авантюру считать ликвидированной, то во всяком случае конец ее близок. И в этом
не может быть никакого сомнения"51).
От таких официальных сообщений делалось совсем жутко, ибо в сознании обывателя
рушилась и последняя надежда на какую-то помощь извне.
Большой сенсацией в городе было появление в советской печати обращения к
партизанам М. П. Богаевского 52). Его все знали, как убежденного противника
большевизма. Поэтому, никак не укладывалось в сознание, чтобы М. Богаевский, как
говорилось в обращении, открыто признал советскую власть за подлинно народную,
считал бы борьбу с ней бесполезной и призывал партизан покориться этой власти и
сложить оружие. Скорее можно было предполагать, что это ничто иное, как
очередная проделка большевиков, выпустивших от его имени воззвание, с целью
смутить казачьи души и у партизан поколебать веру. Мне было известно, что после
смерти Ген. Каледина, М. Богаевский покинул Новочеркасск и со своей супругой,
скрываясь от большевиков, скитался по разным станицам. Его судьба, как-то
фатально была связана с Голубовым, который сыграл гнусную роль и в истории Дона
и в жизни М. Богаевского. Еще в конце 1917 года Голубов за свои большевистские
деяния сидел в Новочеркасской тюрьме и был оттуда выпущен только благодаря
заступничеству М. Богаевского, причем Атаман Каледин согласился на это
освобождение скрепя сердцем. И вот, как бы в благодарность за это, Голубов в
марте месяце 1918 года арестовывает своего спасителя и предает его большевикам.
Необходимо иметь в виду, что предательство Голубова имело большее значение в
судьбе Донского казачества. Только благодаря этому обстоятельству, события на
Дону пошли ускоренным темпом в пользу советской власти. Но использовав Голубова
полностью, большевики резко изменили к нему свое отношение, быть может, опасаясь
его казачьей ориентации. Действительно, уже вскоре Голубова отодвинули на задний
план, перестали ему верить, устранили от участия в местных делах и на его глазах
на главные посты начали выдвигать новых лиц (Подтелков, Смирнов, Медведев) с
меньшими, по его мнению, "революционными" заслугами. Мятежная душа Голубова не
могла мириться с таким положением. Оби-
51) Известия Новочеркасского совета рабочих и казачьих депутатов 28 марта 1918
года.
52) Он был помощником ген. Каледина по гражданской части. К сожалению, при
бесчисленных переездах в условиях беженской жизни, у меня затерялась пачка
большевистских газет и я лишен возможности воспроизвести обращение к партизанам
М. Богаевского.
147
да, ревность, зависть, жажда славы, вновь стали толкать его на авантюры. Дабы
подняться в глазах "власть имущих" и восстановить былое доверие к себе, Голубов
предложил большевикам свои услуги -- поймать и доставить в Новочеркасск опасного
контрреволюционера, скрывающегося в Задонье и угрожающего спокойствию Донской
советской республики.
Мне думается, что вызвавшись на эту роль, Голубов руководился еще тайным
желанием побывать в сердце области, выяснить настроение казачества и, в
соответствии с этим, взять ту или иную линию поведения. Возможно, что имел также
намерение, если обстановка позволит, увеличить свои красные части новыми
единомышленниками.
Советская власть приняла предложение Голубова и он с ватагой красных казаков
отправился в Задонье, где скоро и напал на след М. Богаевского. Голубов поимку
Богаевского приписал себе в заслугу, но фактически это не отвечало
действительности, ибо Богаевский, будучи измучен физически и нравственно, терпя
голод и холод, не в силах был дальше выносить скитание и сам добровольно сдался
Голубову. Вначале Голубов своего пленника держал в тюрьме в станице
Великокняжеской, а затем доставил его в Новочеркасск. В городе, тотчас же стало
известно, что Голубов привез Богаевского и что даст ему возможность выступить на
"покаянном" митинге в здании Донского кадетского корпуса. Вскоре этот слух
подтвердился и большевики уже открыто говорили, что на днях, известный
контрреволюционер М. Богаевский, правая рука Каледина, даст народу отчет в своих
преступлениях. Внимание целого города привлекал к себе тогда этот митинг. И я
сам испытывал непреодолимое желание послушать М. Богаевского, но боязнь быть
узнанным, удержала меня от этого рискованного шага. Мои друзья, присутствовавшие
на этом митинге, рисовали мне странную и необычайную картину этого собрания.
Аудитория была крайне буйно настроена и резко делилась на два враждебных лагеря:
первый составлял пришлый элемент, главным образом, матросы, красногвардейцы,
латыши и иногородние -- они требовали немедленной расправы с
"контрреволюционером" и второй -- были казаки -- они сначала заняли
выжидательную позицию, но после речи Богаевского, их симпатии склонились на
сторону последнего. Богаевский говорил три часа: три часа без перерыва звучало
слово Донского баяна -- его лебединая песня. В глубокой по содержанию и внешне
красивой речи, Богаевский дал яркую характеристику донских событий от начала
революции до последних дней Он красочно излил все, что было у него на душе,
смутив одних, расстроив других и взволновав остальных слушателей. Часть казаков
плакала и обещала сохранить ему жизнь. М. Богаевский так обрисовал свои
переживания: "Ушел из города. Скрывался в станицах. Пришлось мне самому
прикоснуться, стать близко, близко, увидеть все ужасы гражданской войны. В это
время, как раз, разыгрались события в Платовской станице, где вырезывались от
мала до велика целые семьи. Пришли одни -- вырезывали калмыков. Другие пришли,
кровь за кровь, стали резать крестьян. Не мог вынести этого, не имел больше сил
скрываться и решил написать письмо партизанам, а самому пойти открыться
Голубову, который обещал и доставил меня в Новочеркасск". Едва ли надо
доказывать, что это признание Богаевского дает основа-
148
ние полагать, что обращение к партизанам он написал, будучи уже сильно удручен и
психологически подавлен ужасом сложившейся обстановки. Не исключается и то, что
на него влиял и Голубов. Быть может, последний обещал сохранить ему жизнь лишь в
том случае, если Богаевский повлияет на партизан и убедит их в бесполезности
дальнейшей борьбы с Советской властью. Что душевное состояние М. Богаевского
было тогда сильно потрясено и что он уже сошел с прежних позиций, можно судить
также и по следующим его словам: "Я еще молод -- говорил он, -- на том же
митинге. -- Мне всего 36 лет. У меня семья. Мне хочется жить. Я хочу и могу
работать. Если я нужен вам, если могу быть полезным вашей работе для Дона, я
готов работать с вами. Готов помочь вам опытом и знаниями, которые есть у меня"
53). Но большевики отвергли просьбу М. Богаевского и сотрудничать с ним не
пожелали. Возможно, они сильно боялись его влияния на казачье население. С целью
застраховать себя от неожиданных сюрпризов, Ростовский "совдеп" приказал
немедленно доставить Богаевского в Ростов, как более надежное место. Этот факт
наглядно показывает, что большевистские верхи Новочеркасску уже не верили. Это
недоверие усилилось, когда Ростовский совдеп, сомневаясь в революционной
твердости Голубова и Смирнова, потребовал от них прибыть в Ростов и перед лицом
Областного съезда советов, собравшегося там, дать отчет о положении дел. Но ни
Голубов, ни Смирнов в Ростов не поехали. Большевики видели, что хотя часть
казаков по виду и сделалась красными, но тем не менее, она продолжает оставаться
казаками. Последнее обстоятельство сильно тревожило местную советскую власть,
побуждая ее все время быть настороже и особенно не доверять красным казакам.
В "Донской летописи" 54) напечатан "Ответ перед историей" М. Богаевского,
написанный им в тюрьме станицы Великокняжеской в первой половине марта 1918
года, т. е. в тот же период, как и его пресловутое обращение к партизанам.
"Ответ перед историей" большевики не опубликовали. В антисоветской печати этот
документ впервые увидел свет только в 1919 году в журнале "Донская Волна",
почти, значит, через год после смерти автора. Между тем, на страницах "Донской
Летописи" в статье "Историческая справка" 54) К. Каклюгин говорит следующее:
"Эта литературная работа ("Ответ перед историей") сопровождалась быстро
распространившимися слухами о том, что М. П. Богаевский, будучи арестован, под
угрозой смерти, сдал все свои позиции, которые защищал во время своей последней
деятельности на Дону, покаялся в своих прегрешениях перед советской властью и
признал советскую власть законной и подлинной народной властью, изъявив полную
готовность подчиниться ей. Такой слух нужен был для успеха большевистского дела
в среде казачества. Это было средством сломить дух сопротивления в самом его
основании, опорочить всю антибольшевистскую работу М. П. Богаевского и А. М.
Каледина, поколебать веру в казачью идеологию, поднимавшую казачество на борьбу
с советской властью. И это действовало. Вождь казачества изверился в своих
идеалах, отрекается от пройденных путей, считает свои кораб-
53) Донская Летопись. Том II, стр. 349.
54) Донская Летопись. Том II, стр. 351.
149
ли и покорно преклоняет голову перед кумиром, которого осудил, против которого
боролся сам и вел в кровавый бой других. Все эти слухи волновали, смущали...
колебалась не только вера в человека, пользовавшегося безграничным доверием
казачества, не допускавшего и мысли об измене, предательстве, но и вера в
необходимость и целесообразность дальнейшей борьбы. Это была тонко расчитаная
провокация. Конечно, слухи оказались неосновательными".
Читая это я недоумевал, ибо трудно было допустить, чтобы автор, -- один из
главных сотрудников "Донской Исторической Комиссии" мог так невольно
заблуждаться и искажать исторический факт. В этом скорее надо усмотреть
умышленное желание исказить историческую истину, обойти молчанием или затушевать
и самый факт проявления М. Богевским, быть может, минутной слабости, вызванной у
него рядом тяжелых испытаний и мучительных переживаний. В характеристику М.
Богаевского это внесет, лишь один отрицательный штрих, но для истории важно
знать только истину. В общем, статья "Историческая Справка" требует фактической
поправки. Не "Ответ перед историей" вызвал на Дону толки, пересуды, сомнения,
огорчение и негодование -- нет, о нем тогда еще не знали и его большевики не
опубликовывали. Сенсацию и шум произвело обращение к партизанам М. Богаевского,
помещенное в советской печати. Скажу больше, читая его в "Известиях", я сам и не
верил, и сомневался, и не допускал мысли, что М. Богаевский мог так резко
изменить свои взгляды. Я негодовал, но негодовал на большевиков, будучи глубоко
уверен, что это их очередная провокация. Однако, вскоре мои сомнения рассеялись.
В мае месяце 1918 г. в мой штаб был доставлен подлинник письма М. Богаевского
партизанам, найденный среди документов, после убийства Голубова 55). Я сравнил
его с текстом большевистских "Известий" и убедился, что оно слово в слово с ним
совпадает. Что побудило М. Богаевского написать такое обращение к партизанам, --
судить трудно. Эту тайну он унес с собой в могилу. Изменил ли он взгляд на
сущность большевизма и сдал позиции, или же письмо было проявлением минутной
слабости и страхом перед ожидавшей его смертью, мне неизвестно. Неоспоримо
только то, что такое письмо существовало и для беспристрастной характеристики
одного из главных деятелей Калединского периода, его нельзя замалчивать перед
историей. Хорошо помню, что отдав распоряжение снять копию с письма, я приказал
моему адъютанту есаулу П. Грекову позвонить супруге М. Богаевского и предложить
ей, если она желает, получить это письмо. Супруга М. Богаевского, по словам
адъютанта, поблагодарила его за любезность, но принять письмо отказалась Таким
образом, в донских архивах, если они уцелели, должны быть, как подлинник, так и
копия этого письма. Я остановился на этом несколько подробнее, дабы показать
читателю, как иногда, в исторических трудах, по особым мотивам, умышленно
искажаются исторические факты.
После митинга М. Богаевского, положение в Новочеркасске стало особенно
