неторопливо съезжает влево, словно собираясь повернуть. Вот только
поворачивать было некуда. Отец Брэда нажал на тормоза и не отпускал
ногу, их автомобиль замедлил ход и пошел юзом. В течение двух секунд
мальчик смотрел, как встречная машина боком ползет к ним, а они сами
медленно, но неотвратимо двигаются прямо на нее, величаво и
неотвратимо. Никто не сказал ни слова - ни Брэд, ни отец, ни мать
Брэда на заднем сидении. Никто даже не пошевелился, все застыли,
словно актеры в живой картине, иллюстрирующей правила дорожного
движения. Отец, выпрямившись, молча сидел за рулем, пристально глядя
на чужую машину, а ее водитель с немым вопросом в широко распахнутых
глазах выглядывал через плечо в их сторону. Ни один из них до
столкновения так и не пошевелился. Даже на льду трение тормозило
машины, и их относительная скорость не превышала двадцати пяти миль
в час. Этого оказалось вполне достаточно. Оба водителя погибли: отца
Брэда проткнула рулевая колонка, встречному водителю снесло голову.
Брэд с матерью, несмотря на застегнутые ремни, получили переломы,
ушибы и травмы, в том числе и внутренние. Мать до конца жизни не
могла пошевелить левой кистью, а сын потерял глаз.
Двадцать три года спустя авария все еще снилась ему, будто это было
только вчера. Когда такое случалось, сердце выпрыгивало из груди от
ужаса, он просыпался с криком, весь потный, еле переводя дух.
Но нет худа без добра. Оказалось, что ценой потерянного глаза он
приобрел немало. Во-первых, страховую премию за жизнь отца и увечья
каждого из пострадавших. Во-вторых, освобождение от военной службы
(а позднее, когда ему потребовалась практика по специальности, он
смог добровольцем вступить в морскую пехоту, в медицинскую службу).
В-третьих, у него появился удобный повод избегать опасных игр и
прочих обременительных обязанностей отрочества. Ему ни разу не
приходилось доказывать свою храбрость в драке, и конечно, он всегда
мог отвертеться от любых уроков физкультуры.
А в-четвертых (и это самое главное) - он бесплатно получил
образование. В соответствии с постановлениями о помощи детям-
инвалидам система социального обеспечения его родного штата оплатила
обучение Брэда в школе, в колледже и в аспирантуре. Брэд получил
четыре научных степени, сделавшись одним из самых крупных мировых
специалистов по глазной нервной системе. В конечном итоге обмен
оказался выгодным. Даже если учесть мучения матери, которая
оставшиеся десять лет жизни страдала болями, стала очень вспыльчивой
и раздражительной.
Брэд попал в программу Человек Плюс, потому что лучшего специалиста
не нашлось бы. В свое время он выбрал себе работу в морской пехоте,
потому что нигде не нашел бы лучших объектов для исследования,
заботливо препарированных осколком снаряда, противопехотной миной
или ножом. Его работа не осталась без внимания у военного
командования. Брэда не просто приняли - его попросили принять
участие в программе.
Самому Брэду иногда казалось, что он мог найти и что-нибудь получше
Человека Плюс. Других к космической программе притягивал размах или
чувство долга. С Брэдли дело обстояло совершенно по-другому. Как
только он сообразил, к чему клонит человек из Вашингтона, перед ним
открылись совершенно новые перспективы и возможности. Это был новый
путь. Путь, означавший отказ от одних планов, отсрочку других. Но он
видел, куда ведет этот путь: скажем... три года работы над
зрительными системами киборга. Репутация специалиста мирового
уровня. После этого он бросает программу и выходит на бескрайние,
плодородные просторы частной практики. На сто тысяч американцев
приходится сто восемь человек с врожденными нарушениями функций
одного или обоих глаз. В сумме получается более трехсот тысяч
потенциальных пациентов, и все, как один, захотят лечиться у самого
лучшего специалиста.
Работа в программе Человек Плюс автоматически сделает Брэда этим
лучшим специалистом. Еще до сорока у него будет своя частная
клиника. Небольшая, как раз такая, чтобы он лично мог следить за
каждой мелочью. Работать там будут молодые врачи, лично им
обученные, и под его личным руководством. Они смогут принимать,
скажем... пятьсот, может быть, даже шестьсот пациентов в год - малая
доля процента всех потенциальных пациентов. Но что это будет за
доля? По крайней мере половина - с самыми толстыми кошельками.
Конечно, не будем забывать и о благотворительности. Минимум для ста
пациентов в год - все бесплатно, даже телефон у кровати. Зато
несколько сотен тех, которые могут заплатить, заплатят сполна.
Клиника Брэдли (это уже звучало почти так же весомо и заслуженно,
как "клиника Меннинджера") будет образцом для учреждений
здравоохранения во всем мире и принесет ему огромную кучу денег.
Не вина Брэдли, что три года растянулись в пять с лишним. Эти
задержки происходили даже не из-за его отдела. Большинство, во
всяком случае. Он все еще молод. Когда он уйдет из программы, у него
в запасе будет еще добрых три десятка лет работы, разве что он решит
уйти на покой пораньше, возможно, оставив за собой должность
консультанта и контрольный пакет акций клиники Брэдли. Кроме того,
работа в космической программе имела и другие преимущества -
большинство его товарищей по работе было женато на очень
привлекательных женщинах. Брэдли не очень интересовал брак, зато
интересовали жены.
Вернувшись в семикомнатное царство своей лаборатории, Брэд гонял
подчиненных, пока не убедился, что новые элементы сетчатки будут
готовы к пересадке в течение недели. Потом он посмотрел на часы.
Одиннадцати еще не было. Он набрал номер Торравэя и дождался, пока
тот ответит.
- Ты идешь обедать, Родж? Я хотел поговорить с тобой насчет нового
имплантата.
- Ох. Не получится, Брэд. Очень жаль. Минимум три следующих часа я
буду сидеть в камере, с Вилли. Может быть, завтра.
- Тогда поговорим завтра, - весело ответил Брэд и положил трубку.
Он заранее проверил график работы Торравэя, так что отказ его вовсе
не удивил. Напротив, он был доволен. Секретарше он сказал, что едет
на совещание в город, потом - ленч, вернется к двум, и вызвал
машину. В машине Брэд ввел индекс перекрестка, расположенного всего
в квартале от дома, в котором жил Роджер Торравэй. И Дори Торравэй.
Глава 5
МОНСТР СТАНОВИТСЯ СМЕРТНЫМ
Когда Брэд, насвистывая, садился в машину, радиоприемник внутри
неутомимо вещал о последних новостях. Десятая горнострелковая
дивизия отступила на укрепленные позиции в Ривердейл. Тайфун
уничтожил урожаи риса в Юго-Восточной Азии. Президент Дешатен
приказал делегации Соединенных Штатов покинуть заседание
Объединенных Наций по проблемам совместного использования дефицитных
природных ресурсов.
Впрочем, многие новости на радио не попали. То ли комментаторы о
них просто не знали, то ли не сочли достаточно важными. Так,
например, не было сказано ни слова о двух китайских джентльменах,
находящихся в Австралии с правительственным заданием. Не было
упомянуто о результатах некоторых конфиденциальных опросов
общественного мнения, хранившихся в сейфе у президента, а также и об
испытаниях, проводимых над Вилли Хартнеттом. Потому Брэд ничего о
них не услышал. Если бы только он услышал эти новости и понял их
важность, он бы принял их всерьез. Он был вовсе не таким уж
безразличным. И не таким уж плохим. Он был просто не очень хорошим
человеком.
Время от времени Брэду об этом напоминали: когда, например, нужно
было избавиться от подружки или бросить товарища, в свое время
подставившего плечо по пути наверх. Иногда его даже обвиняли в этом.
Тогда он усмехался, пожимал плечами и замечал, что этот мир - не
самый справедливый. Ланселот побеждал не на всех турнирах - время от
времени черный рыцарь сбрасывал его наземь. И Бобби Фишер был далеко
не самым симпатичным шахматистом мира, а только самым сильным. И так
далее.
Да, Брэд признал бы, что по нормам общества он не самый идеальный
человек. Так оно и было. Что-то в нем испортилось еще в детстве.
Бугорок эгоизма на его черепе вырос до таких размеров, что Брэдли
даже на целый мир смотрел, соображая, что он с этого будет иметь.
Война с китайцами? Сейчас посмотрим, прикидывал Брэд, наверняка
потребуется уйма хирургов, возможно, мне даже предложат возглавить
госпиталь. Мировой кризис? Его деньги были вложены в
сельскохозяйственные угодья - есть людям надо всегда.
Бред был далеко не идеальным человеком. Тем не менее он был лучшим
специалистом для того, что было нужно киборгу - а именно, чтобы
оснастить Вилли Хартнетта промежуточным звеном между возбудителем и
интерпретатором. Проще говоря, между изображением предмета, которое
видит киборг, и выводами, которые делает мозг, должна находиться
промежуточная ступень, где будет отфильтрована излишняя информация.
Иначе киборг просто сойдет с ума.
Чтобы понять, в чем дело, возьмем обыкновенную лягушку.
Представим себе лягушку, как машину, предназначенную для
производства лягушат. Это дарвиновская точка зрения, и вся теория
эволюции в конечном счете сводится к этому. Чтобы достичь своей
цели, лягушка должна как можно дольше оставаться в живых, достичь
зрелости и забеременеть, или оплодотворить какую-нибудь самку. А для
этого лягушка должна делать две вещи: лягушка должна есть, и не дать
съесть себя.
Для позвоночного лягушка на редкость тупое и примитивное создание.
У нее есть мозг, но несложный и маленький, слишком маленький, чтобы
расходовать его по пустякам. Эволюция всегда скупа. Самец лягушки не
пишет сонетов, и не ломает себе голову над тем, изменяет ли ему
самка. Его не тянет раздумывать над вещами, не имеющими
непосредственного отношения к выживанию.
Глаз лягушки тоже очень прост. По сравнению с лягушачьим глаз
человека сложен настолько, что лягушке даже не снилось. Допустим,
человек входит в комнату, в которой стоит стол, на столе блюдо, а на
блюде бифштекс с жареным картофелем. Даже если этот человек утратил
слух, вкус и обоняние, его все равно потянет попробовать. Его глаза
остановятся на бифштексе. В человеческом глазе есть такое место,
называемое "желтое пятно", фрагмент сетчатки, которым человек видит
лучше всего, и именно это место наведет его на цель. У лягушки этого
нет, каждый фрагмент ее сетчатки видит так же хорошо, как и любой
другой. Или так же плохо. Самое интересное в том, как лягушка видит
лягушачий аналог бифштекса - а именно, живность, достаточно большую,
чтобы ее стоило проглотить, и достаточно маленькую, чтобы она сама
не проглотила лягушку - так вот, самое интересное здесь вот что:
лягушка не видит еду, если еда ведет себя, не как еда. Мы можем
осыпать лягушку питательнейшим паштетом из перетертых насекомых - а
она умрет с голоду, разве что наткнется на божью коровку.
Это странное поведение станет понятным, если вспомнить, что ест
лягушка. Лягушка занимает свою, вполне определенную, экологическую
нишу. В естественных условиях никто не заполняет эту нишу паштетами
из рубленых насекомых. Лягушка питается насекомыми, а значит, то,
что видит лягушка, есть насекомое. Если в поле ее зрения попадает
нечто размером с насекомое, движущееся с насекомой скоростью, то
лягушка не задается вопросом, голодна ли она, или, допустим, какое
насекомое вкуснее. Она просто пожирает насекомое, а потом
принимается ждать следующего.
Если лягушка попала в лабораторию, это свойство может стать для нее
гибельным. Ее можно обмануть кусочком тряпки, щепочкой на ниточке,
