- Свети! - прошипел он Соловью.
Всеслав взял в печурке несколько лучин, зажег и приблизил к волхву.
Старик мял в руках небольшой кусок воска, изредка хрипло дышал на него,
потом подолгу разглядывал страшными своими глазами. А воск размягчался и
оживал: отщипывая от него кружочки, Пепела сжимал их в ладонях, и тут же
из рук волхва показывался человечек с раскинутыми в стороны руками.
Всеслав каждый раз замирал от страха перед чудом, но старик грозно
взглядывал на него, и изгой ближе подносил горящую лучину.
Потом Пепела осторожно опустил восковых человечков в лохань, и они
чуть заметно закачались на черной воде. Скоро рядом с ними старик поставил
две восковые же лодочки.
Лучина в руке Всеслава подрагивала, и красное пятно огня на мрачной
воде все время колебалось. В землянке было так тихо, что Соловей испуганно
огляделся, но поразился еще сильнее, увидев в потемках поблескивающие
глаза ремесленников.
Пепела достал из-за пазухи короткую коричневую палочку и стал тереть
ее о свои седые волосы. Когда он отводил от головы жезл, редкие лохмы его
вытягивались вслед и на них вспыхивали голубоватые искорки. От ужаса
Всеслав похолодел.
Волхв же вдруг отдернул руку и низко над лоханью провел жезлом;
восковые человечки ожили, закачались на воде лодки.
- Великий Род и могучий Сварог - огонь горячий! Помогите нам! -
громко заговорил Пепела.
Он водил над водой жезлом - скоро одна лодка перевернулась, крохотные
люди скопились в середине лохани, и их тени зашевелились на чистом медном
дне.
После долгого молчания волхв спрятал жезл, прошептал Всеславу:
"Отойди!" - и низко склонился к воде. Седые пряди повисли над лоханью.
Шло время, а Пепела все рассматривал там что-то, видимое лишь ему.
Вдруг он распрямился, отодвинулся от стола, медленно опустился на колени и
поцеловал утоптанную землю.
Поднявшись на ноги, волхв обвел всех взглядом, уперся им во Всеслава,
поманил к себе. Когда Соловей на онемевших от страха ногах подошел, Пепела
положил ему руку на плечо, нажал.
- Целуй тоже!
Всеслав, отведя в сторону горящую лучину, прижался горячим лбом к
твердому полу.
- А вы все знайте, - заговорил над ним волхв, - что скоро Днепр
потечет вспять и земли начнут перемещаться! Византийская земля займет
место Русской, а Русская повернется на место Византийской. И так
переменятся друг с другом все земли!
Всеслав не понимал пророчества; он верил волхву и тому верил, что
земли сдвинутся, но ему хотелось спросить, как же тогда станет жить он,
куда, спасаясь, нужно будет бежать ему, в какие веси?
Но он не решился задать этот главный вопрос.
Потом Пепела подошел к столу, выловил из лохани человечков и ладьи,
выплеснул наружу ключевую воду и лег на лежанку, отвернувшись к стене.
В черной тишине Всеслав долго не мог уснуть. Вокруг него по углам
горестно вздыхали ремесленники, и, как казалось, в ту ночь никто не спал.
...Старый изгой вздрогнул. Ему послышалось, что неподалеку хрустнула
ветка и кто-то тяжело прошагал. Всеслав резко обернулся: лужайка в лесу
по-прежнему светилась под солнцем, над ней носились стрекозы и висела
серым пятном мошкара. В лесу было темно, и волхву почудилось, что там
сильно раскачиваются ветви деревьев, но, сколько он ни вглядывался в
зеленый сумрак, ничего опасного не увидел. Все-таки он придвинул к себе
лук и тулу [тула - колчан для стрел] со стрелами, потом снова повернулся к
реке. Тревога не улеглась в душе Всеслава. Недавняя мнимая опасность тут,
в лесу, или грозные давние события, наступившие утром после пророчества
Пепелы, теребили сердце.
Там, в Киеве, все началось под вечер...
Началось все под вечер. Покрасневшее солнце, медленно остывая,
закатывалось за лес, уходя в ирье. Стих перестук молотков, и над городом
растеклась вечерняя тишина. Остановили работу и ремесленники, однако вдруг
на улице зашумели, оттуда донеслись выкрики, и помрачневший Пепела,
отмывавший в ушате руки, мрачно выговорил: "Все! Вот и князь!"
Взбудораженные слухами о крещении князя горожане потекли к Боричеву
взвозу и на подол, к реке, по которой длинной чредой плыли ладьи с
цветными и расписными парусами.
В толпе ремесленников Всеслав стоял рядом с волхвом; к ним все
подходили и подходили люди, поднятая ими густая пыль сплывала с
обрывистого берега вниз, к Днепру. Соловей впервые в жизни видел столько
народу. Сперва в толпе переговаривались, переругивались или смеялись, но
понемногу все стихали.
Ладьи на реке роем окружили пристань, и оттуда, выстраиваясь в след,
потянулись наверх, к воротам детинца [детинец - укрепление, оплот,
внутренний двор крепости, в отличие от острога, внешнего укрепления; в
детинце при опасности укрывались несовершеннолетние дети], княжьи люди.
Тогда Всеслав впервые увидел князя. Владимир был одет в красный
сафьяновый кафтан, отороченный собольим мехом. Он равнодушно слушал горячо
говорившего ему что-то боярина с узким лицом. Спокойными глазами князь
оглядывал толпу и будто не видел ее.
В нескольких шагах позади Владимира ехала царица Анна. Но сперва весь
народ с восторгом смотрел на коня под ней. Белый, словно голубь, жеребец
легко и красиво ступал по земле; он часто встряхивал головой, и тогда, как
волшебное дыхание, разносился звон вплетенных в его гриву золотых
колокольчиков.
"Ветер, Ветер!" - заговорили вокруг. Об этой красивой лошади в Киеве
уже слышали.
Всадница приблизилась, и Всеслав глянул на нее. Царица была
маленького роста; поблескивающие черные волосы широкой волной лежали на
плечах и спине гречанки, ни разу не взглянувшей на встречавших ее киевлян.
За нею и по сторонам, по обочинам дороги, шагали дружинники и зло
отталкивали обратно в толпу тех, кто слишком выдвигался вперед. Вои
опирались на черные или белые копья и устало несли в руках щиты из двойной
воловьей кожи.
Вдруг все разом стихло и народ замер. Окруженные дружинниками, позади
князя и царицы шли никогда прежде не виданные в Киеве люди в черных до
пять одеждах и с длинными нерусскими бородами. Греки шагали гордо, с
важными лицами.
Впереди них медленно брел глубокий старик, тыкая в землю длинным
посохом. Другие попы держали в руках небольшие изукрашенные доски,
блестевшие золотом.
- Видишь, толкнул Всеслава Пепела, - вон Макошь их!
Вглядевшись в ближнюю доску, Соловей разглядел на ней нарисованную,
очень похожую на царицу Анну женщину с сидящим у нее на руках младенцем.
Увиденное поразило его, но страха перед чужими кумирами не было.
Надменные византийцы медленно прошли мимо, и на дороге долго никто не
появлялся. Потом внизу раздались яростные выкрики, удары и ржание лошадей.
Шум приближался, и скоро Всеслав увидел приседавших к земле измученных
коней. Ближняя к Соловью лошадь, изогнув шею и сверкая налившимися кровью
глазами, раздирала подковами дорогу, натужно продвигаясь пядь за пядью
вперед. Позади измученных коней по земле полз сколоченный из жердей
помост, а на нем странно неподвижно вздымалась четверка удивительных
лошадей. Всеслав не сразу разглядел, что они не настоящие, а медные.
Красивые, как Ветер, они гордо поднимали головы с пустыми глазами, а
застывшие медные гривы развевались от несуществующего ветра. Вся неживая
четверка напряглась, присела на задние ноги, и казалось, еще мгновение - и
она сорвется с березового помоста и помчится по дороге. Но мертвая медная
тяжесть лишь прижимала жерди к земле и тянула вниз живых, исхлестанных
плетьми дружинных коней.
Когда живые лошади утащили медных в город и желтая пыль осела в
сумерках на дорогу, толпа стала молча расходиться. Изредка кто-нибудь
начинал говорить, но тут же умолкал - сейчас каждому было ясно, что
прежней жизни пришел конец.
Весь обратный путь к землянке Всеслав и Пепела шли молча. Только что
увиденное на взвозе все сильнее наполняло тревогой душу Соловья. Ему было
страшно, что сегодня-завтра придут к нему вооруженные люди и жестокими
угрозами потребуют отречься от богов и впредь поклоняться разрисованной
доске, установленного внутри христианского храма. А ирье?! Туда каждую
осень улетают птицы и каждой весной приносят людям тепло и оживление
всему. Ведь там душа его отца, всех людей, от которых потом появился он,
Всеслав; они жили, пахали свои рольи, развешивали в лесах перевесы, ловили
зверей, рыбу, умирали - и навьями переселялись в ирье, на небо. Что станет
с ними, если он отречется от кумиров?! Куда впредь полетят души, куда
отбудет он сам?!
Спасенье от всего надвигающегося было одно - нужно было немедленно
бежать из города. Решиться на это тяжело - ведь он совсем недавно пришел
сюда, и уходить оставалось лишь обратно, в свои вятичские земли, туда, где
снова ждала его жизнь безродного изгоя.
Измученные тяжелыми раздумьями, Всеслав, сходя вслед за Пепелой в
землянку, услышал громкие взволнованные голоса, однако когда вступил в
жилище, разговор смолк.
Волхв, взяв что-то из своей сумы, тут же ушел; Соловей устало
растянулся на лежанке, закрыл глаза и попытался не думать ни о чем, но
помимо воли утверждалась в его голове мысль, что немедля, уже утром
следует отсюда уходить, спасаться.
- Слышь, вятич, - вдруг обратились к нему, - волхвов царьградских с
их богами видел?
- Видел, - тихо ответил Всеслав.
- И что решил? Пропой нам снова соловьем!
Всеслав долго молчал, колебался - говорить или промолчать. Потом
все-таки произнес:
- Я уйду отсюда!
- Хе, все не уйдут, как жили тут, так и будут жить. Ольга-княгиня
старухой была, когда окрестилась, - и ничего. Ведь князья и бояре богов
переменили, а уж себе-то они худа не сделают! Так и мы проживем!
- Нашел ловкий выверт! - рассердился Лушата. - Да они, если захотят,
тебя головней завтра покатят, блоха рубашная! Ум-то, видно, совсем
коростой зарос!
Спорщики смолкли, сделалось тихо, потом кто-то прошел к светцу,
загасил лучину, но во тьме долго еще шевелились и вздыхали. Однако
разговаривать никто больше не стал.
Всеслав почти спал, когда возвратился Пепела. Старик в потемках
прошел к своему месту, лег и затих. Ремесленники насторожились, ожидая от
волхва новостей. Долго молчал Пепела, а когда заговорил, Соловью
показалось, что от гнева и муки у старика дрожит голос.
Волхв рассказал, что князья и дружина действительно крестились, что
имя свое Владимир поменял, и так будет в Киеве с каждым. Черные люди,
взошедшие в город по взвозу, византийский митрополит Михаил и его
приближенные. Этот Михаил, доказывая дружине Владимира истинность новой
веры, положил свою святую книгу на костер, но она не загорелась.
Крещены уже все двенадцать сыновей князя, и велено завтра [т.е., по
преданию, 1 августа 988 года] приступать к горожанам. В том
Владимир-Василий дал царьградским императорам клятву.
Всеслав слушал слова волхва спокойно - к его приходу он уже твердо
решил, что вернется в спаленную свою Липовую Гриву, построит избу и станет
там доживать оставшийся ему век. Будет ходить на Ярилину плешь, кланяться
родному кумиру, а после смерти уйдет его душа в родное ирье к пращурам.
Утром молча поели, пошли работать. Лушата, как обычно, принес воду, и
Всеслав принялся месить глину.
Солнце поднималось все выше и выше, когда ремесленники насторожились:
привычный перестук в кузнецах сбился, нарушился и скоро стих. Соловей
вышел из корыта, обтер ноги холстиной и стал надевать лапти; за это время
