кабинет-министра. Он снова, однако, пал при свержении Биро-на и выдвинулся
вполне только при Елизавете.
На Бестужева как на политического деятеля смотрят различно. Одни в нем
видят деятеля без программы, другие, напротив, находят в Бестужеве удачного
ученика Петра и здравого политика. Соловьев ("История России", т. XX --
XXIV) и Феоктистов ("Отношения России к Пруссии в царствование Елизаветы
Петровны") основательно признают за Бестужевым крупные дипломатические
достоинства. Выдающимся дипломатом считает его и Е. Н. Щепкин
("Русско-австрийский союз"). Принято думать, что Бестужев держался традиции
Петра Великого. "Союзников не покидать, -- говорил он о своей системе, -- а
оные (союзники) суть: морские державы Англия и Голландия, которых Петр 1
всегда наблюдать старался; король польский яко курфюрст саксонский, королева
венгерская по положению их земель, которыя натуральный с Российскою империею
союз имеют; сия система -- система Петра Великаго". Союз с Австрией ("с
королевой венгерской"), который был с Петра как бы традицией всей русской
дипломатии, поддерживался усердно и Бестужевым и привел к вражде с Францией
(пока она враждебна Австрии) и с Пруссией. Французское влияние сперва было
сильно при дворе Елизаветы; Бестужев постарался его уничтожить и после
упорной интриги добился высылки из России знакомого нам Шетарди и ссылки
Лестока, его агента (1748). Прусскому королю Фридриху II он был ярым врагом
и приготовлял Семилетнюю войну, потому что считал его не только злым
противником Австрии, но и опасным нарушителем европейского равновесия.
Фридрих звал Бестужева "cet enraqe chancelier", позднейшие исследователи
называют его одним из наиболее мудрых и энергичных представителей
национальной политики в России и ставят ему в большую заслугу именно то, что
его трудами сокращены были силы "скоропостижного прусского короля". Заслуги
Бестужева неоспоримы, преданность его традициям Петра также; но при оценке
Бестужева историк может заметить, что традиции Петра хранил он не во всем их
объеме. Петр решал исконные задачи национальной политики, побеждал вековых
врагов и брал у них то, в чем веками нуждалась Русь. Для достижения вековых
задач он старался добыть себе верных друзей и союзников в Европе; но дела
Европы сами по себе мало трогали его; про европейские державы он говаривал:
"Оне имеют нужду во мне, а не я в них" -- в том смысле, что счеты западных
держав между собой не затрагивали русских интересов и Россия могла не
вступаться в них, тогда как в Европе желали пользоваться силами России --
каждая страна в своих интересах. Мы видели, что Петр не успел решить ни
турецкого, ни польского вопроса и завещал их преемникам: он не успел
определить своих отношений и к некоторым европейским державам, например к
Англии. Традиция, завещанная Петром, заключалась, таким образом, в
завершении вековой борьбы с национальными врагами и в создании прочных
союзов в Западной Европе, которые способствовали бы этому завершению.
Политика Бестужева не вела Россию по стопам Петра в первом отношении.
Турецкий и польский вопросы решены были позже Екатериной II. Бестужев
заботился только об установлении должных отношений России к Западу и здесь
действительно подражал программе Петра, хотя, быть может, слишком увлекался
задачей общеевропейского политического равновесия, больше, чем того требовал
здравый эгоизм России.
После Бестужева, попавшего в опалу в 1757 г., его место занял граф
Михаил Илларионович Воронцов, бывший ранее камер-юнкером Елизаветы. Еще в
1744 г. он был сделан вице-канцлером, но при Бестужеве имел мало значения.
Трудолюбивый и честный человек, он, однако, не обладал ни образованием, ни
характером, ни опытностью Бестужева. Получив в свои руки политику России во
время войны с Пруссией, он не внес в нее ничего своего, был доступен
влияниям со стороны и не мог так стойко, как Бестужев, держаться своих
взглядов. При Елизавете он вел войну с Пруссией, при Петре III готов был к
союзу с ней и при Екатерине II снова был близок к разрыву.
Если мы еще помянем князя Никиту Юрьевича Трубецкого, бывшего
генерал-прокурором, человека двуличного и не без способностей, и уже
известного нам Лестока, служившего проводником французского влияния при
дворе Елизаветы в первые годы царствования, то перечень государственных
деятелей и влиятельных лиц елизаветинского времени будет закончен.
Всматриваясь в социальный состав и личные особенности правящего круга при
Елизавете, мы можем сделать не лишенные значения выводы.
Кроме князя Черкасского, мало жившего в царствование Елизаветы, и князя
Трубецкого, пользовавшегося только административным значением, все
придворные влиятельные лица происходили из простого дворянского круга. В
придворную и государственную среду они принесли с собой fia desideria
дворянства и высказывали их открыто. До нас дошло, например, известие о том,
что Воронцов (Роман, брат Михаила Илларионовича) твердил наследнику престола
Петру Федоровичу о необходимости уничтожить обязательность дворянской
службы. Естественно думать, что раз у власти стали люди из простого
дворянства, они постараются не только высказывать желания своего круга, но и
провести их в жизнь, тем более что сама императрица взошла на трон при
восторженном сочувствии войска, состоявшего из таких же дворян, и была
склонна вознаграждать их преданность. При разборе внутренней деятельности
правительства Елизаветы мы увидим, что действительно в законодательстве
проявился ряд мер, проведенных прямо в интересах дворянского класса.
С другой стороны, круг лиц, действовавших при Елизавете, чрезвычайно
разнообразен по личным качествам, способностям, даже по возрасту деятелей.
Рядом с петровским дельцом Бестужевым видим человека, воспитавшегося в эпоху
временщиков (Трубецкого), и юношу, только при Елизавете вступившего в жизнь
(Кирилл Разумовскип). Понятно, как различны должны были быть у них привычки,
взгляды и приемы. Различие еще усиливалось личными особенностями: Бестужев
был образованный практик, Иван Иванович Шувалов -- образованный теоретик,
Петр Иванович Шувалов -- малообразованный и себялюбивый корыстный делец,
Алексей Разумовский -- необразованный и бескорыстный человек. Нет ни одной
внутренней черты, которая бы позволила характеризовать их всех одинаково с
какой бы то ни было стороны. При этом и жили они очень несогласно, постоянно
ссорясь друг с другом. При Елизавете было много интриг. Петр Великий умел
объединять своих сотрудников, лично руководя ими. Елизавета же не могла это
сделать; она менее всего годилась в руководительницы и объединительницы.
Лаской и гневом она умела тушить ссоры и устранять столкновения, но
объединить не могла никого, несмотря на то, что не была лишена ума и хорошо
понимала людей. Она могла иногда подгонять лиц, ее окружавших, но управлять
ими не могла. Не было объединителя и среди ее помощников. Понятно, что такая
среда не могла внести в управление государством руководящей программы и
единства действий; не могла подняться выше, быть может, прекрасных, но, по
существу, частных государственных мер. Так и было. Историк может отметить
при Елизавете только национальность общего направления и гуманность
правительственных мер (черты, внесенные самой Елизаветой), а затем ему
приходится изучать любопытные, но отдельные факты.
Управление и политика времени Елизаветы
Внутренняя деятельность. Ее главный факт -- перемены в положении
сословий, дворянства и крестьянства.
Вступая на престол с желанием возвратить Россию к порядкам Петра
Великого, Елизавета не достигла этого прежде всего в своем законодательстве
о сословиях. Мы видели, что после Петра, ко времени Елизаветы, дворянство
изменило к лучшему условия своего быта; оно облегчило свои повинности
государству, успело снять те стеснения, какие лежали на его имущественных
правах, и получило большую, чем прежде, власть над крестьянами. При
Елизавете успехи дворянства продолжались и в сфере его имущественных прав, и
в отношении к крестьянам. Только долгосрочная обязательная служба осталась
неизменной.
В 1746 г. последовал замечательный указ Елизаветы, запрещавший кому бы
то ни было, кроме дворян, покупать "людей и крестьян без земель и с
землями". Межевой инструкцией 1754 г. и указом 1758 г. было подтверждено это
запрещение и предписано, чтобы лица, не имеющие права владеть населенными
землями, продали их в определенный срок. Таким образом, одно дворянство
могло иметь крестьян и "недвижимые имения" (термин, сменивший в
законодательстве старые слова -- вотчина и поместье). Это старое право,
будучи присвоено одному сословию, превращалось теперь в сословную
привилегию, резкой чертой отделяло привилегированного дворянина от людей
низших классов. Даровав эту привилегию дворянству, правительство Елизаветы,
естественно, стало заботиться, чтобы привилегированным положением
пользовались лица только по праву и заслуженно. Отсюда ряд правительственных
забот о том, чтобы определить яснее и замкнуть дворянский класс.
И в XVII в., и в начале XVIII в., когда дворянство отличалось от прочих
классов только обязанностью службы и условным правом личного землевладения,
дворяне не дорожили своим положением и скрывались от службы переходом в
низший класс, даже в холопы. В свою очередь, и правительство, нуждаясь в
служебных силах, легко принимало, или, как тогда выражались, "верстало"
различных людей в дворянство. Петр своей Табелью о рангах открыл широкий
доступ в ряды дворян всем людям, дослужившимся до обер-офицерского чина. Но
только люди, дослужившиеся до первых восьми рангов или чинов, причислялись к
"лучшему", "старшему", т.е. потомственному дворянству; прочие состояли в
дворянстве личном. С течением времени чем лучше становилось положение
дворянства и чем более знакомились дворяне с западноевропейскими правами и
понятиями, тем более в дворянстве формировалось чувство сословной чести.
Явилось понятие о том, что прилично и что неприлично дворянину. Волынский,
известный уже нам, не хотел "связываться с бездельниками" по одному делу,
потому что делать это, по его словам, не было "и последнему дворянину
прилично и честно". Бедные дворяне, служившие рядовыми, плакались на то, что
в таком положении они "уже все свои шляхетные поступки теряют".
Это чувство шляхетской чести было не чувством личного достоинства, а
чувством сословным, и находило признание в правительственных кругах. В 1730
г. В. Т. Совет обещал шляхетству "содержать его в надлежащем почтении и
консидерации, как и в прочих европейских государствах". При Елизавете это
обещание до некоторой степени переходило в дело. Рядом с созданием сословной
привилегии идет забота отделить дворянство от остальных низших слоев
населения путем его обособления, недопущением в дворянство демократических
элементов.
Таким пришлым элементом было дворянство личное, т.е. те люди, которые
своей службой приобрели личные права дворянства. Указами Елизаветы это
личное дворянство лишено было права покупать людей и земли. Сенат в 1758 и
1760 гг. постановил о личных дворянах: "Так как дети их не дворяне, то не
могут иметь и покупать деревни";
"недворяне, произведенные по статской службе в обер-офицеры, не могут
считаться в дворянстве и не могут иметь за собою деревень". Так пресекалась
возможность для личного дворянства пользоваться льготами потомственного
