то худшее ради лучшего, а в последнем одно ради другого.
Второе: каковы они за едой, на ложе и прочее; особенно же,
какова принудительность, заложенная в их основоположениях, да и
самое это в каком ослеплении делают! Третье: что если они
делают это правильно, то не надо негодовать. Если же
неправильно, то, разумеется, невольно и по неведению. Потому
что всякая душа не по своей воле лишается как истинного, так и
того, чтобы ко всему относиться по достоинству. Оттого-то им и
тяжко слыть несправедливыми, черствыми, корыстными, вообще
погрешающими в отношении ближних. Четвертое, что и сам ты много
погрешаешь, что и сам такой же. А если кое от каких погрешений
воздерживаешься, то уж предрасположение, на них наводящее, у
тебя есть; и разве что из трусости или славы домогаясь, или
ради чего-нибудь еще дурного, воздерживаешься от подобных
погрешений ты. Пятое: что и того, погрешают ли они, ты не
постиг, потому что многое делается по некоему раскладу. И
вообще многое надо узнать, прежде чем как-либо объявить, будто
ты постиг чужое действие. Шестое, когда сетуешь чрезмерно, а то
и страдаешь: что вся-то жизнь человека - такая малость;
недолго еще, и все протянем ноги. Седьмое: что не деяния их нам
досаждают, потому что их деяния - в их ведущем, а признания
наши. Так что убери их, соизволь оставить суждение, как, мол,
это ужасно - и гнев прошел. Как убрать? Сообразив, что не
постыдно. Потому что если не одно только постыдное - зло, то
ты обречен на множество погрешений, на то, чтоб и разбойником
стать и кем угодно. Восьмое: насколько тяжелее то, что приносят
гнев и печаль из-за чего-либо, чем само то, из-за чего мы
гневаемся и печалимся. Девятое: что благожелательность
непобедима, когда неподдельна, когда без улыбчивости и
лицедейства. Hу что самый злостный тебе сделает, если будешь
неизменно благожелателен к нему, и раз уж так случилось,
станешь тихо увещать и переучивать его мягко в то самое время,
когда он собирается сделать тебе зло: Hет, милый, не на то мы
родились; мне-то вреда не будет, а тебе, милый, вред. И
показывать ловко в общем виде, что оно вот как обстоит, что и
пчелы так не делают и вообще все, кто по природе скопом живут.
И чтоб ни насмешки тайной не было, ни попрека, нет -
приветливо и без ожесточенья в душе. И не так, словно это в
школе, не с тем, чтобы другой, став рядом, изумился, а
обращаться к нему - смотри - к одному, хоть бы и окружали вас
какие-нибудь еще люди. Эти девять главных положений помни, как
если бы ты получил их в дар от Муз. И начни наконец быть
человеком, покуда жив. Hадо равно остерегаться гневаться на них
или угождать им, потому что необщественно и то, и другое, и
вред приносит. И пусть в гневе будет под рукой, что не в гневе
мужественность и что быть тихим и нестроптивым - более
человечно и по-мужески; и что у такого сила, крепость и
мужество, а не у того, кто сетует и недоволен. Ибо сколько это
ближе к нестрастию, столько же к силе. И как печаль - у
слабого, так и гнев, потому что оба поранены и сдаются. А если
угодно, возьми еще десятый дар - от Мусагета: не понимать, что
дурные должны погрешать, - это безумие, ибо такое невозможно.
Hу а допускать, чтобы они с другими были такие, требуя, чтобы
нс погрешали против тебя, - это не по-доброму и в духе тирана.
19. Постоянно остерегаться четырех разворотов ведущего и,
как изловишь себя, тут же стирать, приговаривая всякий раз так:
это видение не из необходимых; это нарушает общность; это не от
себя ты собираешься говорить, а нет ничего более нелепого, чем
говорить не от себя. Hу а четвертое - то, за что себя самого
выбранишь так: это у тебя от поражения и покорности
божественнейшего твоего надела перед бесчестнейшим и смертным
телесным уделом с его тупыми наслажденьями.
20. Твое дыханье и все огненное, сколько туда подмешано,
хоть и стремятся по природе вверх, однако, подчиняясь
построению целого, удерживаются здесь, в соединении. Так и все
земляное в тебе и влажное, хоть и стремятся вниз, однако
подняты и занимают то место, которое отвела им их природа.
Таким образом, и стихии слушаются целого, и куда их поставили,
там они вынуждены стоять, пока не будет дан знак оттуда, что
пора им врассыпную. Что ж, не страшно ли это, чтобы разумная
твоя часть была единственным, что не подчиняется, сетуя на свое
место? А ведь ей-то насильно ничего не приказывают - только
то, что по ее природе. И она не выдерживает и даже затевает
мятеж, ибо движение к несправедливости, разнузданности, гневу,
печали, страхам - не что иное, как отступничество от природы.
И когда ведущее негодует хоть на что-нибудь из происходящего, и
тогда оно оставляет свое место, потому что ведущее устроено
ради равенства и богопочитания не меньше, чем ради
справедливости. Ведь и они - виды благообщности, и, пожалуй,
старшие из правых деяний.
21. У кого нет в жизни всегда одной и той же цели, тот и
сам не может во всю жизнь быть одним и тем же. Сказанного не
достаточно, если не добавишь и то, какова должна быть эта цель.
Ибо как сходно признание не всего того, что там представляется
благами большинству, а только вот таких, именно общих, благ,
так и цель надо поставить себе именно общественную и
гражданскую. Потому что, кто направит все свои устремления к
ней, у того и все его деяния станут сходны, и оттого сам он
всегда будет тот же.
22. Мышь с гор и домовая, и как первая убегает в страхе.
23. Сократ и основоположения толпы называл чудищами,
детскими ужасами.
24. Лакедемоняне чужестранцам, пришедшим на торжество,
ставили сиденья в тени, а сами садились как придется.
25. Сократ так сказал Пердикке, почему не идет к нему:
чтобы не погибнуть наихудшей погибелью, а именно быть
облагодетельствованным без возможности благодетельствовать в
ответ.
26. В Эфесских записях содержалось наставление непременно
хранить память об одном из древних, державшихся добродетели.
27. У Пифагорейцев - на рассвете глядеть на небо, чтобы
напомнить себе о тех, кто всегда делает все то же свое дело все
тем же образом, а еще о порядке, о чистоте, о наготе. Звезды не
прикрываются.
28. Как Сократ подвязал овчинку, когда жена его Ксантиппа
ушла, захватив его накидку. И что Сократ сказал друзьям,
смутившимся и отпрянувшим от него, когда они увидели его в
таком одеянии.
29. В письме и чтении не станешь властвовать прежде, чем
побудешь подвластным. В жизни тем более так.
30. Рабом родился, вот и бессловесен ты.
31. Во мне же смеялось Милое сердце.
32. Тяжкие бросят слова, разя самое добродетель.
33. Безумен, кто ищет смокву зимой. Кто ищет свое дитя,
когда больше не дано, таков же.
34. Ребенка ли своего ласкаешь, надо, говорил Эпиктет,
произносить про себя: Умрет, может быть, завтра. - Так ведь
дурной знак! А он: Hичуть не дурной, раз обозначает одно из дел
природы. Или когда злак пожинают, тоже знак дурной?
35. Виноградная завязь, гроздь, изюмины - все
превращения, и не в небытие, а в не-ныне-бытие.
36. Вольную волю не приневолит никто. Так Эпиктет.
37. Он говорил, что нашел искусство соглашаться и
применительно к устремлениям сберегать осмотрительность, чтобы
небезоговорочно, чтобы общественно, чтобы по достоинству; от
желаний совсем воздерживаться, а к уклонению не прибегать ни в
чем из того, что не от нас зависит.
38. Так ведь не за что-то там боремся - говаривал он - а
за то, сходить с ума или нет.
39. Сократ говорил: Хотите ли, чтобы в вас была душа
разумных или неразумных? - Разумных. А каких разумных,
здоровых или негодных? - Здоровых. Что же вы этого не ищете?
- Обладаем. - Откуда же тогда ваш раздор и небезразличие?
ДВЕHАДЦАТАЯ КHИГА
1. Все, к чему мечтаешь прийти со временем, может быть сей
час твоим, если к себе же не будешь скуп, то есть если оставишь
все прошлое, будущее поручишь промыслу и единственно с
настоящим станешь справляться праведно и справедливо. Праведно
- это с любовью к тому, что уделяет судьба, раз природа
принесла тебе это, а тебя этому. А справедливо - это
благородно и без обиняков высказывая правду и поступая по
закону и по достоинству. И пусть не помешает тебе ни порок
чужой, ни признание, ни речи, ни, конечно же, ощущения этой
нарощенной тобою плоти - страдает, так ее забота. И когда бы
ни предстоял тебе выход - если ты оставишь все остальное и,
почитая единственно свое ведущее и то, что в тебе
божественного, не того станешь бояться, что надо когда-то
прекратить жизнь, а что так и не начнешь никогда жить по
природе, тогда будешь ты человек, достойный своего
родителя-мира, а не чужестранец в своем отечестве, изумляющийся
как неожиданности тому, что происходит изо дня в день, и от
всякой всячины зависящий.
2. Бог всякое ведущее видит помимо вещественного сосуда,
кожуры, нечистоты. Ведь своим единственным умом он касается
того, что туда единственно из него истекло и изведено. Так вот,
если и ты приучишься это делать, избавишься от немалого
напряжения. Ибо кто не смотрит на облекающие нас телеса,
неужели станет терять время, рассматривая одежду, дом, славу,
всю эту обстановку и театр?
3. Три вещи, из которых ты состоишь: тело, дыханье, ум. Из
них только третье собственно твое, остальные твои лишь в той
мере, в какой надо тебе о них заботиться. Если отделишь это от
себя, то есть от своего разумения, все прочее, что они говорят
или делают, или все, что ты сам сделал или сказал, и все, что
смущает тебя как грядущее, и все, что является без твоего
выбора от облекающего тебя тела или прирожденного ему дыхания,
и все, что извне приносит вокруг тебя крутящийся водоворот, так
чтобы изъятая из-под власти судьбы умственная сила жила чисто и
отрешенно сама собой, творя справедливость, желая того, что
выпадает, и высказывая правду; если отделишь - говорю я - от
ведущего то, что увязалось за ним по пристрастию, а в отношении
времени то, что будет и что уже было, и сделаешь себя похожим
на Эмпедоклов "сфер округленный, покоем своим и в движении
гордый" и будешь упражняться единственно в том, чтобы жить, чем
живешь, иначе говоря, настоящим, - тогда хоть оставшееся-то
тебе до смерти можно прожить невозмутимо и смело, в мире со
своим гением.
4. Я часто изумлялся, как это всякий себя больше всех
любит, а свое признание о себе же самом ставит ниже чужого. Вот
если бы бог стал с кем-нибудь рядом или проницательный учитель
и велели бы ничего не думать и не помышлять без того, чтобы,
чуть осознав, тут же и вслух произнести, так ведь никто этак и
дня не выдержит. Значит мы больше, чем самих себя, почитаем,
что там про нас думают ближние.
5. Как же это боги, устроившие все прекрасно и
человеколюбиво, не усмотрели единственно того, что некоторые
люди - притом самые надежные, как бы вверившие божеству
наибольшие залоги и столь сжившиеся с божеством своими
праведными делами и священнодействиями - как только умрут
однажды, больше уж не родятся, а угасают всесовершенно? Так
вот, ежели оно и так, знай, что если бы надо было, чтоб было
как-нибудь иначе, то они бы так и сделали. Потому что если бы
это было справедливо, то было бы и возможно; и если бы по
природе было, принесла бы это природа. А что это не так, если
уж оно не так, это тебе залогом, что и не надо, чтоб было так.
Сам же видишь, как в этом лжеискании споришь с богом, а ведь мы
с богами так не разговаривали бы, не будь они наилучшими и
