносил, пропивал.  Ее  спаивал,  избивал.
Однажды так измочалил, что у нее горлом кровь пошла. Но отвязаться от него
никак не могла. Только в прошлом году подох, сволочуга, от белой  горячки!
А она до сих пор не может в себя прийти. И со стакана не  слазит.  Да  еще
меня винит, что я, видите ли, не так относилась к  этой  мрази.  Не  может
забыть, как однажды табурет о его голову разломала. За нее же  вступалась,
а она... - Мирослава сокрушенно махнула рукой.  -  Да  что  там  говорить!
Этого никто не поймет.
     Олег ощутил неприятный холодок в спине; стало трудно  дышать,  словно
ему сжали  горло.  Пытаясь  мысленно  оправдаться,  вспомнил,  что  осенью
восемьдесят первого, как только выписался из госпиталя, снял со сберкнижки
все свои сбережения, что-то около тысячи рублей - тогда это  были  немалые
деньги, и через Леонида передал их жене Тысячного.  Но  что  такое  тысяча
рублей для вдовы  с  мизерной  пенсией  на  дочку  и  нищенской  зарплатой
медсестры? На полгода, быть может, только  и  хватило.  А  он  тешил  себя
мыслью, что сделал все,  что  повелевали  ему  долг  и  совесть  человека,
попавшего в такой переплет...
     Хотел закурить,  стал  шарить  по  карманам  в  поиске  сигарет,  но,
вспомнив, что Мирослава отобрала всю пачку, невольно оглянулся  на  кусты,
куда она забросила ее. Это не укрылось от девушки.  Она  взяла  его  руку,
спрятала кисть в своих ладонях, что сразу смягчились, стали теплеть.
     - Не принимайте близко к сердцу. Мне было  необходимо  поплакаться  в
чью-то жилетку. Со мной такое редко случается, а тут что-то нашло. Но  это
не смертельно. И спасибо за сочувствие. Только не люблю, когда меня  долго
жалеют. А потом все уже перекипело, это был лишь остаток пара. И хватит об
этом! Вы прочитали, что написано на памятнике? Так хотела  мама.  Я  долго
возражала, но теперь согласна - все мы перед ним виноваты.
     - Ваша-то вина в чем?
     - Что искала виноватых.
     - И уже раскаиваетесь в этом?
     Мирослава не ответила, но отпустила его руку, а затем отодвинулась. И
Олег сказал то, что сам понял только сейчас, что еще не осмыслил до  конца
и поэтому решил пока держать при себе. Решил, да не сдержался.
     - Слава, хочу чтобы вы знали.  Вам  это  надо  знать.  Спецтранспорт,
который сопровождал ваш отец, был загружен в третьем цехе  Сорок  седьмого
завода, ныне это Октябрьский комплекс. По некоторым соображениям, я еще не
могу назвать, какой именно груз был погружен, скажу только,  что  следовал
он за границу и это была контрабанда. А контрабандистами являлись  высокие
чины из Москвы и Киева. Когда капитан Тысячный узнал о характере  груза  и
пункте его назначения, он стал отказываться от сопровождения, поскольку не
желал участвовать в  авантюре,  что  была  противна  его  убеждениям,  его
офицерской чести. Но его принудили,  сломали  -  в  той  конторе,  где  он
работал, это делали профессионально. И капитан  Тысячный  был  доведен  до
стресса, что сказалось потом в критической ситуации.
     -  Откуда  вам  это  известно?  -  недоверчиво  посмотрела  на   него
Мирослава.
     Какой-то миг Олег колебался, но молчание было не в его пользу.
     - Я видел, в каком состоянии находился ваш отец  в  последнюю  минуту
своей жизни. Удалось мне осмотреть и  часть  груза,  что  он  сопровождал.
Именно об этом - о необычном состоянии капитана Тысячного в тот момент и о
характере груза - вынудил молчать меня и других свидетелей Петренко.
     Мирослава насупилась и какое-то время смотрела прямо перед  собой,  а
затем спросила, не поднимая глаз:
     - Начальником третьего цеха был Леонид Максимович?
     - Да.
     - Это его вы подразумеваете под другими свидетелями?
     - Леонид Максимович  не  проходил  свидетелем  по  этому  делу,  хотя
упомянутый груз был погружен в фургон с его ведома, о чем следователь знал
не хуже меня.
     - Вы не смеете  так  говорить  о  Леониде  Максимовиче!  -  вспыхнула
девушка. - Это ваше предположение, не больше. А потому не вправе  обвинять
его.
     - Я не обвиняю.
     - Обвиняете! Не прямо, но даете понять.
     - Ничего подобного!
     - А у меня ближе его и Полины никого нет, - не унималась Мирослава. -
Вы не представляете сколько  хорошего,  доброго  сделал  для  меня  Леонид
Максимович. А вы... Вы не можете простить ему Полину.
     - Чепуха! - разволновался Олег. - Полина тут ни при чем. Я никогда ни
с кем не сводил счеты из-за женщин. Это, по меньшей мере, глупо.
     -  Не  выкручивайтесь!  Для  того,  чтобы  бросить   человеку   такое
обвинение, надо располагать бесспорными фактами. А таких фактов у вас нет,
только домыслы.
     Олег понял, что она  не  верит  ему,  поскольку  успела  поведать  об
исповеди Петренко своему кумиру, который дал этой  исповеди  выгодное  ему
толкование. Но вместе  с  тем,  девушка,  должно  быть,  уловила  какую-то
неискренность в его объяснении и статью "Беспредел"  написала  и  сдала  в
редакцию, не посоветовавшись с ним,  за  что  получила  нагоняй.  Вряд  ли
Леонид ругал ее за критику начальника кадров, которого  сам  же  подставил
под удар,  скорее  всего,  его  недовольство  было  вызвано  предпоследним
абзацем  статьи,  где  по-иному  излагались  обстоятельства  гибели  Игоря
Тысячного.
     - Есть один бесспорный  факт,  а  вернее  своеобразная  оценка  этого
факта. За статью "Беспредел", вы, как сами признались, получили по мягкому
месту. Но согласитесь, что это не довод в споре.
     В синих глазах вспыхнули искорки гнева.
     - Вы... вы... - Мирослава не находила нужных слов.
     И только, когда встала и посмотрела на него, еще сидящего на  скамье,
в упор, выпалила на одном дыхании:
     - Вы хуже, чем питекантроп, вы - ископаемый крокодил!
     Она круто повернулась и быстро пошла прочь.



                                    21

     Другой реакции нельзя было ожидать. Но не сказать этого Олег не  мог.
За его спиной пересматривалась давняя, но  вовсе  не  безразличная  ему  и
сейчас история. И если Мирослава,  при  всей  скоропалительности  и,  надо
прямо сказать, непродуманности  предпринятых  ею  разоблачений,  старалась
быть объективной, то этого нельзя сказать о реакции ее  кумира  на  статью
"Беспредел". Чем руководствовался при этом Леонид остается только  гадать,
но Олег должен был  обратить  на  это  внимание  молодой  журналистки.  Он
надеялся на ее рассудительность, на то, что, поостыв, Мирослава  правильно
поймет его и не отнесет к числу своих недругов. Однако полной  уверенности
в этом не было.
     У него защемило сердце, когда смотрел  ей  вслед.  Только  сейчас  он
понял, как хороша эта женщина. Да, она была уже женщиной  на  все  сто,  а
быть может и на сто пятьдесят процентов - волнующей, манящей и  сейчас  не
скрывала этого: шла, держалась, зная свою  привлекательность.  Ее  платье,
что еще минуту назад казалось мешковатым, словно ожив, потакало ей в этом,
обрисовывая все линии, округлости ее стройного, крепкого и  вместе  с  тем
трепещущего едва ли не каждой своей  клеточкой  тела.  Сейчас,  когда  она
горела негодованием, это было особенно заметно, бросалось в глаза. Сидящий
на противоположной скамейке замшелый старичок в дамской  вязаной  кофте  и
надвинутым на лоб вылинявшем берете провожал ее  долгим  взглядом,  рискуя
свернуть себе шею. Двое мужчин, оживленно  беседующих  у  входа  в  сквер,
разом умолкли и,  как  завороженные,  уставились  на  нее.  Попавшийся  ей
навстречу патлатый парень непритворно-удивленно ахнул, пытался  заговорить
с ней, но тут же отпрянул словно ошпаренный,  хотя  Мирослава  не  сбавила
шага и даже не повернула голову в его сторону.
     Олег невольно улыбнулся, но уже в следующее мгновение ему стало не по
себе. Открытие, что ему предложили сделать, было неожиданным и неприятным.
В Цюрихе, Берне, Гамбурге он, верно, не придал  бы  этому  значения  и  во
всяком случае не прореагировал так  остро.  Но  открытие  было  сделано  в
постсовковом  Сосновске,  где   человек   приобретший   даже   подержанный
"Запорожец" вызывал зависть соседей. А  тут  роскошный  даже  по  западным
меркам "мерседес" последней модели, как две капли воды похожий на  "тачку"
гангстера Леши. Этот  "мерседес",  припаркованный  у  ограды  инфекционной
клиники, Олег заметил еще час назад,  когда  с  Мирославой  направлялся  в
сквер. Тогда он оставил без внимания, что девушка проходя мимо машины, как
бы ненароком смахнула несколько листьев, упавших с ближайшего дерева на ее
капот. И сейчас он не просто с  удивлением  -  с  неприятным  чувством,  в
природе  которого  еще  предстояло  разобраться,  наблюдал  как  Мирослава
подошла к "мерседесу", по-хозяйски привычно открыла дверцу водителя,  села
за руль, завела мотор, лихо - почти на месте развернула машину  и  так  же
лихо,  испугав  пронзительно-поющим  сигналом   встречный   "Москвич",   в
нарушение правил, пересекла ему путь, заняла нужную  ей  полосу  дороги  и
умчалась, словно не бывала.
     Со слов  Пети,  он  знал,  что  Леонид  доверяет  своей  воспитаннице
"мерседес", но только  сейчас  воочию  убедившись  в  этом,  равно  как  в
демонстративной лихости, с которой Мирослава обращалась с этой  престижной
среди дельцов и мафиозных  боссов  машиной,  он  испытал  горькое  чувство
разочарования. Словно вместо восхитившей его картины знаменитого  мастера,
вдруг обнаружил, что ему подсунули изощренную подделку. Он как  бы  увидел
Мирославу в другом ракурсе, открывшем ее истинную сущность. И уже по-иному
надо   было   оценивать   ее   кажущуюся   независимость,   раскованность,
пренебрежение нравственными нормами.
     Подумал, что Леонид, которому следовало отдать должное  за  заботу  о
дочери  покойного  друга,   явно   переусердствовал   и   избаловал   свою
воспитанницу донельзя. Машина, стоимостью в десятки  тысяч  долларов,  это
уже  не  забота  о  девочке-сиротке,  а  потакание   непомерным   амбициям
сумасбродной девицы. Недаром их считают  любовниками.  Не  лучшим  образом
должно быть влияет на нее и Полина, сама  не  знавшая  никогда  ни  в  чем
отказа. Скажи, кто воспитал тебя и я скажу - кто ты...
     А он - чудак, в какой-то миг подумал, что вот и сбылось  предсказание
маленькой кудесницы - он встретил ту, которая предназначена  ему  судьбой.
Увы, вертящая задом самовлюбленная красотка - не его  идеал.  Переспать  с
ней - другое дело и очевидно это будет несложно даже без пари, которое она
предложила. Только не этого он ждал от дочери капитана Тысячного...
     От невеселых мыслей его отвлек старичок в дамской кофте. Олег обратил
на него внимание,  когда  тот  уже  подошел,  остановился  в  двух  шагах,
опираясь на старомодную трость.
     - Прошу прощения, что вмешиваюсь не в свое дело, - проскрипел старик.
- Я был невольным свидетелем  вашей  ссоры  с  женой.  Не  подумайте,  что
прислушивался к вашему разговору, но он был настолько выразителен,  что  о
его характере нетрудно догадаться.
     - Что вам угодно? - Олег неприязненно посмотрел на него.
     - Не сердитесь, молодой человек. Вначале я  любовался  вами  -  такая
красивая пара. И вдруг, выяснение отношений. А это было уже  некрасиво.  И
бессмысленно. Поверьте: выяснять отношения с женщиной  -  напрасная  трата
времени и слов. Что бы вы не говорили ей, она останется при своем  мнении,
а вы можете остаться без нее.
     - Но как быть, если  отношения  надо  выяснить?  -  уже  с  интересом
посмотрел на него Олег.
     - Вы должны чувствовать, а не выяснять, как женщина относится к  вам.
А в серьезные дела не посвящайте ее: перекладывать на женские  плечи  свои
заботы, не приличествует мужчине. К ее же заботам будьте сочувственны,  но
не больше. Все равно она поступит по-своему.
     Олег поблагодарил его за совет, которым, при  всем  желании,  не  мог
воспользоваться. Но в одном старик был прав - в пылу полемики он  поступил
не по-мужски: предложив девушке непростую и  весьма  болезненную  для  нее
задачу. А это была его и только его задача, его право и долг - найти ответ
на вопрос, который одиннадцать лет  назад  ему  задала  мать  Мирославы  и
который сейчас он задает самому себе. Кто в действительности был повинен в
гибели Игоря Тысячного? Кто подвел его к той роковой черте, за которой уже
нет и не может быть виноватых? И не молодая журналистка,  а  он  -  зрелый
мужчина, юрист, человек с изрядным жизненным опытом  и,  скажем  прямо,  с
немалыми возможностями, должен найти ответ на этот вопрос.
     За последние дни  ему  стало  известно  много  больше,  чем  он  знал
одиннадцать лет назад. Но дело не только в этом: он  должен  раскрепостить
сознание, снять внутренний запрет с того, о чем не  позволял  себе  думать
многие годы. Объяснялось это не только  когда-то  данной  им  подпиской  о
неразглашении тайны следствия, но и его особыми  отношениями  с  одним  из
закулисных участников давнишней драмы - Леонидом Закалюком, о  котором  он
долгое время не хотел думать слишком плохо. И этот самозапрет, скованность
мыслей надо отбросить в первую очередь.
     А начать, очевидно, следует с того, что в свое время третий цех Сорок
седьмого завода вполне легально получал некоторое количество  платины  для
производственных    нужд.    Этим    воспользовались    высокопоставленные
контрабандисты. Кому-то из них пришла мысль использовать третий цех и  его
производственную  специфику  для  фиктивного  списывания  большой   партии
платины, а  заодно  как  перевалочную  базу.  Режим  секретности,  наличие
зарубежных партнеров, близость границы делали  третий  цех  идеальным  для
осуществления задуманной акции. И начальник цеха Леонид Закалюк,  конечно,
не  мог  не  знать  об  этом.  Следовательно,  одиннадцать  лет  назад   в
арестантской палате  госпиталя  МВД  он  беспардонно  врал,  уверяя  Олега
Савицкого, что оцинкованные ящики были доставлены в цех капитаном Тысячным
и его подчиненными. Теперь уже ясно, что Тысячный не  мог  этого  сделать.
Платина, как и  другие  драгоценные  металлы,  доставляются  на  места  из
государственных хранилищ в сопровождении фельдъегерей, которые сдают их  с
рук на руки особо доверенным лицам. Фельдъегерь отчитывается  перед  своим
начальством за каждый миллиграмм доставленного на место металла, но не его
дело как потом будет использован этот металл. А вот  у  особо  доверенного
лица в данном случае было немало хлопот: он должен был  принять  под  свою
ответственность всю партию драгметалла,  отделить  "правый"  от  "левого",
списать последний с учета и  отправить  его  дальше  уже  по  нелегальному
каналу. Совершенно очевидно, что таким лицом капитан Тысячный быть не мог.
Скорее всего, он даже не знал, какой груз будет сопровождать.  Его  задача
была строго ограничена:  сопровождать  груз  и  водителя  "из  Центра"  до
границы, а в случае чрезвычайных обстоятельств  защищать  спецтранспорт  и
его водителя, как говорится, не щадя живота своего. О  том,  что  водитель
"из Центра" был важной персоной свидетельствовало  то,  что  прибывший  на
место  происшествия  высокопоставленный  представитель  КГБ  первым  делом
побеспокоился не о Тысячном, и даже не о спецгрузе, а  об  этом  водителе.
Случайность же заключалась в том, что Тысячному стало известно о характере
груза, тогда как знать об этом ему не полагалось. Скорее  всего,  об  этом
ему сказал в последний момент Леонид. Надо полагать, что особо  доверенным
лицом начальник третьего цеха стал незадолго до  этого  и  в  такой  акции
участвовал впервые. Несомненно и то, что Леонид  волновался,  переживал  -
человек  неглупый  и  осторожный,   он   не   мог   не   понимать,   какая
ответственность ложится на  него  и,  очевидно,  поделился  снедавшей  его
тревогой с приятелем, полагая, что куратор цеха - капитан  госбезопасности
- должен быть в курсе.
     Вот теперь даже зримо можно представить  состояние  Игоря  Тысячного,
незадолго до этого сотрудника подразделения по борьбе с контрабандой.  Ему
предстояло не только сопровождать водителя "из Центра" до  границы,  но  и
проталкивать его с ошеломляющей  по  своим  масштабам  контрабандой  через
пункты пограничного  и  таможенного  контроля,  смотреть  в  глаза  людям,
которых   еще   недавно   сам   контролировал,   распекал,   привлекал   к
ответственности  за  малейшие  послабления   к   нарушителям   таможенных,
пограничных правил.
     Учитывал ли это Леонид? Вряд  ли.  Скорее  всего,  искал  сочувствия.
Разумеется, он не мог предвидеть последствий своего откровения.  Когда  же
эти последствия обернулись трагедией, Леонид, должно быть, пережил немало.
И не только из жалости к вдове погибшего  друга,  к  девочке-сиротке,  но,
главным образом, из сознания своей невольной вины, за ее  искупления  взял
на себя заботы о Мирославе, к которой впоследствии искренне привязался. Но
почему он скрывает от нее правду? До августовского  путча  это  еще  можно
было понять. Но он молчит  до  сих  пор.  И  не  просто  молчит  -  других
одергивает. Иначе не объяснишь нагоняй, заданный М.Хвыле  только  за  один
абзац ее статьи...
     Неудержимо хотелось курить. Олег встал, обогнул скамейку, на  которой
сидел, оглянулся по сторонам - не наблюдает  ли  за  ним  кто,  подошел  к
кусту, куда Мирослава забросила сигареты. Обрадовался, как ребенок любимой
игрушке, когда, исколов пальцы и исцарапав кисти рук  о  колючки,  отыскал
среди веток  красно-белую  пачку  "Мальборо",  в  которой  оставалось  еще
несколько сигарет. Привычно сунув в угол рта сигарету, он уже потянулся за
зажигалкой, но рука замерла у кармана,  словно  ее  перехватили.  Ведь  он
обещал Мирославе  бросить  курить.  И  она  обещала  бросить.  Уговор  был
нешуточный, а значит надо его соблюдать.
     Еще какое-то мгновение Олег боролся с собой, но  затем  выдернул  изо
рта, смял и отбросил сигарету. Поймал себя на том, что  повторил  движение
Мирославы, каким она в начале их разговора отобрала у него сигарету. Он не
счел ее поступок бесцеремонным, хотя не представлял, кто из  знакомых  ему
женщин мог бы позволить себе такое. И вот результат - он  бросает  курить.
Надолго  ли,  трудно  сказать,  но  факт  налицо.  Интересно,  бросит   ли
Мирослава? Сигарета в зубах не красит ее. Должна бросить, коли дала  слово
- характер ей не занимать. Как и прямоты: что думает,  то  и  говорит,  не
уходит от неприятных тем, не увиливает от острых вопросов. И  напрасно  он
окрысился на нее. Мирослава не кривила душой, не старалась казаться лучше,
чем есть. Какого же дьявола он придрался к  ней,  да  еще  задним  числом?
Защищает Леонида? Но это можно и понять... Держится независимо,  не  лезет
за словом в карман? Но так и должно быть: журналистика - профессия не  для
робких... Лихо водит машину?  Но  можно  сказать  по-другому  -  уверенно,
хорошо водит... Нескромное платье? Но нынче девушки, молодые женщины носят
наряды и пооткровеннее. И не его это дело, не его забота - просто  или  не
просто переспать с ней. Он не вправе  помышлять  как  бы  задрать  платье,
опрокинуть в кровать девушку, которая когда-то считала его убийцей  своего
отца и хотела отомстить, но потом, казалось бы вопреки всему, сделала  то,
что за одиннадцать минувших лет не отважились сделать  причастные  к  этой
истории мужчины - сняла с него тяжелый груз чужой вины. И уже  за  это  он
должен быть обязан ей до конца своих дней...
     - Слышь, мужик, дай закурить.
     Перед Олегом  стоял  неопрятный  скособочившийся  мужичок  с  испитым
отечным лицом. От него разило сивухой, как из бродильного чана.
     - Не курю, бросил.
     - Как же бросил, если из рук не выпускаешь? - хмыкнул мужичок.
     Олег смутился: он был настолько поглощен своими мыслями, что  позабыл
о найденной пачке "Мальборо".
     - Видишь, как трудно  решиться,  -  натянуто  улыбнулся  Олег.  -  Но
считай, что уже решился.
     Он протянул мужичку сигареты.
     - А две можно?
     - Бери все.
     - Ух ты! Значит и вправду завязываешь?
     - Вправду.
     - Ишь ты, импортные. Сколько платишь за пачку?
     - Триста двадцать "деревянных".
     - Ешь твою качель! Это же на бутылку с четвертинкой  хватит.  Богатый
ты видно, мужик, если такое себе позволяешь.
     - Каждый позволяет себе, что может позволить.


     Отвязавшись от алкаша, он  пошел  в  сторону  перекрестка  в  надежде
поймать какую-нибудь машину.
     Мысль, что пришла ему затем, была из ряда тех же  неприятных  мыслей,
что беспокоили его со вчерашнего дня. А что позволяет себе  Леня  Закалюк?
"Мерседес"  последней  модели...  Спецрейс  из  Киева  при  отсутствии   у
объединения средств на зарплату  рабочим...  Круиз  по  Средиземноморью...
Возврат   многомиллионного   долга   кредитору,   не   ожидавшему    такой
покладистости...
     А не путает ли он грешное с праведным? Одно дело - "мерседес", другое
- расчет за оборудование. Нет, не путает! В  обоих  случаях  траты  не  по
средствам. Не на директорскую зарплату совершены средиземноморские круизы,
вояж в Австрию, приобретен дорогостоящий автомобиль,  как  не  случайно  в
канун  решающих  переговоров  с  компанией-кредитором  проделан   трюк   с
транзитным платежом через банковский счет Дулибского филиала. Притом,  что
Леонид  достаточно  осторожен,  чтобы  не  привлекать  стороннее  внимание
бросающимися в глаза тратами. Тем не менее делает их  одну  за  другой.  А
если к этому присовокупить предложенную вице-президенту  компании  крупную
взятку, то можно прийти к выводу, что решения об этих  тратах  принимались
не Закалюком, а человеком, которого он не смеет ослушаться. Недаром Василь
Брыкайло не считает Закалюка  главной  фигурой  в  криминальных  операциях
"Атланта". Не является там первым лицом и Матвеев. Значит, за ними  кто-то
стоит. Но запрячь в одну упряжку двух генеральных директоров и править ими
по своему усмотрению не каждый сумеет.
     На что обратил бы внимание сторонний человек, знакомясь с  биографией
Леонида Максимовича Закалюка? Крутой виток карьеры за последние три  года.
Своевременно ушел из обкома партии, вернулся в родное объединение, но не в
качестве блудного сына - сразу был назначен главным  инженером,  а  спустя
два года пересел  в  кресло  генерального  директора.  И  вот  уже  кто-то
проталкивает его в парламент, а его  супругу  в  общественные  деятельницы
регионального масштаба.  Кто-то  покровительствует  сомнительному  бизнесу
посреднического  предприятия  "Атлант",  финансовой  поддержкой   которого
генеральный директор "Транзистра" пользуется. Кто-то сквозь пальцы смотрит
на закулисные махинации с Дулибским филиалом. По  пьяной  лавочке  Матвеев
проговорился о крупных валютных операциях  с  иностранными  фирмами  и  не
будет слишком смелым предположить, что СП "Атлант" имеет анонимные счета в
иностранных банках. А не  в  эти  ли  банки  одиннадцать  лет  назад  была
депонирована левая платина "сэкономленная" третьим  цехом  Сорок  седьмого
завода? Вопрос правомерен уже потому, что авантюра с платиной  и  валютные
махинации СП "Атлант" имеют ярко выраженный криминальный характер.  А  еще
потому, что к этим разделенным во времени добрым десятком лет  нелегальным
операциям так или иначе был причастен Леонид Закалюк.
     Вот она связь, которую он - Олег, предугадывал, связь между событиями
одиннадцатилетней давности и неафишируемыми делами  сегодняшних  дней.  Не
Леонид вершит этими делами, он не более как исполнитель. Но уже  очевидно,
что сейчас, как и одиннадцать лет  назад,  им  руководит  один  и  тот  же
человек, который знает, что на  Леонида  Максимовича  можно  положиться  в
столь деликатных делах.
     Кто этот человек? Мельник? Слишком заметная фигура, не говоря  уже  о
том, что его прошлое просвечивалось теми, кто рекомендовал его на нынешний
высокий пост. Правда, не очень скрупулезно просвечивали: "тайные вечери" с
последующими отрезвлениями в саунах не были замечены исследователями  или,
что скорее всего, признаны несущественными. Нет, это должен  быть  человек
другого  склада.  Неприметный  скромный  бухгалтер  типа  ильф-петровского
подпольного миллионера Корейко? Тоже не годится.  Не  те  времена,  не  те
нравы. Тот, кто столь решительно распоряжается миллионами,  кто  позволяет
своим присным разъезжать на "мерседесах", летать спецрейсами, развлекаться
в круизах, вряд ли отказывает себе в радостях земных. У него  должны  быть
хороший камуфляж, надежная "крыша", под  которой  он  может  и  выпить,  и
закусить, и поразвлечься с теми же  милашками,  иначе  его  тайная  власть
теряет всякий смысл.
     Но кто он? Кто покровительствовал Лене Закалюку на заре его  карьеры?
Фронтовой товарищ его отца,  председатель  Сосновского  горисполкома  Петр
Егорович Савицкий. Благодаря ему Ленечка после окончания института остался
в Сосновске, получил назначение на престижный  в  те  годы  Сорок  седьмой
завод, где уже вскоре стал старшим технологом, членом парткома, был избран
депутатом горсовета. Но на должность  начальника  третьего  цеха  и  особо
доверенного лица спецслужб Леонида Максимовича рекомендовал уже другой, не
менее могущественный, но  находящийся  в  тени  покровитель.  Это  он,  не
лейтенант милиции Савицкий, как тот наивно полагал все  эти  годы,  покрыл
начальника третьего цеха Закалюка в  скандальной  истории  с  блекло-серым
металлом. Это он заставил следователя по особо важным делам Петренко пойти
на сделку с подозреваемым, заткнуть рты свидетелям. И,  наконец,  это  он,
обеспечивавший  секретную  транспортировку  блекло-серого  металла   через
вверенную  ему  территорию,  заставил   капитана   Тысячного   поступиться
совестью, а затем и жизнью.
     Рослый, представительный мужчина  с  депутатским  значком  в  петлице
добротного пиджака, назвавшийся полковником госбезопасности, но упустивший
при этом свою фамилию. Олег видел  его  лишь  однажды  -  поздним  вечером
семнадцатого сентября восемьдесят первого года на Городокском шоссе  и  до
сих пор не знает, кто он такой. Даже Петр Егорович  тогда  не  смог,  хотя
скорее всего не  пожелал,  удовлетворить  вовсе  не  праздное  любопытство
племянника.
     Засекреченный полковник... Были ли сексоты в  столь  высоком  звании?
Вероятно.   Официально   этот   человек   мог   числиться    руководителем
какого-нибудь  научно-исследовательского  института  с  труднопроизносимым
названием, об истинной деятельности которого не положено было  знать  даже
мэру города. Он был хорошо засекречен этот полковник, ибо до  сих  пор  не
"засветился", а значит не отошел от тайных дел. О том, что он  по-прежнему
держит  в  узде  своих  подопечных  свидетельствует  многолетнее  молчание
Леонида Закалюка, его нервозная реакция на  статью  "Беспредел",  а  также
более  чем  странное  поведение  Романа  Корзуна.  Трудно  поверить,   что
профессиональный сыщик, все эти годы остававшийся в Сосновске, не  проявил
хотя бы из любопытства  такую  одиозную  фигуру,  как  этот  засекреченный
полковник. Тогда на шоссе Роман изрядно струсил, что еще  можно  понять  -
угроза предать суду старшего опера Корзуна была вполне реальной. Но почему
Роман и по сей день не решается назвать высокопоставленного сексота? А  не
тот  ли  это  покровитель,  по  настоянию  которого  генеральный  директор
"Транзистра" Закалюк, выражаясь словами  Мирославы,  "поставил  на  кадры"
бывшего  подполковника  милиции  Корзуна?  Спрашивать   об   этом   Романа
бесполезно. Леонид и подавно не скажет. Но есть человек, который не сможет
отрицать свое знакомство с этим таинственным субъектом.
     Олег понимал, что может  нарваться  на  крупную  неприятность,  но  и
медлить он не имел права. Судя по всему, та история не осталась в былом, и
появление в городе бывшего следователя Савицкого обеспокоило  кое-кого  не
меньше,  чем  миссия  вице-президента   холдинговой   компании   Савицкого
обеспокоила руководителей объединения "Транзистр". А еще похоже,  что  оба
этих беспокойства испытывают одни и те же люди...



                                    22

     Когда-то заместитель  начальника  Сосновского  городского  управления
внутренних дел Владимир Антонович Сероштан покровительствовал  следователю
того  же  управления  Олегу  Савицкому,  чей   дядя,   в   свою   очередь,
покровительствовал Владимиру Антоновичу.
     Молодого следователя вначале смущало, а со временем стало  раздражать
нескрываемое расположение заместителя начальника управления, в котором  он
не  очень-то  нуждался.  При  малейшей  возможности  Олег   уклонялся   от
приглашений Сероштана съездить с ним на рыбалку, охоту, принять участие  в
проверках  подведомственных  подразделений,  уже  зная  по  опыту,  что  и
рыбалки, и охоты,  и  проверки  неизменно  завершались  пьянками,  которые
готовились и оплачивались подчиненными. Неприятен ему был и сам  Сероштан,
уже в те годы немолодой тучный человек с глазами-буравчиками на  обрюзгшем
лице, мастак разглагольствовать о чести и достоинстве работников советской
милиции  и  в  то  же  время  без  зазрения  совести  взимающий   дань   с
проштрафившихся или рассчитывающих  на  его  покровительство  подчиненных.
После трагедии на Городокском шоссе, Сероштан повел себя  по  отношению  к
Олегу неоднозначно: вначале, как доходили до  Олега  слухи,  настаивал  на
немедленном увольнении проштрафившегося следователя, склонял и спрягал его
имя на всех совещаниях, но после того  как  Петренко  прекратил  уголовное
дело,  Владимир  Антонович  изменил  свое  мнение  -   стал   сочувственно
поговаривать уже на других совещаниях о том,  что  такое,  дескать,  может
случиться с каждым - все под  Богом  ходим,  и  нельзя  отворачиваться  от
попавшего в беду товарища. Как-то даже навестил Олега в госпитале,  принес
яблоки, груши из своего сада, приободрил, сказал, что наказание - без того
нельзя - будет смягчено: лейтенанта Савицкого  понизят  в  участковые,  но
через  непродолжительное  время,  когда  улягутся  страсти,  возвратят   в
госуправление, где ему будет предоставлена нехлопотливая, но перспективная
должность. Однако все решилось иначе. С  тех  пор  Олег  не  встречался  с
Сероштаном...
     Спортивный бассейн "Динамо" был таким же, каким  его  помнил  Олег  -
большущий куб из давно немытого  стекла,  выщербленного  бетона  с  гулким
резонансом внутри, что разносил  по  всему  зданию  команды,  наставления,
свистки тренеров, выкрики болельщиков, всплески воды,  рассекаемые  телами
пловцов, гомон детворы, барахтающейся в "лягушатнике".
     А вот спортивно-тренировочный зал был уменьшен  наполовину,  за  счет
чего появился новый директорский кабинет и приемная.
     Черноволосая восточного типа женщина в тренировочном костюме стояла в
приемной у одного из письменных столов, разговаривала по телефону.  Что-то
в ее осанке, голосе  показалось  Олегу  знакомым,  но,  только  когда  она
окончила  разговор,  повернулась  к  нему  и  удивленно  вскинула  густые,
сходившиеся на переносице брови, узнал ее.
     - Зульфия! Вы ли это?
     Они не виделись много лет, а их старое знакомство было  не  таким  уж
близким и продолжительным, чтобы сейчас обращаться друг к другу  на  "ты".
Зульфия  расплылась  в  улыбке,   шагнула   навстречу,   протянула   узкую
длиннопалую руку, крепко, по-мужски, пожала кисть Олега.
     - Что, не узнаешь? Такая страшная стала?
     - Что вы, Зульфия! Отлично выглядите. Разве что повзрослели немного.
     Она рассмеялась, показывая безукоризненно белые, ровные зубы.
     -  Болтун!  Я  уже  бабушка...  Когда  успела?   Это   моя   доченька
постаралась. Впрочем, у нее был заразительный пример: я  произвела  ее  на
свет в те же семнадцать лет. Не знали, что я мама со стажем? Признаюсь,  в
свое время скрывала этот довесок от ухажеров, чтобы не отпугивать  их.  Но
напрасно: замуж так и не вышла. А вы как, где, что? Рассказывайте.
     Они  еще  обменивались  вопросами-ответами,  когда  из  директорского
кабинета вышел Сероштан. Роман ненамного преувеличил размеры  его  живота,
что выступал арьергардом по отношению к другим, тоже достаточно массивным,
частям тела. Маленькими у него были только глубоко  посаженные  глаза.  Но
глядели они по-прежнему неприятно-пристально, вонзаясь в лицо  собеседника
сверлящими буравчиками.
     - Это кто тут кадрит моего боевого зама? - раздвигая в гримасе-улыбке
прочерченные склеротическими жилками барханы щек, пробасил он.  -  Батюшки
мои, кого я вижу! Никак  Савицкий.  Тот  самый  Савицкий-младший,  который
когда-то смущал всех девиц горуправления МВД, но так и не  осчастливил  ни
одну из них. Ну,  здравствуй,  Олег...  если  память  мне  не  изменяет  -
Николаевич. Слышал, что стал ты крупным бизнесменом,  большими  капиталами
ворочаешь. Молодец! И вид у тебя отличный... Ты ко мне?  Я  так  и  понял.
Зульфия Рашидовна не назначает здесь свиданий мужчинам со стороны,  только
своим.
     Зульфия бросила на него  сердитый  взгляд,  но  тут  же  презрительно
скривила губы, давая понять, что считает ниже своего достоинства  отвечать
на хамство. А Олег отметил, что его визит не удивил  отставного  генерала,
хотя тот пытался разыграть удивление.
     В директорском кабинете, где вдоль  стен  стояли  шкафы  с  открытыми
полками,  уставленными   разнокалиберными   призовыми   кубками,   вазами,
бронзовыми и  чугунными  фигурками  спортсменов  и  спортсменок,  Сероштан
усадил Олега в глубокое кресло, обтянутое лоснящейся кожей, сам  утонул  в
другом, предложил гостю фанту, попросил налить стакан и себе.
     Попивая из толстостенного хрустального стакана  приторную  тепловатую
воду, Олег сказал, что в городе находится второй день, от  общих  знакомых
узнал,  что  Владимир  Антонович  оставил  свою  высокую,  но  хлопотливую
должность и перебрался сюда, где работа намного  спокойнее,  а  сотрудники
симпатичные. Затравка была рассчитана верно, и Сероштан стал жаловаться на
главу областной администрации Мельника, еще  недавно  ничего  из  себя  не
представляющего  доцента  Политехнического  института,  в   прошлом   году
выдвинутого  на  высокий  пост  демократической  партией.   Оказавшись   в
губернаторском кресле, Мельник возомнил, что  он  уже  Царь  и  Бог,  стал
разгонять старых опытных руководителей, тащить  под  свое  крыло  дружков.
Минувшей осенью, придравшись к сущему пустяку, настоял на освобождении  от
должности генерала Сероштана, которого отправил на пенсию.
     По словам Владимира Антоновича, новоиспеченный губернатор сам не  без
греха: несколько  лет  назад  едва  не  угодил  на  скамью  подсудимых  за
спекуляцию автомобилями  иностранных  марок,  что  теперь  ставит  себе  в
заслугу, представляясь бескорыстным пионером рыночных отношений,  которого
травили коммунисты.
     - Что он за пионер и каково  его  бескорыстие  проиллюстрирую  только
одним примером, - жестом велев Олегу снова наполнить его стакан, продолжал
Сероштан.  -  Не  прошло  и  года,  как  он  из  грязи  выбился  в  князи,
организовал, понимаешь, себе и своему спонсору командировку в  Австрию.  А
чтобы в дороге не скучать, они с собой двух дамочек прихватили. Но это еще
не криминал - секретуток казна и раньше оплачивала. А вот назад прикатили,
как говорят циркачи ву-а-ля, на двух "мерседесах". В  славный  город  Вену
поехали на зачуханной "Волге", выпуска  одна  тысяча  девятьсот  затертого
года, а назад, понимаешь, прикатили с шиком на "мерседесах".
     Сероштан  бросил  на  собеседника  хитроватый  взгляд,  приложился  к
стакану, стал неторопливо прихлебывать фанту.
     Олег понял, кого он имеет в виду  под  спонсором  Мельника,  чему  не
удивился - этого надо было  ожидать.  Не  совсем  понятно  другое:  почему
Сероштан уверен, что  информация,  которой  он  располагает,  заинтересует
вице-президента компании "Скиф-Холдинг". Хотя и это можно объяснить: Пашка
Кривошапко поделился своими заботами с тестем, а  тот  решил  использовать
ситуацию  в  своих  интересах.  И  хотя  Олег  не  ожидал,  что  отставной
милицейский генерал затронет эту тему, выслушать его не мешало.
     - А мне этот сукин сын поставил в вину  дачу,  которую  я  вот  этими
руками на свои трудовые пять лет строил в поте лица  своего,  -  опорожнив
стакан, продолжал жаловаться хозяин кабинета. - Злодея, понимаешь,  нашел!
И вот теперь генерал  Сероштан  лягушатами  в  бассейне  командует.  А  им
помыкает небезызвестная тебе среднеазиатская русалка, которая считает, что
не она мне, а я ей - великой пловчихе, должен подчиняться, и  что  вообще,
если бы не она, я остался бы без куска хлеба. Мания величия,  свойственная
бывшим чемпионкам и невостребованным в постоянное  пользование  красоткам.
Ну да хрен с ней! К слову, она это  по-прежнему  любит,  так  что  имей  в
виду... Вот такие у нас  пироги,  Олег  Николаевич.  А  тебя  какая  нужда
привела ко мне? Если  скажешь,  что  заглянул  просто  так,  поглядеть  на
старика, не поверю.
     Легенда у Олега была готова.  Бывшего  лейтенанта  милиции  Савицкого
многие годы угнетало сознание, что  в  родном  городе  его  считают  пусть
невольным, но все-таки убийцей капитана Тысячного. Поэтому он вынужден был
уехать из Сосновска и долгое время не возвращался сюда. Но недавно ему  на
глаза попалась  местная  газета,  где  упоминалась  печальная  история  на
Городокском шоссе и содержалось утверждение  о  его  невиновности.  Однако
фамилия в газетной  статье  не  приводилась,  да  и  сама  статья  еще  не
оправдание. Вот он и  пришел  к  умудренному  жизненным  опытом  человеку,
которому известны все обстоятельства той  истории,  чтобы  посоветоваться:
стоит  ли  требовать  пересмотра  прекращенного  одиннадцать   лет   назад
уголовного дела? Его  смущает  одно  обстоятельство:  добиваясь  моральной
реабилитации, он тем самым подставит бывшего старшего  оперуполномоченного
городского  уголовного  розыска  Романа  Корзуна,  который  доводится  ему
свояком и отношения с которым он не хотел бы портить.
     - Не хотел бы портить! - подхватил последнюю фразу Сероштан. - Смотрю
я на тебя, Олег Николаевич,  и  диву  даюсь,  вон  седина  на  висках  уже
пробивается, а рассуждаешь все еще, как мальчик в коротких  штанишках.  Да
твой свояк, а я его получше твоего знаю,  всегда  был  и  остался  сукиным
сыном. Много говорить  не  буду,  могу  показаться  необъективным,  возьму
только  твой  пример.  Хочешь  знать,  почему  тогда   все   сикось-накось
получилось?
     Если верить Сероштану,  после  того,  как  было  решено  организовать
засады на Киевском и Городокском  шоссе  и  туда  отправились  оперативные
группы, к одной из которых примкнул следователь Савицкий, его - Сероштана,
предупредили, что  по  Городокскому  шоссе  в  сторону  госграницы  вскоре
проследует  транспорт  с  грузом  особой   важности.   Конечно,   подобные
предупреждения делаются не в  последние  минуты,  полагается  заранее  все
обсудить, разработать и принять меры к недопущению инцидентов,  обеспечить
беспрепятственное продвижение спецтранспорта. Но это не было сделано и  не
по вине руководства Городокского управления внутренних дел. Тем  не  менее
Сероштан,  исполнявший  в  то  время  обязанности  начальника  управления,
пытался связаться по рации с руководителем засады на Городокском  шоссе  -
старшим оперуполномоченным Корзуном, а когда это не удалось  -  Корзун  не
вышел на связь, лично выехал на  место.  Но  было  уже  поздно.  В  районе
железнодорожного переезда он догнал отставшую от спецтранспорта "Волгу"  с
группой прикрытия из четырех человек, которые - вот лопухи зеленые!  -  не
удосужились   заранее   связаться   с   железнодорожниками   и   позволили
длинносоставному товарняку отсечь свою машину от объекта сопровождения.  А
пока пропускали товарняк, случилось то, что случилось.
     - При всем том, этого можно было избежать, если бы Роман  ответил  на
мой вызов,  -  увлекшись  воспоминаниями,  стал  грозить  кому-то  пальцем
Сероштан. - Но он забыл переносную рацию в "уазике", что оставил за добрую
версту от места засады, а водителя взял с собой. Такую глупость и  нарочно
не придумаешь. А произошло это потому, что  твой  Романчик  был  пьян.  Не
вдрызг, конечно, но, как обычно, основательно поддатый.  Только  случай-то
необычный был. И когда мы с Григорием Михайловичем, по прибытии на  место,
растолковали этому негодяю, что он натворил,  старший  опер  Корзун  мигом
отрезвел. Тебя в госпиталь уже отправили и ты не видел, как этот  мерзавец
в ногах у меня и Гриши валялся, молил  спасти  его  от  тюрьмы.  Пожалели,
помогли, выручили. Думаешь отблагодарил? Держи карман шире -  сто  граммов
даже не поставил. Зато подводил меня потом, и не раз. А как при  поддержке
тестя - твоего дяди, пусть  земля  ему  будет  пухом,  в  начальники  угро
выбился, вообще через верхнюю губу стал разговаривать. И это еще  полбеды.
Но вот с конца прошлого года наветы на меня во  все  инстанции  рассылает.
Обиделся, понимаешь, что подсек я его на одном деле и на  пенсию  досрочно
отправил. А его - сукиного сына, только за  одно  это  дело  по  этапу  на
Колыму без суда надо было гнать...
     Он  испытывающе  посмотрел  на  Олега,   видимо   ожидая,   что   тот
заинтересуется грехами свояка. Но грехи Романа не интересовали  Олега.  Он
был  доволен,  что  разговорил  старого   прохвоста   и   тот,   увлекшись
воспоминаниями, обмолвился о засекреченном полковнике. Теперь  Олег  знал,
что бывшего высокопоставленного сексота зовут Григорием Михайловичем,  что
Сероштан с ним на короткой ноге -  Гришей  называет,  а  также,  что  этот
полковник не был профессионалом - допускал  непростительные  ляпы  даже  в
таком серьезном деле, как обеспечение продвижения спецтранспорта с  грузом
особой важности. Но эти сведения еще не позволяли проявить фигуру Григория
Михайловича,  определить  его  нынешнее  положение.  И  Олег  решился   на
фронтальную атаку, уже зная, как и где прорвать оборону.
     Вернувшись к своим обстоятельствам, он вновь попросил  совета  -  как
поступить.
     - Выбрось из головы, целее будет, - махнул рукой Сероштан. - Никто не
станет поднимать это дело. Сейчас не до  старых  дел,  новые  захлестывают
выше макушки. Что, не знаешь обстановку, не видишь, что вокруг творится? В
наше время тоже не райская жизнь была, но мы поводий из рук не  выпускали.
А нынче додемократились до того, что криминал правит бал.
     Он ухмыльнулся своему каламбуру, но затем добавил серьезно:
     - Я ничем не смогу помочь тебе.
     - А Григорий Михайлович сможет? - как бы невзначай спросил Олег.
     - Если захочет, то вряд ли,  -  хмыкнул  Сероштан,  но  тут  же  стер
усмешку, впился в лицо Олега глазами-буравчиками. - Ты знаком с ним?
     - Тогда на Городокском шоссе познакомились.
     - И он что же, представился тебе?
     - Нет, - выдержал сверлящий взгляд Олег.
     - Роман подсказал?
     - Роман поостерегся. Вы его назвали, Владимир Антонович.  Пяти  минут
не прошло, как назвали. И что он лопух изрядный дали понять.
     - Лопух? - Сероштан попытался выбраться из кресла, но  самостоятельно
этого сделать не смог, протянул Олегу руку, не попросил  -  потребовал:  -
"Помоги!"
     Олег  помог  ему  выбраться.  По-утиному  переваливаясь   на   широко
расставленных ногах-тумбах, Сероштан проковылял к одному из шкафов,  из-за
призовой вазы извлек плоскую бутылку с  отвинчивающейся  пробкой,  открыл,
приложился к горлышку, сделал два булькающих глотка,  крякнул,  вытер  рот
тыльной стороной ладони.
     - Лекарство от склероза. Потому не предлагаю, тебе еще рано, -  пряча
бутылку, хмыкнул он.
     Вернувшись к своему креслу, он уже не сел  -  оперся  руками  об  его
спинку.
     - Хитрый ты стал, Олег Николаевич. Хитрый и ушлый. Подсек старую щуку
на блесну. А я-то почти поверил, что ты за советом пришел.
     - И за советом тоже.
     - А что помимо совета требуется?
     - Сведения.
     - Только и всего? - иронически усмехнулся Сероштан.
     - Ценные сведения, - уточнил Олег.
     - Это в том смысле, что готов заплатить?
     - Информация - тот же товар, а за товар надо платить.
     - Интересный разговор у нас получается. Ты что же,  генерала  милиции
хочешь купить?
     Сероштан изобразил на лице почти естественное негодование. Но Олег не
принял его гнев всерьез. Достал бумажник, извлек из него пятисотдолларовую
банкноту, положил на журнальный столик.
     - Владимир Антонович, я ограничен во времени. Перейдем к существу.
     - Деловой ты стал. Ох и деловой! - не сводя глаз с банкноты,  изменил
тон Сероштан. Хотел еще что-то сказать, но вид  новенькой  банкноты  мешал
сосредоточиться и он не выдержал: сгреб ее,  спрятал  в  нагрудный  карман
рубашки и только после этого ухмыльнулся.
     - Что еще хочешь услышать о нашем губернаторе и  своем  родственнике?
Могу  предложить  за  дополнительное   вознаграждение   копии   любопытных
документов из прекращенного три года назад уголовного  дела  о  спекуляции
машинами. Между прочим, дело было прекращено  не  без  нажима  со  стороны
обкома, к чему твой родственник - в ту пору инструктор  обкома,  обе  руки
приложил.
     - Об этом деле вы уже рассказали, а  копии  меня  не  интересуют  уже
потому, что это копии, - как можно безразличнее сказал Олег. -  Но  вот  о
Григории Михайловиче я, пожалуй, послушаю.
     Сероштан недоуменно посмотрел на него, но затем хитровато прищурился.
     - И это все за пятьсот грюнов? Нашел, понимаешь, по  дешевке  артиста
разговорного жанра!
     Торговаться не имело  смысла  и  Олег  выложил  на  столик  еще  одну
пятисотку.
     - Я - весь внимание, Владимир Антонович.
     - Мало что о нем знаю, - пряча вторую банкноту, как  бы  в  раздумии,
сказал Сероштан.
     - Что знаете, то и расскажите.
     - Добро. Только никаких  записей.  Воспринимай  на  слух.  И  карманы
покажи, чтобы убедить меня в отсутствии магнитофона...  Убедил.  Садись...
Значит так. Фамилия его Кошарный. Возраст -  пятьдесят  один.  Образование
неясное, но в финансах разбирается неплохо. Одно время  по  этой  части  в
обкоме партии работал. Потом его на учебу в ВПШ направили. После ВПШ  года
два ошивался в ЦК. А сюда вернулся уже пятым тузом в колоде -  была  такая
должность в закрытых штатах обкома и комитета одновременно. Но  подчинялся
он напрямую Москве. Так что - сам понимаешь. С ним  обкомовские  секретари
за ручку здоровались, без доклада в любое время принимали.  Когда  же  эту
должность сократили и в обкоме неуютно стало, занялся Гриша коммерцией.  И
круто занялся. Есть такое мутное коммерческое предприятие "Атлант", где он
кем-то числится. Должность  со  стороны  неприметная,  популярности  Гриша
всегда  избегал,  но  контролирует  он  большие  деньги.  Не  ворочает   -
контролирует. Улавливаешь разницу? А в контролерах у него ходят  серьезные
хлопчики: головы откручивают запросто и в момент. Не взирая, так  сказать,
на лица. Мирона Коржа помнишь?
     - Младшего опера Шевченковского угро?
     - Он уже майором  ОБХСС  был.  Не  без  Гришиного  содействия,  между
прочим, в гору пошел. Но потом они что-то  не  поделили:  то  ли  навар  с
какого-то дела, то ли бабу, подробностей не знаю, врать не  стану.  Только
Мирон  возомнил  себя  большим  начальником  и  прицепился  к   Грише   по
официальной части, а там было к чему прицепиться, и дернул его, понимаешь,
не посоветовавшись со мной.  Двое  суток  держал,  на  психику  давил.  Но
психика у Гриши железная, и пришлось Мирону его отпустить. И вот не прошло
недели, как нашли Мирона  с  проломанной  головой  в  подъезде  его  дома.
Профессионально  было  сработано,  никаких  следов.  Пришлось  списать  на
несчастный случай. Вот такие пироги теперь Гриша печет. И твой свояк очень
хорошо знает, кого и почему он остерегается...



                                    23

     Стеклянный куб бассейна Олег покинул в половине шестого. К  шести  он
должен был поспеть в гостиницу. Зульфия, у которой окончился рабочий день,
обещала отвезти его на своей машине. Но заставила  себя  ждать.  Олег  уже
нетерпеливо  поглядывал  на  часы,  когда  около  него  затормозила  синяя
"таврия". Сидящая за рулем Зульфия предложила ему  занять  место  рядом  с
собой.
     - Задержалась из-за  вас,  -  сказала  она,  когда  они  отъехали  от
бассейна. - Скажу откровенно: ваш визит к  старому  борову  не  понравился
мне, порядочные люди к нему не ходят. Грешным делом подумала,  что  хотите
приобрести абонемент в нашу сауну, где по  вечерам  посетителям  оказывают
разнообразные услуги недозрелые девицы. Но когда-то я была о  вас  лучшего
мнения и, поразмыслив, осталась при нем.
     - Это опрометчиво, Зульфия. Люди меняются и за более короткий срок.
     - Вы не принадлежите к их числу. У вас глаза такие же, как  были:  не
прячутся, не бегают, не впиваются в человека. И лицо не оплыло от  пьянок,
не осунулось от сексуальных излишеств.
     - Зульфия, вы заставляете меня краснеть.
     - Это не от влюбленности,  всего  лишь  мое  любопытство.  Признаюсь,
отдельные фрагменты вашего разговора с боровом я подслушала, есть  у  меня
такая возможность. Мало что  поняла,  но  то,  что  вы  не  из  его  шайки
сообразила. Как только вы ушли, он позвонил  какому-то  Грише,  сообщил  о
вашем визите. Что ему отвечал Гриша, я  не  могла  слышать,  но,  судя  по
репликам борова,  ваш  визит  и  те  вопросы,  что  вас  интересовали,  не
понравились этому Грише. Даже боров обеспокоился, просил  его  не  слишком
обижать вас.
     Олегу стало не по себе. Не  то  чтобы  испугался,  но  был  неприятно
удивлен вероломством Сероштана.
     - Я не из пугливых, - все же счел нужным заметить он.
     - Не храбритесь. Здесь и не таких обламывали. На роль супердевочки  и
я никогда не претендовала, хотя считала, что могу  постоять  за  себя.  Но
переоценила свои возможности и как-то пыталась скандалить  по  поводу  тех
непотребств, что происходят в  нашей  сауне.  По  вечерам  сауну  арендует
какое-то коммерческое предприятие, в эти часы ее посещают очень неприятные
типы и кое-кого из наших девочек-пловчих туда завлекают. Мне  посоветовали
не  вмешиваться,  но  я  не  унималась.  И  однажды  меня  подкараулили  в
раздевалке, закатали в ковер, приволокли в сауну и макнули в  бассейн  для
охлаждения распаренных  тел.  Но  мне  охлаждали  только  голову.  Недолго
охлаждали - минуты две, однако я ухитрилась захлебнуться. Меня откачали  и
предупредили, что в следующий раз откачивать не станут.
     - Когда это было?
     - Полгода назад. Боров еще не работал  здесь.  Так  что  не  его  это
проделка.
     - А чья?
     - Того, кому боров обязан своей нынешней должностью.
     - Кошарный?
     - Олег, и без того я рассказала вам больше, чем следовало.
     - Зульфия, я у вас в неоплатном долгу!
     - Женитесь на мне и будем в расчете, - невесело  рассмеялась  она.  -
Шучу, конечно. Вы еще слишком молоды, чтобы жениться на бабушке, даже если
она ваша ровесница. Да и жена из меня вряд ли уже получится.  Но  вот  мой
телефон, если появится желание поболтать, звоните. После  шести  я  всегда
дома, вожусь с внучонком.
     Она дала  свою  визитную  карточку.  Олег  попросил  высадить  его  у
переговорного пункта, тепло попрощался с Зульфией, обещал звонить ей.
     Из переговорной позвонил в Киев. Повезло - Василь оказался на  месте.
Выслушав сообщение, Брыкайло переспросил о вояже  Мельника  и  Закалюка  в
Австрию,  заинтересовался  транзитным  платежом  через   банковский   счет
Дулибского  филиала,  напомнил  о  венском  банке  "Радебергер",  дескать,
постарайся узнать, не в этом ли банке  держит  Матвеев  валютные  средства
"Атланта". Но особый интерес Брыкайло вызвала фигура Кошарного.
     - Кое-что о нем я знал, но не связывал с греком.  Теперь  картина  во
многом проясняется. Молодец, что проявил.
     Он помолчал, а затем спросил озабоченно:
     - Не растревожил ли ты своей любознательностью  этот  гадючник?  -  а
поскольку Олег медлил с ответом, досадливо хмыкнул. - Все, кончай разведку
и отходи огородами... Что значит, не можешь? У  тебя  в  запасе  еще  одна
жизнь? Ах, дела! Серьезный довод. Но боюсь, что наш супротивник не  примет
его во внимание. Сколько времени потребуется на завершение твоих дел?  Ну,
афганец, задал же ты мне работенку! Ладно, так и быть - учту  твой  довод.
Родственную мне структуру от супротивника отключу немедля,  он  еще  имеет
там поддержку. Но окончательно репутацию ему смогу испортить не раньше чем
через неделю. А потому сроку тебе на все  про  все  даю  не  более  суток.
Запомни адрес: Топольная двадцать один, квартира пять,  передашь  от  меня
привет... Не задавай детских вопросов! Отходи только через этот пункт,  но
добирайся туда с оглядкой. Теперь ясно? И вот что прими к сведению,  может
пригодиться: с сегодняшнего дня кислород греку  перекрыт  во  всех  банках
Украины...
     Олег не испытывал чувства удовлетворения собой, хотя узнал что хотел,
что интересовало его не меньше Брыкайло. Но это была не более, чем  удачно
проведенная разведка. А вот Закалюк с Матвеевым не  сидели  сложа  руки  -
использовали валюту "Атланта" и по  существу  выкупили  Дулибский  филиал.
Правда,  тут  можно  зацепиться  -  санкции  за   несвоевременную   оплату
оборудования составят довольно приличную сумму, погасить  которую  Закалюк
уже не сумеет. Стало быть, есть чем его  прижать.  Вот  только  времени  в
обрез - с Кошарным шутки плохи.
     Но Олег не жалел, что проявил засекреченного  полковника.  Теперь  он
знал, кому предъявить счет за гибель капитана Тысячного и свои многолетние
мытарства. Надо было лишь определить, в какой  форме  и  когда  предъявить
этот счет.


     В гостиницу вернулся в начале седьмого.
     Вначале он  не  придал  значения,  казалось  бы,  случайному  хотя  и
неприятному  эпизоду  в  лифте.  Два  великовозрастных  оболтуса,  которые
устремились в  кабину  следом  за  ним,  не  позволив  войти  туда  другим
постояльцам, пытались порезвиться за его счет. Один из  них  с  наполовину
обритой головой и петушиным гребнем на темени наступил массивным  башмаком
на ногу Олегу, а второй с носом-бананом рванул замок на его модной куртке.
То, что они не на того напали - хулиганы поняли с  запозданием  и  не  без
ущерба для себя. Петуха с полубритой  головой  -  тот  стоял  сбоку,  Олег
ударил локтем под дых, да так, что тот согнулся пополам, а затем рухнул на
пол. Наглеца же, пытавшегося снять с него  куртку,  ухватил  зажимом  двух
пальцев за нос-банан, сжал что было сил и спросил, не повышая голоса:
     - Сломать?
     - Пусти!
     - К старшим обращаются на "вы".
     - Пустите, дядя. Мы пошутили. Больше не будем, - загундосил наглец.
     Парню было не  меньше  двадцати  лет,  и  его  мальчишеское  хмыкание
развеселило Олега.
     Дежурная по этажу передала ему просьбу  Винницкого  зайти  к  нему  в
номер, что Олег не замедлил сделать.
     Были обнадеживающие  новости.  Звонил  Шумский,  сообщил,  что  глава
областной  администрации  Мельник  ходатайствует  перед  Правительством  о
выделении из состава объединения и передаче  в  ведение  областного  фонда
коммунального имущества Дулибского  филиала.  Смысл  понятен:  как  только
филиал  перейдет  в  ведение  муниципальных  властей,  он  будет  тут   же
приватизирован, а иными словами продан.
     - Шумский встретился с Атаманчуком из Минэкономики, которому поручено
разобраться с этим делом, и предупредил его, что у нас  имеются  серьезные
претензии по филиалу. Договорились, что пока Закалюк не  удовлетворит  все
наши   требования,   ходатайство   Сосновского   губернатора   не    будет
рассматриваться. Заодно Атаманчук сообщил, что в госзаказе  на  "оборонку"
объединению отказано наотрез.
     - Закалюка не обрадует эта новость, - удовлетворенно кивнул Олег.
     - Думаю, он уже в курсе. Вскоре после того, как  вы  уехали,  ко  мне
приходил Матвеев, просил склонить вас к отказу от требований  по  филиалу.
Сказал, что взамен Закалюк пойдет на уступки  по  Октябрьскому  комплексу,
который в ближайшее время будет акционирован в составе всего  объединения.
Дал понять, что, нажми мы посильней, и  Закалюк  уступит  нам  контрольный
пакет акций.
     - Матвеев приходил по поручению Закалюка?
     - У меня сложилось такое впечатление.
     - Стало быть Матвеев не скрывает, что заинтересован в филиале?
     - По-моему и Закалюк уже не будет этого скрывать. Отказ в госзаказе -
приговор ему как генеральному директору.  А  филиал  он  еще  в  состоянии
переварить: Матвеев и здесь уступит ему кресло - старику пора на покой. Но
он хочет обеспечить себе этот покой.
     - Прохиндеи! - возмутился Олег. - Только под себя гребут. А  Головное
предприятие, комплекс с молотка пускают.
     - Идея акционирования не так уж плоха, - возразил Винницкий. - И вряд
ли она принадлежит Закалюку, но он вынужден ее реализовывать.  Поэтому  не
стоит  вставлять  ему  палки  в  колеса,  компания  только  выиграет   при
акционировании. Контрольный пакет, конечно, блеф, но поторговаться  стоит.
Сейчас Закалюк заинтересован в нас больше, чем мы в  нем,  его  секретарша
уже дважды справлялась о вас, а  за  несколько  минут  до  вашего  прихода
звонил Корзун, просил чтобы вы, как только появитесь, связались с ним.
     Олег был доволен: обстоятельства складывались как  нельзя  лучше.  Но
звонить  Роману  не  спешил:  если  Закалюку  припекло  -  пусть   немного
посуетится, порастрясет спесь. Спросил Винницкого о другом -  отправил  ли
тот Елену Аполлинарьевну?
     - Если бы вы знали чего это мне стоило!  -  всплеснул  руками  старый
инженер.
     - Вы о билете на самолет?
     - Я считал вас  более  остроумным.  Это  стоило  мне  прединфарктного
состояния. Она не  хотела  уезжать.  В  гостиничном  баре  к  ней  пристал
элегантный супермен, говорящий с иностранным акцентом, соблазнял  поездкой
на Багамские острова. И она хотела, чтобы вы знали об этом.
     - Багамские острова не хуже Ливадии, а я не конкурент супермену.
     - Вы смеетесь, а мне едва удалось убедить ее, что этого типа подослал
Шестопал с целью заманить ее вовсе не в курортную зону.
     - И она поверила?
     - Даже я поверил. Этого супермена я как-то видел в  бильярдной  клуба
"Транзистра", он играл на интерес с маркером Степаном,  был  одет  намного
проще и говорил без акцента.
     - Выходит вы спасли Елену Аполлинарьевну от шестопаловского гарема?
     - В гареме не уверен, но  то,  что  люди,  подрядившие  этого  и  ему
подобных типов, интересуются не только нашим юристом, но и вами - убежден.
Вы обратили  внимание  в  холле  нашего  этажа  на  стриженного  под  ежик
мордоворота, который делает вид, что читает газету?
     - Внимания не обратил, но читателя заметил.
     - Он читает эту газету уже третий час. Было начало  пятого,  когда  я
пошел проводить Елену  Аполлинарьевну,  и  он  уже  сидел  там.  А  спустя
полчаса, когда я вернулся, увидел, как он, вслед за горничной, выходил  из
вашего номера.
     - Может быть... - начал Олег, но Винницкий перебил его.
     - Не может быть! Завидев меня, мордоворот принялся интенсивно тискать
горничную, что, если мне не изменяет память, делают до, а не после. К тому
же горничной это не нравилось, но она не смела возражать.
     - Вывод делать самому?
     - Не надо так плохо думать обо мне, - обиделся Винницкий. - Я  сделал
не только вывод, но и кое-какие звонки. В  этом  городе  у  меня  неплохие
связи. Не все еще выяснил, но  кое-что  уже  обрисовалось:  пасет  вас  не
милиция, какие-то наймиты. Мне обещали разобраться с ними. Но  пока  этого
не произошло, прошу ставить меня в известность о всех своих передвижениях.
     В том, что Винницкий  не  страдал  излишней  подозрительностью,  Олег
убедился, когда пошел в свой номер: в холле четвертого этажа,  прикрывшись
газетой, все еще сидел "мордоворот". И в своем номере Олег обнаружил следы
чьего-то беспардонного любопытства - "кейс" был открыт,  а  находящиеся  в
нем документы, вещи небрежно переворошены.  Не  оставлены  в  покое  ящики
письменного стола, шкаф, даже постель. Ничего не пропало, но  в  том,  что
это  было  не  просто  любопытство,  а  обыск,   постояльцу   предоставили
возможность убедиться воочию. Вызвать  дежурного  администратора,  поднять
шум Олег посчитал неразумным. Если Винницкий не  ошибся,  и  это  проделка
наймитов, то под  шумок  "мордоворот"  исчезнет,  убедившись  что  цель  -
нагнать страх на постояльца, достигнута. Ту же цель преследовали  в  лифте
Петух и Банан, а возможно и светлая "шестерка" на улице Пекарской. Все это
было взаимосвязано и безусловно координировалось одним и тем же человеком,
на роль которого бывший сексот Кошарный подходил, как нельзя лучше. О том,
что вызвало  такую  активность  с  его  стороны,  тоже  можно  догадаться.
Оставалось только определить, кто предупредил Кошарного об интересе к  его
особе Олега Савицкого? "Мордоворот" появился в гостинице около шестнадцати
часов, еще до того, как Олег встретился с  директором  бассейна  "Динамо".
Значит, не Сероштан первым забил тревогу... Олег не хотел плохо  думать  о
Мирославе, но в такой ситуации ее нельзя было сбрасывать  со  счетов.  Они
расстались около четырех и уже через несколько минут она  могла  позвонить
Леониду,   сообщить   о   разговоре   в   сквере,   тот    незамедлительно
проинформировал Кошарного, который  направил  в  гостиницу  "мордоворота",
Петуха  и  Банана.  Нет,  по  времени  и  это   не   получается...   Можно
предположить,  что  Кошарный  является  доверителем  адвоката  Кривошапко,
который пожаловался  своему  клиенту  на  несговорчивость  вице-президента
компании "Скиф-Холдинг". Сомнительно! Строптивых  контрагентов  обламывают
по-другому. К тому же конфликт компании с объединением "Транзистр" получил
широкую огласку и, случись с вице-президентом компании беда, причастные  к
этому лица проявятся поневоле. Закалюк  не  может  не  понимать  этого,  а
потому на крайние меры не пойдет.
     Стало быть, нервозность Кошарного объясняется другим  -  интересом  к
его особе бывшего следователя Савицкого. А сообщить ему  об  этом,  помимо
Сероштана, мог только Роман.  После  того,  как  Мирослава  обмолвилась  о
сильных мира сего, по требованию которых генеральный директор "Транзистра"
"поставил  на  кадры"  отставного  подполковника  милиции,  а  тот   начал
заниматься непотребными делами в угоду своим  покровителям,  его  связь  с
Кошарным можно вычислить без особого труда. И не случайно вчера Роман  так
настойчиво приглашал свояка в сауну позабавиться  с  девицами.  Эта  сауна
очень напоминает ту, о которой рассказала Зульфия. Поэтому  не  исключено,
что, помимо девиц-резвушек, Олега Савицкого там поджидали весьма серьезные
люди. Должно быть, это очень неприятно, когда тебя, завернутого  в  ковер,
опускают вниз головой в воду. Хорошо, что отклонил приглашение. Но  горько
сознавать, что старый приятель предал тебя. Впрочем, не мешает убедиться в
этом.
     Олег уже собирался звонить Роману, но тот опередил его.
     - Олег Николаевич, куда ты запропастился?  -  забубнил  в  телефонной
трубке голос Романа. - Я полдня тебя разыскиваю. Леонид  Максимович  хочет
встретиться с тобой. Будешь на месте? Он заедет  к  тебе...  Одну  минуту,
сейчас уточню.
     Пока он уточнял, Олег отметил полуофициальное обращение  свояка.  Так
говорят в присутствии посторонних с товарищем,  занимающим  более  высокое
положение, чтобы подчеркнуть, как свое близкое отношение к этому товарищу,
так и уважение к его чину.
     Когда Роман снова взял трубку и сказал, что Леонид  сейчас  выезжает,
его тон стал раскованней, из чего можно было заключить, что посторонний, а
судя по всему это был сам Леонид,  покинул  его  кабинет.  Роман  упрекнул
Олега за демарш в конференц-зале, сказал, что  со  стороны  это  выглядело
мальчишеством и породило различные кривотолки, что не будет способствовать
достижению согласия с руководством объединения.
     - В таком случае непонятно, зачем Леонид ищет встречи со мной?
     - Ему неприятно, что так получилось,  -  выкрутился  Роман.  А  затем
спросил, казалось бы, ни с того ни с сего:
     - После того, как вы уехали, ты виделся с Мирославой?
     - Почему спрашиваешь? - насторожился Олег.
     - Насколько разбираюсь в таких вещах, она положила на тебя глаз.
     - Допустим виделся.
     - Что ты с ней сделал?
     - Ничего особенного, - удивился вопросу Олег,  но  тут  же  попытался
контратаковать: - Во всяком случае в динамовскую сауну ее не приглашал.
     - При чем тут сауна? - в свою очередь удивился Роман. - Я  не  в  том
смысле. Час назад она явилась ко мне  впервые  без  крика,  шума  и  я  не
поверил своим ушам - извинилась за ту статью. Ты что-то рассказал ей?
     - Рассказал. Тебя интересует, что именно я рассказал?
     - Нет, просто так спросил. Уж очень необычно она повела себя.
     - А вот я хочу спросить не просто так, с интересом, - завелся Олег.
     - Слушаю.
     - Оперативная светлая "шестерка"  с  наружной  антенной  числится  за
розыскниками или за гаишниками?
     - При мне за розыском такая машина не значилась.
     - Сегодня во второй половине дня в городе было какое-нибудь ЧП?
     - Такими сведениями не располагаю.
     - А теперь вопрос, относящийся к нашему вчерашнему  разговору.  Тогда
на шоссе в составе группы захвата был  младший  опер  Шевченковского  угро
Мирон Корж. Где он сейчас?
     - Мирон Корж, - словно припоминая кто  это  такой,  но  скорее  всего
выигрывая время, чтобы сообразить, что стоит за этим вопросом, переспросил
Роман. - Как же, помню Мирона. Вскоре после  этого  случая  он  перешел  в
ОБХСС, потом окончил высшую школу милиции...
     - А потом? - поторопил Олег.
     - Потерял его из виду. Как тебе известно,  с  ОБХСС  мы  не  очень-то
контачили.
     - Даже, когда им проламывали головы в подъездах? Но мне известно, что
такие происшествия не оставались без ведома уголовного розыска. Впрочем, у
начальника розыска в данном случае могли быть особые соображения.
     - Что-то не пойму тебя, Олег  Николаевич,  -  разом  осипшим  голосом
прохрипел Роман.
     - Зато я понял тебя, Роман Семенович. Очень хорошо  понял!  Так  вот,
передай Григорию Михайловичу и сам прими к сведению, что номер в  подъезде
со мной не пройдет. А в лифте уже не прошел, что могут подтвердить Петух и
Банан. И еще: своих шпиков-мордоворотов замените на более респектабельных,
все-таки интуристовская гостиница, не  базарный  шалман...  -  После  чего
положил трубку.
     Пользуясь терминологией Мирославы, можно было сказать,  что  удар  по
мозгам нанесен. Оставалось ждать результата. В том, что  бывший  начальник
уголовного розыска является не последней  фигурой  в  команде  Закалюка  и
Матвеева уже не приходилось сомневаться,  так  же  как  в  том,  что  этот
разговор  будет  доведен   Романом   для   сведения   и   соответствующего
реагирования своим шефам. Теперь все зависело от того, кто в этой  команде
принимает ответственные решения. Если Кошарный может поступать  по  своему
усмотрению, не считаясь с мнением сообщников, надо быть готовым  к  самому
худшему. Однако поступить по-другому  Олег  не  мог  -  тактика  выжидания
исчерпала себя и надо было заставить противника раскрыться. Ни Роману,  ни
тем более Кошарному в голову не придет, что  Олег  Савицкий  действует  на
свой страх и риск.



                                    24

     До прихода Закалюка успел связаться с Шумским, сообщил о  предложении
Матвеева, согласовал  позиции  по  филиалу,  условия  участия  компании  в
акционировании. Шумский  был  несказанно  рад  уплате  тридцатимиллионного
долга, высказал соображения по филиалу, вопросам акционирования...
     Леонид пришел без четверти семь. Вел себя как ни в чем не бывало.  Но
если для Закалюка роль невозмутимого, стоящего над событиями человека была
привычной, то Олегу понадобилось немалое усилие, чтобы  не  уступать  ему.
Многое зависело от того, известно ли Леониду о  его  визите  к  Сероштану,
нелицеприятном объяснении с Романом, непростом разговоре с Мирославой.  Но
определить это сразу Олегу не удалось - генеральный директор был  озабочен
только судьбой Дулибского филиала.
     Начал с того, что ему, дескать, неприятен инцидент в  конференц-зале,
в чем повинны "оборонцы" -  во  главе  с  Шестопалом.  Он  не  поддерживал
вице-президента компании только из тактических соображений, и Олег  должен
понять его - руководителя многотысячного коллектива неоднозначно  мыслящих
людей, чьи  судьбы  накрепко  связаны  с  объединением,  а  головы  забиты
заклинаниями демагогов всех  мастей.  Олег  сказал,  что  понимает  его  и
сожалеет о своей несдержанности. Сожаление было  не  совсем  искренним,  о
своей горячности Олег не очень жалел. Но  Леонид  был  удовлетворен  и  не
удержался от сентенции, суть  которой  сводилась  к  тому,  что  настоящая
победа это та, при которой выигрывают обе стороны. Олег согласился с  ним.
Но когда Закалюк заговорил о выходе филиала  из  состава  объединения,  не
стал хитрить, сказал, что ему известны условия  передачи  филиала  в  фонд
коммунального имущества и напомнил о числящихся  за  филиалом  неустойках.
Леонид   был   неприятно   удивлен   его   осведомленностью,   но   быстро
сориентировался и предложил  засчитать  причитающийся  компании  долг  при
акционировании объединения. Олег не стал спорить, дал  понять,  что  такой
компромисс  возможен,  если  компанию  устроят  условия   ее   участия   в
акционировании, притом, что оба эти вопроса должны решаться  одновременно.
Леонид сделал вид, что обиделся: "Я даю слово. Ты что не веришь  мне?"  Но
Олег стоял на своем, и Закалюку пришлось согласиться.
     Как бы оправдывая свои маневры, Леонид посетовал на  то,  что  вокруг
филиала во всех инстанциях идет кулуарная возня, в которой участвуют люди,
необремененные высокой нравственностью.
     Это было сказано таким осуждающим тоном, что Олег не выдержал:
     - Я убедился в этом, когда мне предложили  взятку  в  тридцать  тысяч
долларов.
     - За что? - почти естественно удивился Закалюк.
     - За содействие в приватизации некого госпредприятия. После того  как
филиал будет передан коммунальному фонду, его приватизируют, не так ли?
     - Возможно.
     - Вот я и подумал, что речь идет о Дулибском филиале.
     - Надеюсь, не заподозрил, что идея взятки принадлежит мне?
     Если бы он не задал этот вопрос,  у  Олега  возможно  еще  оставались
какие-то сомнения, но сейчас все было  ясно.  Обострять  отношения  он  не
хотел, но и оставлять без внимания такой выпад не собирался.
     - Разумеется, нет. Ты предложил бы больше.
     Закалюк обиженно поджал губы, но затем рассмеялся.
     - А ты стал колючим, Савицкий! Это  не  упрек  -  констатация  факта.
Понимаю: жизнь  пошла  такая,  что  только  успевай  отбрыкиваться,  иначе
сомнут, а то и затопчут. И ты стал, как все.  А  жаль.  Ты  был,  пожалуй,
единственным романтиком из всех моих знакомых. Думал, таким и  останешься.
Увы!
     Олег подумал, что в какой-то мере Леонид прав, но промолчал.
     Об условиях компании  в  акционировании  спорили  недолго:  с  учетом
дополнительных инвестиций компания получала тридцать семь процентов акций.
     Олег был доволен - Шумский позволил ему отступать до тридцати пяти.
     - Но ты должен поддержать меня перед Мельником, - неожиданно попросил
Леонид. - Окончательно вопрос акционирования будет решать министерство, но
мнение главы областной администрации при этом учитывается не  в  последнюю
очередь. Мельник  понаслышан  о  тебе,  и  ваша  беседа  в  непринужденной
обстановке будет нам полезна.
     Олег отметил доверительное - нам, но тут же подумал,  что  Леонид  по
какой-то  причине  умалчивает  о  своих  тесных  отношениях  с  сосновским
губернатором, стало быть, не раскрывает своих карт.
     Характеризуя Мельника, Леонид был осторожен. Сказал, что тот  человек
неглупый,  образованный  -  кандидат  технических  наук,   владеет   двумя
иностранными языками, в свое время был  представителем  "Союзтрансавто"  в
Австрии, потом  заведовал  одной  из  кафедр  Политехнического  института.
Однако в производственных вопросах разбирается слабо,  не  очень  силен  в
экономике.
     -  Этим  пользуются  подхалимы  из  его  окружения,  нередко  склоняя
губернатора к выгодным для них решениям.  А  Мельник  упрям:  если  что-то
решил, переубедить его нелегко.
     Олег  полюбопытствовал,  что   подразумевается   под   непринужденной
обстановкой, в которой будет протекать беседа с губернатором.
     -  Презентация  фонда  региональной  культуры  в  клубе  объединения.
Сопредседатель фонда Полина Петровна лично приглашает тебя.
     Он вручил Олегу красочно оформленный пригласительный билет.  Но  Олег
усомнился, что инициатива приглашения исходит от Полины.  На  презентации,
надо полагать, будет немало общих знакомых, для которых ее былые отношения
со своим кузеном не являются секретом, и  вряд  ли  респектабельной  даме,
каковой нынче стала Полина Петровна, нужна такая демонстрация. К тому  же,
во вчерашнем разговоре по телефону, она недвусмысленно  дала  понять,  что
они увидятся только в субботу. Значит не ей это нужно. А вот Леониду после
инцидента в конференц-зале,  в  финале  которого  он  выглядел  не  лучшим
образом, очевидно важно появиться на людях с вице-президентом  компании  и
тем самым дать всем понять, что конфликт улажен без ущерба для  авторитета
генерального директора. Доброе имя своей супруги он при этом в  расчет  не
принимает. Но не Олегу упрекать его в этом...
     - После официальной части  намечается  банкет,  в  ходе  которого  мы
выдернем Мельника в отдельный апартамент, где за рюмкой  водки  решим  все
вопросы. До двадцати ноль-ноль он будет занят, поэтому начало  презентации
отложено на половину девятого и у нас еще есть время.
     Казалось бы, никакого подвоха в этом не было, но  что-то  насторожило
Олега. Следовало посоветоваться с Винницким, однако такой  возможности  не
было. Смущало и несоответствие своего костюма такому событию - он  приехал
в слишком легкомысленной  для  официального  приема  замшевой  куртке.  Но
Леонид брался устранить это препятствие.
     - Заедем ко мне домой, дам  тебе  подобающий  такому  случаю  пиджак.
Рубашка, брюки, туфли твои в  порядке.  Галстук  слишком  пестрый,  найдем
поскромнее. Переоденешься, прихватим дам и еще успеем до начала выпить  по
бокалу шампанского.
     - Каких дам?
     Леонид недоуменно посмотрел на него.
     - Полину и Славу. Ты ведь познакомился со  Славой.  И  как  я  понял,
нашел с ней обоюдоинтересную тему.
     Олег почувствовал, как кровь хлынула в голову.
     - Мы исчерпали тему, представляющую взаимный интерес, -  сквозь  зубы
процедил он. - Но с тобой я готов продолжить разговор на ту же тему.
     - По-моему, ты уже чокнулся на этом, - недовольно поморщился  Леонид.
- Сколько лет прошло... Не знаю как у тебя, а у  меня  за  эти  годы  было
предостаточно драм и если бы с каждой я носился,  как  с  писаной  торбой,
давно бы отдал концы. Слава уже сняла с меня довольно  крупную  стружку  и
возможно она права: я не рассказывал ей всего, щадя ее память об отце.  Но
оправдываться не стал - повинился. Она умная девочка и все  поняла.  А  ее
правдоискательство не  более  как  дань  моде.  Трагедия  нашего  с  тобой
поколения в том, что мы - дети эпохи развитого социализма и уже за это  от
нас требуют покаяния. Но посмотри, кто требует.  Те,  кто  до  восемьдесят
пятого фрондерствовали с оглядкой на постового милиционера,  кто  сотрясал
устои в кухонных словопрениях, держал фигу в кармане,  читал  под  одеялом
самиздатовских  борзописцев.  И  в  то  же  время  эти  ниспровергатели  с
аппетитом  жрали  копеечный  социалистический  хлеб,   упивались   дешевой
социалистической бормотухой, требовали  и  получали  бесплатные  квартиры,
санаторные путевки, вставные зубы. И плюнь тому в глаза, кто  скажет,  что
не пользовался соцблагами: не халтурил, не левачил,  не  бюллетенил  после
пьянок, не тащил с завода, с колхозного поля все, что плохо там лежало.  А
взамен от них, да и от нас с тобой, требовалась  не  работа  в  поте  лица
своего,  и  даже  не  соблюдение  приличий,  а  знать  свое  место  и   не
высовываться без особого  на  то  приглашения.  И  будем  откровенны:  эти
правила  устраивали  если  не  всех,  то  как  говорится   на   собраниях,
подавляющее большинство присутствующих...
     За многие годы их знакомства Олег  не  впервые  отметил  удивительную
способность Леонида не уходить от неприятных разговоров, но  придавать  им
безопасное для себя направление. А еще подумал, что Кошарный  по  какой-то
причине не счел нужным поделиться с Закалюком своей тревогой, а Роман  еще
не успел доложить шефу о нелицеприятном разговоре по  телефону.  Иначе  бы
Леонид повел себя по-другому...
     Когда подходили к темно-зеленому "мерседесу", что  стоял  в  паркинге
возле гостиницы, у Олега екнуло сердце - показалось, что на месте водителя
сидит Мирослава. Но в машине никого не было, за баранку сел Леонид.
     Олег вспомнил рассказ Сероштана о вояже Мельника со своим спонсором в
Австрию, откуда они вернулись на двух "мерседесах", и должен был признать,
что отказывается что-либо понимать. Музыку заказывает тот, кто  платит.  И
коль  скоро  спонсор   Закалюк   делает   такие   подношения   сосновскому
губернатору, то по меньшей мере странно, что спонсор нуждается в поддержке
стороннего человека перед тем же губернатором. Что-то тут не так...
     Машину Леонид вел осторожно, с заметным напряжением.
     - Быстро скорость набирает, не привык  еще,  -  резко  затормозив  на
перекрестке, стал оправдываться он. - А вот Слава будто  родилась  с  ней:
мчит на пределе и ни одной царапины. Это у нее  в  крови,  ее  отец  водил
машину с закрытыми глазами. Гонщиком был. Славе это с  генами  передалось:
еще девчонкой на мотоцикле гоняла, страшно  было  смотреть.  И  вообще  до
семнадцати лет держалась, вела себя как мальчишка. Но потом женское начало
все-же взяло свое: появились наряды, помады, кавалеры, женихи, от  которых
по сей день нет отбоя.
     Он умолк, видимо ожидал  расспросов,  а  поскольку  Олег  от  таковых
воздержался, спросил уже напрямик: какое впечатление на него произвела его
- Леонида воспитанница?  На  этот  вопрос  Олег  еще  не  мог  определенно
ответить даже себе. Отделался обтекаемой фразой:  дескать,  хороша  собой,
неглупа, эрудированна, но резковата, что не красит ее.
     - Это у нее осталось, -  почему-то  улыбнулся  Леонид.  -  Поклонники
томно-нежных жеманниц шарахаются от нее, как черт от ладана.
     Это было сказано как бы безотносительно к слушателю, но  Олег  понял,
что это не так: Леонид хотел во что бы то ни стало выяснить его  отношение
к  Мирославе  и  должно  быть  к  Полине,  которую  всегда  считал  томной
жеманницей.  В  последнем  Олег  мог  бы  возразить  ему:  Полина  даже  в
девичестве не  очень-то  томилась,  а  став  замужней  дамой,  не  слишком
жеманилась, со своим возлюбленным во  всяком  случае.  Но  должно  быть  с
законным супругом она вела себя иначе. Однако спорить с ним  на  эту  тему
было бы, по меньшей мере, не корректно. Что же до Мирославы,  то  и  здесь
надо было соблюдать осторожность - Олег вовремя почувствовал, что  интерес
Леонида  к  тому,  какое  впечатление  его   воспитанница   произвела   на
вице-президента  компании,  не  праздный.  И  потому  посчитал  за  лучшее
отмолчаться...
     Дом был построен в конце семидесятых годов по индивидуальному проекту
на аккуратной тихой улочке неподалеку от центрального  парка.  Он  выгодно
отличался от других новостроек тех лет как внешним видом, так и внутренней
планировкой, отделкой, чисто прибранными подъездами, исправно  работающими
лифтами, широкими лестничными пролетами,  высокими  потолками,  массивными
дверями,  ведущими  в   четырех-пятикомнатные   квартиры   с   просторными
прихожими, большими кухнями, выложенными цветным  кафелем  ванными.  И  не
случайно этот дом, построенный  для  совпартработников,  горожане  в  свое
время прозвали "дворянским гнездом".
     Когда-то Олег с Полиной бывал в одной из  квартир  этого  дома  у  ее
однокашницы Екатерины Ткачук, или  просто  Катьки  -  субтильной  манерной
девицы с претензиями на аристократизм, которую Полина  называла  не  иначе
как "моя  заклятая  подруга".  Катька  была  патологической  сплетницей  и
интриганкой: она обзаводилась приятельницами и приятелями  с  единственной
целью перессорить их друг с другом. После  того,  как  Олег  стал  женихом
своей кузины, Катька воспылала к обоим горячей симпатией,  но  уже  вскоре
стала намекать Олегу, что его  невеста  сожительствует  попеременно  то  с
Леонидом, то с  Володей-боксером,  а  Полине  говорила,  что  Олег  упорно
добивается ее - Катькиного расположения. К чести Полины надо сказать,  что
она  оставляла  без  внимания  эти  наговоры,  а   отношения   с   Катькой
поддерживала не без нажима со стороны Петра Егоровича  -  что  ни  говори,
дочь первого секретаря горкома партии. И расчет  оправдал  себя  -  вскоре
после того, как Полина вышла за Леонида, они получили квартиру в  этом  же
доме, не без содействия, надо полагать, всемогущего Катькиного отца.
     Припомнив это, Олег спросил Леонида об их общей знакомой.
     - Цветет и пахнет,  -  хмыкнул  Леонид.  -  В  субботу  будешь  иметь
удовольствие пообщаться с ней и ее мужем-академиком на моем дне  рождения.
Пришлось пригласить - академик поддерживает меня в избирательной компании,
а Екатерина Ивановна нынче советница нашего губернатора по делам культуры.
Живет в той же квартире, своих родителей  переселила  в  кооперативную  на
окраине города. Отреклась от отца-коммуниста, но  не  от  его  методов.  В
областной администрации за полгода ухитрилась  перессорить  всех  сановных
дам. По-соседски не обделяет вниманием и  нашу  семью:  старается  убедить
меня, что Стаська - не мой сын, а у Полины и Мирославы противоестественные
отношения.
     Он рассмеялся, словно это  была  забавная  шутка.  Олега  покоробило:
повторять сплетни  о  своей  жене  способен  только  глупый  или  циничный
человек. Дураком Леонида никак не назовешь, а его цинизм всегда был строго
дозирован. Стало быть, это попытка вызвать  протест  собеседника  и  таким
образом навязать ему разговор, от которого он уклонялся.
     Олег  не  пошел  у  него  на  поводу,  ограничился  пренебрежительной
гримасой.



                                    25

     Дверь им открыла Мирослава, и  снова  Олег  едва  узнал  ее:  высокая
пышная прическа, каким-то чудом державшаяся на темени, делала ее  лицо  не
то чтобы старше, но строже. Этого нельзя было сказать о вызывающе-нарядном
платье,  откровенные  вырезы  которого  лишь  слегка   прикрывал   меховой
палантин. Однако держалась она не кокетливо - независимо, а по отношению к
Олегу подчеркнуто холодно. Мирослава подставила Леониду щеку для  поцелуя,
а затем отстранилась, вопросительно посмотрела на него,  ожидая  одобрения
своему наряду, прическе. Ответный взгляд из-под сердито насупленных бровей
одобрительным никак нельзя  было  назвать.  Но  это  не  смутило  девушку:
отступив на несколько шагов, она сбросила с оголенных плеч палантин,  а  с
лица маску  холодности,  озорно  улыбнулась  и  с  пластичностью  завзятой
манекенщицы крутанулась на триста шестьдесят градусов,  продемонстрировав,
помимо прочего, обтянутое колготками бедро в нежданно открывшемся  разрезе
платья. Однако, перехватив взгляды  мужчин,  порозовела,  сдвинула  брови,
поспешила оправить и укротить застежкой игривый подол,  прикрыла  плечи  и
грудь палантином.
     - Что за маскарад!  -  рассердился  Леонид.  -  И  в  таком  виде  ты
собираешься на презентацию?
     - А почему бы и  нет?  -  преодолев  смущение,  подчеркнуто  небрежно
хмыкнула Мирослава. - Вечернее платье от Кардена для того и предназначено,
чтобы показываться в нем избранной публике.
     Леонид побагровел.
     - Сейчас же переоденься! Совсем с ума сошла. В заводской клуб  идешь.
Соображать хоть что-то надо!
     - Не смею ослушаться вас, монсиньор, - в грациозном реверансе присела
Мирослава.
     И как девчонка довольная своей проказой, шмыгнула за одну из  дверей,
выходящих в просторный коридор.
     - Это для тебя предназначалось, - натянуто улыбнулся Олегу Леонид.  -
Она пожаловалась Полине, что ты  не  воспринимаешь  ее  как  женщину.  Еще
недавно сетовала на чрезмерное  внимание  мужчин,  а  сейчас  -  наоборот.
Сумасбродная  девчонка.  Это  платье  Полине  к  ее  тридцатилетию  пошила
супермодная портниха, но оно  оказалось  тесноватым  и  перешло  к  Славе.
Впервые надела. И только для того, чтобы сразить тебя.
     Объяснение  было  слишком  пространным   и   маловразумительным,   до
тридцатилетия  Полины  было  еще  полтора  месяца.  Похоже,   что   Леонид
оправдывал не столько свою воспитанницу, сколько платье. Как-то  в  Цюрихе
Даниель   затащила   Олега   в   один   из   выставочных   салонов,    где
демонстрировались вечерние туалеты,  и  он  видел  подобное  на  одной  из
манекенщиц.  Помнится,  Даниель  сказала,  что   такие   платья   шьют   в
единственном экземпляре и стоят они многие тысячи - роскошь позволительная
лишь английским принцессам, звездам Голливуда и наложницам ближневосточных
шейхов. Стало быть сомнительно, что продемонстрированное Мирославой платье
и меховой палантин к нему пошиты местной портнихой. Да и  Мирослава  прямо
сказала, что платье от Кардена. И  сказала,  очевидно,  не  случайно,  что
вывело Леонида из себя. В самом деле, не слишком ли роскошествует директор
отнюдь не процветающего предприятия, преподнося  супруге  такой  наряд,  а
затем  не  возражая  против  передачи  его  воспитаннице?  Носи,  деточка,
платьице  стоимостью  в  десятки  тысяч  долларов,  поражай  мужчин   всех
возрастов и сословий роскошным нарядом, что  открывает  для  обозрения  не
менее роскошные формы. Но к  чему  она  сказала  об  избранной  публике  и
сказала с сарказмом?
     Однако долго размышлять над этим Олегу не пришлось - в гостиную, куда
его пригласил Леонид, донесся  настойчивый  телефонный  звонок,  и  хозяин
поспешил в соседнюю комнату, плотно притворив за собой дверь. Олегу  стало
не по себе, подумал, что должно быть это звонит  Кошарный  или  Роман.  Но
взял  себя  в  руки,  как  когда-то,  когда  его  рота  десантировалась  с
вертолетов на горный перевал, где из-за каждого камня в  любой  миг  можно
было ожидать пулеметной очереди, ракеты, выстрела снайпера. Реагировать по
обстановке - другого не оставалось.
     Но обошлось и на этот раз: как объяснил Леонид, звонил  сам  Мельник,
предупредил,  что  задержится  еще  на  час-полтора  и   просил   начинать
презентацию без него.
     - Может не приедет? - предположил Олег.
     - Приедет, - почему-то насупился Леонид. -  Сказал,  что  обязательно
приедет. Какие-то важные персоны из  Киева  голову  ему  морочат  вот  уже
второй день. Отвяжется от них и явится.
     Хотел еще что-то сказать, но вовремя спохватился. Олег  подумал,  что
Леонида по какой-то причине не радует встреча с губернатором, и тот звонил
сейчас не только затем, чтобы предупредить о своей  задержке,  -  судя  по
испортившемуся настроению  хозяина  дома  разговор  был  для  него  не  из
приятных.
     Леонид вышел из гостиной, но уже вскоре вернулся, принес  два  хорошо
сшитых пиджака - темно-синий и серый, несколько галстуков на  выбор.  Олег
был одного роста и почти одной комплекции с ним, и  оба  пиджака  пришлись
ему впору. Он выбрал темно-синий.
     - Строго  и  элегантно,  -  одобрил  Леонид.  -  Это  стиль  Геннадия
Трофимовича. И не только в одежде.
     - Кто такой Геннадий Трофимович?
     Леонид недоуменно посмотрел на него.
     - Мельник.
     Подчеркнуто уважительный тон, каким  он  говорил  о  главе  областной
администрации, можно было отнести за  счет  въевшегося  в  плоть  и  кровь
чинопочтения, но  Олег  нашел  другое  объяснение:  Закалюк  давал  понять
вице-президенту  компании,  что,  несмотря  на  обещанную   непринужденную
обстановку, держаться с губернатором надобно почтительно,  ибо  губернатор
есть  губернатор.  О  своих  неформальных  отношениях  с   Мельником,   он
по-прежнему умалчивал, что тоже было неслучайно.
     - Надо отгладить рукава, - осмотрев выбранный Олегом пиджак,  заметил
Леонид. - Попрошу Славу, она поухаживает за тобой. А я пойду отгоню машину
в гараж. В клуб  поедем  на  служебной  "Волге".  На  официальных  приемах
надлежит быть официальным во всем.
     Не успел Олег поразмыслить над его словами, как хозяин дома задал ему
новую задачу: выйдя в соседнюю комнату и оставив за  собой  непритворенную
дверь, Леонид заглянул за другую дверь в глубине комнаты, окликнул жену:
     -  Полиночка,  у  нас  гость.  Займи  его,  пожалуйста.  Я  ненадолго
отлучусь.
     Это было в духе Леонида: оставлять их наедине, не избавляя  при  этом
от своего незримого присутствия. Олег всегда это чувствовал,  чего  нельзя
было сказать о Полине. Даже после того унизительного эпизода на даче,  она
не долго мучилась угрызениями совести:  не  прошло  и  трех  месяцев,  как
вызвала возлюбленного в Сочи, где отдыхала с мужем и сыном. Попытка  Олега
убедить ее в недопустимости таких свиданий ни к  чему  не  привела,  кроме
слез и упреков в том,  что  он  разлюбил  ее.  Она  знала,  как  смягчить,
разжалобить его, а затем, одурманить игрой взглядов, улыбок, лукавых слов.
Олег поддался ей и тогда. Но всему есть предел, что в конце концов  поняла
и Полина. И сейчас маневр Леонида вызвал у него лишь невеселую усмешку.
     И все-таки он ощутил волнение, когда в гостиную вошла и  остановилась
поотдаль Полина. За три года, что они не виделись, она заметно располнела,
но толстой ее нельзя было назвать. Широкий пояс юбки плотно охватывал  все
еще стройную талию, что  как  бы  невзначай  демонстрировала  неутраченную
гибкость; белая, искусно расшитая национальным узором блузка  не  скрывала
мраморной шеи, обрисовывала  грудь,  а  сафьяновые  с  низкими  голенищами
сапожки подчеркивали красоту ее  икр.  И  были  все  те  же  миндалевидные
русалочьи глаза, пухлые, едва  тронутые  блеклой  помадой  губы  капризной
девчонки. А вместе  с  тем,  в  ее  взгляде  угадывалась  настороженность.
Какое-то время они смотрели друг на друга так, словно не  были  знакомы  и
сомневались в необходимости  знакомства,  не  решаясь  ни  улыбнуться,  ни
поздороваться потому,  что  это  к  чему-то  обязывало  и  вслед  за  этим
надлежало что-то сказать, а им уже нечего было сказать друг другу,  -  все
нейтральные темы были исчерпаны во вчерашнем разговоре по телефону. Но вот
уголки ее губ дрогнули,  обиженно  опустились,  как  когда-то,  когда  она
бывало дулась на него, но, позволяла целовать себя, ухитряясь твердить при
этом, что он не любит ее, или любит не так, как  следует,  как  он  должен
любить.
     Олег невольно шагнул к ней, привлек  к  себе.  На  какой-то  миг  она
поддалась, приблизила губы к его губам, приоткрыла как когда-то, чтобы  он
целовал  их  поочередно,  но  затем  вздрогнула,  отстранилась,  испуганно
прошептала:
     - Что ты. Не надо...
     И оглянулась  через  плечо.  В  дверях,  ведущих  в  коридор,  стояла
Мирослава и недоуменно смотрела на Полину, то ли не веря в искренность  ее
протеста, то ли удивляясь ее испугу.  А  на  Олега  девушка  посмотрела  с
нескрываемым снисхождением, словно хотела сказать: "Меня  не  стесняйтесь,
продолжайте в том же духе".
     - Олег, извини, я еще не завершила свой туалет, - попятилась к дверям
Полина. - Славочка, будь добра, возьми у Олега Николаевича куртку,  повесь
в шкаф.
     Мирослава  успела  изменить  прическу  на   менее   претенциозную   и
переодеться. На ней было платье намного скромнее карденовского, но  и  оно
не  скрывало  ее  привлекательность.  Перехватив   его   взгляд,   девушка
нахмурилась, что Олег счел нелогичным: не хочешь, чтобы любовались  твоими
прелестями, не выставляй их напоказ. Однако  сказал,  что  это  платье  ей
больше к лицу. Мирослава не прореагировала на его замечание, которое можно
было расценить как деликатное осуждение ее недавней выходки.
     Она взяла его куртку, пиджаки и  уже  направилась  в  коридор,  но  в
дверях задержалась, полуобернулась, сказала, глядя куда-то мимо Олега:
     -  Информация  для  размышления:  я  передала   Леониду   Максимовичу
содержание нашего разговора. Кое-что он подтвердил, но ваше  предположение
о контрабанде отверг. И я верю ему. А потому прошу больше не  возвращаться
к этому.
     Олег облегченно вздохнул - Мирослава шла на  примирение.  Но  тут  же
подумал, что допустил непростительную ошибку, пытаясь привлечь ее на  свою
сторону в назревающем опасном конфликте. Хорошо, что  она  воспротивилась.
Однако похоже, что Леонид переубедил ее не во всем и  оставшиеся  сомнения
беспокоят ее, порождают неосознанный протест против того, с чем она еще не
решается  спорить.  В  результате  ею  овладел  мятежный  дух,  что  готов
излиться,  вот  только  еще  непонятно  на  кого.  Пока  несомненно  одно:
показавшаяся ему озорной выходка  с  вечерним  платьем  от  Кардена  имела
какой-то вовсе небезобидный смысл. Хотя подоплека тут могла быть иной.  Не
исключено, что Леонид  пригласил  свою  воспитанницу  на  презентацию  для
придания встречи с губернатором той самой непринужденной  обстановки,  под
которой с  учетом  обещанного  застолья  в  уединенном  апартаменте  можно
подразумевать что угодно. На память  пришли  слова  Атаманчука  о  "тайных
вечерях" комсомольских вожаков Политеха и перекликающийся с  ними  рассказ
Пети об эротических танцах воспитанницы Закалюка. Не к тому ли  готовилась
она, примерив вполне  подходящий  для  такого  действа  наряд?  Но  почему
рассердился  Леонид?  Это  действо  не  предназначалось  для  глаз   Олега
Савицкого? Скорее всего...
     Вернулась Мирослава. Не надо было обладать особой  проницательностью,
чтобы заметить, что настроение девушки изменилось  не  в  лучшую  сторону.
Плотно сжатые губы, сердитый взгляд из-под насупленных бровей казалось  бы
не сулили Олегу ничего хорошего. Однако вскоре он понял, что ее сердитость
вызвана чем-то другим.
     - Приглашение на презентацию было для вас неожиданным? - казалось  бы
ни с того, ни с сего спросила она.
     Олег подтвердил ее догадку. Мирослава чему-то усмехнулась, но  больше
любопытствовать не стала.
     Она принесла не темно-синий, а серый пиджак,  который  не  надо  было
утюжить. Олег подумал, что девушка не  захотела  возиться  с  глажкой,  но
ошибся.
     - Я немного погладила рукава, а в остальном он  в  порядке,  -  вешая
пиджак на спинку стула, сказала Мирослава. - И больше  подойдет  вам,  чем
темно-синий. Темные  пиджаки  обязательны  только  для  официантов,  а  мы
приглашены в весьма изысканное общество, где вас - нового человека,  будут
разглядывать и оценивать со всех сторон.
     Олегу не оставалось ничего другого, как согласиться.
     - Вашим отношением ко мне тоже заинтересуются, - несколько  помедлив,
продолжала девушка. - Поэтому советую назваться моим женихом, во избежание
зачисления в бесконечную гряду  моих  любовников.  Согласитесь,  что  быть
одним из многих не приличествует вице-президенту солидной компании.
     - И вы не будете возражать, если я назовусь так? - растерялся Олег.
     - Мне все равно.
     Говоря это, Мирослава перебирала  принесенные  Леонидом  галстуки,  и
Олег не мог заглянуть ей в глаза, понять насколько она серьезна сейчас.
     - Буду  рад  воспользоваться  вашим  предложением,  -  все-таки  счел
необходимым сказать он.
     Мирослава  казалось  не  услышала,  хотя  уголки  ее  губ   дрогнули,
намереваясь то ли расплыться в улыбке, то ли искривиться в усмешке. Выбрав
два галстука, она придирчиво осмотрела их.
     -  За  неимением  лучших  сойдет  один  из  этих,  какой  вам  больше
понравится. Завяжу оба. Не беспокойтесь, не на вашей -  на  своей  шее.  Я
знаю только двух мужчин, которые умеют как следует завязывать галстуки. Вы
к ним не относитесь. Это не смертельно, но все-таки.
     Олег улыбнулся, но тут же подумал, что галстуки только предлог, чтобы
задержаться в  гостиной,  начать  какой-то  важный  для  нее  разговор,  к
которому она еще не знала как подступиться.
     Девушка подошла к серванту и, смотрясь в его стекла, словно в доме не
было зеркал, стала завязывать на себе первый галстук.
     - Как я показалась вам в венском платье? - неожиданно выпалила она.
     Вопрос был с каким-то подтекстом, который предлагалось угадать.
     - Вы сказали, что платье от Кардена, - сделал выжидательный ход Олег.
     - Но куплено оно в Вене. И не далее как месяц назад.
     А это была уже целенаправленная информация, что не только опровергало
объяснение Леонида, но и  связывало  суперплатье  с  поездкой  Мельника  и
Закалюка в Австрию. Девушка недвусмысленно давала понять, что  была  одной
из их спутниц. Информация была любопытна сама по себе, однако не следовало
показывать заинтересованность в ней, и Олег сказал как можно равнодушнее.
     - Полгода назад я видел подобное в одном из демонстрационных залов  в
Цюрихе. Моя  швейцарская  приятельница,  довольно  состоятельная  женщина,
сказала, что не может позволить себе купить его - слишком дорого.
     - Сколько стоило то платье? - оглянулась через плечо Мирослава.
     - Не меньше стоимости двух "мерседесов", - решился на  пробный  выпад
Олег.
     Девушка удивленно вскинула брови, но затем усмехнулась.
     - А вы неплохо соображаете, Олег Николаевич.
     Она немного помолчала, а затем выпалила на одном дыхании:
     -  Это  платье  преподнесенный,  но  еще  не  принятый  мною  подарок
поклонника. Что скажете на это?
     - Что вы шутите. Леонид Максимович сказал, что платье было пошито для
Полины.
     - Это он пошутил и довольно глупо! - фыркнула  Мирослава.  -  Я  выше
Полины  на  десять  сантиметров,  так  что  декольте  пришлось  бы  ей  до
аппендицита. К тому же, Леонид Максимович не покупает ей наряды заглазно.
     - Платье куплено заглазно? - спросил  Олег  только  для  того,  чтобы
справиться с волнением, причин для которого было предостаточно.
     - Представьте себе! Когда я с  Закалюком  и  этим  человеком  -  моим
поклонником, была в  Вене,  в  одном  супермаркете  мне  приглянулось  это
платье, о чем я имела неосторожность сказать в его присутствии. Ни на  что
не намекала, просто так ляпнула, не  подумав.  Он  промолчал,  но  недавно
прислал его мне. Оказывается, он купил его еще тогда в Вене. И  купил  для
меня. Ну, как вам мой поклонник?
     Ее безудержная откровенность была неприятна Олегу, хотя  он  понимал,
что это не пустое хвастовство. Оставалось лишь набраться  терпения,  чтобы
понять, к чему ведет Мирослава. А вместе с тем, ему  не  хотелось  думать,
что она говорит правду, что  ее  можно  купить,  пусть  за  очень  дорогое
платье, но все же купить, и она считает это в порядке вещей.
     - Слов нет! Очевидно, ваш поклонник один из  ближневосточных  шейхов,
купающихся в нефтедолларах.
     Сравнение было не случайным - он уже  догадался,  кого  она  имеет  в
виду. И Мирослава, подхватила это сравнение, не оставляя  ему  надежды  на
ошибку.
     - Угадали: он почти шейх и правит  неподалеку.  В  чем  купается,  не
знаю, но каждое утро плавает в бассейне "Динамо".  Брассом  и  кролем.  На
уровне второго разряда.
     - Что из этого следует? - напрямик спросил Олег.
     - Полина сказала, что на презентации вы должны встретиться с ним.  Но
я этого не хочу.
     - Почему? - снова растерялся Олег.
     Он ожидал чего угодно, только не этого.
     - Наш губернатор не любит, когда ему переходят дорогу,  и  становится
на дыбы. А когда это происходит, даже меня берет оторопь.
     - Полагаете, он приревнует меня к вам?
     - Не полагаю - знаю! Два месяца назад, я  сделала  большую  глупость,
поделившись с ним тем,  что  мне  стало  известно  от  Петренко,  а  также
намерением встретиться с вами. Откровения Петренко не заинтересовали  его,
но вас он невзлюбил.
     - Я не намерен добиваться его любви.
     - Вы ничего от  него  не  добьетесь,  кроме  выволочки!  -  негодующе
топнула ногой девушка. - Неужели непонятно? Он настроен против вас.
     - Кем?
     - Мною! Я излишне восторгалась вами в его присутствии, еще  не  зная,
что вы за тип. В результате вместо Киева я оказалась в Вене.
     - Должен  заметить,  что  у  вас  довольно  своеобразная  реакция  на
негодование вашего поклонника.
     - Должен заметить! - передразнила Мирослава. -  Поздно  заметили  то,
что надо было заметить еще четыре года назад.
     - Не понял?
     - Тем хуже для вас! А то, что  вы  ухитрились  за  неполных  два  дня
взбаламутить половину города, вам понятно? Понятно, что шейхи  не  прощают
такое никому? В Багдаде должно быть все спокойно.
     - Чем же я возмутил спокойствие вашего Багдада?
     - Он еще спрашивает! Едва ступив на эту землю,  вы  обняли  не  того,
кого следует; дали понять двум  дуракам,  что  они  дураки,  не  позволили
списать на свой прием коньяки, шампанское, черную икру. Да,  да  и  черную
икру! А растлевающий сознание трудящихся видеофильм, что вы имели дерзость
показать в конференц-зале? А ваши возмутительные умные ответы на идиотские
вопросы?
     - Слава, поверьте, сейчас мне не до шуток.
     - А я не шучу. В  нашем  городе  еще  не  привыкли  к  цивилизованным
бизнесменам, а к тем из них,  кто  к  тому  же  показывает  свой  норов  и
привыкать  не  собираются.  Неужели  не   чувствуете   свою   чужеродность
окружающей среде? Неужели не понимаете, что каждый ваш шаг,  каждое  слово
берутся на заметку, да еще перевираются потом  в  курилках,  забегаловках,
супружеских и несупружеских постелях?
     - Что же, по-вашему,  я  должен  предпринять,  чтобы  соответствовать
окружающей среде?
     - Не сражаться с ветряными мельницами! В наше время это уже не смешно
- глупо и опасно.
     - Вас это очень волнует?
     - Не очень, но волнует. В сквере вы сказали, что я небезразлична вам.
Так вот, вы тоже небезразличны мне... в какой-то мере.
     - Несмотря на мою чужеродность?
     - Приберегите  свое  остроумие  для  более  подходящего  случая!  Все
гораздо серьезнее, чем вам это представляется.  Я  знаю  о  чем  говорю  -
добром для вас встреча с Мельником не кончится.
     - На презентацию меня пригласила Полина.
     - Презентация - еще не  Мельник.  Помаячьте  там  немного,  чтобы  не
обидеть Полину, а потом  напейтесь  в  буфете,  или  напоите  меня.  Будет
предлог, чтобы испариться.
     - Но этой встречи хочет Леонид Максимович.
     - Леонид Максимович хочет только то, чего желают Геннадий Трофимович.
     - А это как понимать?
     - Так и понимайте!
     И Олег понял: она не может сказать, что ей известно о роли Мельника в
делах Закалюка и Матвеева, роли,  которую  он  до  сих  пор  недооценивал.
Очевидно сосновский губернатор кровно заинтересован в тех махинациях,  что
исподволь вершатся вокруг  распадающегося  на  глазах  объединения.  Можно
предположить,  что  Мельник  пригласил  Закалюка,  чтобы   устроить   тому
выволочку  за  какие-то  несогласованные  с   ним   действия,   а   Леонид
воспользовался  случаем,   чтобы   подставить   вице-президента   компании
"Скиф-Холдинг" и таким образом отвести  удар  от  себя.  Мирослава  что-то
знает, или, по меньшей мере, догадывается, но прямо  об  этом  не  говорит
потому, что близка и к Закалюку,  и  к  Мельнику.  А  вместе  с  тем,  она
симпатизирует  ему  -  Олегу,  и   не   хочет,   чтобы   он   был   унижен
высокопоставленным самодуром.
     Уже только за это он должен быть  благодарен  ей.  Но  желания  Олега
Савицкого и вице-президента компании "Скиф-Холдинг"  в  данном  случае  не
совпадают: если последний не может  уклониться  от  встречи  с  сосновским
губернатором, то первый был бы рад  повстречаться  с  Геннадием  Мельником
разве что в темном переулке и, разумеется, без свидетелей.  Это  при  том,
что он не тешит  себя  мыслью  о  благоприятном  исходе  беседы  с  главой
областной администрации. Но он должен встретиться с Мельником, хотя бы для
того, чтобы дать ему понять, что губернатор -  не  последняя  инстанция  в
подлунном  мире,  и  руководство  компании  найдет  управу  на  сановника,
берущего взятки "мерседесами". Шантаж? А это уж извините:  как  говорится,
чья бы корова мычала...
     Но  Мирослава  не  примет  эти  "ума  холодного   рассуждения".   Она
руководствуется эмоциями, и только эмоциями, а ее  несдержанность,  острый
язык  в  такой  обстановке  могут  спровоцировать  скандал,  что  было  бы
нежелательно. Выход один - снова поссориться.
     Решения было не из лучших, но ничего другого Олег придумать не мог.
     - Так что вы решили? - неторопливо спросила девушка.
     - Обдумываю ваш совет.
     - Думайте поскорее. А пока объясните вот что. Вы  не  любите  Леонида
Максимовича, я чувствую, а вместе с тем изображаете из  себя  его  лучшего
друга. Как это понять?
     Если бы даже Олег не искал повода для ссоры, такая постановка вопроса
в доме человека, о котором шла речь, возмутила бы его:
     - Можно хотя бы  на  этот  раз  обойтись  без  провокаций,  Мирослава
Игоревна?
     - Ах вот  как  вы  заговорили!  Нашли  к  чему  придраться.  Знакомый
приемчик, - она повернулась к нему  и  он  увидел  в  ее  глазах  сердитые
искорки. - Только меня этим не собьешь. И вы ответите на мой вопрос,  если
хотите, чтобы я отвечала на ваши.
     - У меня уже нет к вам вопросов.
     Какой-то миг девушка сердито смотрела  на  него,  но  затем  погасила
негодующие  огоньки,  скорчила  жеманную  гримаску,  выразительно   повела
бедрами.
     - Никаких вопросов нет?
     - Абсолютно никаких.
     - Какого же лешего вы избрали меня своей дамой на сегодняшний вечер?!
- закричала Мирослава, уже не сдерживая возмущения.
     - Так решил Леонид Максимович, и мне было неловко перечить ему.



                                    26

     Он добился  своего:  Мирослава  сорвала  с  себя  и  бросила  на  пол
недовязанный галстук, выбежала из комнаты, а  затем  из  квартиры,  громко
хлопнув дверью.
     Обеспокоенные Полина и Леонид, который как  оказалось  уже  вернулся,
появились  в  гостиной  одновременно.  Не  вдаваясь  в  подробности,  Олег
объяснил, что Мирослава неправильно поняла его,  обиделась  и  убежала.  И
хотя это было не совсем так, он  пытался  убедить  себя,  что  не  слишком
отступил от истины. Однако после того,  как  Леонид  устремился  за  своей
воспитанницей, Олег почувствовал себя не лучшим  образом.  Но  тут  же  со
вновь вспыхнувшей неприязнью подумал, что присутствие Мирославы на встрече
с Мельником необходимо Леониду, чтобы смягчить недовольство губернатора, и
Леонид в своем раболепстве перед всемогущим приятелем  опустился  до  роли
сводника.
     Полина стала допытывать  его,  что  произошло  и  чем  он  обидел  ее
воспитанницу.
     - Она неправильно поняла  меня.  Я  не  хотел  ее  обидеть,  -  начал
оправдываться Олег. - Не в моих правилах обижать женщин.
     - Это уж положим! - вспыхнула Полина. - Что в твоих правилах и как ты
можешь обидеть женщину, я хорошо знаю.
     Она намекала на их последнюю и не самую радостную встречу в одной  из
ялтинских гостиниц три года назад, когда в их отношениях были  расставлены
уже все точки. Однако, видя что  он  нахмурился,  порывисто  схватила  его
руку.
     - Извини, не то сказала! Я была тогда неправа. Но надеялась,  что  ты
простишь меня, как прощал не раз.
     - Не надо об этом, Полюшка.
     Он назвал ее так, как называл когда-то, когда они были близки,  когда
любили друг друга. На глаза ее навернулись слезы, но она быстро справилась
с волнением.
     - Ты прав: мы стали другими и вспоминать о  том,  что  было  когда-то
бессмысленно. Я убедила себя, что это был  сон.  Прекрасный,  но  все-таки
сон. А ты понял это гораздо раньше. И не спорь! Но ради всего святого,  не
называй больше меня Полюшкой. Это будет ранить не только меня, но и ее.
     - Кого? - не понял Олег.
     - Славу. Она знает о нас все, я ничего не скрывала. Слава мне  больше
чем воспитанница, она мне друг. Я рассказала ей о тебе,  наших  отношениях
так подробно, что вначале она была предубеждена против тебя. Но,  стремясь
развеять ее предубеждение, я переусердствовала, в какой-то момент  упустив
из виду, что она тоже женщина.
     - В каком смысле? - растерялся Олег.
     - В прямом, - скупо улыбнулась Полина. - У сестер, близких подруг так
бывает: одна невольно заражает своим чувством другую. И когда поняла  это,
ужаснулась - что я  наделала!  Но  сейчас  уже  не  жалею.  Слава  немного
взбалмошная, бывает несдержанной, резкой. Но это не более, как самозащита.
Так сложилась ее  жизнь,  что  в  самом  ранимом  возрасте  она  оказалась
незащищенной  и  должна  была  рассчитывать  лишь  на  себя.  Но  она   не
озлобилась: колючесть у нее только внешняя. Она  умеет  быть  благодарной,
отзывчивой, ласковой. А руки у нее просто золотые, она все умеет. И  детей
любит.
     - Ты что сватаешь ее мне? - разволновался Олег.
     - Не вижу ничего ужасного в этом. Я знаю тебя, знаю ее и могу судить.
     - Ничего не понимаю! Раньше ты никогда не говорила об этом, о ней.
     - Потому и не говорила. Не говорила тебе,  перестала  говорить  ей  о
тебе. Думала ее увлечение пройдет. Но  недавно  поняла  -  не  прошло.  Не
скажу, что обрадовалась, но сейчас уже знаю, так  угодно  Богу.  Пойми,  я
люблю Славу, без нее мне будет плохо. Но ей  нужен  не  просто  мужчина  -
надежный друг. А потом ей необходимо, как можно скорее  уехать  из  нашего
города. Здесь ее  угнетает  все:  могила  отца,  несчастная  мать,  глупые
сплетни, грязные домогательства. Последнее время я стала бояться за нее.
     - Что так?
     - Не знаю. Вот уже второй месяц она ходит, как  неприкаянная.  Раньше
делилась со мной всем, а с некоторых пор замкнулась, ушла  в  себя.  Но  я
чувствую - что-то давит, гнетет  ее.  Недавно  позвонил  какой-то  ужасный
субъект, я подняла трубку, он принял меня за нее и наговорил, да  что  там
наговорил - зарычал такое, что у меня волосы дыбом встали. Я  не  передала
ей и половины из того, что он нарычал, чем угрожал, но  то,  что  передала
было достаточно - ее затрясло, как в лихорадке. Тогда я стала молить Бога,
чтобы ты приехал. И он услышал меня...
     Вернулся  Леонид.  На  вопрос  Полины,  догнал   ли   он   Мирославу,
неопределенно проворчал.
     - Твое воспитание! Двадцать второй  год  пошел,  а  ведет  себя,  как
девчонка.
     Олег старался убедить себя, что не  мог  поступить  иначе:  назревали
события,  от  которых  Мирославе  с  ее  импульсивностью  лучше  держаться
подальше, но все же чувствовал себя прескверно. Обрадовался, да  так,  что
едва не подпрыгнул, когда вместе с Закалюком вышел к ожидавшей их  "Волге"
и возле машины увидел Мирославу.
     Только сейчас позволил себе признаться, что влюблен  в  эту  девушку.
Еще вчера между ними стояли казалось бы  непреодолимые  преграды,  но  они
потянулись друг к другу и преграды  рухнули  в  одночасье,  как  карточный
домик. Однако не следовало обольщаться: оставались еще Мельник  и  платье,
от Кардена, Леонид и "мерседес", ее привязанности и  увлечения,  друзья  и
подруги, расстаться с которыми ей предстоит потому, что Полина права -  ее
воспитанницу надо увезти из этого города, а Мирослава может  заупрямиться.
Так что прыгать от радости преждевременно.
     Предупреждая вопросы, Мирослава сказала,  хмуря  ровные,  шелковистые
брови:
     - Мне дали понять, что я не более как обслуживающий персонал. Поэтому
сяду рядом с водителем, как и положено обслуге. А вас, мадам и монсиньоры,
прошу сюда.
     Она демонстративно-предупредительно распахнула заднюю дверцу "Волги".
Полина укоризненно покачала головой, Леонид погрозил ей  пальцем,  а  Олег
уже не смог сдержать улыбки, что расплылась едва ли не до ушей.  Мирослава
недоуменно посмотрела на него,  а  затем  скорчила  гримаску.  Завершилась
пантомима сердитым взглядом и показом языка.
     Олег шагнул к ней, и прежде чем она успела воспротивиться,  поцеловал
ее руку.
     - Я был неправ. Обещаю больше никогда не обижать вас, Слава.
     Она  растерянно  захлопала  ресницами,  потом  неопределенно   повела
плечами, сказала, стараясь придать своему голосу насмешливое звучание:
     -  Поживем  -  увидим,  -  но  тут  же   зарделась,   отвела   глаза,
пробормотала: - Не думайте, я не в том смысле.  И  вообще  не  смейте  так
думать обо мне.
     И поспешила сесть в машину.
     Настроение Олега улучшилось на целый порядок. Назревающие события уже
не рисовались ему в мрачном свете.
     Маневры  и  махинации  упряжки  Закалюк-Матвеев  вряд  ли  связаны  с
событиями одиннадцатилетней давности. В  той  авантюре  Леониду  досталась
роль рядового исполнителя и очень сомнительно, что спустя столько лет  ему
позволили пользоваться ее плодами. Его и  Матвеева  махинации  объясняются
тривиально: экономика, финансы страны  трещат  по  всем  швам,  переход  к
рыночным отношениям пока что привел к базару, где правит беспредел. И если
ты не принял правил новой игры, не сумел понять, что  от  тебя  требуется,
мечешься из стороны в сторону, не видя дальше кончика собственного носа  и
помышляя только о сиюминутной выгоде, тебя  непременно  подхватит  грязный
поток, в котором тщетно заботиться о чистоте своих воротничков. Но  делать
из этого трагедии не стоит:  таких  Закалюков  сейчас  тысячи,  поэтому  в
общении с ними надо исходить  из  сложившихся  реалий  и  не  морализовать
попусту.
     Хуже, что Мельник домогается благосклонности Мирославы, чему она дала
повод, но сейчас уже  жалеет  об  этом  и  не  знает,  как  избавиться  от
высокопоставленного ухажера. Хотя не  исключено  другое  -  она  не  хочет
порывать со столь щедрым поклонником, но ей неловко перед Олегом,  в  чьих
глазах старается не ронять себя. Впрочем, ее не всегда можно понять. Она и
себя, верно, не всегда понимает  -  слишком  сильны,  трудно  укротимы  ее
эмоции, что нередко хлещут через край. Но с этим ничего  не  поделаешь,  к
этому следует как-то приноровиться.
     Надо надеяться, что у Мельника хватит ума не затрагивать эту  тему  в
беседе с вице-президентом компании, даже если  Мирослава  не  преувеличила
значимости их отношений. Властолюбцы,  как  правило,  не  жертвуют  своими
деловыми интересами во имя любовных интрижек. А интересы Мельника в  делах
Закалюка и Матвеева немалые. Не зря  так  суетится,  вибрирует  к  Леночке
Закалюк накануне этой встречи, на которой придется ему  держать  ответ  за
какие-то погрешения перед  всемогущим  боссом...  Стоп,  Олег  Николаевич!
Кажется, приехали. А не Мельник  ли  тот  человек,  который  по  образному
выражению Василя Брыкайло, правит упряжкой Закалюка и Матвеева? Губернатор
- "крестный отец" мафии? А почему бы и нет? Добропорядочные  чиновники  не
дарят своим пассиям платья от  Кардена,  не  берут  взятки  "мерседесами",
компроматами на них не торгуют  отставные  милицейские  генералы,  они  не
посещают облюбованные мафиозными структурами спортивные бассейны. Конечно,
в  задачу  вице-президента  холдинговой  компании  не  входит  изобличение
"крестного отца" местного мафиозного клана - выражаясь словами Винницкого,
это занятие не для любителя. Но выводы  для  себя  сделать  не  мешает.  И
первый из них заключается в том, что теперь фигура Кошарного предстает уже
не в столь  зловещем  свете.  При  всем  тумане,  напущенном  вокруг  него
Сероштаном, Зульфией, Романом и отчасти Брыкайло, бывший сексот, очевидно,
не более, чем бригадир рэкетиров или руководитель службы  безопасности  СП
"Атлант", что в общем-то одно и то же. Следовательно, если Олег поладит  с
Мельником, то с его помощью можно будет припереть Кошарного к стенке...


     До клуба добирались около получаса -  центр  города  и  магистральный
Городокский  проспект  были  запружены  машинами,  пробки  образовались  у
каждого светофора. За всю дорогу не  было  произнесено  ни  слова,  каждый
думал о своем. Леонид курил,  чему  Олег  подивился.  За  многие  годы  их
знакомства он видел Леонида с сигаретой считанные разы, в  основном  после
праздничных, дружеских застолий, когда за компанию балуются табачком и  не
курящие.  А  тут  сигарета  без  видимой  причины,  да  еще  в  до  отказа
заполненном салоне автомобиля. Полина недовольно морщилась, рукой отгоняла
дым, украдкой косясь на сидящего по другую ее руку Олега - не замечает  ли
ее недовольство? Олег делал вид,  что  не  замечает,  смотрел  в  окно  на
разноцветие огней вечерних улиц, но думал  о  том,  что  Леонид  и  Полина
никогда не считались друг с другом,  а  лишь  заботились,  чтобы  их  союз
выглядел внешне пристойно.
     Леонид не  скупился  на  ее  туалеты,  дорогие  украшения,  а  Полина
безропотно устраивала приемы, банкеты для нужных Леониду и  неприятных  ей
людей, мирилась со сплетнями, что о ней распространяли, огорчалась, но  не
протестовала, когда эти люди совращали ее воспитанницу. Зато без  зазрения
совести наставляла мужу рога, да и он, очевидно,  не  оставался  у  нее  в
долгу. Вряд ли они объяснялись по этому поводу: ни он, ни она не  привыкли
каяться,  свои  поступки  всегда  считали  единственно   правильными,   не
подлежащими  критике,  что  не   могло   способствовать   взаимопониманию,
доверительности. Этим, должно быть, объясняется их отношение к  Мирославе,
которую они удерживают при себе не только потому, что привязались  к  ней,
но главным образом потому, что  ее  присутствие  заставляет  сдерживаться,
сглаживает острые углы,  что  все  же  лучше  бесконечных  ссор,  мелочных
разборок, непонятных и неприятных обид.



                                    27

     Клуб  объединения  подавлял  своими   размерами,   обилием   мрамора,
хрустальных  люстр,  просторами  вестибюлей,  залов,  невесть   для   чего
предназначенных - в них  терялись  организованные  Фондом  выставки  работ
местных художников, ваятелей,  резчиков  по  дереву,  чеканщиков,  а  люди
чувствовали себя неуютно. Приглашенная  публика  отличалась  степенностью,
возрастом более близким к пожилому, чем к среднему,  строгостью  костюмов,
платьев, причесок у одних и умеренной  экстравагантностью  у  других  -  в
основном людей творческих профессий. Устроители угадывались по озабоченным
лицам, нервозности - начало презентации непозволительно затягивалось.
     Леонида  и  Полину  окружила  толпа  взволнованных   людей,   которые
заговорили разом, перебивая друг  друга,  а  затем,  подхватив  под  руки,
увлекли их в разные стороны. Олег остался с Мирославой  и  в  который  раз
подивился ее неузнаваемости: притихшая, казалось бы умиротворенная, она  с
неопределенной и как бы предназначенной  всем  улыбкой  разглядывала  зал,
томящуюся в  ожидании  публику,  снующих  распорядителей,  ни  на  ком  не
задерживая взгляда. Но вот обернулась к Олегу, улыбнулась мягче, и  как-то
очень просто, словно делала это  не  раз,  взяла  его  под  руку,  сказала
полувопросительно:
     - Идемте, посмотрим работы вышивальщиц.
     Они пересекли зал, затем вышли в коридор, который  привел  их  еще  в
один зал. Мирослава то и дело здоровалась со знакомыми, обменивалась иными
из них короткими репликами,  но  не  останавливалась  ни  с  кем,  как  бы
подчеркивая, что занята своим кавалером, которого не может оставить ни  на
миг. Олег тоже встретил знакомых - полную даму  в  летах  с  легкомысленно
взбитыми   кудряшками   крашенных   волос,   которая   когда-то   работала
ответственным секретарем общества "Знание", и худосочную женщину с птичьим
лицом - в прошлом, а может быть и в настоящем, директора  этнографического
музея. Обе дамы  приветливо  улыбнулись  ему:  толстуха  во  весь  рот,  а
директриса только уголками губ. Олег любезно раскланялся с обеими.
     На него и Мирославу обращали внимание все, их  провожали  любопытными
взглядами, а кое-кто даже перешептывался им вслед. Мирослава, казалось, не
замечала  этих  взглядов,  полушепота   и   не   спешила   уйти   с   глаз
любопытствующих. Олег подумал, что она демонстрирует себя в паре с  ним  в
расчете то ли досадить кому-то,  то  ли  заявить  таким  образом  о  своей
независимости, праве на выбор.
     - Не обращайте на них внимания, - словно угадав  его  мысли,  сказала
девушка. - Им скучно, а тут хоть какое-то развлечение. Пусть почешут языки
на наш счет.
     - Неужто мы производим предосудительное впечатление?
     - Такое впечатление произвожу я. В приличном  обществе  должна  быть,
как минимум, одна неприличная особа, которая своим присутствием  возвышала
бы членов этого общества в собственных  глазах.  Величина,  как  известно,
познается в сравнении.
     - Считаете себя неприличной?
     - Так считают  они.  Уже  мой  статус  великовозрастной  воспитанницы
довольно молодых  воспитателей  вызывает  многозначительные  ухмылки.  Еще
недавно я танцевала в эстрадном ансамбле и  не  всегда  в  самых  скромных
нарядах, что также не требует комментариев. Не считаю зазорным  появляться
в общественных местах с мужчинами, о характере отношений с которыми  можно
думать что угодно. До  середины  сегодняшнего  дня  курила.  Люблю  и  пью
шампанское... Вы следите за ходом их мыслей?
     - Так это их мысли? Разумеется, слежу, но не разделяю ни одну из них.
     - Приятно слышать. Но не  спешите  с  выводами,  вы  еще  многого  не
знаете. Все, о чем я сказала, мне, возможно, простили бы - свобода  нравов
приживается и в нашем городе. Но вот то, что поступаю, как считаю  нужным,
а не так, как по их мнению следует поступать, не скрываю своих симпатий  и
антипатий, говорю и пишу, что думаю, с их точки зрения крайне  неприлично,
более того - непростительно.
     Олег рассмеялся. Мирослава вопросительно посмотрела на него.
     - Вы ведь тоже считаете, что я зарываюсь.
     - Я был неправ. И сейчас могу сказать одно: я рад, что встретил  вас.
И поверьте, это не дежурный комплимент, я действительно рад, что  встретил
вас, Слава.
     Хотел  добавить,  что  их  встреча  была   предопределена   маленькой
кудесницей, а значит - самой судьбой.  Но  Мирослава  не  дала  ему  такой
возможности,  поспешила  переменить  тему,  стала  расхваливать  искусство
мастериц-вышивальщиц. Она привела его в комнату, где  были  выставлены  их
работы, познакомила с двумя вышивальщицами, а затем со  знанием  предмета,
стала объяснять символику узора, искусство выбора  орнамента,  цветов,  их
сочетаний. Олег старался слушать ее, но не воспринимал смысла  сказанного:
следил за движением ее губ, бровей, меняющихся  оттенками  цвета  глаз  от
темно-синего до светло-голубого, и думал, что произошло невероятное:  дочь
капитана Тысячного, девочка, которая снилась ему не  в  лучших  его  снах,
встречи с которой он опасался многие годы, по непостижимой прихоти  судьбы
вдруг за один день стала для него едва ли не самым дорогим человеком.
     Два или три раза Мирослава встречалась с  ним  глазами,  нерешительно
улыбалась, но затем  хмурилась,  отводила  взгляд.  В  какой-то  миг  Олег
подумал, что он действительно многого еще не знает, но несмотря на это уже
не отступится от этой девушки.
     Мирослава обратила его внимание  на  один  из  экспонатов  -  искусно
расшитую женскую блузу, сказала, что это работа  одной  из  присутствующих
здесь мастериц - пани Марты, а затем, понизив голос,  добавила,  что  пани
Марта - самобытный и увлеченный своим творчеством человек,  трудилась  над
эти  узором  несколько  месяцев,  отказываясь  от  выгодных   заказов   на
стереотипные  поделки,  и  в  результате   оказалась   в   затруднительном
материальном положении.
     - Купите эту блузку своей швейцарской приятельнице.  Она  оценит  ваш
вкус. Две сотни долларов для вас небольшой расход,  а  Марту  они  здорово
выручат.
     - Блузка великолепна, спору нет. Но она будет велика Даниель.  А  вот
вам, придется впору. Нравится?
     - Очень!
     - Купите. - Олег  достал  бумажник,  отсчитал  и  протянул  Мирославе
деньги.
     Девушка  вспыхнула.  -  Вы  не  оригинальны,  Олег  Николаевич!  Меня
соблазняли и более дорогими подарками, но я, представьте, возвращала их. А
те, что еще не успела вернуть - верну.
     Она недвусмысленно намекала на платье от Кардена.
     - Это не подарок, беспроцентный заем, - мигом сориентировался Олег. -
Вернете, когда сможете.
     Мирослава недоверчиво посмотрела на него.
     - А вы хитренький, ужасно хитренький. Не вышло  с  одной  стороны,  с
другой подкатываетесь. Ну, да Бог с вами, давайте ваши баксы! Я не столько
для себя, сколько для Марты. И не беспокойтесь, через месяц, от силы через
два, верну. Как раз подвернулась  одна  халтура  -  написать  репризу  для
цирковой программы. Обещают рассчитаться зелеными...
     С пани Мартой договорились, что та  пришлет  Мирославе  блузку  после
завершения выставки. Они вышли в коридор. На этот раз Мирослава  не  взяла
Олега под руку, даже отстранилась, как бы подчеркивая, что происшедшее  не
сблизило их.
     Но уже через полминуты спросила как бы невзначай:
     - А какие подарки вы делаете своей Даниель?
     - Возвращаю кредиты, в последний момент спасая ее банк от разорения.
     - Она работник банка?
     - Она президент и совладелица инвестиционного банка в Цюрихе.
     - Ого! А у вас губа - не дура: иметь приятельницей банкиршу. Надеюсь,
она не очень стара?
     - Не очень. С ее старшим братом, Шарлем, я учился в лицее.
     - И вы смеете говорить, что она не очень  стара?  Употребляете  слово
старость? На себя посмотрите!.. Минутку! Шарль? Это не тот, который  погиб
потом в Альпах? Полина рассказывала мне и даже показывала  фотографию,  на
которой вы сняты с Шарлем, незадолго до этой трагедии. Вы тоже были с  ним
в горах, на вас обрушилась лавина. Шарль погиб, а вас  спасли.  Ничего  не
напутала?
     - Все верно - спасли двоих: Даниель и меня. Но я отделался испугом, а
у Даниель был сломан позвоночник.  Она  до  сих  пор  носит  металлический
корсет.
     - О, простите! Я не знала. Бедняжка. Когда-то я сломала ногу,  думала
останусь  хромой.  А  тут  позвоночник.  Ужас!  Она  может   передвигаться
самостоятельно?
     - Если не выпьет больше, чем следует.
     - Как вам не стыдно говорить такое о женщине!
     - Даниель - отличный парень и понимает шутки. Я непременно познакомлю
вас, она часто бывает в Киеве. Вы понравитесь  друг  другу,  у  вас  много
общего.
     - Представите меня как парня, который не понимает шуток?
     - А это как вам будет угодно.
     Мирослава перехватила его руку в предплечье и сжала  с  такой  силой,
что Олег подумал - на руке останутся синяки.
     - Это чтобы вы не сомневались, что я могу быть  парнем  и  наказывать
тех, кто плохо говорит о женщинах. Что мне угодно еще не  знаю,  но  скоро
буду знать. А пока приглашаю на шампанское. С меня причитается!
     Она завелась, и Олег  ломал  голову  над  тем,  как  бы  поделикатнее
утихомирить  ее  -  стоимость  шампанского  в   буфете   была   равна   ее
полумесячному заработку, а платить ему она не позволит.
     Выручил Петя, который появился весьма кстати,  преградил  им  дорогу.
Мирославе бросил  коротко:  "Привет,  журналистам!",  а  Олега  потянул  в
сторону: "Дядя, на пару слов".
     Отведя его к окну, Петя сообщил, что отец  простудился  и  не  сможет
приехать в клуб, но велел  передать  свояку,  что  напряжение  снято.  Что
подразумевал под этим Корзун-старший Петя не знает,  ему  велено  передать
то, что он передал. Олег готов был расцеловать племянника, но сдержался  и
только ласково взлохматил его кудри.
     - Скажи отцу, что другого я не ожидал.
     И хотя это было не так, Олег уже  задним  числом  постарался  убедить
себя, что не допускал мысли, будто Роман может его предать.
     Пользуясь случаем, пригласил Петю в буфет, сунул в его карман деньги,
шепнул, чтобы племянник, как только они сядут за столик, заказал  на  всех
кофе с ликером и пирожные. Указание Петя исполнил в точности,  чем  смутил
Мирославу, она уже не настаивала на шампанском.
     В буфете их отыскала Полина,  пригласила  в  зрительный  зал  -  было
решено начать презентацию, не  дожидаясь  высокого  начальства.  Пропустив
вперед  молодых  людей,  она  задержала  Олега,  спросила,  не  желает  ли
вице-президент компании  "Скиф-Холдинг"  пожертвовать  Фонду  региональной
культуры, в порядке спонсорства  сумму,  приличествующую  такой  известной
компании? Олег был готов к этому - деловых людей на презентацию просто так
не приглашают - и передал Полине загодя выписанный  чек  на  десять  тысяч
долларов - предельную сумму, которой он мог распорядиться без согласования
с  Шумским.   Полина   поблагодарила,   но   сдержанно,   очевидно   сумма
пожертвования была меньше ожидаемой.  Спрятав  чек,  она  заторопилась  по
своим делам. Однако  успела  посоветовать  Олегу  быть  снисходительней  к
Мирославе, которая по ряду причин  пребывает  сейчас  в  смятении  чувств.
Совет был лишним: Олег был далек от мысли осуждать воспитанницу  Полины  -
он понимал ее состояние, равно как и причины, повергшие ее в смятение.
     Молодых людей он догнал в Большом зале, а у входа в зрительный зал им
повстречалась Диана, которая перехватила Петю, при  этом  мило  улыбнулась
Олегу, а Мирославу наградила откровенно неприязненным взглядом.
     - Видит во мне соперницу, - усмехнулась Мирослава. - Когда-то  Петюня
был безнадежно влюблен в меня, а она обнадежила его и уже не отпускает  от
себя ни на шаг.
     - Вас это огорчает?
     - Ужасно! - рассмеялась она. - Теперь Наталия Петровна лишена  такого
доказательства моей аморальности как совращение ее сына.  Можно  подумать,
что эта телевышка в ничего не прикрывающем мини только в ладушки с Петюней
играет.
     Официальная часть презентации протекала вяло: устроители сетовали  на
бедственное  положение  библиотек,  музеев,  домов   культуры,   осторожно
поругивали новую администрацию, урезавшую и без того мизерные ассигнования
на нужды культуры; долго, чтобы никого не обидеть, перечисляли энтузиастов
Фонда, взывали к щедрости руководителей коммерческих структур, благодарили
уже раскошелившихся спонсоров. Присутствующих в зале спонсоров  пригласили
на сцену, вручили им букетики  цветов,  недорогие  сувениры  с  символикой
Фонда, наградили аплодисментами. Удостоился этой чести и Олег.
     Один из спонсоров -  неприметной  внешности  мужчина  средних  лет  в
темном, плохо отглаженном  костюме,  но  безукоризненно  белой  рубашке  и
модном галстуке показался Олегу знакомым. Но только, когда Полина  назвала
его,  вспомнил  -  нынешний  председатель  правления  коммерческого  банка
"Восток-Запад" Герман Терлецкий. Лет двенадцать назад звался Герой,  плохо
играл в теннис, был студентом медицинского института и промышлял  валютой,
что попадало под действие статьи восьмидесятой Уголовного Кодекса Украины.
     Решив, что их былое знакомство  не  оставило  у  Терлецкого  приятных
воспоминаний, Олег посчитал за лучшее не узнавать  его.  Однако  Терлецкий
думал иначе. По окончании официальной части, когда спонсоры покинули сцену
и вслед за остальной публикой устремились в фойе и буфет, он пошел рядом с
Олегом.
     - Не делайте вид, что не узнаете меня, Олег. Это не  в  вашу  пользу.
Люди без памяти неполноценны. Уж поверьте мне, как психиатру.
     - Вы еще и психиатр?
     - Я еще и банкир, это вернее, -  добродушно  улыбнулся  Терлецкий.  -
Правда, уже второй год как оставил врачебную практику, но  клиенты  нашего
банка не дают мне забыть медицинскую профессию.
     - Много шизофреников?
     - Нормальные люди в нашей стране коммерцией не занимаются.
     - Но вы возглавляете коммерческий банк.
     - И сумасшедшим домом кто-то должен руководить.
     - Это выгодно?
     - Это интересно. А когда интересно, жизнь воспринимаешь  не  в  самом
худшем свете. Но что привело в бизнес вас? Вы человек другого склада.
     - Мне тоже интересно.
     - В странное время мы живем, вы не находите?
     - Мы жили в странное время.
     - Возможно, вы правы. Знаете, Олег, я часто вспоминал наши  беседы  в
следственном изоляторе. Помните,  вы  убеждали  меня,  что  счастье  не  в
деньгах?
     - Что-то припоминаю.
     - И сейчас так думаете?
     - В основном.
     - А я тогда не смеялся над  вами  только  потому,  что  вы  были  мне
симпатичны. Но потом понял: вы абсолютно правы. Да, я умею делать  деньги,
такой у меня талант, однако реализовать его  в  полной  мере  сумел  лишь,
когда принял ваш довод: нельзя терять самообладание, а тем  более  голову,
при виде больших денег. - Он сделал паузу, бросил на  собеседника  быстрый
взгляд, а затем добавил как бы невзначай, - и этим я отличаюсь от того,  с
кем вам предстоит встретиться сегодня.
     -  Откуда  такая   осведомленность?   -   удивился   и   одновременно
насторожился Олег.
     - Плохо информированный банкир - кандидат в банкроты. А слухами земля
полнится. Говорят, вас пригласили сюда не только для того, чтобы облегчить
ваш бумажник на десять штук зеленых.
     - Очень любопытно. Так зачем меня пригласили сюда?
     - Слух этого не уточняет. Но я могу предположить. Объект, на  который
ваша компания имеет не меньше прав, чем те, кто жаждет  прикарманить  его,
оценен  много  ниже  фактической  стоимости.  Кстати,  вам  не  предлагали
приличное  вознаграждение  за  подписание  рекламации  о  некачественности
поставленного на этот объект оборудования?
     - Мне предлагали подъемные, если я соглашусь  занять  пост  директора
некоего коммерческого предприятия.
     -  Ваше  директорство  длилось  бы  ровно  столько,  сколько  времени
потребовалось бы на подписание рекламации.
     - Вы в этом уверены?
     - Так же как в том, что когда-то меня звали Герой и я плохо  играл  в
теннис.
     - Кто за этим стоит?
     - Вы должно быть помните, имен я не называю.  Но  предвижу,  что  как
только ваша компания выйдет из игры, Дулибский филиал будет перепродан  за
очень большие деньги.
     - Какое отношение к этому имеет тот, с кем я должен встретиться?
     - Он в доле с оценщиками. Но они  хотят  надуть  и  его.  Сумма,  что
перечислена  вашей  компании  за  оборудование,  по  бухгалтерскому  учету
уменьшена на один ноль.
     - Смысл?
     - Элементарный: занизить официальную стоимость объекта  в  целом,  но
продать его за настоящую цену. Разницу получить наличными.
     - Я должен сказать об этом губернатору?
     - На ваше усмотрение. Замечу только, что ему  будет  очень  неприятно
узнать об этом. Но оценщикам будет неприятней втройне.
     - Имеете на них зуб?
     - Я имел виды на филиал и меня обнадежили, но потом обманули. А я  не
люблю, когда мня обманывают.
     У Олега не было причин не верить  Терлецкому,  и  он  решил  спросить
вездесущего банкира о том, что его интересовало не меньше Василя Брыкайло.
     - Гера, у вас не вызывает никаких ассоциаций  упоминание  о  торговом
банке "Радебергер" в Вене?
     Терлецкий с нескрываемым интересом посмотрел на него, а затем  как-то
странно улыбнулся.
     - Вы хорошо подготовились к предстоящей встрече. Но в  более  широком
плане не слишком обольщайтесь. То, что вы узрели, только вершина айсберга.
Это все, что я могу сказать.



                                    28

     Расставшись с Терлецким, Олег пошел разыскивать Мирославу. Ни в фойе,
ни в зрительном  зале,  где  уже  начался  концерт,  ее  не  было.  Ощущая
нарастающую неловкость - бросил даму на произвол судьбы - Олег заглянул  в
Большой и Малый залы, буфет, но и там Мирославы не оказалось. Спустился  в
вестибюль  и  облегченно  вздохнул:  она  стояла  у   одной   из   колонн,
разговаривала с Леонидом. Подходя  к  ним,  Олег  услышал,  как  Мирослава
сказала с нескрываемым раздражением:
     - Вы заверили меня, что он не приедет.
     - Я сказал, что, возможно, не приедет, - возразил Леонид.
     - Не помешаю? - вмешался Олег.
     - Помешаешь, - сердито буркнул Леонид.
     - Только не мне, - запротестовала Мирослава. -  Олег  Николаевич,  вы
согласны, чтобы ваша дама развлекала высокого гостя?
     - Категорически возражаю!
     - Олег, не вмешивайся в разговор, - рассердился Леонид.
     - К нему меня пригласила Слава.
     - И не только к разговору, - подхватила девушка, беря Олега под руку.
- Вы не разучились драться,  Олег  Николаевич?  Полина  рассказывала,  что
когда-то вы здорово дрались.
     - Слава, ну что за чушь ты несешь! - всплеснул руками Леонид.
     - Олег Николавевич, вы не ответили на мой вопрос, - стояла  на  своем
Мирослава.
     - Кого бить? - улыбнулся Олег, стараясь обратить разговор в шутку.
     - Когда понадобится, я скажу кого - не приняла шутку девушка.
     Она хотела еще что-то добавить, но бросив взгляд  в  сторону  входных
дверей, отстранилась от Олега, вскинула голову, расправила  плечи,  словно
готовясь к схватке. Олег проследил  за  ее  взглядом.  К  ним  направлялся
рослый  худощавый  бородач  лет  тридцати  в  строгом,  но   не   лишенном
элегантности костюме.  В  петлице  его  пиджака  красовался  значок  Союза
журналистов. Но и без того Олег уже догадался, что это тот  самый  Вал,  с
которым Мирослава, если верить Пете, только и знает, что ссорится.
     - А вот и передовой гонец, - с нескрываемой иронией сказала  девушка.
- Сейчас узнаем волнующие подробности о прибытии их светлости.
     Бородач  оставил  без  внимания  ее  выпад,   пожал   руку   Леониду,
доверительно сообщил:
     - Геннадий  Трофимович  скоро  будет.  Поехал  в  аэропорт  провожать
киевлян. Оттуда - прямо сюда.
     - Правительственное сообщение передано, - хмыкнула Мирослава. - Может
теперь поздороваешься?
     Бородач фамильярно потрепал ее по плечу.
     - Привет, хвыленок! Ты, как всегда, неотразима. Это не  комплимент  -
факт, не требующий доказательств.
     Мирослава не то, чтобы смутилась, но ироническая усмешка сошла  с  ее
лица, да и тон изменился на более мягкий.
     -  Привет,  Вал.  И  ты  неплохо  выглядишь  сегодня.  Бороду  только
постриги, а то уже на попа стал походить.
     - Не груби, деточка, своему шефу,  -  не  убирая  руки  с  ее  плеча,
поглаживая его и одновременно  испытывающе  поглядывая  на  Олега,  сказал
бородач. - С понедельника поступаешь под  мое  чуткое,  но  требовательное
руководство. Распоряжение уже подписано: Мирослава  Тысячная  -  сотрудник
пресс-службы областной администрации. Звучит?
     - Звучит. Не руководи преждевременно, еще не  понедельник,  -  снимая
его руку с плеча, без особой обиды  сказала  Мирослава.  И  только  затем,
спохватившись,   представила   его   Олегу:   -   Вольдемар   Завгородний,
пресс-секретарь областной администрации и мой наставник в журналистике.
     Завгородний, не скрывая любопытства, уставился на Олега.
     - А это, - Мирослава снова взяла Олега под руку, -  мой  жених,  Олег
Николаевич Савицкий, вице-президент компании "Скиф-Холдинг". Прошу  любить
и жаловать.
     Ее заявление ошеломило всех. Олег  не  был  исключением,  хотя  нечто
подобное ожидал: мятежный  дух,  владевший  Мирославой  с  начала  вечера,
должен был как-то излиться. Первым пришел в себя Завгородний,  и  хотя  на
его лбу выступили желтые  пятна,  сумел  пересилить  себя,  протянул  руку
Олегу.
     - Наслышан о вас, Олег Николаевич. В нашем городе вы почти легенда. И
неудивительно, что местные  красавицы  всех  возрастов  влюбляются  в  вас
наперебой. Поздравляю с удачным выбором.  Ваша  невеста  прекрасна,  и  не
вздумайте когда-либо усомниться в этом - прощения не  будет.  Восхищайтесь
ею денно и нощно, но особенно по утрам, ей это льстит.
     За подобные намеки бьют физиономию, но Олег усомнился в  своем  праве
на это. Леонид растерялся - к числу местных  красавиц,  которые...  и  так
далее, надо  было  отнести  и  его  жену.  Но  посчитал  благоразумным  не
акцентировать на этом внимания, ограничился замечанием общего порядка.
     - Вольдемар, не забывайтесь!
     А вот Мирослава, казалось, только этого ждала.
     - Пусть поговорит, - небрежно усмехнулась она. - Его жаба душит,  что
не за него выхожу. Вот и делится утраченным опытом. Ничего другого ему  не
осталось. Давай, Вольдемарчик, поведай еще что-нибудь эдакое обо мне. И  о
себе в связи со мною. Все-таки два года встречались, есть  что  вспомнить.
Расскажи как спаивал, заводил до упора, как и в каком виде  демонстрировал
меня на  потеху  пьяным  мужикам,  и  как  однажды,  испугавшись  поддатых
недорослей,  убежал,  оставив  меня  среди  ночи  на  их   усмотрение.   И
обязательно расскажи, как отступился от своей подружки за  предоставленную
тебе высокую должность. Что молчишь? Рассказывай, я разрешаю.
     Пятна на лбу Завгороднего стали оранжевыми  -  он  не  ожидал  такого
отпора, но постарался сохранить самообладание.
     - Леонид Максимович, вы не так поняли меня.
     - Перед Леонидом Максимовичем извиняется!  -  фыркнула  Мирослава.  -
Обмазал дегтем женщину, а извиняется перед  приятелем  начальника.  Рыцарь
конца двадцатого века!
     - Что ты выдумала, хвыленок, - стал сдавать Завгородний. -  Я  не  то
имел ввиду.
     - А я-то! -  заорала  Мирослава.  -  Размечтался  стать  моим  шефом,
руками-водителем. Забудь об этом! И тому, кто распоряжение подписал, то же
самое передай.
     Неизвестно, чем окончилась  бы  их  перепалка,  если  бы  не  Полина,
которая  поспешила  на  шум  голосов.  Быстро   оценив   обстановку,   она
обворожительно улыбнулась Завгороднему.
     -  Вал,  вы  мне  нужны,  как  воздух.  Славочка,   ты   тоже.   Есть
великолепный, просто потрясающий материал  для  прессы.  Олег,  извини,  я
ненадолго отвлеку твою даму.
     Леонид облегченно вздохнул, когда Полина увела журналистов.
     - Славу будто подменили. Не пойму, что с  ней  происходит,  -  не  то
оправдывая, не то осуждая свою воспитанницу, сказал он.
     - Завгородний вел себя по-хамски, - заметил Олег.
     - У него были на то причины.
     - Что ты имеешь в виду?
     - То, что она представила тебя своим женихом. Дурацкая шутка!
     - Это была не шутка, - возразил Олег, хотя не был  уверен,  что  свое
заявление Мирослава сделала всерьез.
     У Закалюка отвисла челюсть, ему понадобилось не меньше минуты,  чтобы
совладать с собой.
     - Понимаешь, что говоришь?
     - Я еще не пьян.
     - Удивительно, - пробормотал Леонид. - Как и когда вы  успели?  Утром
познакомились, днем поссорились, вечером  поругались,  а  сейчас  уже  под
венец.
     - Находишь это безнравственным?
     - При чем тут безнравственность? Соображать хоть что-то надо  -  тебе
уже не семнадцать лет! Она  дурью  мается,  а  ты  все  за  чистую  монету
принимаешь. Думаешь Завгородний случайно нахамил  ей?  Она  ему  два  года
голову морочила: то сходилась, то расходилась с ним. А недавно за Геннадия
принялась, - даром, что он ей в отцы годится. Влюбила в себя так, что он с
женой  разводиться  собрался.  И   вот   пожалуйста   -   новый   фортель.
Вертихвостка!
     - А тебе не кажется, что ты порочишь ее не меньше Завгороднего?
     - Она сама себя  порочит!  Вообразила  себя  неотразимой  женщиной  и
считает, что все мужчины от пионера до пенсионера должны быть  у  ее  ног.
Тебя устраивает такая перспектива?
     - Я сам это решу. Не пойму только, почему это не устраивает тебя?
     - Меня? - снова растерялся Леонид. - Она мне не чужая.
     - Она взрослый человек.
     - Я бы этого не сказал... Впрочем,  дело  -  ваше.  Об  одном  только
прошу: если Геннадий начнет оказывать ей знаки внимания, не возникай. - Он
замялся, а затем сказал, как бы оправдываясь. - Я не думал, что у  тебя  с
ней так получится. Ты не предупредил.
     - Считай, что уже предупредил. И в моем присутствии Мельник не  будет
ухаживать за Мирославой. Так что,  во  избежание  скандала  в  благородном
собрании, интимную обстановку организовывай без нее или без меня.
     -  Нет,  нет,  -  заволновался  Леонид.  -  Это  не  соизмеримо!   Ты
обязательно должен встретиться с Геннадием.
     - Зачем?
     - Мы уже говорили об этом. Кто-то настроил его против акционирования,
дело это для нас новое и он хочет знать твое  мнение.  Но,  возможно,  его
заинтересуют  расчеты  по  филиалу.  Если   разговор   зайдет   об   этом,
убедительная просьба: подтверди, что компания не имеет претензий к нам.
     - Но это не так.
     - Олег, мы обо всем договорились: причитающиеся вам  неустойки  будут
учтены при акционировании. В общем, если он спросит, скажи, что по филиалу
я рассчитался полностью. Цифры не называй.
     - Почему?
     - Есть один нюанс, в который я не хочу его посвящать.
     - И меня не хочешь посвящать?
     - Это ни в коей  мере  не  затрагивает  интересы  компании.  Стаськой
клянусь!
     Леонид расстегивал и тут же застегивал пуговицу пиджака, что выдавало
крайнюю степень взволнованности. Олег с трудом сдержал негодование. То,  о
чем  говорил  Терлецкий,  подтверждалось  со  всей  очевидностью:  Закалюк
запутался в своих махинациях и уже не знает как выкрутиться.  Он  унижался
перед  тем,  кого  сам  когда-то  унижал,  превосходство  над  кем  всегда
подчеркивал, но сейчас вряд ли отдавал себе в этом отчет. Им владела  одна
мысль, одно желание - выкрутиться любой ценой.
     И гнев уступил место  жалости:  Олегу  стало  жалко  этого  человека,
который всегда отличался выдержкой,  целеустремленностью,  но  предпочитал
идти за  лидером,  тем  самым  снимая  с  себя  ответственность  за  выбор
направления. Но на этот раз Леня Закалюк что-то  не  учел,  а  быть  может
зарвался и сейчас не знает, что предпринять. Олег не желал ему зла  еще  и
потому, что  оно  непременно  ударило  бы  рикошетом  по  двум  далеко  не
безразличным ему женщинам.
     Он ничего не обещал, но ободряюще похлопал Леонида по  плечу,  как-то
так само собой получилось...


     Мельник прибыл в половине одиннадцатого.  Это  был  крепкий  жилистый
мужчина лет  сорока  пяти  с  резкими  чертами  волевого  лица,  тщательно
зачесанной шевелюрой черных с эффектной  проседью  волос.  Прямая  осанка,
уверенная пружинистая походка свидетельствовали, что сосновский губернатор
не пренебрегает спортом, или, по  меньшей  мере,  ежедневной  физзарядкой.
Олег даже нашел в нем сходство с Жаном Марэ.
     Мельника сопровождали трое мужчин: в таких же строгих,  как  у  шефа,
костюмах, и женщина в очках и претенциозном платье с кружевным  жабо.  Это
платье, прическа от парикмахера и сладкая  улыбочка,  с  которой  сановная
дама то и дело обращалась к губернатору, делали ее почти карикатурной, тем
не менее, Олег сразу узнал Катьку Ткачук.
     Высокое  начальство  встретили  у  входа  устроители  презентации   и
Закалюк, который бесцеремонно отстранил от главы  областной  администрации
советницу  в  кружевном  жабо,  пошел  с   ним   рядом,   подобно   Катьке
подобострастно улыбаясь и что-то оживленно говоря.
     Еще продолжался концерт, но высокого гостя и его свиту  повели  не  в
зрительный - в  Большой  зал,  наскоро  познакомили  с  выставленными  там
экспонатами, двумя  художниками  и  одним  резчиком  по  дереву,  а  затем
пригласили на третий этаж, где уже были накрыты банкетные столы.
     Однако Мельник - надо отдать ему должное - не устремился к  столам  с
обильной  закуской,  выпивкой,  а  остановился  в   холле   с   одним   из
сопредседателей  Фонда  -  благообразным  стариком  в  чопорном  смокинге,
угостил его сигаретой, закурил сам. Примеру губернатора тотчас последовали
сопровождающие его мужчины, а  вот  женщины  -  Полина  и  Катька  -  были
озадачены  непредусмотренной  остановкой.  Мельник  отмахнулся  от  обеих,
мужчины свиты  не  проявили  интереса  к  ним,  и  дамам  от  культуры  не
оставалось ничего другого, как подойти к  висевшей  в  холле  единственной
картине, сделать вид, что заинтересовались ею.
     Олег оказался в холле третьего этажа не по своей воле, его  пригласил
Леонид, чтобы представить Мельнику, но пока это не удавалось. Олег не  без
интереса наблюдал за сановными дамами, которые с  трудом  переносили  друг
друга, но изо всех сил  старались  показать,  что  это  не  так.  Особенно
усердствовала  в  этом  Катька,  прямо-таки  излучавшая  на  Полину   свою
доброжелательность. Несколько  раз  она  исподволь  бросала  выжидательные
взгляды на старого знакомого, но Олег старался не замечать их  -  вступать
даже в мимолетный контакт с этой сплетницей и дурой он не хотел.
     Леонид куда-то исчез, Мельник увлекся беседой со стариком в смокинге,
свита губернатора игнорировала вице-президента компании, и Олег чувствовал
себя не в своей тарелке.
     К нему подошел Завгородний, спросил не видел ли он Мирославу.
     - Я хотел спросить вас о том же, - удивился его вопросу Олег.
     - Мы были за кулисами, брали интервью у руководителя детского хора, а
потом Слава ушла. Я подумал, что к вам, но спустя некоторое время заглянул
в буфет и увидел ее там в обществе племянника  Полины  Петровны.  Кажется,
его Петей зовут.
     - Вот как! - только и нашел что сказать Олег.
     - Он - не соперник вам. Не говоря уже о  прочем,  с  ними  была  юная
великанша, которая контролировала каждое  Петино  движение.  Молодые  люди
пили шампанское - напиток, выдам секрет,  противопоказанный  Славе:  после
второго бокала она теряет самоконтроль и начинает  искать  приключения.  Я
подсел к ним с единственной целью удержать ее на достигнутом. Но мне  было
отказано в их компании.
     Это было странно. Мирослава и  Диана  явно  не  симпатизировали  друг
другу. А потом, какой был смысл тратиться  на  дорогое  шампанское,  когда
предстоял банкет с дармовой выпивкой?
     - Быть и поступать как все, не  в  Славиных  правилах,  -  усмехнулся
Завгородний. - Что касается неразумных трат, то она охотно  позволяет  это
делать своим поклонникам. Неподалеку сидел ее давнишний знакомый, который,
как я понял, выставил им шампанское и готов  был  выставить  еще  столько,
чтобы Славу потянуло на приключения, в ходе которых она уже не взирает  на
лица.
     - Вал, уходите, - чувствуя как кисти рук  сами  сжимаются  в  кулаки,
сквозь зубы процедил Олег. - Иначе я набью вам морду.
     Завгородний  ответил  недоуменно-испуганным   взглядом   и   поспешил
ретироваться.
     Окончился концерт. Публику  пригласили  в  банкетный  зал.  Никто  не
отказался, и вскоре  к  столам  с  выпивкой,  закусками  уже  трудно  было
подступиться. За центральным, оберегаемым  официантами  столом,  появились
Мельник, Закалюк, старик в смокинге, Полина, Катька.  Официанты  наполнили
их бокалы, и Мельник обратился к устроителям и гостям  с  вполне  терпимым
как по продолжительности, так и по содержанию тостом-приветствием. У  него
был хорошо поставленный голос, скупые отрепетированные жесты, рассчитанные
движения.  Однако  Олег  уже  не  находил  в  нем  сходства  с   известным
киноактером - сосновский губернатор не отличался особым изяществом: он был
излишне медлителен, чересчур самоуверен, слишком категоричен.
     - Ему бы еще усы и  трубку  -  вылитый  отец  народов,  -  вполголоса
съязвил кто-то за спиной Олега.
     Олег  нашел  замечание  верным  лишь  отчасти:  при  всей   кажущейся
самоуверенности, губернатор  держался  скованно.  А  когда  стоящая  рядом
советница в кружевном жабо что-то шепнула ему и затем  кивком  показала  в
сторону вице-президента компании "Скиф-Холдинг", глаза Мельника беспокойно
забегали по лицам гостей. Олег догадался, что Катька нашептала своему шефу
что-то о нем и вряд ли это нечто было хвалебным, но встретившись глазами с
губернатором, невольно поежился - такого недоброго  взгляда  он  давно  не
встречал.  Правда,  Мельник  тут  же  отвел  глаза,  но  хорошего  это  не
предвещало, и Олег подумал, что Мирослава не преувеличила, когда  сказала,
что Мельник настроен против него. А еще подумал, что люди с  необузданными
страстями, оказавшись у власти,  переносят  личную  неприязнь  на  деловые
отношения,  зачастую  не  думая  о  последствиях.  Но   такое   объяснение
показалось ему неполным. Возможно потому, что Мельник слишком быстро отвел
взгляд,  словно  чего-то  испугался  и  поспешил  обратиться   к   Полине,
подчеркнуто доброжелательно улыбнулся ей. Он старался сгладить впечатление
от своей нервозности, которую вряд ли кто заметил, кроме Олега.
     И вдруг Олега, словно ударило током: он  готов  был  поклясться,  что
когда-то уже встречал этот недобрый, быстро ускользающий взгляд, но где  и
когда - вспомнить не мог...
     Его отыскала пани  Марта,  сказала,  что  Мирослава  уехала  домой  и
просила передать пану Олегу, чтобы он не беспокоился и  не  сердился:  она
уехала потому, что плохо себя почувствовала, однако не настолько, чтобы не
подойти к телефону, если он позвонит ей.
     Позвонить Мирославе Олег не успел - Леонид пригласил его на беседу  с
Мельником.
     В небольшой уютной комнате, неподалеку от банкетного зала, был накрыт
стол на четверых. Олег решил, что четвертый  прибор  предназначен  Полине,
которая взяла на себя роль хозяйки, тем самым как бы подчеркивая  интимный
характер ужина. Однако  за  стол  не  села,  сославшись  на  необходимость
вернуться в банкетный зал к гостям. В ее присутствии Мельник был  любезен,
галантен, называл ее Полиночкой, но держался достаточно  сдержанно.  После
того как она ушла, он не сразу изменил тон и даже предложил  Олегу  выпить
за знакомство.
     Они выпили, и  Мельник  стал  рассказывать  о  положении  в  области,
трудностях,  с  которыми  сталкивается   руководимая   им   администрация,
катастрофическом  состоянии  местного  бюджета,  низком   профессиональном
уровне новой поросли чиновников. Говорил складно, толково, но Олег  понял,
что это дежурная тема, об этом он говорит везде  и  всем.  Леонид  пытался
перевести разговор в деловое русло, но Мельник оставлял без  внимания  его
попытки. После третьей рюмки, Мельник спросил, почему дамы  игнорируют  их
общество, при этом уточнил, что имеет в виду не  Полину,  чьи  заботы  ему
понятны. Леонид виновато развел руками, сказал, что в помощь Полине должна
подоспеть Мирослава, но она куда-то запропастилась.
     - Она  плохо  себя  почувствовала  и  уехала  домой,  -  счел  нужным
объяснить Олег.
     - Очередной каприз, - возразил Леонид.
     - Капризы - не то качество, которым должна обладать  сотрудница  моей
пресс-службы, - строго посмотрел на него Мельник. -  Мы  уже  говорили  об
этом, когда ты просил  о  ее  трудоустройстве.  Я  сдержал  свое  слово  -
распоряжение о ее назначении подписано, держи и ты свое.  Она  мне  нужна.
Поезжай и привези ее. И чтобы никаких капризов!
     Он в упор смотрел на Закалюка.  Но  Олег  понимал,  что  все,  о  чем
говорит Мельник, предназначается  ему  -  Олегу  Савицкому,  осмелившемуся
перейти дорогу всемогущему губернатору.
     Леонид не посчитал для себя унизительным такое поручение, сказал, что
постарается отыскать и привезти свою воспитанницу. С тем и удалился.
     И вдруг Олег подумал, что все это не более, как спектакль, в  котором
ему отведена роль то ли простака, то ли мальчика для битья - какая именно,
режиссер-постановщик еще не решил, оставив простор для импровизации.
     Мельник самодовольно усмехнулся, а затем, уже не  скрывая  неприязни,
посмотрел на Олега в упор. Теперь, когда его  глаза  не  бегали,  смотрели
пристально, Олег вспомнил, где и когда встречал этого человека, хотя видел
его только однажды, да и то мельком.  Но  все,  что  было  связано  с  той
злополучной встречей, врезалось в память навсегда. И,  очевидно,  дело  не
только во взгляде и даже не в том, что ему стало известно об этом человеке
от Атаманчука, Сероштана, Мирославы,  Терлецкого,  но  и  в  самой  логике
событий, что  только  поначалу  казались  разрозненными,  разделенными  во
времени,   а   вот   сейчас    состыковались,    обнаружив    взаимосвязь,
предопределенность. Открытие не ошеломило  Олега,  подсознательно  он  был
готов  к  этому.  И  все-таки  ему  понадобилось  несколько  минут,  чтобы
справиться с волнением, собраться с мыслями.



                                    29

     Мельник воспринял это молчание,  как  замешательство,  посчитал  себя
хозяином положения и не стал дальше ломать комедию.
     Категорично и резко он изложил свою позицию по всем интересующим  его
вопросам:
     Компания   "Скиф-Холдинг"   пытается   прибрать   к    своим    рукам
государственное объединение "Транзистор", чего он - Мельник - не допустит.
Самое большее, на что могут рассчитывать руководители  компании  -  десять
процентов акций, да и то  при  условии  бесперебойной  поставки  Головному
предприятию комплектующих изделий;
     следствием  своекорыстных   действий   компании   явилась   остановка
Дулибского   филиала,   которому   поставлено   морально   устаревшее    и
некачественное   оборудование,   что   будет   предметом   разбирательства
прокуратуры;
     действиям  вице-президента  компании   по   дезинформации   трудового
коллектива объединения и сбору компромата на  ничем  не  запятнавших  себя
людей, также будет дана надлежащая оценка.


     - И, наконец, частный совет,  -  Мельник  выдержал  эффектную  паузу,
вытащил из  пачки  сигарету,  неторопливо  закурил.  -  Оставьте  в  покое
девушку, к гибели отца которой вы имели отношение. То обстоятельство,  что
не ваша пуля оборвала его жизнь, существа не меняет, вы были с  теми,  кто
убил его. Слава - человек настроения  и  то,  что  она  простила  сегодня,
завтра будет поставлено вам в укор. Я не затронул бы  эту  тему,  если  бы
речь шла о  мимолетном  флирте,  но  мне  сказали,  что  у  вас  серьезные
намерения. Так вот, подумайте трезво: можно  ли  связывать  свою  жизнь  с
женщиной, чей характер никак не назовешь ангельским  и  перед  которой  вы
всегда будете чувствовать себя виноватым?
     Причины, побудившие его заговорить об этом, были предельно ясны. Да и
в логике ему нельзя было отказать. Олег подивился  другому  -  обосновывая
свои доводы, Мельник затронул небезопасную для себя тему,  то  ли  полагая
себя  непричастным  в  давней  трагедии,  то  ли  уверенный,  что   бывший
следователь не признает в сосновском губернаторе "водителя из Центра".
     Олег взял свою рюмку, стал разглядывать на свет.
     - Это не хрусталь. Хорошее стекло, но не хрусталь.
     Мельник недоуменно посмотрел на него.
     - Вы все поняли, Олег Николаевич?
     - За исключением одного, - ставя рюмку на прежнее место, неторопливо,
как бы раздумывая, произнес Олег. - Вы требуете,  чтобы  я  отступился  от
девушки,  которую  полюбил,  только  потому,  что  когда-то   по   нелепой
случайности оказался причастным к очень непростой гибели  ее  отца.  Но  в
этом смысле мы с вами находимся в  равном  положении.  Однако  себе  такое
требование вы почему-то не предъявляете.
     Мельник грозно сверкнул очами.
     - Вы понимаете, что говорите, Савицкий?
     - В полной мере. И  пытаюсь  понять  вас,  Геннадий  Трофимович.  Вы,
должно быть, очень смелый человек, если пожелали встретиться со  мной,  да
еще в памятный нам обоим день. Не думаю, что вы забыли этот день, а точнее
-  поздний  вечер  семнадцатого  сентября  восемьдесят  первого  года   на
четырнадцатом километре Городокского шоссе.
     Лицо Мельника потемнело, словно на него упала густая тень.
     - Вы меня с кем-то путаете!
     - Нет, Геннадий Трофимович, не путаю. Если бы даже не узнал  вас,  то
вычислил бы. Водитель из Центра не мог  быть  рядовым  шофером  -  слишком
серьезная и, скажем прямо, опасная  миссия  была  возложена  на  него.  Он
должен был иметь неафишируемый, но известный узкому кругу  лиц  достаточно
высокий чин, надежное прикрытие, отлаженные контакты с доверенными  людьми
на местах, опыт пересечения границ, не говоря  уже  о  знании  иностранных
языков. Все  это  к  восемьдесят  первому  году  у  вас  было.  В  прошлом
комсомольский вожак Политеха, вы, безусловно,  входили  в  соответствующую
номенклатуру,  были  проверены,  как  говорится,   до   селезенки,   имели
всевозможные  допуски;   ваше   знание   иностранных   языков   и   диплом
инженера-механика  и  сейчас  при  вас;  в  то   время   вы   работали   в
представительстве "Союзтрансавто" в Вене  и  не  раз  пересекали  границы.
Нелишне отметить, что вы превосходно ориентировались  в  Сосновске  и  его
окрестностях, а доверенное лицо на Сорок седьмом заводе - инженер  Закалюк
был вашим сподвижником еще по комсомольской работе.
     Мельник был поражен, но быстро совладал собой и  попытался  разыграть
сцену негодования.
     - Это ваши доводы! Инсинуации!
     - Я юрист и отвечаю за свои слова, решил  не  отступать  Олег.  Но  в
какой-то миг подумал, что губернатор уже распалил себя  и  сейчас  вызовет
охрану, которая в лучшем  случае  вышвырнет  вице-президента  компании  из
клуба.
     - Но в мои намерения не входит сбор  компромата  на  вас,  -  ослабил
напор Олег, - то, о чем я сказал, не более как довод в споре.  Если  бы  я
хотел скомпрометировать вас,  то  не  раскрывал  бы  всех  карт,  а  вашим
доброжелателям  посоветовал  бы  отыскать  в  архивах  печально  памятного
ведомства досье на водителя из Центра и одновременно поднять  прекращенное
три года назад  уголовное  дело  о  спекуляциях  автомобилями  иностранных
марок.
     У Мельника задергалась щека.
     - Шантажируете?
     - Не я начал этот разговор.
     Мельник встал, взволнованно заходил по комнате.
     - А если бы не этот разговор, узнали бы меня?
     - Не было бы необходимости узнавать.
     Олег поймал себя  на  том,  что  стремясь  снизить  накал  разговора,
слишком далеко отступил и постарался укрепить свои позиции.
     - Но поскольку этот разговор все-таки начат, хочу спросить, вы должны
знать. Кто  приказал  капитану  Тысячному  сопровождать  вас  до  границы?
Первоначально намечалось дать вам в сопровождающие другого офицера,  но  в
последний момент его заменили Тысячным. Не так ли?
     Мельник ответил не сразу, но затем буркнул, не глядя на Олега.
     - Тысячный не был моим подчиненным. Мне его представили незадолго  до
отправления транспорта.
     - Кто представил? Не хотите называть этого человека? В  таком  случае
поступим так: я назову фамилию, только одну и, если ошибусь,  вы  скажете,
что я ошибся... Кошарный.
     Мельник не возразил, только неопределенно  хмыкнул.  Немного  погодя,
придвинул свой стул ближе к Олегу, сел, наполнил коньяком обе рюмки.
     - Интересный вы человек, Олег Николаевич. Признаться, представлял вас
другим - эдаким баловнем  судьбы  и  женщин.  А  вы  оказывается,  и  боец
опытный... Ваше последнее воинское звание?
     - Капитан воздушно-десантных войск.
     - Голубые береты... Афган... Да, мне говорили. А я  до  подполковника
дослужился. И, хотя форму не носил, штаны  в  кабинетах  не  просиживал  и
порох нюхал не только на Городокском  шоссе...  Поговорим  как  офицеры  -
начистоту?
     - Поговорим.
     - Но сначала выпьем еще по одной.
     - Выпьем, - согласился Олег.
     Они выпили, и Мельник снова закурил.
     - Я и Тысячный выполняли один и  тот  же  приказ,  но  в  разных  его
частях,  что  формировались  разными  начальниками  в  зависимости  от  их
умственных способностей.
     - Это о Кошарном?
     - О нем тоже. Но беда была не только  и  не  столько  в  Кошарном.  В
первозданном виде этот приказ исходил с самого верха, но дробился затем на
отдельные  задания,  исходя  из  принципа:  лучше  пере...,  чем   недо...
Понимаете, о чем я?
     - Догадываюсь. Призрак коммунизма, что бродил в те годы  по  Европам,
нуждался  в  материальной  подпитке,  каковая  осуществлялась  из   страны
развитого социализма по нелегальным каналам.
     Мельник коротко хохотнул, но затем покачал головой.
     - Это  вывод  вице-президента  холдинговой  компании,  а  милицейский
лейтенант Савицкий, согласитесь, не смел и подумать об этом. Не  мог  себе
позволить такого вольнодумства и подполковник Мельник.
     - Вы считаете это нормальным?
     - То, что я считаю  сейчас,  значения  не  имеет.  Во  внимание  надо
принимать только то, что я считал тогда. Офицер, как и солдат,  не  вправе
обсуждать приказ, философствовать на тему плох он или хорош. Иначе это уже
не офицер и не солдат, а дерьмо.
     Сравнение покоробило Олега. Но  тут  же  подумал,  что  когда-то  сам
рассуждал так. Не столь цинично, но в общем-то так. А вот Игорь  Тысячный,
очевидно, думал иначе...
     Мельник облокотился о стол и так сидел некоторое время, сплетя пальцы
и глядя прямо перед собой.
     - Вы верите в судьбу? - неожиданно спросил он.
     - Начинаю верить.
     - А я не верил и наказан за это. Уже тем наказан, что она снова свела
нас на узкой дорожке.
     - Но здесь нет самосвала, - улыбнулся Олег.
     Но Мельник не принял шутку.
     - Странно, что не заметили. Хотя должно быть ваша интеллигентность не
позволяет сравнивать женщину с самосвалом. А я позволю, и потому,  что  не
претендую на высокую интеллигентность, и потому, что знаю, о ком говорю.
     - А чтобы я воочию убедился в  этом,  вы  послали  за  Мирославой?  -
нахмурился Олег.
     - Не угадали. Я дал Леониду невыполнимое задание  -  он  не  уговорит
Славу вернуться. Когда она заводится, на нее не действуют никакие уговоры.
А то, что она завелась, мне известно. Но я предвидел, что разговор с  вами
будет не из легких и счел за лучшее отослать Леонида. А заговорил об  этом
потому, что, не буду скрывать, люблю Славу. Это не  мимолетное  увлечение.
Такую женщину я ждал всю жизнь, не подозревая, что  она  рядом.  Когда  же
случай открыл мне глаза, я сделал много глупостей с точки зрения  здравого
смысла, чтобы она снизошла ко мне. И я не уступлю ее вам, Савицкий.
     - Она - не вещь, чтобы уступать или не уступать ее, -  спокойно,  сам
удивляясь своему спокойствию, возразил Олег. - Пусть сама решает,  как  ей
быть.
     - Думал скажете: чего суешься к  девушке  со  своей  любовью,  старый
хрыч?
     - Вы не намного старше меня.
     - К сожалению, намного, скоро пятьдесят... Это правда, что вы сделали
ей предложение?
     - Еще не сделал, но непременно сделаю.
     - И в этом ваше преимущество.
     - Мне сказали, что вы разводитесь с женой.
     - Вас ввели в заблуждение. Но это ничего не меняет. Я люблю  Славу  и
надеюсь, что она, взвесив все, не оставит меня своим расположением.  Если,
конечно, вы не потащите ее в ЗАГС.
     - Считаете, что только этим  я  смогу  склонить  чашу  весов  в  свою
пользу?
     - Отвечу ее любимой фразой: не считаю - знаю. Полина Петровна  сумела
внушить Славе, что она созрела для замужества и лучшего мужа, чем  вы,  ей
не сыскать. Но я сомневаюсь и в том, и в другом.  Слава  относится  к  тем
женщинам,  которые,  осознав  свое   естество,   должны,   грубо   говоря,
перебеситься, а у нее этот этап еще не прошел. Что  же  до  мнения  Полины
Петровны о вас, то оно слишком субъективно.
     Олег почувствовал, что краснеет - намек  на  его  былые  отношения  с
Полиной был слишком прозрачен.
     - Вы - человек не робкого десятка, в чем я имел возможность убедиться
- продолжал Мельник. - Но то ли в силу своего воспитания, то ли  характера
вы чересчур деликатны с женщинами. А это не тот  случай,  когда  требуется
деликатность. Славу надо еще укрощать и укрощать, что вам  не  удастся.  К
тому же она способный журналист, в чем  видит  свое  призвание.  Здесь  ей
открыты все двери, а в Киеве она не реализует себя. Киев есть Киев, и ваши
возможности помочь ей там, как мне представляется, невелики.  Подумайте  и
об этом.  Сейчас  вы  увлечены  друг  другом,  но  увлечение  -  категория
преходящая и  ломать  себе  жизнь  из-за  этого,  не  очень-то  серьезного
чувства, неразумно.
     Олег не нашел, что возразить.
     - Дайте ей поостыть, -  очевидно  почувствовав,  что  его  доводы  не
оставлены  без  внимания,  усилил  нажим  Мельник.  -   Слава   достаточно
рассудительна, чтобы в спокойной обстановке обдумать и взвесить все. Вот и
представьте  ей  такую  возможность.  Завтра  первым  же  утренним  рейсом
возвращайтесь в Киев. Билет на самолет вам будет заказан. С Закалюком, как
он мне доложил,  вы  договорились  обо  всем,  следовательно,  у  вас  нет
необходимости задерживаться здесь. Не звоните и не пишите ей. Через  месяц
она сама вам позвонит или напишет при любом исходе. Это я  гарантирую.  Вы
сами сказали, что доверяете ее выбору.
     Логика у него была железная, а предложение казалось честным. Но  Олег
усомнился в его искренности: на себя Мельник не брал никаких обязательств.
И вряд ли он оставит Мирославу в покое: он знает ее много  лучше  -  знает
как укротить и как ублажить ее. Достаточно  вспомнить  вояж  в  Австрию  и
платье от Кардена, не говоря уже  о  заманчивом  для  молодой  журналистки
месте в пресс-службе областной администрации. И это не предел возможностей
сосновского губернатора, что Мирослава безусловно учитывает.
     Мысль была горькой, но здравой и Олег сказал то, что лучше было бы не
говорить:
     - Надо ли понимать, что принимая ваше условие, я могу быть спокоен за
свою договоренность с Закалюком?
     Хотел уязвить Мельника, но тут же сообразил, что унизил себя. Хорошо,
что Мельник не понял ни того, ни другого и согласно кивнул.
     - И за свою безопасность, - уточнил он. - Не примите это как  угрозу,
я  не  сторонник  устрашений.  Но  должен  заметить,  что   вы   обладаете
поразительной способностью наживать себе врагов даже там, где вполне можно
обойтись без них. Я уже не говорю о Буте и Завгороднем, хотя с газетчиками
в наше время лучше не задираться. Шестопал - не велика фигура, но подлости
ему не занимать, а сейчас он готов утопить  вас  в  ложке  воды.  Но,  как
говорит Слава, это еще не смертельно. Хуже, что вы  потревожили  человека,
которого даже я укрощаю с трудом.
     - Он поделился с вами своей тревогой?
     - Ирония в данном случае неуместна: Кошарный - злопамятный человек.
     - Я тоже не страдаю забывчивостью.
     - Какие у вас претензии к нему?
     Вопрос был задан,  казалось  бы,  без  особого  интереса,  но  именно
поэтому Олег почувствовал, что его ответ не безразличен Мельнику.
     - Он был одним из главных виновников гибели Игоря Тысячного.
     - Он был таким же исполнителем, как и другие участники этой акции.
     - Он был слишком рьяным исполнителем. И вы это знаете не хуже меня.
     - Что вам надо от него?
     - Чтобы он дал  показания,  а  еще  лучше  рассказал  журналистам  об
истинных причинах трагедии на Городокском шоссе.
     Олег не кривил душой, и хотя эта мысль пришла  ему  в  голову  только
сейчас, ее нельзя было  назвать  необдуманной.  Другое  дело,  что  фигура
Кошарного интересовала его  не  только  в  связи  с  давней  историей,  но
признаваться в этом Мельнику было бы опрометчиво.
     - Дураком его считаете?
     - Не посчитаю, если он поймет, что  лучше  об  этом  рассказать  ему,
нежели мне. Вашу фамилию можно не упоминать.
     - Чем я обязан такой снисходительностью?
     - На шоссе вы стояли  рядом  с  Тысячным.  Вам  просто  повезло,  что
остались живы.
     - Что ж, справедливо. Но какой смысл мутить давно отстоявшуюся  воду?
Вы советовались со Славой?
     - Своей статьей она развязала мне руки. Но посвящать ее в свои  планы
я не намерен. Это дело моей совести.
     - Тысячный был вашим другом?
     - Он был честным человеком. И я буду настаивать на  реабилитации  его
имени.
     - Боюсь, что Кошарный не поможет вам.
     - В таком случае интервью журналистам центральных газет дам я.
     И хотя это была импровизация, Олег решил, что именно так и поступит.
     Мельник задумался,  поскреб  подбородок,  затем  усмехнулся  каким-то
своим мыслям:
     - У нашего общего приятеля есть любимая поговорка: "Во многом  знании
- много печали". Хотя, кажется, это не  поговорка  -  изречение  какого-то
мудреца. Не помните имени?
     Не дожидаясь ответа, он встал, подошел к столику в углу  комнаты,  на
котором стоял красный  телефон,  снял  трубку,  стал  набирать  номер.  Но
неожиданно положил трубку.
     - Занято. Впрочем, успеется. Есть и другая  поговорка:  "Поспешишь  -
людей насмешишь".
     Вернувшись к столу, Мельник сел уже не рядом  с  Олегом  -  напротив,
поддел вилкой ломтик ветчины, но не донес до рта, отложил вилку.
     - Представляете реакцию Кошарного?
     - Меня это не остановит.
     - Что ж, попробую убедить его, хотя за результат не ручаюсь.
     На этом сопутствующие темы, казалось бы, исчерпали себя, и Олег  счел
необходимым вернуться к основному разговору. Он еще думал о том,  как  это
сделать - острых углов хватало и без того, когда  Мельник  пришел  ему  на
помощь.
     -  Как  получилось  с  поставкой  Дулибскому   филиалу   бракованного
оборудования? Вопрос не в пику вам, мне это надо знать.
     - Не было  и  нет  никакого  брака.  Вас  неправильно  информировали.
Бракованное оборудование не перекупают опытные  производственники  с  тем,
чтобы уже через три-четыре месяца задействовать его.
     Мельник недоверчиво посмотрел на Олега.
     -  Вы  уверены,   что   поставленное   филиалу   оборудование   можно
задействовать?
     - Наши специалисты не сомневаются в этом. К  тому  же  Закалюк  и  не
заплатил бы за брак.
     Сказал и тут же пожалел об этом - по лицу губернатора пробежала тень.
     - Он рассчитался с вами за оборудование?
     - Нам еще причитается неустойка за  несвоевременную  оплату,  -  Олег
попытался перевести разговор в другую плоскость. -  Мы  договорились,  что
этот долг будет учтен при акционировании объединения.
     - И об этом вы уже договорились?  -  недобро  усмехнулся  Мельник.  -
Какую часть акций он обещает вашей компании?
     - Сошлись на тридцати семи процентах.
     - Аферист! - в сердцах хлопнул ладонью  по  столу  губернатор.  -  Не
примите это на свой счет. Но больше десяти процентов компания не  получит.
А причитающиеся вам долги будут уплачены сполна. И не далее как завтра!
     Олег был готов к такому повороту и выложил свой главный козырь.
     - Не уплатят, Геннадий Трофимович. У объединения нет средств даже  на
зарплату. А банковские счета матвеевского СП заблокированы с  сегодняшнего
дня по требованию, как когда-то говорилось, компетентных органов.
     Мельник ошеломленно посмотрел на него.
     - Кто вам сказал?
     - Плохо информированный бизнесмен -  кандидат  в  банкроты,  -  почти
дословно повторил Олег постулат Геры Терлецкого. - Что  же  до  источника,
то, прошу прощения, это коммерческая тайна.
     Какое-то время Мельник не сводил с него глаз, очевидно пытаясь понять
не блефует ли вице-президент, но потом отвел взгляд, спросил, как бы между
прочим:
     - Матвеевское СП? А это что за лавочка?
     - Не надо, Геннадий Трофимович, - недовольно поморщился  Олег.  -  Мы
говорим начистоту и не надо портить этот разговор.
     - Я доверял Закалюку и не  вникал  в  детали,  -  стал  оправдываться
Мельник. - Сейчас припоминаю: как-то мне докладывали,  что  он  замешан  в
нечистоплотных комбинациях с какой-то посреднической фирмой. Но  факты  не
подтвердились. Возможно плохо проверяли...
     Он осекся, видимо поймав себя на том, что сплоховал, растерялся и тем
самым выдал себя. Не нашел лучшего, как ринуться в контратаку.
     - Напрасно выгораживаете Закалюка. То, что  я  давно  знаком  с  ним,
ничего не значит. Личные отношения  никогда  не  переносил  на  служебные.
Поэтому выкладывайте все.  Не  в  ваших  интересах  выгораживать  Леонида:
поменяйся вы местами, он тут же слопает вас  с  потрохами,  оглянуться  не
успеете. Оставьте свое благородство для  дам  и  не  считайте  меня  своим
врагом. Напрасно держите камень за пазухой.  Я  не  боюсь  ударов,  но  вы
ошиблись в выборе цели.
     Конечно, Мельник выкручивался, но одновременно старался выведать, что
доподлинно  известно  собеседнику  о  махинациях  Закалюка   и   Матвеева.
Информация вице-президента компании о его неафишируемом прошлом, как  и  о
состоянии банковских счетов СП "Атлант", не  могла  быть  получена  Олегом
Савицким  из  частных  источников.  Следовательно,  за  ним  стоят  хорошо
осведомленные люди, которые могут доставить серьезные  неприятности  Главе
областной администрации. Так, или приблизительно так,  рассуждал  Мельник.
Но Олег подивился другому: той легкости,  с  какой  сосновский  губернатор
отмежевался от своего ближайшего сообщника и приятеля.  Так  не  поступают
даже воры, у которых, что ни говори, есть какие-то принципы. У Мельника  ж
только один принцип: чур не меня! И вдруг  Олег  понял,  что  все  гораздо
сложнее чем это представлялось ему до сих  пор.  В  своих  предположениях,
догадках, выводах он отправлялся только от  двух  разделенных  во  времени
фактах, которые пытался связать напрямик. Но прямой связи тут скорее всего
не было. И прав был Гера  Терлецкий,  когда  обронил  фразу  об  айсберге,
основная масса которого, как известно, скрыта под водой.
     Номенклатура ЦК и КГБ, что безраздельно и преступно правила  огромной
страной три четверти века, уже в начале восьмидесятых годов  меньше  всего
помышляла о помощи "братским"  партиям.  Имперская  политика,  безудержная
гонка  вооружений,  безответственные  экономические  эксперименты   завели
страну в тупик, из которого уже не было выхода. И если  престарелые  вожди
до самого своего  конца  так  и  не  поняли,  что  произошло,  то  молодые
энергичные   номенклатурщики   вовремя   сориентировались.   Под   разными
предлогами они распихали многомиллиардный партийный "общак" по  подставным
кооперативам, ассоциациям, фондам,  иностранным  банкам,  как  для  далеко
идущих групповых интересов, так  и  для  личного  пользования.  И  в  этой
"когорте" бывших номенклатурщиков, наскоро переодевшихся в демократические
тоги, сосновский губернатор Геннадий Мельник был не последней фигурой.  Не
был он пешкой и одиннадцать лет назад, когда не только перевозил за кордон
"левую" платину, но и  депонировал  ее  на  анонимных  счетах  в  западных
банках.  А  его  попытка  изобразить  сейчас   того   Мельника,   как   не
размышляющего над приказами солдафона, не более чем лукавство.
     Впрочем, лукавит он во всем, не  исключая  объяснения  своего,  якобы
рокового чувства к Мирославе.  Он  полагается  на  свой  многолетний  опыт
лицедейства, перевоплощения и не сомневается, что капитан запаса Савицкий,
для которого честь офицера все  еще  не  пустой  звук,  поверит  на  слово
отставному подполковнику госбезопасности Мельнику.
     И Олег не смог побороть искушение развеять его заблуждение.
     - Держать камни за пазухой не в моих правилах.  Другое  дело,  что  я
говорю не все, что думаю. Но если хотите знать и это - извольте.  Я  думаю
сейчас об одном анонимном счете в венском торговом банке  "Радебергер",  с
которого не так давно были сняты деньги для покупки  двух  "мерседесов"  и
вечернего платья от Кардена.
     Это была не более чем догадка, но Олег  не  ошибся  -  лицо  Мельника
потемнело. Прошло не меньше минуты, пока он сумел выдавить из себя:
     - А вы опасный человек, Олег Николаевич. Но опасность, имейте в виду,
- палка о двух концах: она может ударить и того, кто за нее взялся.
     - В свое время меня научили обращению с палками. Но я прибегаю к  ним
только, когда меня к этому вынуждают.
     - Я это  учту,  -  поднялся  Мельник,  давая  понять,  что  аудиенция
окончена. -  Не  скажу,  что  знакомство  с  вами  доставило  мне  большое
удовольствие, но будем считать, что объяснились.
     - Надеюсь, теперь вы  не  станете  ревизовать  мою  договоренность  с
Закалюком? - тоже поднялся Олег.
     - Теперь? - криво усмехнулся Мельник. - Надейтесь!
     - Я хотел бы получить более определенный ответ.
     - Не стану! - заорал Мельник. Но тут же взял себя  в  руки,  натянуто
улыбнулся. - Шантажист вы, эдакий!
     На том и расстались. Руки Мельник не подал.



                                    30

     Леонид перехватил Олега в  вестибюле.  На  вопрос,  ездил  ли  он  за
Мирославой и как она себя  чувствует,  не  ответил,  и,  в  свою  очередь,
спросил, чем окончилась беседа с Мельником.
     Он волновался пуще прежнего: крутил пуговицы уже не только своего, но
и Олегова пиджака, что,  впрочем,  тоже  был  его.  Олег  не  счел  нужным
распространяться  о   всех   аспектах   разговора   с   главой   областной
администрации, сказал только, что Мельник одобрил  их  договоренность.  Но
Леонид хотел знать, за счет чего Мельник пошел на уступки.
     - За филиал беспокоишься? - рассердился Олег.  -  Я  сказал,  что  ты
рассчитался за оборудование, которое твои замы  во  всеуслышание  объявили
бракованным.
     - Ты подвел меня!
     - Чем?
     - Я просил не называть цифр.
     - Цифры я не называл.
     - Но ты сказал, что за оборудование уплачено, и он поймет.
     - Поймет, что вы забили ему баки, повесили лапшу на уши? Но,  прости,
это даже не вранье - детский лепет. Умнее вы с Матвеевым ничего  не  могли
придумать?
     - Почему ты связываешь меня с Матвеевым?
     - Леня, не считай меня идиотом! Фокус  с  транзитным  платежом  через
дохлый счет филиала рассчитан на дураков. Ты хотя бы не  засвечивал  после
этого Матвеева,  не  присылал  его  в  качестве  посредника.  Об  адвокате
Кривошапко я уже не говорю. Тебе, что, больше некому довериться? Если так,
не завидую - в одной упряжке с Матвеевым и Кошарным ты далеко не уедешь.
     - Кошарный? - совсем растерялся Закалюк. - А он тут при чем?
     Это было уже слишком, и Олег не выдержал:
     - Все при том же,  Леонид  Максимович!  Кошарный  это  не  только  СП
"Атлант" и счета в иностранных банках, но  и  третий  цех  Сорок  седьмого
завода, левая платина, спецтранспорт за бугор, Городокское  шоссе,  гибель
Игоря Тысячного и еще многое другое. Извини, что говорю о неприятном тебе,
но об этом пора уже сказать.


     В гостиницу Олега отвез Петя. По дороге  племянник  подтвердил  слова
пани Марты о том, что Мирослава почувствовала себя плохо. Однако  уточнил,
что в такое состояние она пришла не от  шампанского,  поскольку  в  буфете
выпила  самую  малость  -  полбокала,  а  еще  до  этого   жаловалась   на
недомогание.
     - Вообще-то она неплохая девчонка, - испытывающе поглядывая на Олега,
сказал Петя. - Немного шебутная, но товарищ хороший  и  без  хитростей.  В
буфете за всех заплатила, да еще  французскую  помаду  Диане  подарила.  -
Немного помолчав, добавил: - А Валу она отставку дала. Полную.  Диана  это
сразу усекла, она такие вещи безошибочно определяет.
     Олег отметил, что его интерес к Мирославе  не  остался  без  внимания
Пети и  тот  поспешил  внести  существенные  коррективы  в  свое  недавнее
суждение о воспитаннице Закалюков. И  тут  же  подумал,  что  несмотря  на
поставленное Мельником условие больше не общаться со  Славой,  он  все  же
позвонит ей, как только приедет в гостиницу. Объясняться не станет,  пусть
сама распутывает ею же закрученный клубок. В этом отношении Мельник  прав:
из такой ситуации на одних эмоциях выходить нельзя,  она  должна  взвесить
все. Так что еще вопрос: захочет ли она столь  резко  менять  свою  жизнь,
отказываться от вполне реальных перспектив и вовсе не эфемерных соблазнов.
Но  как  бы  то  ни  было,  он  должен  поблагодарить  ее   за   внимание,
доброжелательность,   справиться   о   самочувствии   и   объяснить   свой
скоропалительный отъезд. Ему нельзя больше оставаться в этом городе.  Дело
не только в требовании Мельника и назревающем конфликте с Кошарным, но и в
том, что Олег Савицкий вольно или невольно  снова  потряс  устои,  нарушил
размеренное течение жизни  многих  людей,  выбил  их  из  колеи,  заставил
вспомнить то, о чем они хотели бы забыть, и тем  самым  явил,  по  меткому
выражению Мирославы, свою чужеродность этим людям, этому городу...
     Несмотря на  поздний  час,  в  холле  четвертого  этажа  был  включен
телевизор и несколько постояльцев смотрели  очередную  серию  итальянского
детектива с плохо читаемыми субтитрами. Заметив Винницкого, Олег подошел к
нему. Старый инженер встретил его упреком.
     - Я не понимаю по-итальянски, но еще меньше понимаю  ваше  поведение.
Где вы пропадали?
     Олег в общих чертах рассказал о переговорах  с  Закалюком,  беседе  с
Мельником.
     - Не  удивляюсь,  что  вы  сумели  расположить  к  себе  губернатора,
говорят, он разумный человек. Но сговорчивость Закалюка меня  пугает.  Нет
ли здесь новой уловки? От него всего можно ожидать.
     Олег не стал объяснять, как и почему Генеральный директор объединения
пошел на уступки компании,  заметил  только,  что  деваться  Закалюку  уже
некуда, а затем сообщил, что  завтра  возвращается  в  Киев  и  Винницкому
предстоит  завершить  переговоры  в  формальной  их  части.  Поручение  не
обрадовало Винницкого, но вслух недовольства  он  не  высказал  и  в  свою
очередь сообщил, что звонил Брыкайло, который интересовался обстановкой. В
половине восьмого гостиницу покинул "мордоворот" - соглядатай, а его место
заняли два крутоплечих парня,  задача  которых  прямо  противоположна.  Он
глазами показал на двух борцовского вида молодых людей в кожаных  куртках,
которые сидели несколько поодаль и делали вид, что увлечены фильмом.
     - Напрасно подняли тревогу, - начал было Олег,  но  Винницкий  строго
перебил его:
     - У Василия Трофимовича на этот счет другое мнение, и я разделяю его.
А ваша беспечность меня удивляет. - Немного помолчав, сказал как бы  между
прочим: - Да, вот еще: в моем номере вас ожидает Мирослава  Игоревна.  Она
явилась сюда полчаса назад, и не застав  вас,  намеревалась  расположиться
здесь. Но учитывая ее состояние, я посчитал за лучшее отвести  ее  в  свой
номер.
     К номеру Винницкого Олег рванулся как на стометровку и только у самой
двери попридержал свой пыл. Это было невероятно, но это было так: у  окна,
в кресле, откинувшись на его спинку, спала Мирослава. Она была  в  наглухо
застегнутом темно-голубом плаще, у ее  ног  стояла  внушительных  размеров
дорожная сумка, а на  коленях  лежала  куртка  Олега,  что  он  оставил  у
Закалюков.
     Олег наклонился к ней и уловил запах спиртного.  И  хотя  этого  надо
было ожидать, он впервые почувствовал неприязнь к этой, не  знающей  ни  в
чем удержу, девице.
     Мирослава открыла глаза, сказала недовольно:
     -  Наконец-то  явились.  Мне  уже  надоело  ждать.  С  кем   это   вы
развлекались? Так увлеклись, что  не  нашли  время  позвонить?  Можете  не
отвечать, мне это уже неинтересно. Спросила просто так, к слову.  Надеюсь,
не приняли всерьез, что я представила вас своим женихом?
     - Это была восхитительная шутка.
     - Ничего не поняли! Мне надо было поставить на место двух зарвавшихся
типов. И вы помогли в этом.
     - Рад был оказать вам такую услугу.
     - Рад был оказать, - передразнила  Мирослава.  -  Питекантроп!..  Ой,
извините: я забыла о разнице в наших возрастах. Немного  выпила  и  не  то
говорю. Вот принесла вашу куртку, чтобы потом не было претензий.
     Олег едва сдержал улыбку:  она  была  не  так  пьяна,  как  старалась
казаться.
     - А сумку зачем прихватили?
     - Я ушла от Закалюков. Ничего особенного не произошло,  просто  мы  с
Леонидом Максимовичем на  этот  раз  не  поняли  друг  друга.  Но  это  не
смертельно. Переночую у подруги, а там будет видно... Проводите меня.
     Последние слова она произнесла заплетающимся языком и Олег решил, что
его вывод притворства был поспешным. Ее попытка  самостоятельно  выбраться
из кресла не увенчалась успехом.
     Винницкий отозвал Олега в сторону.
     - В таком состоянии ей лучше оставаться здесь. Я перейду в ваш номер,
а вы уговорите ее лечь.
     Но Олег решил по-другому. Он помог Мирославе встать, и поддерживая ее
за локоть одной рукой, а другой подхватив ее сумку, повел в свой номер.
     - Куда вы меня ведете? - пыталась протестовать Мирослава.
     - В приватный вытрезвитель, в государственном  с  вами  обойдутся  не
столь деликатно.
     - Очень смешно! - фыркнула она, но спорить не стала.
     Олег завел ее в ванную, пустил и отрегулировал душ,  снял  с  девушки
плащ.
     - Дальше сами разденетесь или вам помочь?
     Мирослава испуганно отшатнулась.
     - Не прикасайтесь ко мне!
     - Вы неверно поняли меня.
     - Ну да, вы - сама святость. Затащили пьяную среди ночи в свой  номер
и сразу раздевать.
     Это было уже слишком, и Олег рассердился.
     -  Слава,  мне   надоели   ваши   фокусы!   Отрезвляйтесь,   или   не
отрезвляйтесь, как угодно. Но в таком виде я вас отсюда не выпущу.
     - Ладно уж, - согласилась она. - Как-нибудь сама управлюсь.  Выходите
и не смейте подглядывать.
     Безнадежно махнув рукой, Олег вышел из ванной.
     Пока Мирослава отрезвлялась под душем, он достал из "кейса"  дорожный
кипятильник, два пакетика растворимого кофе, налил в толстостенный  стакан
воды из графина, поставил кипятить. Потом позвонил на  квартиру  Шумскому,
доложил  о  результатах  переговоров  с  Закалюком,  встрече  и  беседе  с
Мельником. Рассказал только то, что представляло  интерес  для  президента
компании. Но Шумский усомнился, что  успех  был  полным,  он  хорошо  знал
Закалюка и не представлял, что  тот  пошел  на  значительные  уступки  без
выгоды для себя.
     - Он прикарманил Дулибский филиал, что не так уже  мало,  -  возразил
Олег.
     - А как на это смотрит Мельник?
     - Сердито посмотрел. Закалюк  пытался  обставить  и  его,  а  здешний
губернатор не любит, когда его обставляют.
     - Ты знал раньше Мельника?
     -  Оказалось,  что  знал.  Довелось  как-то  повстречаться  на  узкой
дорожке.
     - Судя по твоему тону, встреча была не из приятных.
     - Из  очень  неприятных!  Это  старая  и  довольно  гнусная  история.
Когда-нибудь расскажу... Вернусь завтра первым  рейсом,  так  складываются
обстоятельства. Формальности завершит Винницкий... Да, кое-что  произошло.
Но об этом не по телефону... Спокойной ночи...



                                    31

     Положив трубку, Олег начал заваривать кофе - вода уже вскипела, когда
почувствовал, что  кто-то  стоит  за  его  спиной.  Оглянулся.  В  дверях,
обернувшись купальным полотенцем, стояла Мирослава. Настороженный  взгляд,
сдвинутые к переносице брови, плотно сжатые  губы  свидетельствовали,  что
если накануне она была пьяна,  в  чем  Олег  снова  усомнился,  то  сейчас
отрезвела и подслушала его разговор с Шумским. Ее любопытство  было  столь
велико, что она выскочила из ванной, прихватив с собой  только  полотенце,
которым сейчас безуспешно пыталась прикрыться.
     - Вы уезжаете? Что случилось?
     - Ничего из ряда вон выходящего, но так складываются  обстоятельства,
- как можно неопределеннее сказал Олег, стараясь не опускать взгляда  ниже
ее плеч.
     -  И  не  посчитали  нужным  сообщить  об  этом  небезразличному  вам
человеку?
     - Вы так неожиданно покинули клуб... Я собирался звонить вам, -  стал
оправдываться Олег.
     -  Неправда!  Я  чувствую:  что-то  произошло.  С   кем   вы   сейчас
разговаривали?
     - Со своим шефом - Шумским.
     - А кто этот человек, о котором говорили? Мельник?
     - Допустим.
     - Я же запретила вам встречаться с ним!  -  негодующе  топнула  босой
ногой Мирослава. - Какой же вы осел! Полезли к черту на рога.
     - Черт оказался не таким уж страшным.
     - Вот как! Значит нашли общий язык?
     - Договорились, скажем так.
     - И конечно за мой счет!
     - Ваш счет не пострадал, - смутился Олег, потому что в какой-то  мере
она была права, и тут же предложил: - Хотите кофе?
     - Терпеть не могу кофе, так же как и вранье! - фыркнула Мирослава.  -
Он вас дожал, я его знаю. И вы решили отступиться от  меня  во  имя  своих
делишек. Так вот, не выйдет! Ни у него, ни у вас. Я все уже решила сама...
А что это за гнусная история, в которой он был замешан?
     - Вы как следователь - вопрос за вопросом, - растерялся Олег, не зная
как реагировать на ее многозначительное, но пока еще  не  совсем  понятное
заявление, что она уже все решила.
     - С кем поведешься,  от  того  и  наберешься!  -  не  снижала  напора
Мирослава. - Днем в сквере вы допрашивали меня, теперь  моя  очередь.  Так
что не виляйте, колитесь. Я должна знать все, прежде чем  лягу  с  вами  в
постель.
     - Я не приглашал вас в постель, - вконец опешил Олег.
     Мирослава порозовела, но сказала упрямо:
     - Приглашение не требуется. Я  проиграла  пари:  информацию  о  вашей
встрече с общественностью не взяла ни одна газета.
     - Когда вы успели? - искренне удивился Олег.
     - В том-то и дело,  что  не  успела,  меня  опередили  с  материалом,
по-другому освещающим это  эпохальное  событие.  Короче,  я  была  слишком
самонадеянна, за что надо платить. Не люблю ходить в должницах!
     Она отбросила полотенце и, уже не  глядя  на  Олега,  но  не  опуская
головы, расправив плечи и прижав к бокам локти, словно на смотру,  подошла
к кровати, сдернула покрывало, легла навзничь, забросила руки  за  голову,
устремила взгляд в потолок и, казалось, окаменела.
     Олег хотел возмутиться ее очередной, на  этот  раз  преступающей  все
границы выходкой. Подумал,  что  должно  быть  она  ведет  себя  так  и  с
Завгородним, и с Мельником, а быть может даже с Леонидом  -  люди  не  зря
болтают, и это для нее так же просто, как выпить бокал столь  любимого  ею
шампанского. Но потом заметил,  как  густеет,  разливается  по  ее  щекам,
подступает к мочкам ушей пылающий румянец стыда. И понял, что ей не просто
дался этот шаг. Но почему она поступила так, не брался судить,  уже  не  в
силах отвести взгляд от простертого на  гостиничной  кровати  ослепительно
красивого женского тела, что манило, притягивало к себе и в  то  же  время
настораживало своей покорностью, едва ли не жертвенностью.  Словно  угадав
его  мысли,  Мирослава  повернулась  ничком,  зарылась  лицом  в  подушку,
заведенными за спину руками пытаясь прикрыть тугую,  обтянутую  золотистой
кожей грудь - ее решимости  хватило  ненадолго.  Эти  запоздалые  движения
стыда, как ни странно, подхлестнули Олега. Уже  ни  о  чем  не  думая,  он
подступил к девушке, опустился на колени, стал ласкать, целовать  ее  шею,
плечи, спину, грудь. Он не торопил события, чувствуя напряженность ее тела
и довольствуясь льнущим к его ладоням, губам бархатом кожи, и только когда
она расслабилась, а затем обратила к  нему  лицо,  позволила  заглянуть  в
потеплевшую синь глаз, лег рядом, привлек ее к  себе.  Мирослава  отдалась
доверчиво, но не страстно, смежив веки и шепча: "Не смотри на меня. Я тебя
очень прошу..."
     А потом спрятала лицо у него на груди и так  лежала  какое-то  время,
притихшая, умиротворенная. И вдруг рассмеялась:
     - А здорово я сыграла алкашку?
     - Здорово, я почти поверил.
     - И в то, что пришла рассчитываться поверил? - оборвала она смех.
     - Нет, конечно.
     - А что подумал. Только честно.
     Она отстранилась, заглянула ему в глаза.
     - Что же я мог подумать? - растерялся Олег.
     Он и в самом деле  не  знал,  что  подумать,  устыдившись  неприятных
мыслей, что нахлынули на него, когда она, отбросив полотенце, нагая  пошла
к кровати. Он еще плохо знал ее, и хотя успел убедиться в ее  искренности,
доброжелательности,   но   убедился    также    в    ее    импульсивности,
непредсказуемости. Надеялся, что ее поступок  продиктован  не  сиюминутным
порывом, однако полной уверенности не было.
     - Ну, к примеру, что я путана.
     - Не говори глупостей.
     - Почему же глупости? Я девушка бедная, приживалка, и  дополнительный
заработок мне не помешает.
     - Я должен спросить сколько?
     - Если спросишь, получишь по физиономии.
     - Потрясающе! Чисто женская логика.
     - А твоя  мужская  не  допускает,  что  не  все  измеряется  баксами,
шмотками, что чувство оплачивают чувством и что, быть может, я люблю тебя?
     - Не смел даже подумать, - снова растерялся  Олег.  -  Ты  не  давала
повода.
     - Нет, ты определенно питекантроп! Не давала повода. А чем по-твоему,
я занималась сегодня весь  день?  И  если  бы  только  сегодня!  Я  начала
влюбляться в тебя еще девчонкой, после того, как перешла жить к Закалюкам.
     - При чем тут Закалюки?
     - В их доме ты присутствовал незримо. Я имею в виду не только Полину,
но и Леонида Максимовича. Но,  если  с  Полиной  все  было  ясно,  то  его
отношение к тебе долго оставалось для меня загадкой. Мне казалось, что  он
чувствует себя виноватым перед тобой. Но потом поняла - он завидует тебе.
     - Чему он мог завидовать? - усомнился Олег.
     - Что ты отважился взять на себя чужую вину,  воевал  в  Афганистане,
что знаешь иностранные языки, хорошо играешь в теннис, нравишься женщинам.
И Полининому чувству к тебе завидовал: не ее ревновал - тебе завидовал.  А
вот меня ревновал и ревнует к тебе. Причем люто!
     - Почему ты так решила?
     - Не решила - знаю. Когда впервые увидела  тебя  на  похоронах  Петра
Егоровича, сразу влюбилась по уши. Если до этого  по-девчоночьи  -  заочно
увлекалась, то как увидела живьем, будто в бездонную  пропасть  свалилась.
Даже сейчас, как вспоминаю, оторопь берет. На  поминках  глаз  с  тебя  не
спускала, подмигивала со значением, как уличная девка,  -  ничего  уже  не
соображала.
     - Не представляю, как я мог этого не заметить.
     - Тебе Полина тогда глаза застилала. А вот  Леонид  Максимович  сразу
все усек и уже не отпускал меня от себя ни на шаг. Но я  перехитрила  его:
за день до твоего отъезда  под  каким-то  предлогом  осталась  ночевать  у
Савицких, и когда все уснули, прокралась к тебе в  мансарду.  Привет!  Той
ночью ты  с  Полиной  и  тоже  втихаря  подался  в  Русановку.  Потом  она
рассказывала, как Леонид Максимович застукал вас там. Но он искал не ее  -
меня. И если бы застал с тобой, убил бы обоих. Думаешь сочиняю?
     - Нет. Но признаться, не пойму его.
     - Как  тебе  объяснить?  Понимаешь,  он  считал  меня  как  бы  своей
собственностью. И в отличие от Полины, я не давала ему повода усомниться в
том. Хотя это вранье, что я спала с ним. Такого не было и быть не могло. К
тому же, тогда я была еще девицей. Но той ночью,  когда  поняла  с  кем  и
зачем  ты  ушел,  взъярилась  так,  что  побежала  к  влюбленному  в  меня
мальчишке, изнасиловала его и себя. Тебе назло! Ведь  ты  сейчас  злишься,
что не первый у меня.
     - Ничего подобного. Ты была уже взрослой, и это можно понять.
     -  Ничего  не  понял!  Тот  мальчишка  был  безразличен  мне.   Когда
опомнилась, чуть сама себя не убила. Я ведь  не  теряла  надежду,  что  ты
снова приедешь и все-таки обратишь на меня внимание. Но ты не приезжал.  И
уже на четвертом курсе нашла себе любовничка поосновательней. Правда,  без
знаний иностранных языков, высокого штиля, хороших манер -  обыкновенного,
вполне земного хамлюгу, который обращался со мной, как с уличной девкой. В
клубе ты был свидетель тому. Почему терпела? Лучшего не  нашла.  А  потом,
надо быть справедливой: он хороший журналист и я многому научилась у него.
Но если откровенно: то боялась, что если от него уйду, по рукам пойду. Вот
уже больше двух лет меня кадрят чуть ли не на каждом  шагу.  Отчасти  сама
виновата, отчасти ты.
     - Я? - удивился Олег. - В чем же моя вина?
     - Все в том же - не обратил внимания. И я  подумала,  что  не  сумела
подать себя. Вроде бы все при мне, но как-то  не  смотрелась.  Потому  что
такой феминисткой была - дальше  некуда.  И  походка,  как  у  солдата,  и
одевалась, стриглась как стройотрядовка, сигареты изо  рта  не  выпускала,
бренчала на гитаре, хрипела под Высоцкого. Не представляешь меня такой?
     - С трудом.
     - Вот и я уже не представляю. Короче, решила в  темпе  перестроиться:
отпустила волосы, стала на шпильки, с полгодика позанималась аэробикой,  а
потом  пошла  танцевать  в  самодеятельный  ансамбль.  Научилась   волчком
вертеться, коленками плечи  доставать,  попой  как  на  шарнирах  вертеть,
большего не требовалось. Но потом группа в эротику ударилась - дань  моде,
и я сдуру выступила несколько раз. Не то, чтобы  в  чем  мама  родила,  но
близко к этому. Успех был сверх ожидаемого. И  пошло-поехало:  секс-бомба,
да и только! Опомнилась, бежала без оглядки. Но реклама была уже  сделана.
А в таком городе, как наш, это навсегда... Ты меня слушаешь?
     - Я - весь внимание, - поспешил заверить ее Олег.
     Он действительно слушал ее,  но  уловив  в  ее  голосе  надрыв,  стал
успокаивающе поглаживать ее плечо.
     - Внимай без рук, меня это отвлекает, -  не  то,  чтобы  сердито,  но
достаточно серьезно, сказала Мирослава. - В  общем,  дошло  до  того,  что
крутые на учет меня взяли, горы золотые сулили за стриптиз  для  избранной
публики. А когда я послала их подальше, пригрозили шпану  наускать.  Я  не
придала этому значения, но они сдержали слово. Мы с  Валом  в  одном  доме
встречались, что за встречи, сам понимаешь. Подонки выследили нас, стали в
двери ломиться. Мы через окно во двор вылезли, благо первый  этаж.  А  они
засекли, догнали, схватили меня, назад поволокли.  А  этот  герой  убежал.
Правда, сообразил позвонить из автомата Мельнику. Тот примчался со  своими
волкодавами, устроил "Сталинградскую битву". Короче, выручил  в  последний
момент. Хотя, возможно, они разыграли этот спектакль, уж больно  цацкались
со мной подонки, да и Мельник слишком быстро примчался. Но как  бы  то  ни
было, пришлось потом  благодарить  спасителя...  Ты  спрашивал  почему  не
приехала к тебе в Киев. А это как раз тогда произошло.  И  я  решила,  что
незачем уже ехать, незачем звонить тебе.
     Мирослава умолкла, но немного погодя сказала, как бы подводя итог:
     - Вот и вся моя  секс-биография.  Если  думаешь,  что  поскромничала,
приуменьшила свои достижения в этой области - думай.
     - Не хочу и не стану думать об этом. Уедем и ты забудешь.
     - Ценю твою деликатность. Но не надо делать мне  неудобные  для  тебя
одолжения. Ты мне ничего не должен. У меня одна просьба: помоги  выбраться
отсюда  и  где-нибудь  определиться  с  жильем,  работой.  На  многое   не
претендую: могу быть секретарем, водителем, кухаркой.
     - Для тебя у меня есть только одна должность - жены.
     - Ты серьезно?
     - Вполне.
     - А тебя не смущает моя репутация?
     - Если тебя не смущает моя.
     - Но это  вовсе  не  обязательно  так  вот  сразу.  Не  думай,  я  не
напрашиваюсь.
     - Это я напрашиваюсь. В женихах мне фатально не везет.
     - Ну, если так настаиваешь,  -  после  недолгой  паузы  неестественно
хихикнула она, но затем обняла, сказала без притворства: -  Я  и  так  уже
твоя. Твоя и больше ничья, можешь не сомневаться. Но признайся, это Полина
тебя надоумила?
     - Судьба, - зажигая над головой ночник и погружаясь в бездонную  синь
ее глаз, сказал  Олег.  -  Это  она  привела  меня  к  тебе.  Я  упирался,
отбрыкивался, а она тащила за шиворот. И теперь я благодарен ей. Я полюбил
тебя с той минуты, когда услышал твой голос в телефонной трубке,  хотя  не
сразу осознал это.
     - А когда осознал?
     - Когда увидел твои глаза и ты позволила утонуть в них.
     Мирослава сжала объятия с такой силой, что он едва не задохнулся.
     - Я буду тебе хорошей женой, вот увидишь, - размыкая кольцо своих рук
и снова кладя голову ему на грудь, сказала она.  -  Когда-то  хотела  быть
мотогонщицей, потом эстрадной дивой, тележурналистом. Но теперь хочу  быть
только твоей женой, матерью твоих детей. А то, что было до тебя, ты прав -
надо забыть. И я забуду. Уже забыла. Но и ты укроти свою память. Ты  ни  в
чем не был виноват. А другим ты не судья.  Не  бери  на  себя  лишнее.  Не
терзай свою душу. Теперь она слита с моей. И твоя боль передается мне.
     Олега захлестнуло чувство благодарности,  нежности,  что  уже  вскоре
переросло в страсть столь  неуемную,  что  он  сдерживал  себя,  чтобы  не
обидеть любимую нетерпением, своей, - не ее жаждой  обладания.  И  только,
когда Мирослава, отвечая на ласки, стала  целовать  шрамы  на  его  груди,
плече, а затем прильнула к нему, дал волю этому неуемному чувству...



                                    32

     Городские  куранты  пробили  половину  четвертого,  когда   Мирослава
уснула, не размыкая объятий. Олег не решался  потревожить  ее,  безуспешно
пытаясь задремать в непривычной для себя позе - он никогда не  засыпал  на
спине, только на боку. Но он не сетовал на это, готовый лежать  так,  пока
она не проснется, не  заглянет  ему  в  глаза,  не  улыбнется  только  ему
предназначенной улыбкой...
     Звонок телефона был  подобен  ушату  холодной  воды,  которой  кто-то
окатил его то ли из глупого озорства, то ли из зависти к его счастью. Олег
мысленно чертыхнулся, не представляя, кому взбрело в голову беспокоить его
среди ночи. Телефон не  умолкал,  и  ругнувшись  уже  вслух  шепотком,  он
осторожно разомкнул  руки  Мирославы,  приподнял  ее  голову,  положил  на
подушку и только после этого встал и подошел к телефону.
     - Слушаю.
     Ответа не последовало, но он уловил,  как  на  другом  конце  провода
кто-то напряженно дышит в трубку.
     - Слушаю вас, говорите, - прикрыв рот ладонью, повысил голос Олег.
     Послышался характерный щелчок,  а  затем  частые  гудки  -  тот,  кто
звонил, повесил трубку. Это могла быть ошибка - неправильный набор номера,
неверное соединение, но Олега охватило чувство тревоги. Он был уверен, что
звонок неслучаен, кому-то понадобилось убедиться, что он на месте.
     Он не был трусом, что доказывал неоднократно и другим, и самому себе,
но именно потому, что не раз  бывал  в  переделках,  у  него  выработалось
чувство опасности, ни разу не подводившее его. Мысленно  выругал  себя  за
то, что поверил Роману, заверениям  Мельника,  парням  Василя  Брыкайло  и
позволил себе расслабиться. Хуже того  -  он  взмыл  под  облака  в  самое
неподходящее для  этого  время,  напрочь  утратив  чувство  реальности.  А
реальность была такова, что в завершающей схватке, которая только по форме
подходила на беседу в непринужденной обстановке, а по существу была  самой
что ни на есть настоящей схваткой, он переоценил  свои  возможности,  стал
импровизировать и где-то в чем-то переборщил, позволил себе лишнее.
     Но сейчас было не время  анализировать  ошибки,  надо  что-то  срочно
предпринять. Думал не столько о себе, сколько о Мирославе, которую  должен
во что бы то ни стало оградить от  неприятностей,  скандала.  Но  как  это
сделать в четыре часа ночи, в гостинице, где ей  не  положено  находиться,
Олег еще не знал. Он не был уверен, что она всерьез поссорилась с Леонидом
и бесповоротно ушла от Закалюков. При всей ее искренности, прямодушии  она
могла выдумать это, чтобы оправдать свое появление в гостинице, хотя потом
уже не скрывала, почему пришла. Но как  бы  то  ни  было,  звонить  сейчас
Леониду, посвящать его во все обстоятельства и просить  приехать,  забрать
свою воспитанницу, было бы неразумно и конечно не по-мужски.
     Олег быстро оделся, открыл "кейс",  достал  и  рассовал  по  карманам
наиболее важные  документы,  принес  из  ванной  одежду  Мирославы  и  уже
собирался будить ее, когда снова зазвонил телефон.
     - Олег Николаевич, извините, что разбудил, - раздался в трубке  голос
Винницкого. - Надо срочно повидаться? Можно зайти?
     - Заходите. Я уже встал.
     Разговаривали в прихожей. Винницкий был встревожен, всклокочен, то  и
дело подтягивал сползающие с бедер пижамные брюки. Заметив дорожную  сумку
Мирославы, глазами показал в сторону комнаты.
     - Мирослава Игоревна там?
     Олег молча кивнул.
     - Происходит что-то нехорошее, - понизил голос  Винницкий.  -  Только
что из автомата мне позвонил Валера, это один из тех  парней,  которых  вы
видели в холле. Василий Трофимович заверил меня, что они надежные ребята и
имеют поддержку у местных эсбистов.  Но  минут  пятнадцать  назад  явились
милиционеры в офицерских погонах и выпроводили их  из  гостиницы,  хотя  у
ребят имеется документ, подтверждающий право на  приватную  охрану.  А  их
места заняли два мордоворота. Уже  двое.  Чувствуете  разницу?  Но  больше
того, мне не нравится вмешательство милиции. Может  есть  смысл  позвонить
Закалюку? Впрочем, как догадываюсь, именно ему не надо звонить.
     - Я знаю, кому позвонить, - попытался успокоить его Олег. -  Но  было
бы неплохо, если бы Мирослава Игоревна перешла в ваш номер.
     - Я того же мнения, - подхватил Винницкий. - Она уже в порядке?
     - Вы о чем? Ах, да - в полном порядке. Но еще  спит.  Сейчас  разбужу
ее, она оденется и перейдет к вам. И еще такая просьба,  -  Олег  замялся,
подыскивая удобные слова и лишь затем сказал: - Если в ближайшее  время  я
не смогу встретиться с Брыкайло, непременно повидайтесь с ним и передайте,
что Мельник пользуется услугами того  банка,  который  интересует  Василия
Трофимовича. Заодно расскажите о наших  совместных  изысканиях  в  области
металловедения. Полагаю, что это связано.
     Винницкий  нахмурился,  задвигал  губами,  видимо  собираясь   что-то
возразить, но затем сунул руку в карман пижамной блузы, достал  и  передал
Олегу пистолет "вальтер".
     - Это на крайний случай. Надеюсь, понимаете, что стрелять в  человека
- последнее дело.
     Олег не сразу поверил глазам. Оружие! Это было то, о чем он  не  смел
даже подумать, чтобы не терзаться раскаянием в самонадеянности, с  которой
в Киеве отказался от предложенной "беретты" с  двумя  обоймами  золотистых
патронов.
     - Валера еще вчера передал для вас, - пояснил Винницкий. - Он при мне
разговаривал с Василием Трофимовичем и тот велел вооружить вас. Я взял  на
себя посредничество, но воздержался от передачи, поскольку вчера  вы  были
"под шафе" и к тому же, как я понял, собирались  заняться  более  приятным
делом, чем стрельба.
     Олег заверил Винницкого, что без крайней необходимости  не  пустит  в
ход пистолет и что в любом случае не подведет ни его, ни Валеру-охранника,
а затем порывисто обнял старого инженера.
     - Спасибо, Марк Абрамович. Этого я никогда не забуду!
     Проводив Винницкого, он вернулся в комнату. В изголовье  кровати  был
зажжен ночник. Мирослава  сидела  на  постели,  пождав  под  себя  ноги  и
прикрывшись одеялом.
     - Кто приходил? Почему ты одет?
     - Вставай и тоже одевайся. Перейдешь в номер Винницкого.
     - Зачем?
     - Так будет спокойнее тебе и мне.
     - Что произошло? Можешь объяснить?
     - Сам еще не знаю. Но похоже, что за меня принялись всерьез.
     - Кто?
     - Кошарный. Эта фамилия о чем-то говорит тебе?
     Мирослава  нахмурилась,  и  ни  о  чем  не  спрашивая  встала,  стала
одеваться.
     Она уже натягивала кофту,  когда  из  коридора  донесся  шум:  чья-то
ругань, выкрики, грохот падающих предметов, то ли кресел, то ли тел.  Олег
вышел в прихожую, прислушался. Где-то в районе  холла  зазвенело  разбитое
стекло, а затем послышался удаляющийся топот ног, хлопанье дверью.
     Он уже хотел вернуться в комнату, когда  в  дверь  номера  постучали.
Олег выхватил пистолет, передвинул затвор,  досылая  патрон  в  патронник.
Стук повторился. Негромкий, дробный, словно кто-то отбивал морзянку.  Олег
узнал этот стук: когда-то так стучал в дверь комнаты свояка вернувшийся за
полночь навеселе Роман.
     - Убери пушку, - входя в прихожую, сердито буркнул Роман. -  Пока  не
требуется. Тут двое ошивались. Я им врезал и они скатились вниз. Больше не
сунутся, они меня хорошо знают. Но  Гриша  сейчас  всю  свору  с  поводков
спустит. Так что времени у нас в обрез.
     Он осекся и удивленно-неодобрительно посмотрел через плечо  Олега.  В
дверях, ведущих в комнату, стояла Мирослава.
     - Здравствуйте, Роман  Семенович.  Что  происходит?  Олег  ничего  не
говорит мне.
     - Явление в коробочке, - проворчал Роман.  -  Только  тебя  здесь  не
хватало.
     - Слава - моя жена, - поспешил объяснить Олег.
     - Час от часу не легче! Нашли  время,  -  Роман  потупился,  а  затем
сказал глухо: - Леонид застрелился.
     Мирослава  ахнула,  обеими  руками  схватилась  за  лицо,  а   затем,
пошатнувшись, прислонилась к дверной притолоке.
     - Когда это случилось? - только и нашел что спросить Олег.
     - Полчаса назад нам позвонила Полина. Рыдала, сказала, что он  пришел
домой в два часа ночи, не ложился, сидел в кабинете, что-то писал. А в три
сорок раздался выстрел. Когда она прибежала,  он  был  уже  мертв.  Сейчас
Наташка помчалась к ней, а я рванул сюда. Исчезать тебе, Олег,  из  города
надо. И не медля.
     - Я-то при чем?
     - Не валяй дурака! Ты вычислил их кодло и подключил Киев. Леонид  это
понял  и  сломался.  И  без  того   он   вибрировал   с   этим   филиалом,
акционированием, валютными счетами, а тут  еще  ты.  Полина  сказала,  что
перед тем как застрелиться он звонил в Киев какому-то  высокопоставленному
приятелю, но тот не пожелал разговаривать с ним. Но Сосновск - не Киев:  и
сейчас уже не только Кошарный, но и Мельник пойдет в разнос, им уже нечего
терять. Так что ноги в руки и ходу! А ты, - Роман повернулся к  Мирославе,
- отправляйся домой. Тебя они не тронут.
     Мирослава ответила не сразу, казалось, даже не поняла что он говорит,
но потом оторвалась от притолоки, выпрямилась, мотнула головой.
     - Нет! Я с Олегом. Что будет с ним, то и со мной.
     - Не соображаешь, что говоришь, - повысил голос Роман. - Нам  с  боем
прорываться придется.
     - Я соображаю не хуже вас, Роман Семенович. И не  надо  меня  пугать.
Олег, если уйдешь без меня, выброшусь в окно. Мне назад дороги нет.
     - Пошли! - подхватил ее сумку Олег.


     Было  без  четверти  пять,  когда  они  покинули  номер.  Олег  хотел
предупредить Винницкого, что Мирослава уходит с  ними,  но  Роман  сердито
шикнул на него, дескать, обойдется твой Винницкий, каждая секунда  дорога.
Он велел  Олегу  и  Мирославе  затаиться  за  поворотом  коридора,  а  сам
направился в сторону холла на разведку.
     Мирослава зябко куталась в плащ, хотя надела под него  теплую  кофту.
Олег понимал ее состояние, но не был уверен, что она поступает  правильно.
Какие бы причины не заставили ее уйти из  дому,  сейчас,  когда  случилось
непоправимое, она должна отбросить все обиды и бежать туда,  хотя  бы  для
того, чтобы быть рядом с Полиной. Но сказать об этом он не мог - это  было
ее и только ее право решать, как поступить.
     Свое отношение  к  происшедшему  он  определил  сразу:  Леонид  хотел
подставить его, а заодно компанию "Скиф-Холдинг", и сожалеть о том, что он
не позволил ему этого сделать, было бы лицемерием. Конечно, он  не  ожидал
такого исхода, не думал, что Леонид сломается, тот  всегда  оставлял  пути
для маневра, отступления. Но очевидно на этот раз  он  сыграл  не  в  свою
игру, судьба отвернулась от него и последний ход он сделал пистолетом. Что
ни говори, а это был поступок мужчины. Олег не сожалел о  своем  последнем
разговоре с Леонидом, он щадил его достаточно долго  и  щадил  нередко  за
свой счет. Но всему есть предел. По-настоящему, до  боли  в  сердце,  было
жалко Полину - в свои тридцать лет она все  еще  оставалась  избалованной,
неприспособленной к жизни девочкой. И другого такого мужа, Петя прав,  она
уже не найдет. А тут еще Слава ушла из дома...
     И вдруг обожгла мысль, от которой стало не по себе:  Леонид  все-таки
отомстил ему - между ним и Мирославой легла еще одна смерть. И это, как ни
объясняй, как ни оправдывай потом, останется навсегда, через это им уже не
переступить. А еще подумал, что  маленькая  кудесница  ошиблась  только  в
одном: он приносит беду не себе, но тем, кого любит...
     Вернулся  Роман,  увлек  их  в  сторону,  противоположную  холлу.  За
очередным поворотом  коридора  они  уперлись  в  тупик.  Однако  Роман  не
смутился: ловко орудуя отмычкой,  открыл  неприметную  дверь,  за  которой
зияла темнота. Когда они вошли,  он  включил  карманный  фонарик,  осветил
вонзившуюся  штопором  в   потолок   винтовую   лестницу,   сказал   тоном
экскурсовода:
     - Поднимемся на шестой этаж. Там есть переход в старое здание. Оттуда
спустимся  вниз,  через  кафе  попадем  в  хоздвор,  дальше  будет  проще.
Волкодавы уже в гостинице. При  мне  звонили  дежурной  четвертого  этажа,
велели проверить на месте ли вы.  С  дежурной  я  поладил  -  запер  ее  в
бытовке. Пока они сообразят что к чему, нам надо успеть выбраться.
     Только сейчас Олег по достоинству  оценил  поступок  Романа:  тот  не
просто поспешил на выручку другу, но пошел против тех,  от  кого  зависел,
кому без веры и правды служил все эти годы и кто сурово карал  за  измену.
За свои сорок два года Роман Корзун немало грешил  по  чужой  и  по  своей
воле, умел договариваться с совестью. Но, очевидно, была  какая-то  грань,
за которую он не мог ступить, не теряя уважения к себе. А такую цену он не
хотел платить...
     Им повезло - в холле шестого этажа не было дежурной, и  они,  миновав
погруженный в предутренний сон лабиринт гостиничных коридоров,  перешли  в
старое, еще довоенной постройки здание, спустились  на  второй  этаж,  где
помещалось кафе. Роман открыл дверь кафе, через зал, кухню, подсобку вывел
беглецов в хозяйственный двор.  Их  встретили  моросящий  холодный  дождь,
непроглядная тьма, настороженная тишина. Когда переходили в старое здание,
где-то в районе четвертого этажа главного корпуса  разнесся  по  коридорам
возбужденный гул голосов, хлопанье дверей - очевидно, молодчики  Кошарного
обнаружили  номер  вице-президента  компании  пустым  и  бросились  искать
беглецов. Но в отстоящий на  почтительном  расстоянии  хозяйственный  двор
этот шум не доносился.
     - Значит так, - полушепотом сказал Роман. - В двух  кварталах  отсюда
стоит  мой  "Москвич".  Когда  доберемся  до  него,  будем  считать,   что
оторвались. Надо только  определить,  куда  ехать.  Если  Мельник  объявит
тревогу по городу, положение осложнится - мою тачку вся милиция знает.  Но
что-нибудь придумаем.  Остается  решить,  куда  ехать.  Ко  мне  нельзя  -
Кошарный своих волкодавов в первую очередь на  Листопада  пошлет.  К  моим
старикам не следует по той же причине. Друзей-приятелей, к  которым  можно
было бы завалиться среди ночи всей компанией, не осталось...
     Олег назвал адрес, сообщенный Брыкайло.
     - Годится, - обрадовался Роман. - Это неподалеку. Если  пешком  через
двор Политеха, минут за двадцать  можно  дотопать.  Но  лучше  на  машине.
Только сначала я выгляну на улицу.
     Как только он отошел, Мирослава, до того  не  проронившая  ни  слова,
разрыдалась.
     Олег обнял ее за плечи.
     - Возьми себя в руки. Мы непременно выберемся и  все  утрясется.  Все
станет по своим местам. Вот увидишь.
     Хотел утешить, но она отмахнулась.
     - Не трогай меня!  Я  дрянь,  сволочь,  проститутка.  Он  из-за  меня
застрелился. Я нахамила ему. Перед тем, как уйти, нахамила.
     -  Не  говори  глупостей.  Ты  ни  при  чем.  Он  запутался  в  своих
махинациях, аферах, к которым ты не имела никакого отношения.
     - Нет, - замотала головой Мирослава. - Если  бы  я  не  нахамила,  не
ушла, он не сделал бы этого. Он любил меня. У меня с ним ничего  не  было,
но я знаю - он любил только меня. Полина,  сын,  родители  были  для  него
ничто, пустое место. Если бы не ушла... Он на коленях стоял, умолял...
     - Чтобы ты голышом танцевала перед Мельником? - невольно вырвалось  у
Олега.
     - Не смей так говорить! Он хотел бросить все и уехать. Но  только  со
мной.
     - Надо было согласиться.
     Мирослава ахнула, попятилась, стала растворяться в темноте.
     Опомнившись, Олег рванул следом,  догнал,  обнял,  стал  целовать  ее
мокрое от дождя и слез лицо.
     - Я сказал глупость. Прости. Ну, пожалуйста. Очень прошу.
     - Ты ничего не понял, - снова заплакала Мирослава. - Я не о себе -  о
нем. Он всегда и во всем добивался своего. Только не любви. А  человек  не
может прожить жизнь, никого не любя. И я виновата, что не  ушла  из  дома,
как только поняла  какое  чувство  он  питает  ко  мне.  Обманывала  себя,
убеждала, что ошибаюсь...
     - Я уже все понял, - утешал ее Олег. - Ты была ему многим обязана, но
он требовал непомерной платы. И ты все правильно сделала.
     Но, утешая ее, он думал, что Мирослава напрасно терзается угрызениями
совести: по-настоящему, безраздельно, всю жизнь Леонид любил только  себя,
для других этого чувства не оставалось. И вряд ли  ссора  с  воспитанницей
могла серьезно повлиять  на  его  последнее  решение.  Скорее  всего,  его
коленопреклонное объяснение было  попыткой  удержать  ее  в  сфере  своего
влияния, в надежде, что она, успокоившись, смирится  со  своим  положением
наложницы всемогущего губернатора, а это даст ее воспитателю шанс  на  его
снисхождение. Уже после того, как Мирослава  ушла  из  дома,  он  -  Олег,
виделся с ним в клубе объединения и сейчас готов заявить под присягой, что
вовсе не размолвка со своей воспитанницей  занимала  в  тот  час  мысли  и
чувства Леонида Закалюка...
     Мирослава перестала всхлипывать, обняла Олега, приникла к нему.
     - И ты прости меня. Мне не надо  было  рассказывать  об  этом.  Но  я
хотела, чтобы ты знал все.
     Из темноты вынырнул Роман.
     - Кончайте миловаться, молодожены. Пошли!
     Они вышли на плохо освещенную Садовую  улицу,  параллельную  той,  на
которую выходил фасад центрального гостиничного корпуса, и  соблюдая  меры
осторожности,  оглядываясь  по  сторонам  и  прижимаясь  к  стенам  домов,
добрались до угла, перебежали  дорогу,  свернули  в  переулок,  где  Роман
оставил свой "Москвич".
     В переулке было тихо и так  же  темно,  как  в  хозяйственном  дворе.
Только гонимый встречным  ветром  дождь  шел  сильнее.  Холодными  колкими
дробинками он бил в лица, заставляя щуриться.  В  глубине  переулка  горел
единственный уличный фонарь. Тусклый расширяющийся книзу конус  его  лучей
выхватывал из темноты радиатор и  часть  кабины  канареечного  "Москвича".
Других машин в переулке не было, что обнадежило беглецов.
     Идущий  впереди  Роман  неожиданно  остановился,  досадливо  крякнул,
схватился за ногу.
     - Судорогой свело, - громко сказал он бросившемуся к  нему  Олегу,  а
когда  тот  приблизился,  ухватил  его  за  плечо,  быстро   зашептал:   -
Волкодавы... Засекли мою тачку... Сзади  первая  подворотня  -  проходняк.
Хватай Мирославу и туда. Я задержу их.
     Олег распрямился, стараясь  не  смотреть  в  ту  сторону,  где  стоял
"Москвич", спросил у Мирославы булавку и тут же  шагнул  к  ней,  взял  за
руку, крепко сжал, сказал едва размыкая губы:
     - Спокойно. Брось сумку. И быстро назад.
     Пятясь, Мирослава, как завороженная,  смотрела  туда,  где  их  ждала
засада. До спасительной подворотни оставалось уже несколько  шагов,  когда
слепя глаза, вспыхнули фары "Москвича".  Мирослава  вздрогнула,  испуганно
простонала:
     - Кошарный! Это конец...
     Олег оглянулся. Из глубины переулка, растянувшись цепью во всю  ширь,
на них надвигалась группа людей. Впереди, просунув руки в карманы  модного
долгополого плаща, шел рослый плечистый мужчина с непокрытой головой.
     - Вот и повстречались, голуби мои, - еще издали басил он.
     - Ходу! - крикнул Роман товарищу.
     Волкодавы Кошарного не оправдали своего устрашающего имени. Во всяком
случае тем двум амбалам, которые выскочили из-за  трансформаторной  будки,
рванулись наперерез беглецам, этого не следовало делать. Ловко уклонившись
от увесистого кулака, Олег молниеносно нанес нападавшему  ответные  удары:
ногой по голени, ребром ладони по горлу,  напрочь  вырубив  самонадеянного
боевика. Второго, который  успел  схватить  Мирославу  за  волосы,  ударил
замком сплетенных рук по шее. Не издав ни звука,  тот  свалился  рядом  со
своим напарником.
     Олег увлек Мирославу в тоннель подворотни.
     Они были уже в проходном дворе, когда с улицы донесся  хриплый  голос
Романа:
     - На том свете разберутся, кто кого предал.
     Тишину  ночи  разорвал  гулкий  пистолетный   выстрел,   продолженный
стонущим вскриком: "Падла  милицейская!",  но  тут  же  оборванный  вторым
выстрелом.  А  в  ответ  торопливо,  взахлеб,   словно   оправдываясь   за
непозволительную задержку, ударили разом несколько автоматных очередей.
     - Роман Семенович! - сдержав бег, ахнула Мирослава. - Как же так?
     - Он рассчитался за твоего отца, а я сейчас  за  него,  -  выхватывая
пистолет, сквозь зубы процедил Олег. - Уходи!
     Он рванулся назад, но Мирослава камнем повисла на нем.
     - Не смей! Ты знаешь, чем платят потом за такие расчеты.  Бежим.  Без
тебя и шага не сделаю...

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт:

Комментарии (1)