- Лево! Еще левей. Теперь круто вправо...
Двое мускулистых бородачей послушно ворочали громадными рулевыми
веслами. Бортовые весла мерно вздымались и опускались, отчего бирема
походила на гигантскую сороконожку с тонкими гнущимися лапками. Гребцы
обливались потом и шумно, разом, дышали, подчиняясь ритму барабана
старшины Рутуба.
Астарт только что сменился и теперь отдыхал, положив на колени
натруженные руки. Он греб в паре с Эредом. Непривычная для обоих работа,
которую обычно на купеческих судах предоставляют невольниками, изнуряла
своей монотонностью.
- Вон видишь остов корабля? - Агенор указал на груду досок и
кораллового песка среди водной глади. - Пираты наскочили на риф, и все
погибли от жажды. Крабы начисто обглодали их тела, и там сейчас сотни две
скелетов. Наше море - кладбище мореходов и кораблей. Боги лишили эти
берега воды, поэтому здесь царствует смерть. Но люди умудряются жить.
Скоро увидишь несколько гаваней с сабейскими парусниками. Сабеи не бросают
торговли с нубийским племенами, хотя золото царства Куш давно, говорят,
иссякло. Воду жители гаваней привозят с гор и наживаются, продавая
мореходам на вес золота.
Астарт разглядывал тоскливые берега, задавленные зноем, резкие
зонтичные акации, багровое марево, обложившее горизонт.
- Когда фараон начал работы по восстановлению канала царицы Хатшепсут
[канал царицы Хатшепсут предвосхищал идею Суэцкого канала, соединял один
из рукавов Нила с Красным морем], сабеи продали Египту много тысяч
чернокожих невольников. У сабеев не хватало судов перевезти их, и хананеи
им здорово помогли. Сейчас сабейские купцы - самые богатые на Красном
море, и Аден в их руках... Но с каналом ничего не вышло: оракул объявил
фараону, что он строит его для варвара. А фараон Нехо называл варваром
вавилонского царя Навуходоносора. Строительство прекратили, хотя к тому
времени на работах уже умерло сто двадцать тысяч рабов и египтян, были
затрачены огромные средства...
Они долго молчали, думая об одном и том же: призрак ста двадцати
тысяч погибших витал над ними.
- У меня всегда были рабы, - нарушил молчание Агенор. - Мне и в
голову никогда не приходило видеть в них людей. Да и сейчас не могу
представить чернокожего раба человеком... Другое дело греки, этруски,
латиняне, которых мы захватываем в море. Это люди. У ливийцев даже волосы
не волосы, а шерсть, как у овцы... Обыкновенный человек может сбросить
рабство и стать свободным, потому что рабство для него - ненормальное
положение, исключение. А чернокожий ливиец самим творцом создан для черной
доли.
- Когда-то я тоже думал так же. Но сейчас твои мысли мне чужды. Мы
увидим ливийцев, многие их племена, придется с ними торговать. Хананейская
спесь принесет нам только беды. Сабеи и египтяне причинили им много зла:
не на грядках же выросли тысячи невольников-ливийцев фараона.
- Да ты пророк! Меня беспокоят не столько чернокожие, сколько сабеи.
Думаешь, они так просто позволят нам вторгнуться в их торговые владения на
ливийском побережье? Каждый купеческий род Аравии имеет тайные фактории и
тайные кратчайшие пути к ним. Арабы нагородят нам столько препятствий, что
неизвестно, сможем ли мы преодолеть их. Да поможет нам Мелькарт в столь
трудном деле.
Анад и Мекал удили рыбу, свесившись с борта. Стонущий от жары Фага
метался у жаровен с десятками вертел с нанизанными рыбешками. В этих водах
среди кораллов водилась любимая всеми матросами рыба-попугай,
необыкновенно вкусная в зажаренном виде с острым чесночным соусом и
маслинами.
Несколько крупных серебристых рыб взвилось в воздух из-под весел и,
описав длинную кривую, с шумом упало в воду далеко за кормой. Внезапно
Анад вцепился в снасть и закричал:
- На помощь!
Астарт увидел у самой поверхности светлое брюхо небольшой акулы: она
только что заглотила рыбешку на крючке и раздумывала, что делать дальше.
- Ненавижу этих тварей, - сказал кормчий, - мне всегда кажется, что
они улыбаются.
Курносое рыло акулы и на самом деле словно расплылось в хищной
улыбке.
Анад и Мекал с азартом тянули снасть. Матросы и гребцы оживились, кто
подбадривал, кто острил. Но акула перекусила снасть, и оба рыболова
врезались в противоположный борт. Гребцы, хохоча, повалились со своих
скамей. Рутуб обхватил свой барабан и странно квакал, сотрясаясь при
каждом звуке. Веселье перекинулось на трирему Альбатроса, и вскоре
гоготала вся эскадра. Когда все успокоились, с последнего корабля
запоздало донесся одинокий ослиный крик: то смеялся кормчий Шаркар по
прозвищу Дубина.
Саркатр вполголоса напевал, прислонившись к мачте, полузакрыв глаза.
- Тоска! - вдруг сказал Саркатр и поднялся на ноги.
Глухо гремел барабан Рутуба.
- Спой что-нибудь повеселей, - сказал Агенор.
Саркатр подошел к площадке кормчего и сел на широкую ступеньку
лестницы.
- Сердце ноет, проклятье берега... И веселье на ум не идет.
Этот пожилой мужчина с непривычными к работе руками очень интересовал
Астарта.
- Саркатр, - сказал он, - почему ты здесь, ведь труд морехода тебе
незнаком?
- Ты хотел сказать "непосилен"? - Саркатр внимательно посмотрел на
Астарта.
- Я всю свою жизнь провел рядом с большой арфой. - Он старательно
отер пот с лица. - Наверное, с самой большой арфой Ханаана. Может, слышал:
у правителя Акко был самый крупный оркестр на всем побережье. Нас
приезжали послушать ученые люди и ценители прекрасного со всей Палестины.
Я сочинял музыку...
Он замолк, углубившись в воспоминания, и вдруг воскликнул:
- Как сильные любят чтобы их прославляли! Нам разрешались только
хвалебные гимны, но все мы хотели петь и играть совсем другое. Я все
бросил и поехал по свету. Побывал в Карфагене, Гиппо-Зарите, Саисе - везде
царствует тяжеловесный гимн. Недаром же сейчас в таком ходу песни,
прочитанные на древних египетских папирусах и шумерских глиняных
табличках. Сегодня человеку не хватает чувства. А древние умели
чувствовать. О эти хвалебные гимны! Меня тошнит от них, выворачивает все
внутренности, как при качке в море. Я не знал, что делать. Без музыки жить
- немыслимо, вернуться ко двору - вдвойне немыслимо. Чем бы все кончилось,
не знаю. Но появился адон Агенор. Поэтому я здесь.
- Слышал я песни из древних папирусов, - Астарт задумчиво смотрел
вдаль, - их пела жрица... Они были слаще вина...
- А как боролся правитель Акко с этими песнями из папирусов! Но песня
все равно пробилась. Смотришь, идет какой-нибудь пахарь за сохой и
мурлычет древний напев, считая его своим, деревенским. Старинные мелодии
Египта и Шумера можно победить, лишь создав нечто лучшее. Это при дворе-то
создать?
- Я рад, что мы на одном корабле.
Рутуб перевернул большие песочные часы и провозгласил:
- Сме-на-а!
Хотя Ораз был здоров, как кашалот в расцвете сил, он то и дело
обнаруживал у себя то подозрительный прыщ, то опасные колики под ложечкой,
то ужасные знаки на ногтях, предвещающие, как известно, скорую мучительную
смерть. Ахтой добавлял: у жреца Мелькарта что-то непонятное творится с
печенью и сердце пошаливает. И предупреждал, чтобы Ораз не ел помногу и не
высовывал нос на палубу, иначе заросший шрам на боку от меча Астарта
неминуемо разойдется. Ахтой боялся за своего друга и старался как можно на
больший срок приковать жреца к тюфяку из морской травы.
- Если ты меня дурачишь, краснокожий, я тебе выпущу кишки, -
пригрозил жрец, когда на стоянке в первой же сабейской гавани Ахтой
запретил ему подниматься на ноги.
- Еще одно слово, и ищи себе другого лекаря, - сказал Ахтой,
собираясь сойти на берег, - пусть тебя лечит Болтун, он как будто умеет
дергать зубы домашним животным.
Ораз промолчал.
Сабейская гавань, приютившаяся за пустынными островками, была очень
мелководной: корабли едва не бороздили дно. По берегу протянулась цепочка
глиняных строений с плоскими и с куполообразными крышами. Местные жители
отдаленно напоминали египтян медно-красным цветом кожи, правильными
чертами удлиненного лица. Толстые губы и вьющиеся волосы роднили их с
чернокожими ливийцами. Их женщина носили длинные полотняные
рубахи-декольте с неприкрытой правой грудью - такая одежда была обычной
для женщин Египта.
В стороне от них с важностью истинных хозяев стояло несколько более
светлых по цвету кожи сабеев с длинными тонкими копьями и короткими
мечами. На сабеях были широкие юбки, перехваченные узлами у щиколоток. На
головах - медные каски, тюрбаны, цветные платки.
Альбатрос вступил в переговоры с сабеями на их родном языке. Те
согласились продать питьевую воду, если хананеи заплатят дань мукаррибу
далекой Сабеи и купить сотню чернокожих рабов. Дань мукаррибу заплатили,
от рабов отказались. Сабеяне отказались продать воду.
- Тогда мы сами возьмем! - сказал Альбатрос.
- Попробуйте, - ответили сабеи.
Араб насмешливо разглядывал седоголового адмирала, уперев руки в
бока. Он не опасался стычки с хананенями. В случае нужды можно умчаться на
конях в горы, и гордецы все же согласятся с условиями сабеев, жажда
заставит.
Альбатрос подал знак скрытно окружившим их мореходам. Вожаков сабеян
мгновенно скрутили и утащили на трирему. Хананеи получили воду.
Поздно ночью Альбатрос собрал кормчих.
- Ни один сабей не должен знать, что мы идем вокруг Ливии. Они
могущественны на всем побережье южнее Пунта, и им ничего не стоит
отправить всех нас на дно, как они отправили многие египетские униремы,
осмелившиеся добраться до их факторий! Хананеи Адена живы лишь потому, что
не посягают на индийские и ливийские торговые владения сабеев. Жаль, что
пришлось повздорить с сабеями. Чтобы их гонец не опередил нас, будем
грести день и ночь. Египетский флот отстал. Помощи ждать неоткуда. Поэтому
в сабейских портах быть осторожными в словах и делах. Передайте всем: кто
нарушит мой приказ - поплатится головой.
Этой же ночью финикийская флотилия покинула гавань.
37. ПУНТ
Давно позади Счастливая Аравия, Красное море, Блаженный остров. Да,
именно в те времена Аравию стали называть Счастливой. Аден держал в кулаке
всю торговлю с Индией. Знаменитая Дорога благовоний начиналась в Адене и
тянулась через весь Аравийский полуостров, через Палестину, Сирию, снабжая
все Средиземноморье ароматическими продуктами и пряностями тропиков.
Ливийские рабы, золото, носорожья и слоновая кость, жемчуг с Бахрейнских
островов, хлопок-сырец, ткани, корица, перец, чай, драгоценные камни из
Индии и Цейлона - вот что сделало Аравию землей купеческого счастья. Но
кроме товаров экзотических далей Южная Аравия имела и свои знаменитые на
весь мир товары: ладан, мирру, алоэ.
Итак, оживленный мир позади. Позади бурунный мыс Гвардафуй, мыс
Пряностей древних. На третий месяц пути финикияне вошли в удобную гавань с
небольшой африканской деревушкой на пологом берегу. Волею египетских
купцов деревушка стала столицей Пунта.
Пунт! Таинственная страна, воплощение богатства и экзотики, как она
представлялась жителям Средиземноморья. Страна, в которую фараоны не
желали пускать ни финикиян, ни греков, ни арабов.
Пунт давал египтянам драгоценную кость, золото, красное и черное
дерево, рабов, но самым желанным для египтян товаром была мирра, небольшие
невзрачные деревца, в обилии встречающиеся в глубине страны.
Фараон запретил Альбатросу вести с пунтийцами какую бы то ни было
