вяло. Мне даже показалось, что я обознался, потому что Маргарита всегда
была подтянутой, аккуратной, а эта плохо причесанная женщина в старой
выцветшей кофте, несмотря на прохладную погоду, щеголяла по улице без
чулок. Когда же она остановилась возле палатки, я убедился, что никакой
ошибки нет; я собрался было заговорить с нею, однако прошел мимо - мне не
хотелось, чтобы при виде меня она испытывала неловкость.
Ну что ж, теперь у нее есть ребенок, а возможно, и два, а что до
всего остального, то в жизни всегда так бывает - мечтаешь об одном, а
получается совсем другое, и ничего тут не поделаешь.
Не знаю, то ли оттого, что я питаюсь одними фруктами, то ли оттого,
что фрукты гнилые, то ли оттого, что вода, которую я пью из лужи возле
барака, гнилая, но в эту ночь меня ужасно лихорадит, голова горячая, как
огонь; едва очнувшись, я снова погружаюсь в бредовое забытье.
Когда я просыпаюсь, на улице уже светло, но утро это или вечер, я не
знаю, потому что часы мои остановились, а небо затянуто тучами.
Белье на мне мокрое от пота, хоть выжимай, газеты поверх него тоже
мокрые, и я сознаю, что мне необходимо чем-то укрыться, что лежать в такой
сырости и на таком сквозняке - настоящее безумие, но, вспомнив о том, что
укрыться мне нечем, переключаю свои мысли на другое.
В голове моей уже совсем прояснилось, и лихорадки я почти не
чувствую, только слабость невероятная, и мне приходится до предела
напрягать волю, чтобы найти в себе силы перевернуться на другой бок.
Снаружи мокро и сумрачно, и похоже, это вечерний сумрак. Мое тело
тает в каком-то бессилии. Зато в голове ясно. Настолько ясно, что я
вспоминаю про две вещи, о которых до сих пор забывал. В кармане моего
комбинезона валяется несколько жалких монеток, за которые ничего не
купишь, но память моя хранит номер телефона - тот самый, что мне дала
Грейс.
Визитная карточка вместе с другими документами покоится на дне
канала, а номер хранится вот здесь, в голове, и если я до сих пор им не
воспользовался, то только потому, что не вспомнил о нем или, скажем
точнее, не хотел о нем вспоминать, нарочно загонял его в самые потаенные
уголки памяти, как гибельное искушение.
Но в настоящий момент в голове моей совсем ясно, и я знай себе
твержу, что для того, кто стоит перед неминуемой гибелью, определенное
искушение, даже гибельное, - сущий пустяк. И было бы глупо не использовать
последний, единственный шанс, каким бы малонадежным он ни был. Вручая мне
визитную карточку, Грейс подозревала, а может, определенно знала, что меня
ждет. И выразила готовность прийти мне на помощь, хотя, вероятно, не без
умысла.
Самое трудное - подняться на ноги, потому что я и шевельнуться не в
состоянии. Но когда предельным напряжением воли я все же встаю,
выясняется, что гораздо труднее держаться на ногах. Я долго стою, опершись
на гнилой столб барака, пока не начинаю ощущать, что мое кровообращение
постепенно восстанавливается и что мои дрожащие ноги, собрав последние
силы, могут передвигаться. Путь до городских окраин оказался бесконечным и
мучительным. К счастью, уже ночь и я могу время от времени присесть на
мокрую траву и отдохнуть. Наконец я достиг автобусной остановки. Площадь
пустынна. Захожу в телефонную кабину и набираю номер. Слышно несколько
резких гудков, потом глухо звучит мужской голос:
- Кто это?
- Майкл.
Мое сообщение, вероятно, было довольно неожиданным для незнакомца,
потому что он какое-то время молчит, потом, как бы вспомнив, что
существует на свете некий Майкл, вдруг восклицает:
- Вы один? Я хочу сказать, вы уверены, что за вами не тащится хвост?
- Абсолютно уверен.
- Тогда запомните: Зендер-бульвар, двадцать два.
Адрес мне достаточно знаком, чтобы я тут же сообразил:
- Но послушайте, я на другом конце города, и у меня нет больше сил...
- Где именно?
Возле самой будки, на стене здания, красуется указатель, и мне ничего
не стоит назвать площадь.
- Ладно, ждите там, возле кабины, откуда звоните.
И аппарат немеет.
Я выполняю указание, нисколько не задумываясь над тем, что за этим
кроется: гибельная ловушка или спасительный выход. На всякий случай
выбираюсь из освещенной кабины и сажусь в тени дома на тротуар. Полчаса
спустя, а может, спустя целую вечность я снова возвращаюсь к кабине,
заслышав в глубине соседней улицы неровный гул мощного автомобильного
мотора.
Черная машина замирает точно против меня, и я с облегчением
устанавливаю, что это не сеймуровский "плимут". Человек за рулем молча
открывает дверцу и так же молча трогается после того, как я уселся рядом с
ним. Мне не терпится посмотреть на него более внимательно, однако
проявлять излишнее любопытство рискованно; и пока машина мчится с
предельной скоростью по безлюдным ночным улицам, я стараюсь смотреть
вперед. На одном из поворотов я все же бросаю беглый взгляд на лицо
водителя: шофер как шофер, лицо замкнутое, невыразительное и совершенно
незнакомое.
После того как мы пересекли весь город, машина останавливается на
широком бульваре.
- Вот эта дверь! - указывает шофер на парадный вход против нас. -
Поднимитесь на третий этаж и позвоните два раза.
По широким утомительным ступеням поднимаюсь на третий этаж. Звоню два
раза. Мне открывает человек с проседью, в темном плаще. Он вводит меня в
богато обставленный холл.
- Располагайтесь, Майкл...
И тут же уходит. Я слышу, как стукнула парадная дверь. Как же мне
понимать это "располагайтесь"?
Мой взгляд задерживается на широком диване, обитом светло-серым
шелком, но я в своих грязных лохмотьях не решаюсь сесть на него. На
передвижном лакированном столике бутылки, бокалы, сигареты, сигары. Я
невольно вспоминаю, что когда-то очень давно я любил покурить и знал вкус
спиртного. Подойдя к столику, беру сигарету, закуриваю и после первой
затяжки чуть не валюсь с ног от внезапного головокружения. Но это приятное
головокружение, и я делаю вторую затяжку, на всякий случай опираясь на
столик.
- Ах, вот он наконец, блудный сын! - слышится у меня за спиной голос
Грейс.
Я оборачиваюсь, чтобы выразить ей свое почтение, но вижу на ее лице
недовольную гримасу: понятно, я поторопился.
- Но неужели это вы, Майкл? Что с вами стряслось, мой бедный друг? А
ну-ка, полезайте в ванну.
- Жду, пока вы мне покажете, где ванная, - отвечаю я, испытывая
неловкость оттого, что произвел такое впечатление.
- Вот, пройдите сюда! Дверь в конце. А я тем временем подыщу вам
какую-нибудь одежду.
Как и следовало ожидать, ванная в этой квартире - настоящий дворец
гигиены, притом роскошный, и я долго нежусь в бледно-голубом фарфоровом
бассейне и еще долго бреюсь и обильно поливаю себя одеколоном, потому что
мне кажется, что я весь пропитан грязью и запахом гнилых фруктов. Затем
одеваюсь в снежно-белый банный халат, засовываю ноги в мягкие комнатные
туфли и снова попадаю в холл.
- Ну вот, теперь картина иная, - встречает меня Грейс, сидя в кресле,
обитом шелком, и раскуривая с безучастным видом сигарету. - Все, что мне
удалось найти, я положила там, на диване. Можете спокойно одеваться. Я не
буду смотреть.
Будет она смотреть, нет ли - мне решительно все равно. Мне это не
впервой - раздеваться перед незнакомыми людьми: еще в Афинах американский
полковник, освободив меня из тюрьмы, так же любезно предложил мне ванну и
свой гардероб. И конечно же, небескорыстно. В надежде, что я стану
предателем.
Подойдя к дивану, я начинаю одеваться. То ли это счастливое
совпадение, то ли чья-то предусмотрительность, но решительно все, начиная
с костюма и кончая туфлями, пришлось мне точно по мерке. Завязав красивый
темно-синий галстук и надев пиджак, я иду к передвижному столику, чтобы
подкрепиться после стольких трудов.
- Вы сильно похудели, но вам это идет, - произносит Грейс, пока я
наливаю себе виски в бокал. - Я даже побаиваюсь, как бы заново в вас не
влюбиться...
- Мне грозили не такие опасности.
И я поднимаю бокал, чтобы попробовать, что это за штука. Однако рука
моя застревает на полпути, потому что в этот момент в дверях появляется
Сеймур.
- Неужели будете пить один, Майкл? Не забывайте, что это верный
признак алкоголизма. Поэтому предложите и мне что-нибудь.
Подавив в руке дрожь, я наливаю виски в другой бокал и молча подаю
его приближающемуся ко мне гостю или, быть может, хозяину.
- Ваше здоровье! - говорит Сеймур, поднимая бокал.
Пробормотав что-то в ответ, я выпиваю до дна, потому что испытываю
острую потребность подкрепить себя.
- Ну, садитесь же! - дружелюбно предлагает Сеймур.
Я опускаюсь в кресло рядом с Грейс. Уильям берет сигарету,
протягивает пачку мне и, развалившись на диване, закидывает ногу на ногу.
- Итак, вы уже более двух недель в бегах... Сбежали от нас и
скрываетесь, словно вам грозит гибель...
Что ж, это констатация фактов, и я не вижу необходимости возражать.
- В конце концов вы сами приходите к нам и вместо гибели находите
спасение...
- Я пришел к Грейс, - уточняю.
- Да, да, знаю. И нечего мне напоминать об этом, чтобы лишний раз
меня унизить. Признаю, Грейс добилась того, чего сам я не сумел добиться.
В этой операции она проявила такую настойчивость, такую самоотверженность,
что это можно объяснить либо необыкновенной привязанностью к вам, либо
лютой ненавистью ко мне, не иначе...
- Я просто выполняла задачу, - сухо замечает женщина.
- Да, да. Но с явным намерением доказать, что вы способны делать это
лучше своего шефа.
Сеймур на минуту замолкает, чтобы вынуть изо рта сигарету и допить
виски. Затем продолжает:
- Но это частный вопрос. А когда дело касается спасения человека,
частные вопросы отодвигаются на задний план. Вы спасены, Майкл. Выкурите
спокойно сигарету и, закусив, спокойно отдохните. Вообще вам больше не о
чем беспокоиться. Вы спасены.
- Как вас понимать? - подаю я голос.
- А так, что у нас нет больше намерения передавать вас местным
властям и что все мои прежние обещания остаются в силе. Потому что вы
блестяще выдержали испытания и наилучшим образом доказали, что я не ошибся
в своем выборе.
- О каких испытаниях вы говорите?
- Да вот об этих, более чем двухнедельных. Конечно, ваши попытки
скрыться от нас в определенном смысле чистейшая глупость, потому что если
комбинация как следует продумана, то уже никому из наших рук не вырваться.
Но с чисто технической точки зрения ваше поведение свидетельствует о том,
что стойкости и сообразительности вам не занимать. Так что теперь я, как
никогда раньше, готов с вами работать.
- Ясно, - киваю я. - Вы оказались упорнее меня, и мне остается одно -
капитулировать.
- Вы не капитулируете, а воскресаете, - поправляет меня Сеймур. Затем
обращается к Грейс: - Будьте добры, налейте нам еще понемногу виски!
Грейс выполняет указание, и Сеймур поднимает бокал.
- Ваше здоровье, Майкл!
Выпив виски и погасив сигарету, он встает.
- Прежде чем уйти, хочу предупредить, что на сей раз у вас нет
никаких шансов повторить ваш номер. Я не сержусь на вас ни за то, что
усыпляющим газом вы заставили меня страдать от мигрени, ни за ваше
досадное упрямство, но отныне вам придется отказаться от подобных вещей.
Квартира теперь надежно блокирована, и в ней или вне ее вы будете
находиться под неусыпным надзором, пока мы не увидим, что вы образумились.
- Если я не ошибаюсь, такой режим не был мне обещан, - вставляю я.
