- Они врали? - удивленно прошептала она. - все врали...
Но разве я не красива? - она подбежала к зеркалу.
- У меня красивые ноги и стройная талия. У меня ровный
нос и красивые губы, у меня высокая грудь и широкие бедра.
Чем же я не красива? - уже спокойно и даже с усмешкой недо-
верия ко мне закончила она.
- Чем? А тем, - ответил я, что ваша красота банальна и
буднична, что в вас нет ничего, что могло бы привлечь взор и
внимание мужчины, отличающее вас от тысяч других красавиц.
Тем, что ваша талия не так уж совершенна, как вам кажется и
ее изуродовала не одна складка жира.
- Нет у меня жира! - со слезами воскликнула она, - где
жир, где? Покажите! Мне с трудом удалось отыскать что-то по-
хожее на складку, чтобы подтвердить свои слова.
- И ноги не шедевр. Они толсты и нерельефны. И грудь,
которой вы так гордитесь, не что иное, как два безобразных
выступа, - разошелся я, - нос ваш расплющен, как у китайца,
глаза водянистые и ресницы редки, как высыпавшаяся щетка...
- Замолчите... - Взвизгнула рут, бросаясь на диван. Ее
плечи вздрагивали от безудержных рыданий. Я не стал ее успо-
каивать и лег на кровать. Девушка долго еще всхлипывала, на-
конец, успокоившись, спросила: - а что же мне теперь делать?
- Ничего.
- Но меня же не будут любить мужчины. Я же женщина.
- Это ни о чем не говорит. Вы не единственная. Она опять
захныкала. Я притворился спящим.
- Ну и пусть не любят, - сказала она и опять подошла к
зеркалу.
- Нос, как у китайца, - прошептала она, - ноги толсты,
грудь жирна. Она бросилась ко мне и, встав перед кроватью на
колени, зашептала, жарко дыша мне в лицо:
- Миленький, ну что же мне теперь делать? Я хочу, чтобы
меня любили, и чтобы ты меня полюбил. Я посмотрел на ее зап-
лаканную мордашку из-под ресниц. Вся спесь с нее слетела.
Она выглядела жалкой и униженной.
- Лезь ко мне в кровать, - строго сказал я.
- Как, прямо одетая?
- Разденься.
Она торопливо скинула с себя свитер, сбросила трусы. Я
едва мог скрыть восторженный трепет, охвативший меня при ви-
де ее голого тела. Она, безусловно, была великолепна. И ее
пышные большие груди с розовато-коричневыми сосками могли
свести с ума кого угодно. Она юркнула ко мне под одеяло и,
преданно глядя мне в глаза, прижалась всем телом к моему бо-
ку.
- Можно я тебя поцелую? - спросила она. Я кивнул голо-
вой. Рут с величайшим искусством и страстью прильнула к моим
губам. Я обнял ее, чувствуя, как упруго сжались подо мной
сдавленные груди. Я уже без всяких разговоров и отступлений
принялся ее ласкать, ощупывая бархатную нежную кожу ее живо-
та и ляжек. Рут таяла в сладостной истоме, безропотно отдав-
шись моим рукам. Встретив такую искренность, я возгорелся
желанием получить от нее что-нибудь необыкновенное, поэтому,
выскочив из-под одеяла, сунул свой член к ее лицу. Она недо-
уменно посмотрела на меня, не понимая, чего я хочу.
- Возьми его себе в рот. Она смущенно улыбнулась.
- Возьми, не бойся. Она осторожно, двумя пальчиками взя-
ла мой член, приоткрыла свои губки, приложила его к ним.
Сначала робко, а потом все более непринужденно она сосала
его, причмокивая и вздыхая. Я склонился немного назад и дос-
тал рукой до ее промежности. Раскрыв пальцами губы ее поло-
вой щели, я сунул туда ребро ладони и стал медленно и нежно
тереть ее горячую влажную похоть, чувствуя конвульсивные
содрогания ее сильного красивого тела. Но вот сладость стала
нестерпимой, сознание затуманилось похотью. Двигая своим
членом в ее губах, как во влагалище, я чувствовал упругое
сопротивление языка. Рут закрыла глаза и шумно дышала носом,
извиваясь всем телом. Вдруг огненная стрела дикого наслажде-
ния пронзила мое тело, и из члена ей в рот мощной струей
ударили потоки спермы. Рут поперхнулась и закашлялась. В из-
неможении я свалился на кровать, все еще натирая пальцем ее
клитор. Она рычала и вертелась от наслаждения, размазывая по
лицу густые потоки моей плоти. Она кончила минут через пять
и, склонившись надо мной, спросила:
- А тебе понравилось?
- Очень.
Схватив ее голову своими руками, я покрыл благодарными
поцелуями замурзанную мордашку. Еще несколько минут после
этого я жадно ласкал руками ее тело, с наслаждением ощупывая
все выпуклости и впадины. Когда я вновь почувствовал рожде-
ние сильного горячего желания, она вдруг исчезла, оставив
после себя лишь нежный запах духов да смятую подушку.
- На сегодня все, - сказал он, позевывая, - завтра при-
ходите пораньше.
Мы простились с ним и пошли на корабль. Там нас поразили
неприятные известия - завтра уходим в море.
Глава 11
Что же делать? Мы потеряли вохможность услышать до конца
так заинтересовавшую нас историю. Дик сказал, что нужно пой-
ти к капитану и предложить взять на корабль положенного ра-
бочего на лебедку. Сейчас все обязанности по этой должности
выполнял один из кочегаров, за что ему приплачивали несколь-
ко долларов. Несмотря на то, что было уже поздно, мы отпра-
вились к капитану. Он еще не спал и встретил нас с тревожным
любопытством, предполагая какое-то несчастье. Выслушав наше
предложение о рабочем, он рассмеялся.
- Боже мой, вы, очевидно, оба не в своем уме.
Капитан Бред был моим старым товарищем по морскому кол-
леджу в Лос-Анжелесе и относился ко мне хорошо.
- Что-то вы, ребята, от меня скрываете? - хитро прищу-
рившись, сказал он, - я и не поверю, что вы так просто, ни с
того, ни с сего загорелись желанием среди ночи укомплекто-
вать команду корабля, да еще взять на борт незнакомого нем-
ца.
Мы с Диком переглянулись. Действительно, получалось
смешно, нужно было об'ясниться. Дик пустил в ход свою изоб-
ретательность. Я даже не помню всего, что он наговорил Бре-
ду, однако он, даже не вдавшись в подробности, согласился
взять Рэма на один рейс до Порт-Саида. Оттуда мы пойдем в
штаты и брать с собой иностранного подданного запрещено. Мы
были удовлетворены и этим. Через 30 минут мы были снова в
гостинице. Рэм спал, его разбудили и он ничего не мог по-
нять, а когда, наконец, понял, то только то, что он поедет с
нами. Рэм пережил столько кошмарных минут, от которых ему
стало плохо. Он побледнел, отвалясь на спинку стула, потерял
сознание. Дик влил ему несколько глотков коньяку в рот и Рэм
пришел в себя. Мы помогли ему собрать его небогатые пожитки.
Наш новый друг облачился в костюм Дика, побрился и выглядел
теперь молодым рослым парнем с красивым, немного худым лицом
и волевыми чертами. На корабль вернулись к часам четырем ут-
ра, а в 6 часов "Елена" Покинула Амстердам и направилась к
берегам Англии. В этот же день вечером мы трое собрались в
моей каюте и Рэм продолжил свой рассказ.
- До полудня я пролежал в постели. Проснулся давно, но
спать больше не хотелось. Ленивая дрема сковывала мои члены,
и я не мог, не в силах был стряхнуть с себя благостное оце-
пенение. Солнечные зайчики, отраженные водой бассейна, при-
чудливо извивались на потолке, забавляя меня как ребенка.
Через открытое окно вместе с легким дуновением полуден-
но-знойного ветра доносился таинственный шелест листвы, и
трели щегла будто аккомпанировали хриплому пению старого де-
рева. Пришла уборщица. Я встал с постели. Делать было совер-
шенно нечего. Я бессильно слонялся без цели по комнате, ду-
рея от скуки. После обеда поехал в город. Часок посидел в
прохладном погребке старика за кружкой черного пива и только
после того, как полуденная жара начала спадать, отправился в
парк, чтобы потолкаться среди таких же праздно шатающихся,
как и я. Почему-то после того, как появились эти женщины,
дни для меня стали тягостными. Я не знал, что делать, куда
себя девать. Мысли мои, как и я сам, были вялыми и полусон-
ными. В голове была пустота, которую я ощущал почти физичес-
ки. Чтобы хоть немного рассеять гнетущую меня тоску, я стал
заходить во все попадавшиеся мне кафе и бары, проглатывая по
рюмке коньяку или рома. К вечеру я был настолько пьян, что
продолжать дальнейшее путешествие было опасно. Я вернулся
домой. Шел десятый час вечера. До полуночи оставалось не бо-
лее двух с половиной часов. Чтобы хоть как-то скоротать вре-
мя, я стал раскладывать пасьянс. И все время он не выходил
из-за шестерки червей. Она как-будто смеялась надо мной. Ее
детское личико выводило меня из себя. То ли от того, что я
был пьян, то ли по другой причине, но неудачи с пасьянсом
меня так взбесили, что я в порыве бурной страсти разорвал
карту шестерки червей на мелкие кусочки и разбросал их по
полу. Несколько успокоившись, заменил злополучную шестерку
одним из джокеров и пасьянс сразу вышел. Но мне стало жалко
разорванную карту. Ползая на четвереньках под столом, я со-
бирал все кусочки. Собрав, сложил их на столе. В ту же се-
кунду на месте груды бумажек, как по волшебству заклинателя,
появилась совершенно целая карта, которая с легким звоном
упала на пол. И передо мной выросла стройная светловолосая
красавица в черном бархатном вечернем платье, отделанном
внизу и на груди светлым атласом, расшитым на боках пониже
бедер красивыми розами. Ее одежда, казалось, составляла
часть ее существа, излучала соблазн роскошной красоты. Я
чувствовал под мягкой тканью волнообразность ее тела. Чудес-
но изогнутая складка под мышкой казалась улыбкой ее плеча.
Она смотрела на меня со сладостной усмешкой. Розовые и влаж-
ные губы едва заметно вздрагивали. Я долго оставался в за-
бытьи, в оцепенении, убаюкиваемый биением своего сердца.
Красота ее окружала меня, наполняя каким-то сладостным ощу-
щением тепла. Сердце таяло, как персик во рту. Она вдруг
улыбнулась милой, простодушной улыбкой, обнажив ряд ровных,
ослепительно белых зубов и подала мне свою руку, затянутую
до локтя в сиреневую перчатку.
- Здравствуйте, - как-то медленно произнесла она своим
приятным грудным голосом.
- Я вас напугала?
- Нет-нет, - прошептал я, не в силах стряхнуть с себя
пьяное оцепенение. Не дожидаясь приглашения, она села в
кресло, закинув ногу на ногу. Она была мила и грациозна, все
ее движения изысканны и бесхитростны . Как зачарованный,
молча смотрел я на нее, упиваясь этим милым видением. Блеск
ее больших, очень черных глаз будоражил мне душу, сердце
бессильно замирало. Все мое тело содрогалось от нетерпения,
желания, радости. Как приятно было на нее смотреть. Она была
похожа на фарфоровую статуэтку, в которой каждая деталь, от-
шлифованная мастерством художника, восхищает своей утончен-
ной красотой и совершенством. В ее волосах были приколоты
три простеньких цветка, они вызывали у меня чувство детского
