Шепните на ухо, ясновельможный Макс,
Не зябко ли лежать под новенькой плитою...
И я там был, и салом прел нутра,
Пил корвалол - не старокрымский допинг...
По вечерам не надевает Пра
Свой молью траченый,
Но импозантный смокинг.
Судак.
Б. Н. Б. (А. Б.)
Бесстыдно светоносное тепло
В подсиненном желе воды и неба.
Слепящий пляж, как тертое стекло,
Глоток вина и вес буханки хлеба.
Прибою монотонному внемли,
Держась лопатками за лоб скалы покатой...
Се - заповедный уголок земли,
Где плачут тени скифов и сарматов.
Скатившись в море, наг и бездыхан,
Разуй глаза на золотое пламя.
Здесь некогда немытый крымский хан
Шитьем шатров тягался всласть с богами.
Воззрись окрест: старухи и скопцы
Дно боронят хвостом, копытом, рылом.
Когда-то итальянские купцы
Тут девок тискали с галантно-потным пылом.
Зри: генуэзской крепости излом,
Дерзнувший в прах рассыпаться по скалам...
Внизу торгуют розовым вином
И дамских прелестей перегорелым салом.
Кара-Даг.
А. В. Л.
Смири гордыню. Помолись. Судьба слепа.
Доверься инстинктивному уменью.
Уходит в небо горная тропа.
Ступай, держась за ветви и каменья.
Три тысячи шагов в палящий зной.
Неверная щебенка колет ноги.
Из-под надбровных дуг смахни рукой
Слепящий пот, упав на пол-дороге.
Тропа теряется в камнях, ползи туда.
Зажмурь глаза на круче перевала:
Внизу, в полуверсте, кипящая вода
Бесшумно бьет в обугленные скалы.
Запомни диво это. Поиграй,
Побалансируй на ветру над миром...
Невероятен первобытный рай,
Расчерченный парящих птиц пунктиром.
Не выбирай проторенных дорог,
Спускайся вниз по горному распаду...
Колючки терна. Сухо пахнет дрок.
И под тобой поют в траве цикады.
Лето 1977 год
65.
Напьюсь в сосиску, начудачу
В последний раз и напоказ,
Войду в нетопленую дачу
И отверну на кухне газ.
Балонный окисел метана
Вдохну, как наркоман дурцу,
Пока посмертная сметана
Не растечется по лицу.
Небрит, кромешен, неприятен,
Как черт горячечный, в углу
Я в диадеме трупных пятен
Валяться буду на полу.
Разбухну жижей разложенья.
Впитают стены трупный яд.
Мне мыши в сытом возбужденье
Глаза и уши отъедят.
Сухие легкие сугробы
Мой склеп убогий занесут,
Пока истлевшего без гроба
Не призовет Господь на суд.
И я скажу: Всевластный Претор,
Не верь, не бойся, не проси
Меня, - я - шелудивый ретор,
Немытый пасынок Руси.
Махнет Господь ладонью старой,
Даст кипятку и табаку,
Укажет тесаные нары,
Где я угреюсь на боку...
И с губ сотру собачью пену,
Стопы пречистые лизну,
Осознавая постепенно
Немыслимую новизну.
11 мая 1979 год
66.
ЮРИЮ ЖИВАГО
<Я гордый римлянин эпохи апостата...>
Во сне свинцовой яростью метнутся
На нежный берег алые валы
Из чадной пещи хмурых революций
Приветливо рукой махнете Вы
Стальной ланцет стального катаклизма
Взносила ввысь державная рука
Вы спрятали останки гуманизма
Под саваном Ванятки-дурака
Исторгнув искры грозное кресало
Зажгло пожар неслыханнейших смут
В огне шипело человечье сало
Вы шли - как Он - на каиафов суд
Брат на врага кретин на супостата
Поднялись закружившись в вихре бед
Как римлянин эпохи Апостата
Все понимая Вы сказали <Нет>
Кровавый пух разрубленных воскрылий
Припудрил Ваш батистовый хитон
Когда надменно топоры рептилий
Долбили среброглавый Киферон
Сегодня мы - печальные потомки
Как крысы в отгоревших закромах
Обшариваем пыльные котомки
Оставленные Вами впопыхах
8 ноября 1968 год
67.
В хрущевско-блочную беседку
С женой дорожку проторив,
Я коммунальную соседку
Боготворил, обматерив.
Подныривая в чье-то ретро -
Булгаковский ажиотаж -
Делил на кухне дециметры,
Уверовав в благую блажь.
За коридорную картошку,
За лампочку в пятнадцать ватт
Взаправду, а не понарошку
Орал я родине виват.
Гиньольно-фарсовая сценка
(Жиличек театральный зал),
Когда пробойником я стенку
И дюбелями пронизал.
В саду бухие крикс-вараксы
Бутылки чмокали взасос.
На нашу рыженькую таксу
Писала бабушка донос.
Кондовый новый участковый
Под хруст наглаженных манжет
Усваивал сей бестолковый,
Но не бесхитростный сюжет...
Как в коммуналке нашей мило...
Не дай мне, Господи, пропасть!
Ведь и отдельные могилы
Отменит скоро эта власть.
8 июня 1979 год
68.
Соседка гремела в тазы
На кухне и харкала в мойку.
А я листал Чжуан цзы,
Развратно улегшись на койку.
Старуха жарила корки
И хрумкала их потом.
Я строчек-раковин створки
Разламывал пером.
Шизоидные торосы
Раскалывая с трудом,
Не пишет она доносы:
Ее напугал дурдом.
Чернильно-словесную жижу
Не льет намеченным в пасть...
Господи, я ненавижу
Ее, как фашистскую власть.
Откуда такое чудо?
Богатый какой типаж!
Не может меня, паскуда,
Взять на свой карандаш.
Заржавели трупные крючья,
Обрызганные слюной.
Повадка осталась паучья,
Но яд превратился в гной.
Не можешь меня повесить,
Распять и колесовать.
Приятственно мне, повесе,
Стиха звукоряд ломать.
Мерзоидна и убога,
Постигшая Дао и дэ,
Должно быть, народу много
Спровадила в НКВД.
Распухших костей бряцаньем
Косую спугнуть сумей.
Я - жизни твоей отрицанье
А ты - поруганье моей...
28 октября 1979 год
69.
Т. - Ю. - К. - И.
В суете и кутерьме
Не до слез и смеха.
Друг в могиле, друг в тюрьме,
Друг туда уехал...
И печальный, и седой,
Трезвый, не похмельный
Я кумекал над бедой
Долгий срок недельный.
Хоть беда и не моя,
Рвет на части душу...
Ледяная колея
Сквозь метель и стужу.
Ласковые господа,
Братики-сестрички,
Натуральная беда...
Не испить водички,
Водочки не полакать...
Ангелы и беси !
И Господня благодать
Ничего не весит.
Стелит жесткую постель
Пакостное лихо.
Обморочная метель
Подпевает тихо.
Вьется сухонький снежок.
Горюшко подперло.
Мне железный сапожок
Наступил на горло.
Застят взор из-под бровей
Льдистые иголки.
Алчут кровушки моей
Человековолки.
Не пробиться никуда.
Нет того разбега...
Настоящая беда, -
Как дольмен из снега.
Воют черные ветра
Зло и одичало.
Надо ехать со двора,
Начинать сначала.
6 января 1981 год
70.
Был вечер *********... Телевизор
Его, как шведский стол, сервировал
Поэт куражился: капризные репризы,
Как рыночная баба, выдавал;
Манерничал продуманно пластично,
Плескался омулем в цензурном котелке,
С улыбкой скорбной женщины публичной
И с кукишем, зажатым в кулаке.
Вийон сибирский, хлопчик, сучий потрох.
А ведь ему уже под пятьдесят...
Все так же порошок зубной за порох
Нам вольнодумцы принимать велят...
Как распинался он луженой глоткой
За родину, за вольность, за народ.
И как полосовал словесной плеткой
Процеженный блатной московский сброд.
Бард малограмотный, всея Руси заступник,
Печальный страстотерпец-потаскун,
Сознательный растлитель и преступник,
Дозволенной поэзии сегун -
Хрипел и приседал, и задыхался,
И, в раж входя, себя колесовал,
И под конец так гнусно обмарался,
Что даже зал в ладошки заплескал.
Мишень и средоточье русской боли,
Советский кривогубый соловей,
Что знаешь ты о нашенской юдоли?
Ты пой и пей, да дело разумей.
Лакей и лицедей, ты столь нескромен,
Что микрофон краснел, как светофор.
Квасно, красно, неслыханно погромен, -
Надменной музы язвенный позор...
Слагай свои убогие эклоги,
Печатай миллионным тиражом.
Российские поэты-полубоги
Прирезаны разбойничьим ножом.
А вы, ценители словесных исхищрений,
Гурманы соловьиных языков,
Внимайте: се - национальный гений -
Вам за грехи и до конца веков.
23 марта 1979 года
71.
Плодящаяся деревенщина
В словесности... Ажиотаж.
Дозволенная экривенщина.
Вольнолюбивый эпатаж.
Плуты, кликушеньки базарные,
Расхристанные апаши...
Не за кредитки гонорарные,
Писатель, для души пиши.
Горит медаль лауреатская,
Как сатанинское клеймо...
Оставь свою повадку ********,
Провравшееся дерьмо.
К чему натужно россиянина
Вздымать на шаткий пьедестал,
Уэллсовского марсианина,
Что кровь лакать не перестал.
Аксессуары: водка, воблочка,
Душевный говор закута...
Шовинистическое облачко
Вокруг имперского кнута.
Хмельные слезоньки бесстыжие:
На торге каяться не трусь...
Глумливо - ряженые-рыжие -
Оплакивают труп твой, Русь.
Национального достоинства
Ревнители, ступайте вон.
Христово ангельское воинство
Не пустит вас на тот амвон,
Где мученики и угодники
С собой и с Господом в ладу...
Отступники и греховодники
Исчахнут в пепельном аду.
2 сентября 1982 год
72.
КОНСТАНТИНУ И ЗВИАДУ ГАМСАХУРДИА
Как-то зябко мне, душно и плохо.
Сквознячок инфернальный, как пар...
В кабаке свою пховскую чоху
Я оставил вчера за динар.
Нас принудить к неправедной вере
Возмечтал исламит Альф-Арслан.
Азнауры мои, хевисбери,
Неспокоен опять Лазистан.
Царь царей, Авшанидзе Глахуна,
Бог и раб кровожадных химер,
Уплачу смертоносную куну
Я за душу твою, Чиабер.
У Христа моя кроткая Тихе...
Собирает войска спасалар.
За победу мы пьем в Уплисцихе
Под узорчатой тенью чинар.
Ждет в веках несказанная слава
Тех, кто в битвах положит главы.
Мандатуры мои, эриставы,
Харалужные латные львы.
Чтоб в бою вы не осоловели,
Подниму я за вас турий рог...
Стой незыблемо, Светицховели,
Осиянный Господень чертог.
Сельджукиды, язычники-твари
Да склонятся под игом мечей...
Пусть купается каменный Джвари
В водопаде незримых лучей.
25 октября 1980 год
73.
Из всех вероятностных множеств,
Стасованных веком в пасьянс,
Я выбрал: шестерку ничтожеств
В системе людей де сиянс.
Пишу ахинею и дичь я
(Снедает тщеславья азарт),
Меняю частенько обличья,
Как шулер рубашки у карт.
Суконный колпак лжепророка
Надежно мне уши закрыл.
И, право, какая морока
Выдергивать перья из крыл.
Из крыльев, как учит учебник
Такого, как я, дурака.
Плевать: тупорылый нахлебник
Не знает азов языка...
Безжалостны, злы и летучи
Виденья. Я ими томим.
На Ладожском озере тучи
Клубятся над домом моим.
Там лоси живут и еноты.
Там рыбой сверкает канал.
Иные, мажорные ноты
В себе я впервые узнал.
Душа - полигон червоточин -
Здорова всего лишь на треть.
Мой дом удивительно прочен,
И в нем я хочу умереть.
5 мая 1981 год
74.
Ей.
Ветер свищет, рыщет, вертит
Листьев ржавое рыжье.
На сто верст один, поверьте,
Я - две кошки, пес, ружье.
Лупит дождь в огрызки ставен
Утомительно не нов.
И ревет всю ночь <Коль славен...>
Хор озерных бурунов.
Размышляю о Плутархе,
Разводя зубцы у пил.
А гадючью мысль об Архе
Я в канаве утопил.
Бесы, когти берегите,
Уползайте за кордон...
Медитации по Гите
Рвут небес сырой картон.
Огнедышащая сфера
Фейерверком рухнет в ад,
Коль любовь, надежда, вера
Не задержат камнепад...
Допотопная коптилка
Освещает белый лист.
Жив пока еще курилка,
