осязаемое - несомненное успокоение или <точный> идеал.
Тем не менее сохранился интерес к истории, в том числе к истории
культуры, а настоящие стихи - это ведь летопись духа или, если угодно,
своего рода <кардиограмма души>, <снятая> в определенной стране и
эпохе. В этом качестве поэзия Сергея Гречишкина, бесспорно, ценна,
она - поэтическая исповедь питерского интеллигента 70-80-х годов,
честная и не раскрашенная гигантскими претензиями, как это нередко бы-
вало в <подпольной> литературе.
Доминирующее настроение Гречишкина-поэта - горечь, слитая
воедино с угрюмой самоиронией. В этом нет ничего удивительного -
таковым было и время, в которое довелось поэту жить, время тихого
внутреннего саморазложения огромной страны, бурный финал которого,
перепутанный с фантастическими надеждами и полный неслыханных
событий, мы с вами и видим ныне.
Есть старое мнение, согласно которому художник должен быть
выше времени и, в сущности, <превыше всего>. Мы так не думаем.
Здесь, на земле, человеку не избавиться от времени, и неспособность
чувствовать и выражать его - как слепота. Не интересно читать романы
или, тем более, стихи, которые <превыше всего> - они всегда
надуманны. Этой последней черты, надуманности (кстати, вовсе не
редкой) в поэзии Сергея Гречишкина решительно нет. Он - не творец
вымышленных миров, не создатель напыщенной <зауми>, а тонко
чувствующий человек, создавший относительно простыми
поэтическими средствами выразительную и (подчеркнем!) чуждую позы
лирическую исповедь в стихах.
НОВЫЙ ЖУРНАЛ. № 1. 1994. С. 48.
ПРИЛОЖЕНИЕ III.
ВИКТОР КРИВУЛИН
КЕЛЬЯ, КНИГА И ВСЕЛЕННАЯ
(фрагмент)
... строки стихов В.Пригодича (С.Гречишкина) озарены
кровавыми отсветами мистических закатов, сопровождавших
пророческие бдения младших символистов, этих, по слову Андрея
Белого, <первых большевиков духа>, чьих ошибок мы не только не
изжили, но до конца и не осознали еще. И поэзия Пригодича - не что
иное, как новейшая версия поэтического осмысления мистико-
большевистской утопии, это полемика, выдержанная в стилистике
русского символизма, но взрывающая ее изнутри, это актуальное
продолжение горячечного спора, затеянного еще Вл.Соловьевым и
подхваченного лагерными дискуссиями на Соловках и Колыме, в
русском Берлине, Праге и Париже...
АРИОН. Журнал поэзии. № 3. 1994. С. 53.
ПРИЛОЖЕНИЕ IV.
НИКОЛАЙ ГОЛЬ И ГЕННАДИЙ ГРИГОРЬЕВ
ПОЭТЕРИЙ. <Гамбургский счет>
? Когда Сергей Гречишкин принес в поэтерий стихи, я, поверь мне,
ничуть не удивился.
? Почему?
? Потому что известно, что Василий Пригодич пишет - и даже
издал в 1990 году книгу стихов <Картонные личины>.
? Логика совершенно убийственная. А когда ты увидел, что поэзия
Василия Пригодича полна цитат, литературных отсылок и
аллюзий, ты не удивился тоже?
? Нимало! Поскольку знаю, что член Союза писателей Санкт-
Петербурга Сергей Сергеевич Гречишкин много лет занимается
исследованиями и публикациями литературы серебряного века.
? Тогда приходится признать, что Гречишкин и Пригодич - одно
физическое лицо.
? Да, и лицо, нисколько этого факта не скрывающее.
? А когда ты прочел стихи, окунулся в эти, прости за каламбур,
волны высокого штиля, не показалось ли тебе купание
затруднительным и слегка, что ли, несвоевременным?
? Отнюдь! Потому что реминисценции естественно растворены в
ткани современного стиха, и приподнятый тон совершенно
органичен.
? А когда, читая эти высокие стихи, ты обнаружил в них, что
Пастернак <гнусаво провыл>, А Булгаков и Федотов
<смердят>, это тебя тоже не смутило?
? Нисколько! Потому что, по мнению автора, выраженному куда
как определенно, в мире есть вещи, более заслуживающие
молитвенного преклонения, чем литература или философия.
? И все-таки он стихотворствует и философствует?
? Все-таки!
? Но что же это за вещи, которые <более заслуживают>?..
? Иди и читай!
СМЕНА, 1994, № 219-220 ( 8 октября ). С. 6.
ПРИЛОЖЕНИЕ V.
МИХАИЛ КУЗЬМИН
<ПОВЕРХ БАРЬЕРОВ, СТРАН И ВКУСОВ...>
<ПРИШЕЛЕЦ ЗЕМЛИ> - хорошее название для книги, почти
целиком состоящей из поэтических кроссвордов. Ее автор, Василий
ПРИГОДИЧ издал свое детище тиражом в двести экземпляров. И этого
по нынешним временам вполне достаточно. Если стихам суждено
выжить, то бессмертный экземпляр всегда найдется.
В ОБЫЧНОМ кроссворде слова пересекаются по
геометрическим законам. В поэтическом кроссворде логика пересечения
гораздо более странная и прихотливая:
В извивах пакостных словес,
Шизоидных и лучезарных,
Страх стушевался и исчез...
Даже в этих трех строках вопросов больше, чем ответов. Зато
сочетание <шизоидного и лучезарного> дает такой поразительный
эффект, что страх исчезает. И это действительно можно назвать
победой поэта. Когда исчезает страх, поэт начинает творить чудеса,
сочиняя новые, еще более немыслимые кроссворды:
Где нож и веревку
В изящный букет
Сплести с поллитровкой
Сумеет поэт.
Василий Пригодич прекрасно понимает, что четыре строки - это
не только четыре стороны света, но и четыре стороны тьмы, восемь
сторон полумрака, шестнадцать черно-белых окон... И если смысл
<торчит> из слов во все стороны, то из кроссвордных строк смысл
вырывается как лава из вулкана. Хорошенькая перспектива для
читателя: не успел он прикоснуться к строке, а она уже обожгла его!..
Впрочем, и сам автор тоже постоянно рискует:
Поэт изрешечен навылет.
В чем теплится душка-душа..
Во имя чего Василий Пригодич проделывает такие опасные
эксперименты? Стоит ли овчинка выделки? Наверное, стоит, если:
Стих - взбунтовавшаяся медь,
Перекипающая в тигле...
Сквозь копоть колкого стекла
Глядят на диво смерть и слава....
Конец XX века - ужасное время для поэтических поисков и
стихотворного строительства. Все, что ни напишешь, уже было. Сотни
подражателей и тысячи эпигонов наступают на пятки классикам.
Василий Пригодич не участвует в этой игре. В своей алхимической
лаборатории он смешивает поэтические строки, написанные
Державиным и Пастернаком, Блоком и Мандельштамом. И еще
десятком известных поэтов. Для того, чтобы выяснить, <что есть
поэзии сакральное зерно> (стр. 108).
Кто знает, сколько строк (чужих и своих) надо смешать, сколько
кроссвордов надо составить, чтобы получились просто стихи.
Обыкновенные, но живые:
...Беснуется дождь. Осыпается куст.
Приладожской осени свист.
Я чую оси мироздания хруст,
И строфы ложатся на лист.
Автор может и не знать рецепта. Он творит по вдохновению. Но
пришелец земли наверняка знает. Он их и оценит.
СМЕНА, 1995, № 265 ( 16 ноября ). С. 6.
ПРИЛОЖЕНИЕ VI.
М. Л.
ИНАЧЕ - НИЧТО
...Воспринимать такие стихи трудно и страшно. Для этого
необходимо мужество: <Ведь может метастаз стихотворенья //
Разъесть навылет детские умы>. Для этого необходима <взрослость>
- взрослость современника, который хочет, способен, имеет мужество
осознавать себя в мире, не оправдавшем оптимистические посулы
европейского гуманизма. Приготовьтесь к восприятию отражения в
поэзии мук и конвульсий сегодняшней цивилизации, катаклизмов и нев-
розов современного общества.
Сквозная и ведущая тема поэтического творчества Василия
Пригодича - тема Смерти и Воскрешения.
Это - тема <Смерти Бога>, повлекшей за собой и смерть
(самоубийство) Человека. <Отпадение> человека от Бога означает
конец самого Человека, превращение <мира человека> - в <казарму,
ночлежку, дурдом>. Старый европейский гуманизм с его
гипертрофированным человеческим <Я>, с его детски-
неосмотрительной иллюзией <историко-земного> рая ныне развенчан.
Поэт не щадит гуманистические идеалы прошлого именно потому, что
они обнаружили в XX веке свой утопически-агрессивный и
тоталитарный дух, обернулись против Человека, почти неузнаваемо
обезобразили его божественный лик. Вместо <земного рая> -
надвигающаяся катастрофа, реальность Страшного Суда...
Но не угасает надежда на возвращение Бога, на воскрешение
Человека. Поэт ждет возвращения Бога после почти целого столетия
забвения его Человеком: <Дорога, ведущая к храму, // Лишь Ветхий и
Новый Завет>.
На пути к Богу каждому предстоит нелегкий поединок <с самим
собой>. И все же: <Идем к Тебе, Христос, в крови и гное...> Как ни
мучителен путь, но крепнет вера: над нами Бог, с нами Бог. Иначе -
Ничто.
ПОСЛЕСЛОВИЕ // ВАСИЛИЙ ПРИГОДИЧ. Пришелец
земли. СПб., 1995. С. 123-124.
СОДЕРЖАНИЕ
Письмо Юрия Нагибина {январь 1991 г.} . . . . . . .
<Снегирь, клюющий ягоды с куста...> . . . . . . . . .
1. Сыну . . . . . . . . . . . . . . . . .
2. <Изранен, зол и непокоен...> . . . . . . . . . . .
3. <Белых мушек круженье в венцовых пазах...> . . . . . .
4. <Колдует над темой...> . . . . . . . . . . . .
5. <Я скоро умру натурально, как вошь...> . . . . . . . .
6. <Погиб отец. Безбожно. Дико. Глупо.> . . . . . . . .
7. <Летних басен множество.> . . . . . . . . . . .
8. <Бог посеял в землю семя...> . . . . . . . . . . .
9. <На цивильной кухне возле бака...> . . . . . . . . .
10. <В Петергофе светит солнце.> . . . . . . . . . .
11. <Старый барин на печи...> . . . . . . . . . . .
12. <Я мнил: на жизненном застолье...> . . . . . . . .
13. Комаровская элегия . . . . . . . . . . . .
14. Герману Гессе . . . . . . . . . . . . . .
15. <Я горько думал о тебе...> . . . . . . . . . . .
16. <Чадит в клубах тумана...> . . . . . . . . . .
17. <Изнежен, зол, медоточив...> . . . . . . . . . .
18. <Песенка, зашедшая...> . . . . . . . . . . . .
19. <Безумец, вор и скупердяй...> . . . . . . . . . .
20. <Бля, как не впасть в истерику...> . . . . . . . . .
21. <Друзей старинных страшно хоронить...> . . . . . .
22. <Я вернулся из колхоза...> . . . . . . . . . . .
23. <Я спал. Проснулся, вздрогнув вдруг...> . . . . . . .
24. <Я раздерган расторгнут расторкан...> . . . . . . .
25. На полях статьи . . . . . . . . . . . . . .
26. <Гипертонической кровянкою налиты...> . . . . . .
27. <Нас неумело воскресили...> . . . . . . . . . .
28. <Психозные тени...> . . . . . . . . . . . . .
29. Александру Исачеву . . . . . . . . . . . .
30. <Ночь осенняя тиха...> . . . . . . . . . . . .
