Скорость падения нарастала с каждой секундой. Пронизывая, словно
метеор, сильно разреженный воздух, Кир-Кор мог только догадываться, о чем
переговариваются падающие по-соседству сламперы. Включить связь он не мог.
Контрольные мониторы внизу обязательно обнаружат двадцать первого абонента
и наверх пойдут недоуменные запросы.
Муравьиным аллюром пересекла поле зрения цифра "17". Заверещали
мембраны баллончиков высокого давления, зашипели редукторы, Кир-Кор ощутил
нагрузку на плечевые тяжи и поясные амортизаторы. Вспухли, раздаваясь
вширь, горбы на сламперских спинах: в пространстве поплыли бугристые
розовые треуголки. Неожиданно и красиво. Он тоже словно поплыл по широкому
кругу. Плавный, неторопливый полет изумил и обрадовал его новизной
ощущений. Свободный полет вольного воздухоплавателя. Кир-Кор рассмеялся.
Ему еще не доводилось летать на гибриде надувного матраца, пляжного
зонтика и шотландской волынки. По новастринскому календарю сегодня день
стерха. Занятно было отметить день стерха уроком воздухоплавания.
Пунктирная полоса опалового марева вдруг накренилась и стала
поворачиваться слева направо. Чтобы остановить вращение, Кир-Кор развел
руки и ноги в стороны и заметил, что небо уже сменило фиолетово-черный
цвет на густой темно-синий. Армированная блескучими прожилками пухлая
розовая оболочка крыла чрезмерно пружинила, скрипела, гулко резонировала.
В поиске удобной позы в чувствительных амортизаторах подвески он
выгибался, инстинктивно перебирал ногами, пробовал вертеть регулятор
центра тяжести (баллончики из-под гелия кротами сновали вдоль спины
туда-обратно). Издавая гулкие скрипы, крыло дрожало в потоке ветра, как
испуганный конь, ежесекундно подламывалось то в правом кончике, то в
левом, охотно кренилось, и надо было учиться укрощать капризную
конструкцию буквально на лету. Несколько ободряло то обстоятельство, что
первые сламперы начинали с лыжных прыжков в ледяные пропасти Гималаев.
Большая все-таки разница...
После долгой борьбы за устойчивость крыло удалось себе подчинить.
Проводив взглядом цифру "12", любезно представленную калькулятором высоты,
Кир-Кор отметил, что скорость снижения еще довольно велика. Он обежал
глазами окрестности и не увидел ни одной треуголки. Это его поразило.
Казалось, недавно высотники реяли поблизости стаей фламинго. Озираясь, он
неосторожно подломил несущую плоскость почти на треть - чем спровоцировал
сильнейший крен - и только после этого высмотрел далеко на востоке две
розовые черточки. И тут же их потерял - внимание отвлекла цифра "11".
Крыло не торопилось выпрямить жуткий загиб, угрожающе рыскало,
норовило скользнуть вниз левым винтом. Назревал штопор, и самозванному
воздухоплавателю нечего было этому противопоставить, кроме
новоприобретенного летнего опыта. Недостаток летного опыта он
компенсировал отвагой воздушного акробата (с поразительно скромными
результатами). Наконец загиб выпрямился с гулким треском, как парус.
Кир-Кор перевел дыхание, но скоро ощутил спиной напор ветра и понял, что
угодил на своем летательном аппарате в сильнейший ветровой поток и теперь
стремглав несется куда-то. Куда-то в юго-западном направлении. Калькулятор
отметил запас высоты цифрой "10". Слампер сказал бы: "Зюйд-вест на
десятке". Кажется, впрочем, больше вест, чем зюйд.
В раскрытый гермошлем плеснуло холодом. "Я отстал от группы, или она
от меня?" - задал себе Кир-Кор чисто риторический вопрос. Его беспокоило
направление ветра. Если его подхватил не тот воздушный поток, куда была
нацелена группа, дело осложнялось. Экстравагантный побег грозил обернуться
длительным одиночеством среди волн открытого океана. Положение становилось
просто опасным... Что ж, никто не принуждал его прыгать, борт экспресса он
покинул по своей воле.
А ведь начинался отпуск неплохо. Безмятежно, можно сказать,
начинался. Правда, медикологи Лунного экзархата применили непривычную для
него высшую степень денатурации. Это развлекло его, и только. Особого
значения он этому не придал. Не в последнюю очередь и потому еще, что ясно
чувствовал: отношение к нему со стороны функционеров экзархата нисколько
не изменилось. Все было по-прежнему, отношение к нему оставалось
доброжелательным, - ничто не вызывало подозрений, тревог. Даже экзарх
Приземелья, подписывая визу, не задал ни одного вопроса вне регламента, а
на прощание довольно естественно улыбнулся и пожелал ему приятного
отпуска. И он улыбнулся в ответ. Нетрудно улыбаться на исходе пятидневного
томления в апартаментах Лунного экзархата, над территорией которого
незакатно висел сапфировый фонарь Земли. Чем меньше времени оставалось до
отлета на Землю, тем шире и приятнее хотелось улыбаться. И совсем уже
невозможно сдерживать нетерпение, когда на кресельных экранах
пассажирского лихтера планета понемногу вспухает, близится, заслоняя
бело-голубой громадой звездную бездну, а потом начинаются перегрузки,
технические толчки, внутриатмосферная тряска, и один из толчков
завершается плавной обработкой сектейнера захватами причального эллинга в
недрах бесконечно летящего на восток экспресса "Восточный". Покидая
сектейнер, ощущаешь тесноту в висках, трепет в груди, и - маракас возьми!
- не знаешь, что с тобой происходит. Ноги будто сами несут тебя вдоль
коридора - мимо прибывших, мимо встречающих, минуя салоны, вдоль
переходов, по ступенькам прямых и изогнутых эскалаторов стратосферного
корабля-левиафана, дальше, вперед, на смотровую палубу в передней кромке
суперкрыла, и эта прозрачная палуба - почти поверхность планеты Земля:
всего в тридцати километрах от жарко напряженных глаз твоих все красоты,
все неимоверное роскошество отчего дома... И каждый раз так - трепет в
груди и что-то мучительно странное происходит у тебя с глазами.
Нет, он никогда серьезно не воспринимал разноголосицу суждений по
поводу правомерности или неправомерности статута экзархатов в системе
МАКОДа, праведности или неправедности практики денатураций. Из пустого в
порожнее. Как предусмотрено Марсианской Конвенцией Двух - так и будет.
Соглашение это подписано представителями обеих сторон, и теперь можно
сколько угодно судить и спорить, но имя соглашению этому - Незыблемость.
Кстати, денатурацию изначально никто никому не навязывал - узаконилась она
сама собой, стихийно. Без нее было бы слишком не просто с эмоциями на
пороге отчего дома, и тем, кто спорит, это известно. После денатурации
наступало некое состояние удобного неудобства: как в мягкой броне.
Привыкнуть можно. И уже на борту экспресса "Восточный" он мог позволить
себе чуть расслабиться (как и положено отпускнику), и ни равнодушные, ни
любопытствующие взоры томимых рутиной воздушного перелета транзитников ему
не мешали. Белые пунктиры пешеходных дорожек, проложенные вдоль смотровой
палубы, вывели его к отдельной группе свободных кресел, он занял крайнее и
промолчал на вопрос роботрона: "Что намерен эвандр заказать?" Навязчивая
автоматика предложила горячий тоник. Теплый. Охлажденный. Ледяной. Он
прочел выдавленный на подлокотнике номер и шепотом посоветовал роботронной
сервосистеме поменять вход на выход и задохнуться хотя бы на час. Былая
уверенность, что на смотровую палубу приходят в основном смотреть,
пропала.
А смотреть здесь было на что. Не успели руки лечь в желоба
подлокотников - надпалубное пространство волшебно слилось с пространством
внепалубным и сразу открылся - как распахнулся - вид на земную поверхность
по пути следования экспресса. Ухищрениями видеотехники обзор был
скорректирован по высоте орлиного полета: кресло с изумляющей
достоверностью мчалось вперед, ветер овевал лицо, а внизу стремительно,
плавно, как это бывает во сне, проплывали, сменяя друг друга, детали
рельефа субэкваториальной полосы востока Африки - пятнистые извивы речных
долин, зеркала озер и водохранилищ, красные плеши саванн, темно-зеленые
ковры плантаций, пестрота неровностей нагорных плато с белыми конусами
башен погоды и похожими на этикетки черными прямоугольниками гисолярных
реакторов и гелиоустановок. Автоматика объявила расчетное время пролета
мимо вершины Килиманджаро, и к назначенному сроку в пространстве возник
фронтальный ряд видеокресел, "пилотируемых" преимущественно стариками.
"Не помешаю? - осведомился на геялогосе румяный, седоусый
видеопилот-сосед - лицо и шея в пигментных пятнах. - Добрый день, ювен". -
"День добрый, патрей". - "Выпьем тоника? Нет? Предпочитаете кофе? Тоже
нет? Правильно. И не пейте. В чистом виде кофе никогда не пейте. С борта
экспресса вершина Килиманджаро выглядит кляксой от мороженого, говорю я
вам. До нее отсюда больше ста километров. Но вблизи впечатляет. Я сам два
раза взбирался на этот вулкан. Нет, я не альпинист. Пэм Соло, гляциолог.
Слышали о таком? Не слышали. Значит ваша профессия далека от гляциологии.
Простите, вы... Космофизик. Я так и думал. На вулканах бывали? На каких?
Алаид! О, Ключевской!.. Фудзияма?! Когда? Это еще до катастрофического
извержения. После бывали, нет? Побывайте, ювен. Глазам не поверите... В
отпуске, значит? Я сразу догадался, что вы в отпуске. И куда
направляетесь? Готов держать пари, на Финшелы! Нет?! Странно. Сегодня все
летят на Финшелы. Я лечу на Финшелы, нам с вами было бы по пути. Кстати,
ваше лицо кажется мне знакомым. Не приходилось ли нам..." - "Не
приходилось, патрей". - "Вы уверены?" - "Да. У меня очень цепкая память.
Вот, к примеру, теперь я запомню вас на всю жизнь". - "Не уходите, ювен,
прошу вас! Мы не успели толком поговорить".
Чтобы встать и уйти, нужен был повод. Он не знал, что сказать. По
счастливой случайности, именно в этот момент бывшего гляциолога поглотил
вертящийся видеококон, наполненный мельтешением красок, образов, строк, -
автоматика выдала предусмотрительному заказчику свежий выпуск местных
новостей. Заказчик тщетно пытался внушить роботрону свое недовольство (в
спешке никак не мог разобрать выдавленный на подлокотнике номер),
видеококон цепко держался вокруг Пэма Соло. Иллюзию вращения оптического
"пузыря" создавала быстрая смена фрагментов информационного коллажа.
Новостей было много. Можно было встать и спокойно уйти. Он так и сделал. У
выхода обернулся - в радужной круговерти видеовыпуска дважды мелькнуло
лицо Винаты... И еще он заметил то, чего замечать ему не хотелось: следом
шел к выходу молодой человек, который, наверное, не ожидал, что он
обернется. У молодого человека были мягкие, неторопливые движения, быстрые
глаза и жесткие, непослушные волосы. Быстроглазого он уже трижды видел у
себя за спиной, и теперь пришло время делать правильный вывод.
Неправильный он успел сделать несколько раньше в доброжелательной
атмосфере Лунного экзархата. Он медлил. Смотрел в лицо соглядатаю и
сознавал неотвратимость катастрофы. Правильный вывод означал катастрофу.
Двухлетняя мечта о свободном отпуске на Земле вылетает в трубу... Едва
соглядатай с ним поравнялся, он тихо, но внятно сказал: "Не ходите за
мной, ювен. Отправляйтесь отдыхать в свою каюту. Расслабьтесь. Ваши глаза
говорят мне, что вам совсем не мешает поспать". Молодой человек несколько
мгновений постоял с застывшим взглядом оледенелых глаз, качнувшись,
тронулся с места и, как слепой, осторожно ступая, исчез в коридоре. И
больше не появлялся. Впрочем, это уже не имело значения. Сам факт
обнаруженной слежки, в сущности, перечеркивал все. Перечеркивал ожидания,
