справлялся, ибо было там нечто подобное:
- А-ай! У-уй! Бей! Бей! Угу-гу! Ого-го! И-эх! И-эх! Окружай!
Эге-ге-гей!!!
Лишь несколько кричали по-знакомому:
- Арра-ахх!!! Ар-ра-а-а-а-аххх!!!
И уж совсем все стало понятно, когда тонким Голосом завопил некто
невидимый:
- Да здравствует месяц развлечений! Ар-ра-ах!
Все хором и с дикарской необузданностью заорали:
- А-ра-а-аххх!!!
Иван поглядел в сторону моря-океана. Ему впору было бросаться обратно
в его волны. Да только разнаряженная и размалеванная орава не дала ему
этого сделать. На него набросились разом, со всех сторон, оглушили ударами
лап и гарпунов, запинали ногами, заплевали, крича что-то похабное в глаза,
уши, лицо... Но-добивать не стали.
- Вяжи изошедшего из глубины бездны? - приказал кто-то важно. - Вяжи!
боги Ха-А-хана требуют жертвы!
- Ар-ра-ах!!! - завопила снова орава беснующихся.
Ивана связали. Связали без всякого почтения, как вяжут какого-нибудь
борова. И поволокли. Десять или двенадцать дикарей ухватились за конец
длиннющего каната. Они, видно, застоялись. Иначе было непонятно, почему
они бросились вдруг в глубь острова, не обращая внимания на то, как они
тащат жертву, смогут ли они ее таким вот образом дотащить куда требуется
живьем. Похоже, им было все до лампочки!
Иван еле успевал уворачиваться, отпихиваться руками от камней. И все
равно за несколько минут он набил столько шишек, получил столько тумаков,
что и не сосчитать. Особенно больно было, когда он падал на спину, или
задевал ей обо что-то.
Наконец движение кончилось. - Его снова окружили, вытряхнули из
комбинезона. Повесили за спину бесполезный лучемет, обмотали обрывок цепи
вокруг талии, раз пять ткнули, видно, для порядку, чтоб не забывался,
кулаками в лицо.
Но зато на заклание Ивана несли со всеми почестями. Он вдруг
почувствовал, что отношение изменилось коренным образом. А что на заклание
- он не сомневался. Стоило преодолевать все тяготы, чтобы тебя принесли в
жертву каким-то языческим богам, каким-то идолам!
- Эй вы, идиоты разукрашенные! - орал Иван, теряя самообладание. -
Даже самая жалкая жертва имеет право знать, что с ней делают, ради чего?!
- Заткнись! - сказал ближайший негуманоид, рогатый и совершенно
зеленый. - Твое дело не трепыхаться!
- Слыхал уже!
Ивана втащили на возвышение. Привязали к столбу. И тогда он сразу все
понял. Прямо за ним стояли два огромных устрашающего вида идола. Надеяться
на то, что такие вот боги благосклонны к гостям, доброжелательны и
гуманны, было бы наивно. Такие страшилища могли требовать лишь одного -
крови! И чем больше, тем для них, судя по всему, лучше.
Но и это было не главное. Теперь Иван имел возможность спокойненько
оглядеться. И то, каким образом его собирались приносить в жертву, Ивана
не порадовало. Он принял за обычное возвышение, за помост, трехметровый
штабель толстенных бревен, уложенных крестообразно, срубом. Бревна были
щедро усыпаны и обложены хворостом.
- В жертву!
- Жечь! Жечь!
- Давай, начинай! Месяц кончается!
- Харх и Арх требуют жертвы! Чего тянете!!!
- Ар-ра-аххх!!!
Орава все увеличивалась. Теперь это была не орава, а огромная толпа.
Все прыгали, гомонили, размахивали гарпунами-граблями, но близко к Ивану
подходить остерегались.
Когда напряжение достигло критической точки, когда толпа готова была
растерзать Ивана руками, не дожидаясь, пока поднесут огонек к вязанкам
хвороста, сквозь нее вдруг протиснулся двурогий негуманоид в черной
длинной накидке, вздел вверх длинную клюку-жезл с искривленной загоголиной
в навершии и проревел звероголосо:
- Ша-а, плебеи!
Гул стих моментально. И вслед первому двурогому протиснулись еще
шестеро или семеро. Вид у каждого из них был настолько злобен и дик, что
Иван понял, пощады не будет. Кроме того, двое из двурогих держали в
корявых лапах незажженные факелы.
- На исходе, знаменательного месяца и во исполнение тысячелетних
традиций нам предстоит в этот час принести нашим кротким и миролюбивым
богам Арху и Харху небольшую жертву. Взгляните на это чудовище - двурогий
ткнул Ивана кривым когтем.
- Сме-е-ерть!!! - завопили из толпы.
И лишь теперь Иван разглядел, что в толпе много женщин и детей.
Женщины все были четырехгруды, крутобедры, но и лысы, шишкасты, чешуйчаты.
А в первом ряду стояла старая Иванова знакомая. Он бы ее узнал из тысяч
негуманоидок - такие глаза, такой рот были только у нее. Она что-то
кричала. Но в общем гуле невозможно было разобрать ее голоса. Потом она
наклонилась, подняла с земли камень и бросила в Ивана. Камень попал в
колено, отскочил. Но тут же градом посыпались другие камни - толпа
заразительна в своем единстве и воодушевлении. Она была готова забить
жертву, не дожидаясь положенных церемоний.
- Стойте, плебеи! - рыкнул первый двурогий. - Или вы хотите обидеть
наших кротких богов?!
Плебеи тут же прекратили обстрел Ивана камнями, замерли, не дыша. А
четырехгрудая красавица показала Ивану кулак, но тут же не удержалась,
подмигнула, и губы ее плотоядно вытянулись вперед, стали влажными,
манящими, зазывными. Иван перевел взгляд.
- Боги должны решить, на каком огне следует приготовить для них
жертву - на быстром или на медленном! - провозгласил двурогий. Кто
осмелится?
Из толпы никто не вышел. Тогда двурогий ткнул пальцем назад, ткнул не
глядя. И двое дюжих молодцев с копьями-гарпунами выволокли на площадь
перед штабелями одного из дикарей - длинного, серочешуйчатого, с кольцом в
носу и парализатором местного производства за поясом. Парализатор стражи
выдернули сразу, отбросили. Длинного поставили между идолов, напротив
Ивана. И был этот длинный ни жив, ни мертв: Похоже, он совершенно не
ожидал, что ему выпадет эдакая доля.
Двурогий заговорил мягче, добродушнее:
- Соплеменники и гости нашего племени, друзья мои, вы знаете обычаи.
Арх предуготавливает нам хорошую жизнь, ну, а Хар - длинную. Они всегда
вместе и всегда врозь. Они противостоят друг другу, но и не могут обойтись
один без другого, таков удел высших сил. Они выбрали этого мозгляка! - он
ткнул пальцем в длинного. Они вложили в мои руки священную пращу. Им и
решать! В какую сторону упадет мозгляк - так и порешат боги. Арх за
быстрый огонь, Харх - за медленный. Подайте пращу.
Стражники сунули ему что-то. И Иван не успел опомниться, как из
пращи, конец которой двурогий крутанул с немыслимым проворством, вылетел
камень, наверное, тоже священный, и ударил длинного прямо в лоб. Длинный
постоял-постоял немного. И рухнул в сторону Харха.
- Боги решили готовить жертву на медленном огне! - объявил двурогий.
- Приступим же!
Факелы в руках его помощников вспыхнули сами - собой. И разом ахнула
толпа. Ей явно нравилось зрелище. Про длинного забыли.
- Постойте! - вдруг раздраженно выкрикнул двурогий. - Не годится
спешки ради пренебрегать старыми законами. Эй!
Из толпы не вышла, а прямо-таки выползла дряхлая старуха в белой
накидке, кивнула двурогому и направилась к Ивану. Она не смогла сама
взобраться на возвышение. И ее подняли туда двое стражников. Тут же
спустились.
Старуха взмахнула руками, широченные белые рукава спустились по ее
чешуйчатой дряблой коже до самых плечей, и все увидали, что в изогнутых
корявых пальцах старуха держит два острейших лезвия. Непонятно откуда
появилась на ее впалой груди плоская, но широкая чаша-блюдо - она
болталась на тоненькой желтой цепочке.
- По какому чину справлять обряд будем? - проскрежетала старуха. И
поднесла лезвие к Иванову горлу.
- Надо спросить у богов! - изрек двурогий. И опять махнул рукой в
сторону толпы.
На этот раз выволокли упирающегося толстяка. Толстяк орал, визжал,
оправдывался в чем-то. Но с ним не церемонились. Двурогий, выхватив из
складок одежды кривой нож, одним ударом вспорол брюхо толстяка, вытащил
груду кишок, бросил их на землю, обрубил одну, верхнюю, и принялся
наматывать толстяку на голову. Он мотал до тех пор, пока с пыльной земли
не поднялся последний грязно-розовый отросток, пока лицо и шея толстяка не
скрылась под толстенным слоем его же внутренностей, а потом объявил:
- Сорок семь оборотов - нечетное число! По малому чину!
Толстяка стражники сразу выпустили, и тот упал рядом с длинным, но в
отличие от него еще долго корчился, дергался, елозил по земле. Только на
него не смотрели. Все взгляды были устремлены на старушку с лезвиями.
Старушка пошамкала губами, пошмыгала носом.
- По малому, так по малому, - произнесла она без особого восторга. -
Сделаем!
Она подошла к Ивану резанула его бритвой по животу и подставила чашу.
Кровь стекала в нее медленно, будто нехотя.
Иван решил ни на что не реагировать. Он был в их руках. Мольбы и
плачи не помогут, это очевидно. Оставалось лишь одно - умереть достойно и
с честью, как и подобает землянину, человеку христианской веры, попавшему
в лапы пребывающих во тьме язычников.
- Не понимаете, что творите! - бросил он в толпу.
И закусил губы. Больше они от него не добьются ни слова.
Старуха резанула у самого горла. Опять подставила чашу. А другой
рукой потянулась к кресту, висящему на груди Ивана. Но под взглядом
ледяных серых глаз вдруг обмерла, остановила руку.
- Чего тянешь?! - завопили из толпы.
- Всю потеху портишь!
- Давай!
- Режь!
- Жги!
Старуха не реагировала. Она набрала из разных мест Иванова тела
полную чашу крови. И пошла к идолам поганым. Ей спешить было некуда. Она
тщательно и со старанием выполняла обряд - запускала высохшую руку в чашу,
потом смазывала губы идолу, одному, другому. Иван не знал, что там за
механика внутри, но при каждом прикосновении старушечьей руки, идолы
утробно и довольно урчали. Остатки старуха выплеснула идолам в лица, а
точнее, в рожи. Более гнусных и зверских рож. Иван не видывал. Но особо
его поразило то, что идолы были двуглазы.
- Боги принимают жертву! - возвестил звериным рыком двурогий. - Пора!
Факельщики, не обращая внимания на то, что старуха еще не спустилась,
со штабеля, бросили горящие факелы в хворост. Огонь занялся. Толпа
загудела - не менее утробно, чем ее боги. Иван закрыл глаза.
- Ар-ра-а-а-дххх!!! - завопил жрец.
- Ар-ра-а-а-а-аххх!!! - откликнулась толпа.
Пламя подбиралось к пяткам. Воздух плавился и Иван видел совершенно
искаженные жуткие морды стоявших в толпе. И без того страшные, сейчас
искривленные в воздушных раскаленных линзах, они были просто неописуемы -
до жути, до реализма кошмара, превосходящего все виды реализмов.
Пламя раскалило внутренности каменных идолов, и последние принялись
сначала тихо, а потом все громче подвывать, выть. Ивану стало не по себе.
Доигрался! - сверкнула в мозгу мысль. Он уже не молил Всемогущего о
даровании жизни. Он был готов встретить свой конец как подобает, и
мысленно просил об укреплении духа. Пламя взметнулось передним стеной. И
дороги в этом пламени не было.
Иван закрыл глаза. Огонь подбирался все ближе, он жег, не давал
дышать, пожирая весь кислород вокруг, он гудел, вибрировал, он уже опалил
часть бороды и волос... Иван чувствовал, что начинает дрожать -
неостановимо, крупно, будто его не жгли, а наоборот, морозили, будто его,
облитого ледяной водой, выбросили зимой на улицу; его трясло, колотило,
било. И он не сразу понял, что трясет-то не его, что это вибрирует столб к
которой не было ни двери, ни дверки, ни трещинки, ни щелки. Раз -
Столб трясся словно допотопная ракета на стартовой площадке. Но он не
