наблюдателей. Если кабель прокладывали под трубопровод зоны питания, то
проходящая мимо Пирамида не обращала на это внимания. Какое бы количество
датчиков ни устанавливалось на планете, это не вызывало тревоги;
несомненно, что какая-то система управления движением или качеством
срабатывала, чтобы гарантировать стабильность функционирования среды
Пирамиды, не беспокоя их, пока они - пока они делали что?
Пока они проводили свои бесконечные серии экспериментов над существом
со щупальцами под хрустальным куполом. Проводя их торжественно и в
замедленном темпе, более медленном, чем их обычное движение вдоль
коридора, или их вспышки электронов для управления реле, глуша тяги или
сжимая поля.
- Хотел бы я... - сказал Тропайл раздраженно. Ему не нужно было
заканчивать предложение. За него это сделала Алла Нарова.
- Я бы тоже хотела знать, что это все значит. Но мы не знаем.
Когда Снежинка уставала размышлять о Северном полюсе, она находила
разнообразие, рассуждая о Южном.
Самое интересное в Южном полюсе было то, что он был таким
неинтересным. Никогда ничего там не появлялось, ни Пирамиды, ни механизмы,
управляемые Компонентами. Казалось, что и внутри ничего не происходит. Там
не появлялось Око, там не было следящих приборов. Наиболее вероятный
вывод, к которому пришла Снежинка (фактически единственный), это то, что
там находится свалка!
- Археологи, - заявил Корсо Навароне, - находят на свалках много
интересного. Давайте посмотрим, что есть на этой.
Итак, со своего места на двенадцатом градусе Южной широты Снежинка
начала делать и тянуть на юг специальный кабель, коаксиальный, наполненный
инертным газом; удивительный нерв, по которому можно было отправлять и
получать самые сложные сообщения. Интуиция подсказывала им, что так и
получится. Через самые нижние уровни изрытой планеты пробиралось
устройство на гусеничном ходу, внутри него был кабель. Оно тянуло
тефлоновый кожух в камеры с разъедающей атмосферой и покрывало им кабель;
оно миновало освещенное красным светом хранилище и прилегающее
пространство и пробурило проходы гораздо ниже, там где порода еще не была
перенасыщена трубами и проводами, где не появлялись ремонтные механизмы.
Его сопровождающие, подключенные к кабелю, шли рядом, ожидая с покорностью
машин свои задания. Одна бригада предназначалась для земляных работ:
деррик-краны, англедозеры, горные машины, которые подрезали, взрывали и
убирали породу при помощи лап на бесконечно длинном приводе; другая
группа, идущая вслед за землекопами, состояла из передатчиков -
искусственных органов чувств - очень сложных и совершенных, докладывающих
бесстрастно при помощи кривых, показаний стрелок на шкалах приборов и
счетчиков. А позади них скромно катились самоходные цветные ортиконовые
лампы, просто телевизионные камеры, которые посылали только изображения
поверхности, даже не на уровне рентгеноскопии.
Голос экс-Гражданина Роджета Джермина дрожал от ярости. Он буквально
рычал на Мухандаса Дутту из Дурбана:
- Прочь от крана! Ты увидел, что я к нему иду, встал и пошел тоже!
Мухандас Дутта, бывший Главный толкователь Культа Риса, потом
Гроссмейстер этого культа, огрызнулся в ответ:
- Делать мне больше нечего, как только следить, кто тут бродит.
Первым здесь был я, худышка ты несчастный!
Прозвище звучало глупо: живот Мухандаса Дутты так же не был вспухшим
от голода, как и у Джермина. Но старые и новые понятия перемешались.
- Тоже мне, атлет, - засмеялся Джермин. - Обжора! Скандалист! -
глупость, школьные прозвища, но он продолжал их выкрикивать. Из крана с
журчанием текла вода, пока они со сжатыми кулаками, вздувшимися венами,
налитыми кровью глазами стояли друг против друга. Липкий раствор глюкозы
нес ценное железо, йод, серу, фосфор, соду бесконечным потоком по слегка
наклонному полу в канализацию. Глутаминовая кислота, без которой аммиак
скапливается в мозгу и убивает, журчала по полу, пока они свирепо смотрели
друг на друга; D-рибоза и D-два-дезоксирибоза, аденин, изанин, урацил,
цитозин, тимин и пять-метилцитозин, вещества, без которых не срабатывает
механизм наследственности. Они испепеляли друг друга взглядами над
ручейком жизни, не обращая внимания на длинный ряд кранов справа и слева,
которыми они могли бы воспользоваться; им нужен был именно этот! К черту
здравый смысл, к черту то, что их много, доброта пусть идет к черту, это -
мое!
Подбежал Волк, глаза которого были красны сейчас не от дикой страсти,
а от того, что приходилось без конца поддерживать мир.
- Прекратите это, - сказал Хендл.
Мухандас Дутта нервно сжимал похожий на нож кусок стружки, заткнутый
в его набедренную повязку (все, что осталось от платья Граждан). Хендл
повернулся спиной к нему, нагнулся и припал к журчащему крану. У него за
спиной возникло какое-то движение, он лениво выпрямился и обернулся. Дутта
выхватил свое оружие и нацелил его; удар не был нанесен - Джермин схватил
его за запястье. Они сцепились и молча сжимали друг друга. Хендл выхватил
нож из ослабевшей руки Дутты и со стуком швырнул его на пол. Напряженная
живая картина распалась. Мужчины тяжело дышали и обменивались взглядами.
Дутта потирал запястье.
- Нервы всех на пределе, - говорил им Хендл. - Тот факт, что,
очевидно, нужно, чтобы наши нервы были на пределе, ничего не меняет. Нам
нужно быть чуть-чуть более добрыми. Иначе все закончится резней. Джермин и
Дутта, предположим, вы притворяетесь, что следуете моему совету, потому
что я стар и умен. Для вас, Дутта, есть совершенно великолепный пищевой
кран и точно такой же для вас, Джермин. Я предлагаю, чтобы каждый из вас
подошел к собственному крану и наелся.
- Худышка, - усмехнулся Дутта, но ушел, оглядываясь через плечо на
Джермина.
- Атлет, - усмехнулся Джермин, но ушел к крану, стараясь не
поворачиваться спиной к африканцу. Когда они наклонились, чтобы напиться,
пить уже было нечего.
Булькнув последний раз, раствор перестал течь и уже никогда больше не
поступал.
В коридоре началось столпотворение. Люди, спотыкаясь и рыдая, бежали
к кранам. Охранники и гонцы покинули свои посты и ринулись к пищевым
кранам. Некоторые лизали пол, где высыхали остатки клейкой жидкости,
ожидая появления глицеринового потока. Несколько счастливчиков пробились к
канализационным люкам, просунули в них руки как можно глубже, соскабливая
то, что покрывало стенки канализационных труб, а потом слизывали это, как
кошки.
Хендл, который лишь несколько минут назад страшно дивился той роли,
которая выпала ему, - сдерживать двух бывших Граждан от того, чтобы они не
разорвали друг друга, призывать их к доброте и предупредительности, сейчас
не был удивлен. Он сказал Иннисону, оба они стояли в стороне от бушевавшей
толпы:
- Потом исчезнет вода. Потом мы начнем разбредаться и, я думаю,
умирать - большинство из нас. - Они пошли к черному конусу
громкоговорителя-микрофона; стража, которой следовало быть там, чтобы
пресекать бессмысленные просьбы и назойливые приставания, отсутствовала.
Черный конус гудел, что означало, что к нему можно обратиться. Но Хендл
отстранился, отвел Иннисона в сторону и сказал:
- Будь я проклят, если дам ему возможность сказать нам, чтобы мы были
хорошими мышками.
Фаланга машин добралась до Южного полюса планеты. Капсулы на танке
раскололись по продольным осям, и их верх раскрылся как раковина;
некоторые выставили впереди деррик-краны, а сзади - противовесы; некоторые
расцвели лепестками, которые представляли собой вольфрамо-карбидовые
лезвия. Они пошли атакой на мусорную свалку, осторожно продвигаясь или
яростно вгрызаясь, в зависимости от ситуации. Они прорывали ход сквозь
оксидированный трубопровод, путаницу конвекционных пластин от древних
теплообменных аппаратов, свинцового кожуха устаревшего ториевого реактора,
банки этого тория, сорванный цилиндр относительно небольшого ядерного
реактора и разбросанные кучи кермитовых кирпичей, которые когда-то были
стенами реактора. Они подошли к стене под бутом; кислородо-водородные
горелки сделали в ней отверстия, а минирующее устройство вложило и
утрамбовало взрывное устройство; никакой опасности, что внутри что-нибудь
будет повреждено. Прогремел взрыв и разнес стену на куски. Кошачьи лапы
машин разгребли их. Еще одиннадцать раз пришлось это повторить, а затем
очень осторожно сверлить стену, и уже после этого появилось отверстие в
стене, которое вело в камеру, точную копию той, которая была на Северном
полюсе, но без сине-зеленого чудовища под хрустальным колпаком.
Вместо этого там были книги.
Круглые хрустальные пластинки с золотыми знаками на них. Пластины не
были переплетены, а просто сложены вместе; золоченый текст несколько
возвышался на пластинах, и поэтому они не очень плотно прилегали друг к
другу. Эта приятная картина была принята глазами из ортикона, в виде
импульсов послана по коаксиальному кабелю и показана шестнадцати глазам
Снежинки на круговом телеэкране.
Снежинка, размышляя, рассматривала эту милую сцену, а некоторые ее
руки передавали сообщения машинам на конце коаксиального кабеля длиной в
семьдесят шесть географических градусов. Металлические пальцы разложили
хрустально-золотые страницы. Самую большую стопку страниц логически
рассматривали первой. Прекрасные незнакомые буквы шли непрерывно по
спирали от края каждой пластины к центру, древние строки, которые читались
сначала слева направо, а потом справа налево, эти строки не воспринимались
системой, в которой требовалось, чтобы в конце каждой строки глаз
останавливался, а потом начинал сначала. Снежинка обратила внимание на
суть "чернила и бумага"; это не было случайным. Их выбрали для наиболее
полного контраста. Контраст цветов был абсолютен. Пластины были
прозрачными, а текст - матовым. Они были контрастными и на ощупь: пластины
были гладкие, а золото шероховатое. Приборы показали, что и контраст
электропроводности тоже был большим: пластины были изоляторами, а символы
отличались сверхпроводимостью. Послания, оставленные на Южном полюсе, были
оставлены, чтобы их прочли любые глаза, любые пальцы или какие-нибудь
невообразимые существа, читающие при помощи электричества. Где-то должен
был быть ключ, а он действительно был: на наборе самых больших пластин.
Началась изматывающе-трудная, зачастую основанная на воображении,
программа. Человек с Земли мог бы в конце концов узнать многое из того,
что было на самых больших пластинах. Начиналось с арифметики, двоичной,
конечно. Точка - это точка. Точка и промежуток - две точки. Две точки -
это три точки; их ноль действительно означал 0 - ничто. Грациозный, слегка
изогнутый знак, напоминающий глаз - оператор сложения, отрицательные числа
изображались не точками, а маленькими солнечными вспышками, и так далее.
Это была лишь математика. Снежинка осилила ее всю: начальную геометрию,
функции конических сечений. Она была не очень элегантной. Снежинка
чувствовала, что элегантность была раньше, а грубые старые концепции
пришли из первобытных времен. Но Снежинка училась. Это - "высота"; это -
знак "большой", "больше чем", "включает", "логически предполагает". А
затем - к букварю, второму по объему набору пластин. Зелено-голубые
монстры были темой этого учебника; есть, спать, ползти (говори "идти") -
это глаголы; монстры (говори "люди") наблюдают за звездами. Огромное
солнце поднимается и согревает людей. Человек оплодотворяет ("любит"?)
