родились, и именно потому, что мы здесь родились, мы не претендуем на
родину в другом месте; мы либо немцы, либо же вообще бездомные люди".
Точно так же думали и раввины реформированного иудаизма: "Мысль о
Мессии заслуживает полного внимания в наших молитвах, но надо исключить
из них все просьбы о возвращении в землю наших предков и о
восстановлении еврейского государства".
Эти евреи оставались верны обязательствам, принятым
наполеоновским Синедрионом. Они примирились с остальным
человечеством, и невозможно было предположить, чтобы талмудисты снова
могли сделать их своими рабами, как в древности Неемия закрепостил их
предков. Кастейн пишет с отвращение что к концу 19-го столетия "каждый
пятый еврей был женат на не-еврейке", а еще более его возмущало, что во
время мировой войны "на всех фронтах евреи сражались друг против друга;
это трагедия... которая будет повторяться... до тех пор, пока евреев будут
принуждать исполнять обязанности граждан страны их поселения"
(подчеркнуто нами).
Тень нового талмудистского плена нависла над евреями Запада, и его
угроза была гораздо ближе, чем они могли подозревать. Сионские мудрецы в
России вели подготовительную работу в течение десятилетий и к концу
прошлого века все было готово для "оказания непреодолимого давления на
международную политику настоящего времени". Непревзойденным мастером
этого давления стал кочующий сионистский премьер, молодой Хаим
Вейцман. Он посетил многие города и университеты Европы, путешествуя из
Дармштадта в Берлин и из Берлина в Женеву, закладывая повсюду бомбы
замедленного действия на будущее и готовясь к новым задачам в 20-ом веке.
К самому концу столетия события получили неожиданное ускорение,
как будто некая долго строившаяся машина была теперь закончена и пущена
на полный ход. Все еврейство сразу почувствовало ее пульсирующее
действие, однако, менее чувствительные к таким вибрациям нееврейские
массы не заметили ровно ничего. Преемником Моисея Гесса вышел на сцену
еще один еврей из России - Ашер Гинсбург, он же Ахад-Гаам, объявивший,
что евреи не только уже создали свою нацию, но должны получить теперь в
Палестине собственное еврейское государство. Для евреев западной Европы
это был всего лишь еще один голос из далекой России: их главной слабостью
была недооценка силы организованной слитной массы местечкового
еврейства на востоке. Во всяком случае, они не в состоянии были представить
себе, что эта сила сможет оказать влияние на судьбы Европы.
Явным предостережением для них явилась опубликованная в 1896
.году, в год смерти "пророка" Монка, книга Теодора Герцля "Еврейское
Государство". С выходом этой книги кот влез в голубятню, а вскоре и голуби
были в коте. Единство западных евреев было поколеблено, поскольку Герцль
не был ни восточным евреем, ни выходцем из России. Он был одним из них,
по крайней мере они считали его своим. Он казался образцом
эмансипированного еврея, но был на стороне сионистов. Дрожь беспокойного
предчувствия пронизала все еврейство, однако христианский мир, имевший
гораздо больше причин для беспокойства, продолжал оставаться в блаженном
неведении дальнейшие 60 лет.
Глава 25
ВСЕМИРНАЯ СИОНИСТСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ
Если появление таких людей, как Карл Маркс и Теодор Герцль, самих по себе
незначительных, но способных в нужный момент вызвать великие потрясения,
было простой случайностью, то остается лишь предположить, что случай тоже
был успешно завербован тайным анти-христианским заговором в прошедшем
столетии. Более правдоподобным представляется объяснение, что события
развивались под контролем руководящего центра, который выбрал, а если не
выбрал, то использовал Герцля для предназначенной ему роли. В пользу этого
объяснения говорит и краткость его карьеры, подобно комете на небосклоне, и
презрительная манера, с которой он был выброшен, когда дело было сделано, и
даже его быстрый и довольно странный конец.
Чтобы понять Герцля и его успех, нужно знать Вену и венскую
атмосферу в начале двадцатого столетия. Дряхлеющая монархия и шаткая
аристократия, класс евреев, быстро и неожиданно подымавшийся по ступеням
общественной лестницы, все это производило большое впечатление на
еврейские массы. Не столько еврейская газета "Neue Freie Presse", сколько
писавший в ней д-р Герцль разъяснял им, куда движется мир, и указывал, что
они должны делать, а в политиканствующих венских кафе "оберы" спешили
обслужить "Herrn Doktor". Все это было ново и интересно, а тщеславные
Герцли и де Бловицы тех дней выглядели важными персонами. Когда Герцль
объявил себя глашатаем Сиона, неуверенность западных евреев стала
сменяться благоговейным страхом. Если доктор Герцль мог так
разговаривать с великими державами, то может быть и в самом деле прав был
он, а не наполеоновский Синедрион? Неужели правда, что политика делалась
в кабинете доктора Герцля, а не в министерстве иностранных дел на
Ballhausplatz? Если бы какой-то русский еврей написал "Еврейское
государство" или собрался организовывать сионистский кагал, западные
евреи игнорировали бы его, резонно опасаясь заговора со стороны
пришельцев с Востока и предвидя его последствия. Однако, если уж даже
доктор Герцль, полностью эмансипированный западный евреи, считал, что
евреям нужно снова обособляться в отдельную нацию, дело становилось
серьезным.
По словам Герцля, в реальности "антисемитизма" его убедило
знаменитое дело Дрейфуса. Сам термин был изобретен сравнительно недавно,
хотя Кастейн и пытается доказать, что "антисемитизм" существовал с
незапамятных времен, "с тех пор, как иудаизм вступил в контакт с соседними
народами не только на основах враждебности". (По этому определению
оборонительная война - антисемитизм, хотя "соседи", т.е. племена,
воевавшие с иудеями в древности, были сами семитами. Как бы то ни было
слова: "не только на основах враждебности" - прекрасный образец
упомянутого уже ранее сионистского пильпулизма, т.е. способности прятать и
изменять смысл сказанного умелым подбором слов).
Если Герцль утверждает, что к сионизму его привел процесс Дрейфуса,
то это утверждение лишено всякого логического смысла. Дело Дрейфуса
доказало евреям, что, благодаря эмансипации, им обеспечена полная
беспристрастность судопроизводства. Никогда защита не была столь
публичной и реабилитация столь полной, как в деле Дрейфуса. В наше время
целые народы на востоке от Берлина лишены всех прав и не защищены
никакими законами, и Запад, поставивший свою подпись под их
порабощением, совершенно безразличен к их страданиям там сажают в
тюрьмы и убивают людей без обвинения и суда. На Западе, однако, еще и
сегодня дело Дрейфуса - классический образен правосудия - цитируется
еврейскими пропагандистами, как пример несправедливости. Если бы вопрос
"за" или "против" сионизма зависел от исхода дела Дрейфуса, то само слово
"сионизм" давно уже должно было бы исчезнуть из обращения.
Как бы то ни было, Герцль требовал, чтобы "нам были даны суверенные
права над достаточно большой частью земного шара, чтобы
удовлетворить законные нужды нации" (он не упоминал определенной
территории и не требовал именно Палестины). Впервые идея воссоздания
еврейского государства была. таким образом, поставлена на оживленное
обсуждение западных евреев. (Для не-еврейского мира этой проблемы
вообще еще не существовало. Когда в 1841 г. на конференции стран Европы
обсуждался вопрос Сирии, английский консул в Смирне, некий полковник
Черчилль, предложил создать еврейское государство в Палестине; его
предложение, по-видимому, даже не подверглось обсуждению). Лондонская
еврейская газета "Jewish Chronicle" охарактеризовала книгу Герцля, как "одно
из самых удивительных предложений, вторые когда-либо были сделаны".
Это, видимо, ободрило Герцля, и он поехал в Лондон, тогдашний центр
мировой политики, проводить свою идею в жизнь. После успешных собраний
в еврейском Ист-Энде он решил созвать обще-еврейский съезд.
В марте 1897 года евреям "всего мира" было предложено прислать
делегатов на "Сионистский Конгресс" в августе того же года в Мюнхене.
Западноевропейские евреи были решительно против этой затеи. Протесты
посыпались сначала со стороны раввинов Германии, а затем и от мюнхенских
евреев, так что пришлось перенести конгресс в швейцарский город Базель.
Реформированное еврейство Америки еще за два года до конгресса объявило,
что оно "не ожидает ни возвращения в Палестину... ни восстановления каких-
либо законов, касающихся еврейского государства". Когда раввин Стефен
Уайз (Stephen Wise, в будущем один из влиятельнейших "советников"
президента Франклина Рузвельта) хотел в 1899 году опубликовать труд о
сионизме, то Еврейское Издательское Общество Америки ответило ему через
своего секретаря, что оно не может взять на себя риск издания такой книги.
На конгресс Герцля прибыло 197 делегатов, в большинстве своем из
восточной Европы. Эта группа лиц объявила о создании "Всемирной
Сионистской Организации", которая провозгласила евреев отдельной нацией,
поставив своей целью добиться для нее "общественно признанного и
юридически гарантированного дома", а Герцль заявил, что "еврейское
государство уже существует". Что произошло в действительности, было
собранием в Базеле небольшой группы евреев, претендовавшей на
представительство всего еврейства, но категорически отвергнутой
многочисленными организациями западных евреев.
Тем не менее их предложения, как бы они ни выглядели в то время,
были поставлены на повестку дня международной политики. Фактически,
Базельский конгресс был новым Синедрионом, созванным для отмены
обязательств, принятых наполеоновским за 90 лет до того. Первый Синедрион
отверг признание евреев отдельной нацией и все поползновения создать
еврейское государство. Новый Синедрион объявил евреев самостоятельной
нацией с требованием собственной государственности. Наш современник,
раввин Эльмер Бергер, оценил события за полвека до наших дней следующим
образом: "Здесь клин еврейского национализма был вбит между евреями и
другими людьми. Здесь были отлиты формы геттоизма, в которые втиснули
жизнь не эмансипированных евреев, чтобы не допустить естественного
процесса эмансипации и интеграции"
У наполеоновского Синедриона был один серьезный недостаток,
вероятно не замеченный Наполеоном, но ставший очевидным в наше время.
Он представлял одних только западных евреев, и трудно ожидать, чтобы
императору была известна сила слитной массы талмудистских евреев в
России, если она ускользнула даже от внимания Герцля, который, казалось
бы, должен был быть больше в курсе дела. Он сделал это неожиданное для
него открытие только во время Базельского конгресса, созванного им в
полной уверенности относительно полной поддержки его со стороны всех
делегатов: "и тогда... перед нами вдруг поднялось русское еврейство, силу
которого мы даже не подозревали. Семьдесят делегатов прибыли из России,
и всем нам было ясно, что они представляют мысли и чувства пяти миллионов
евреев этой страны. Какое унижение для нас, не сомневавшихся с своем
превосходстве".
Так Герцль неожиданно оказался лицом к лицу со своими хозяевами и с
тем заговором, который с его помощью должен был распространиться на весь
Запад. Как и многие из его преемников, он объявил войну эмансипации, не
зная характера той силы, которой он помогал. Вскоре он остался один, будучи
только застрельщиком, сделавшим свое дело, после чего на сцену вышли
настоящие хозяева. Он выковал для них орудие, которое они применили для
наступления на Европу. Сменившему его настоящему вождю, Хаиму
Вейцману, это было вполне ясно: "Заслуга Герцля заключалась в том, что он
создал центральную парламентскую власть сионизма... впервые за всю
историю еврейства в рассеянии правительство великой державы официально
вело переговоры с выборными представителями еврейского народа. Этим
было восстановлено юридическое лицо еврейского народа и признано его
