будет суеты, - по-старчески обрадовался он, - и вы все разбежитесь.
Я хмыкнул.
- Как вас зовут?
- Дэшил, - с удовольствием ответил старик. - Просто Дэшил. Так меня и
запомните.
- Ничего я не стану запоминать, Дэшил - строго сказал я. - А к бомбе
вы больше не подойдете. Придумайте, что хотите, я вижу, вы человек с
воображением, но к бомбе вы больше не должны подходить, это я вас
предупреждаю. - Я намеренно понизил голос. - А если вы ничего не
придумаете, Дэшил, и вас поведут к бомбе, я найду способ переломать вам
все кости. В вашем возрасте они плохо срастаются. Нас не устраивает память
о вас, Дэшил. Если вы спросите - почему? - я отвечу: мы должны заплатить
за память о вас своими жизнями, а нас это не устраивает... Я переломаю вам
все кости, Дэшил. Вы меня поняли?
- Да, - смертельно обиженный, испуганно пискнул он.
- Ложись!
Это крикнул Йооп.
На этот раз за стенами вагона стреляли по-настоящему. Длинно стучал
пулемет, я ясно видел, как его пули разворачивают и рвут обшивку вагонов,
коротко рвали воздух автоматные очереди. Но никто в нашем вагоне не лег на
пол, никто, кроме старого Дэшила. Было ясно, что солдаты не станут
стрелять по заложникам.
- Нас пытаются освободить, - сказал я своему соседу. Мне хотелось
поддержать его. - Нас непременно освободят.
- Нет, - не спеша возразил он, - это они застрелили Пауля.
- Солдаты? - не понял я.
- Малайцы, - он продолжал говорить не спеша, так, будто все видел
сквозь стены вагона.
- Йооп, - крикнул я, - что там произошло?
Маленький Йооп уже вернулся. С первыми выстрелами он исчез где-то в
тамбуре, но уже вернулся. Наверное, он тоже только что стрелял по
солдатам. Он, конечно, мог не отвечать мне, но, тем не менее, ответил:
- Это Пауль... Он не выдержал напряжения...
- Сбежал?
Йооп внимательно посмотрел на меня. Его глаза были воспалены. Он не
угрожал мне и не запугивал. Он просто сказал:
- Отступников мы убиваем.
- Вы убили его?
- Разумеется.
В вагоне стояла тяжелая тишина.
Потом я спросил:
- А мы?.. Долго вы будете держать нас взаперти?
Йооп ответил:
- Пока не получим гарантий.
8
Не начинай Великого деяния, не запасясь
средствами и уверенностью. Без средств и
уверенности ты только приблизишь себя к и без
того неизбежной смерти, а это ли не поражение,
Эл?
Альберт Великий, "Таинство Великого деяния"
в устном пересказе доктора Хэссопа
Почему я никак не мог выбросить из головы мыслей о Шеббсе? Только
потому, что поезд торчал в тех местах, где он потерял свои двести тысяч?
Я отчетливо представлял себе красный осенний лес, Шеббса в его вечном
долгополом пальто; как он идет рядом с Джекки и старается поднять
настроение приятеля. Они переходят вброд ручьи, поднимаются на холм
Мариан-Пойнт, ведь Шеббс приземлился где-то на его краю. А приземлившись
там, он еще почти пятнадцать часов разыскивал спрятанный в лесу джип. В
высоких шнурованных ботинках хлюпала кровь, болели ноги, мерзко щемило
сердце. Шеббс действовал как летчик, сбитый над вражеской территорией. Он
знал, что солдаты вот-вот блокируют этот район. Он торопился, старался не
оставлять следов. Сжег парашюты, опрыскав их магниевым аэрозолем.
Обгоревшие металлические пряжки закопал в землю. На крутой скале, надежно
укрытой снизу деревьями, оставил несколько только ему понятных знаков,
чтобы позже было легче вести поиски. Позывные джипа били его по барабанным
перепонкам, торопили, зато сигналы, исходящие от передатчика, спрятанного
в мешке с деньгами, становились все слабее.
Спустившись по склону пологого холма, Шеббс вошел в реку. Ледяная
вода усмирила боль в ногах, часа через три он сумел выйти на развилку
дорог, обозначенную на карте как Дэдмонз-Галч. Здесь сигналы радиостанции
из джипа усилились. Думаю, нелегко было Шеббсу отказаться от немедленных
поисков, но он проявил волю и здравый смысл. Главное сейчас было унести
ноги.
Взорвав джип, он еще пару суток пробирался на Средний Запад, где,
наконец, разыскал знакомого врача, поставившего его на ноги.
Только под осень Шеббс двинулся на поиски денег. С ним был и Джекки.
Он видел, что Шеббс полон веры в успех, но, к сожалению, батареи
передатчиков, вложенных в пластиковый мешок с деньгами, давно сдохли.
Шеббс и Джекки искали наугад и безрезультатно.
Впрочем, Джекки посмеялся. Он не чувствовал себя проигравшим, ведь он
собирался окупить пережитое доходами от будущей книги. Шеббса, однако, его
настроение раздражало. Однажды, проснувшись, Джекки не нашел Шеббса в
палатке. Не было его и в лесу Ушел ли он, обозлившись на приятеля, оставил
ли поиски, разочаровавшись, или напротив, решил продолжить их в
одиночестве - этого Джекки уже никогда не узнал.
Не думаю, что Шеббсу повезло. Двадцатидолларовые купюры, номера
которых, естественно, были зарегистрированы банком, на рынке так ни разу и
не всплыли. А где-то через год, играя на берегу реки Колумбия, довольно
далеко от того места, где предположительно выпрыгнул из самолета Шеббс,
некий восьмилетний Брайан Ингрэм случайно наткнулся на пачку долларов.
Уголки купюр были сглажены; недалеко, ниже по течению, были найдены еще
две пачки двадцатидолларовых купюр, перетянутые сопревшей резинкой. Но,
как установил Джек Берримен, и эти купюры не являлись частью тех, что в
свое время были выданы Шеббсу...
- "Видел я все дела, что делаются под солнцем, и вот - все это тщета
и ловля ветра..."
Ловля ветра. Я перевел дыхание.
Пять суток, проведенные в душном вагоне, давали о себе знать. Даже
Йооп уже почти не улыбался, а два резвых пенсионера из Спрингз-6 давно
забросили свои самодельные карты. Кто-то садился под взрывное устройство,
кто-то дремал, кто-то мрачно молчал, невидящими глазами уставившись в
пространство, - ничто никого не трогало.
Одна деталь, впрочем, действовала успокаивающе - от расстрелов
малайцы отказались. Видимо, их переговоры все же двигались в нужном
направлении. Однажды нам даже выдали хлеб и копченую колбасу, явно
полученную из армейских запасов.
- Как там в Амстердаме? - спросил я Йоопа, когда он вновь появился в
вагоне.
Я спрашивал не столько ради самих новостей, сколько ради Шеббса,
которого опять привязали к взрывному устройству. Я боялся случайностей.
Мне не хотелось, чтобы случайности вмешивались в это дело. Я усмехнулся,
слушая Йоопа. О да, в Амстердаме хорошо. Патриоты Южных Молукк близки к
успеху. Главное сделано - мир узнал, наконец, о судьбе молуккских
патриотов и с волнением следит за их действиями. Близко время, когда
Южными Молукками начнут управлять не чиновники, присланные из Индонезии, а
сами молуккцы.
Свобода!
Я усмехнулся.
Во всей этой истории больше всего меня забавлял один достаточно
неловкий, на мой взгляд, момент. Чтобы добиться своей свободы, коричневым
братцам пришлось почему-то расстреливать жителей далекого бобрового штата,
никогда не интересовавшихся их островами.
"Ну да, - усмехнулся я. - Мыло для нечистой совести еще не
изобретено. Не все ли равно, на чьей крови и костях строится свобода? Лишь
бы была крепкой!.. Разве, убивая Цезаря, Брут и Кассий думали не о той же
свободе? Правда, Цезаря убили сами римляне, им видней... Однако, тот же
Юлий Цезарь, не задумываясь, умертвил вождя готов Верцингетерикса. Чего не
сделаешь во имя свободы?"
- "И вот - все это тщета и ловля ветра..."
Ловля ветра.
Я прислушался.
- "Что было, то и будет, и что творилось, то творится, и нет ничего
нового под солнцем..."
Я смотрел на человека в долгополом пальто, привязанного к взрывному
устройству.
Я мучительно искал.
Походил ли он на Шеббса? Несомненно.
Был ли он Шеббсом? Я не мог этого утверждать.
Вот уж: поистине, "узнать одного в другом вовсе не значит сделать из
двоих одного..."
А человек в долгополом пальто, перехватив мой взгляд, медлительно
улыбнулся.
- Учитесь терпеть, - сказал он негромко и как бы нехотя. - Нет на
свете ничего такого, что бы со временем не заканчивалось.
Мог бы так сказать Шеббс?
- Обратите внимание на малайцев, - все так же медленно выговорил мой
сосед. - Мне кажется, там что-то произошло. Малайцы явно к чему-то
готовятся.
- Вы понимаете по-малайски?
- Нет, но я чувствую.
Чувствую...
Он произнес это как-то странно.
Ни улыбки, ни усмешки не было на его длинном невыразительном лице. И
с пронзительной ясностью я вдруг представил его не в душном тесном вагоне,
а под закопченными сводами тайной алхимической лаборатории. Дымящиеся
колбы, клокочущие реторты, кубки и тазы, стеклянные сосуды, черный
вытяжной шкаф, пугающий своей глубиной. Вытянув длинные руки над
колеблющимся огнем, мой сосед медленно бормотал слова магических
заклинаний.
Почему нет?
Глупец становится безумцем, богач - бедняком, философ - болтуном,
приличный человек напрочь теряет приличие...
Может быть.
Но не мой сосед.
Он великолепно вписывался в тайную закопченную лабораторию. Я даже
видел в его вытянутых руках венец вещей, вырванный у небес.
Великий магистерий... Философский камень... Уроборос... Красная и
зеленая змеи...
Может, никогда в жизни я не стоял так близко к столь великой тайне.
Философский камень...
Метеорит ли это, вынесенный на нашу планету вечными космическими
течениями, искусственно ли созданное вещество со столь невероятными
характеристиками, мне сейчас было все равно. Я просто хотел добраться до
чуда.
"В моем досье, - рассказал мне однажды доктор Хэссоп, - есть данные о
странных взрывах, сносивших с лица земли целые кварталы. Вспышка света, и
- все! И никаких пороховых погребов или артиллерийских складов там в
принципе не могло быть... Ослепительная вспышка света, и - все! Но этого
мало. Я знал человека, которому посчастливилось держать в руках некое
странное вещество. Оно походило на кусок прозрачного красноватого стекла и
имело раковинистый излом. Человек, владевший этим веществом, должен был
прийти ко мне поздним вечером осенью пятьдесят седьмого года, но не
пришел. Его труп нашли через несколько дней в реке... Я знал и другого
человека, который своими глазами видел "олово с зеленым свечением". Может,
это был таллий? Но ведь таллий испускает зеленоватое свечение лишь будучи
сильно нагретым, а тот человек держал свое "олово" голыми руками. Он тоже
исчез, в этом случае не нашли даже трупа..."
Я задумчиво разглядывал своего медлительного соседа, он же, казалось,
меня и не замечал.
Впрочем, он действительно меня не замечал. Я был ему открыт. Не знаю,
что он видел во мне, но я явно был ему неинтересен. Наверное, он знал обо
мне больше, чем я мог думать, зато я за пять дней ни на шаг не приблизился
к его тайне, если, конечно, за ним стояла какая-то тайна.
Стояла ли? Не знаю... Но я был уверен: никто, кроме него, не мог
оставить на светлой коже кресла изображение двух пожирающих друг друга
змей.
Сделал ли он это сознательно?..
Но что бы ни произошло, сказал я себе, я обязан вытащить его из этой
дыры живым. Что бы ни произошло, он должен побывать в Консультации.
- Будьте осторожны, - негромко сказал я. - Что бы ни задумали
