которому я перевел слова Чин. - К Чэну своему! Он вас обеих успокоит...
потому как же-ре-бец! Куда там Демону У! А я под доху спрячусь, до утра...
Этого Я-Чэн переводить для Чин не стал.
А Волчья Метла - она и раньше не обращала на Дзю особого внимания.
...Ночью я проснулся от странных звуков вне нашего шатра но совсем
рядом.
Полуодетый (или полураздетый) и хмурый спросонья Чэн - Волчья Метла и
Чин ночевали сегодня отдельно, и мы внутренне винили в этом глупую Хамиджу
- неслышно вскочил, поднял меня с кошмы, и мы выглянули наружу.
- Ну, что там? - недовольно пробурчал Обломок, и я еще подумал - не
слишком ли мы беспечны, что позволяем себе подобное недовольство?
У шатра бродил Куш-тэнгри с Чыдой в руках. На нас они не обратили ни
малейшего внимания. Не до того было. Неправильный Шаман поглаживал Чыду
Хан-Сегри вдоль древка и что-то взахлеб рассказывал ей - слишком быстро,
чтобы Я-Чэн успевал понимать. Так, с пятого на десятое... Но это было
неважно, тем более что Чыда тоже не могла понимать шамана, она даже
слышала его не так, как Придатки слышат друг друга, а так, как слышит
Блистающий - Придатка, и это невозможно объяснить, да и не нужно это
объяснять... Они не слышали друг друга, не понимали друг друга, а
Куш-тэнгри, седой мудрый ребенок, все говорил в ночи, и Чыда отвечала ему
- невпопад, перебивая, одновременно говоря о совершенно разных вещах, о
Шулме, о Кабире, о невзгодах и радостях, об открытии новых миров внутри
себя и о палящем Масудовом огне...
Они разговаривали.
И я не посмел их прервать.
Мы тихо отошли вглубь шатра и легли на кошму, и даже Дзю не произнес
ни слова.
Все было, как обычно.
И проснулись мы с Чэном одновременно, и разбудил нас привычный шум:
звон Диких Лезвий, голоса Блистающих и людей, конское ржание и топот...
"Ну уж нет, - подумал Я-Чэн и стал неспешно одеваться, - дудки! Мы
теперь ученые! Опять, небось, развлекаются с утра пораньше!.."
Мне-то как раз особо одеваться не требовалось: скользнуть в ножны -
дело нехитрое; а вот Чэну...
Короче, прошло довольно-таки немалое время, прежде чем мы
соблаговолили выбраться из шатра.
И увидели.
Лагерь был полон своих и чужих Диких Лезвий, кругом толпились
какие-то незнакомые шулмусы, шулмуски и шулмусята, старавшиеся друг друга
перекричать (впрочем, для нас с Чэном и свои, и чужие были на одно лицо!),
и всех их было не много, а очень много - вместе с лошадьми, повозками,
поклажей...
"Захватили, - мелькнула шальная мысль. - Проспали водоем! Вот они,
люди Джамухи и Дикие Лезвия Чинкуэды! Сейчас заметят нас..."
Последние слова я произнес вслух.
- Кто заметит? - как-то уж слишком невинно поинтересовался Обломок.
- Они, - немного растерявшись, ответил я. - Эти... Дикие Лезвия. И
воины Джамухи. Не видишь, что ли?! Вон их тут сколько... Даже баранов с
собой пригнали!..
И впрямь, с юго-западных холмов доносилось истошное блеяние.
- Баранов... - задумчиво проскрипел Дзю.
И не выдержал.
- Сами вы бараны однорогие! Куда вы смотрите?! Вон туда смотреть
надо, куда я смотрю!..
Мы посмотрели.
К нам шел беловолосый великан Амбариша, облаченный в немыслимо
лохматые шкуры поверх своей обычной одежды, а Огненный Меч Гвениль
разлегся на его плече, и сиял эспадон, надо заметить, во весь клинок, явно
нисколько не смущаясь окружающим столпотворением.
Во имя Нюринги - что, в таком случае, здесь происходит?!
- Фальгрим, Гвениль, что все это значит? Кого вы сюда притащили?!
- И опять не туда смотрите, - наставительно сообщил Дзюттэ. - И не у
того спрашиваете. Вы лучше у Махайры спросите, у Жнеца нашего Бронзового!
Вон он за Гвенилем прячется - боится, наверное... А раз боится - значит, у
него и надо спрашивать!
Не то чтобы Махайра действительно чего-то боялся, но почему-то изо
всех сил старался выглядеть как можно более неприметным - только от Дзю не
спрячешься, хоть за Гвенилем, хоть за кем, и пришлось Махайре вместе с
Диомедом двигаться к нам.
- Где это вы, - осведомился я, - разрази вас Небесный Молот,
пропадали?!
- Ты понимаешь, Единорог... - начал было Гвениль не очень уверенно,
но тут его перебил Махайра, а потом его, в свою очередь, перебил Гвениль,
а Диомед с Беловолосым вообще говорили, не переставая и почти
одновременно...
В общем, как понял Я-Чэн из этого гама, дело обстояло следующим
образом.
Пока мы с Чэном и Куш-тэнгри "шаманили", мы напрочь забыли, что в
мире существует еще кто-то и что-то, кроме нас самих, и что наши ориджиты
с их Дикими Лезвиями как-то жили и до встречи с нами. То есть, мы совсем
не подумали, что у детей Ориджа здесь есть семьи; но сами ориджиты об этом
ни на минуту не забывали. И поскольку напрямую к Асмохат-та и Пресветлому
Мечу они обращаться не решились, то обратились сперва соответственно к
Фальгриму-эцэгэ с Гвенилем Могучим и Диомеду-эцэгэ с Махайрой Хитроумным.
Так... похоже, здесь своя иерархия сложилась, на вершине которой
Асмохат-та и Пресветлый Меч сияют, и обращаться к ним по пустякам не
следует, а поскольку для божеств все мирские дела - пустяки, то...
Нашли к кому обратиться, внебрачные дети Ориджа!
Ну а наши друзья-приятели тут же вызвались помочь в этом щепетильном
деле, подтвердив, что не стоит беспокоить Асмохат-та и Пресветлый Меч по
столь незначительному поводу.
- Просто трогательная заботливость! - бросил Обломок. И случилось
невероятное: Фальгрим с Диомедом покраснели, услышав это в Чэновом
переводе, а Гвениль с Махайрой смущенно звякнули за миг до того, поскольку
им перевода не требовалось.
...И вот великие герои, олицетворявшие союз силы и ума (эспадон со
Жнецом снесли и этот перл творчества неугомонного Обломка), вместе с
ориджитами и их Дикими Лезвиями отправились освобождать родственников
Кулаева племени, которых взял заложниками Джамуха.
И отдал под присмотр многочисленному племени маалеев.
"Слова-то какие, - уныло подумал я. - "Освобождать", "взять в
заложники"... маалеи, опять же, какие-то! И что главное - нам с Чэном
слова эти особо дикими уже не кажутся! Привыкаем, что ли? Ох, привыкаем...
что ж в тебе такого, Шулма?!."
...Так что вскоре у мест обычных осенних кочевий племени маалеев
объявились двое кабирцев и двое Блистающих, а также дюжина ориджитов с
примерно двумя десятками Диких Лезвий.
И во главе - юный Кулай-нойон.
Это, значит, против целого племени, которому дети Ориджа и в
лучшие-то дни уступали в численности раза в три...
Фальгрим начал было что-то нести о том, что истинный мужчина врагов
не считает, но Чэн живо оборвал Беловолосого, предложив истинному мужчине
не отклоняться от повествования.
...Сколько мы потом ни спорили с упрямым Дзю на тему, кому больше
везет - героям или дуракам - но нашим приятелям несомненно повезло:
маалеев на месте не оказалось. Ориджиты немедленно обнюхали близлежащую
степь, и это их отнюдь не утешило: маалеи ни с того ни с сего собрались и
двинулись в сторону ставки гурхана Джамухи.
И Мои-Чэновы друзья не нашли ничего лучшего, как поехать следом.
И поехали.
Быстро-быстро.
И на второй день им снова повезло (обиженный Гвениль заявил, что
повезло как раз маалеям, но Махайра предупредительно зашелестел, и эспадон
умолк, предоставив продолжать Жнецу).
Как оказалось, нетерпеливые маалейские воины со своими Дикими
Лезвиями ускакали вперед, а герои-освободители нагнали их обоз: скрипучие
повозки с нехитрым и хитрым шулмусским скарбом, блеющие овцы, вопящие дети
- а также женщины, старики и подростки, в том числе и из семей
ориджитов-заложников.
Охраняли все это пестрое, шумное, медленно движущееся вперед сборище
всего восемь молодых Диких Лезвий со столь же молодыми
Придатками-маалеями.
Когда обоз остановился, первым к маалейским охранникам подъехал Кулай
- безоружный в знак миролюбия - и стал вещать недоверчиво притихшим
маалеям о великом Асмохат-та, а настороженно обнаженные Дикие Лезвия
внимали убедительному свисту Гвениля и Махайры, затеявших незамысловатую
Беседу.
Вскоре красноречие Кулая иссякло, и к нему на подмогу поспешил старый
хитрец Тохтар-кулу. Пока Махайра Беседовал с Гвенилем, вызывая всеобщее
восхищение, а ориджитские Дикие Лезвия с визгом пытались вбить в
нечищенные маалейские клинки истину о Великом и Единственном Пресветлом
Мече ("Вбить?" - переспросил я, но Гвениль сделал вид, что не расслышал),
Тохтар-кулу спешился, невозмутимо подошел к ближайшей повозке и извлек из
нее чей-то кобыз - ту самую палку со струнами, которая была способна
рождать столь любимые шулмусами звуки, более всего похожие на скрип
немазанной телеги и мяв прищемившего хвост кота одновременно.
- Дрянной кобыз, однако, - проворчал Тохтар-кулу и махнул рукой. - Ну
и пусть... сойдет.
И через мгновение просто ошалевшие от такой наглости маалеи
сподобились услышать "Джир об Асмохат-та" в исполнении соловья степей,
старого Тохтара.
Джир этот Тохтар, не мудрствуя лукаво и беря пример с Диомеда, почти
что сочинял на ходу, опуская несущественные с его точки зрения подробности
и добавляя к Моим-Чэновым деяниям неисчислимое количество новых подвигов.
Тем более, что слухи о появлении Асмохат-та каким-то непонятным образом
уже разнеслись по степи, и лишние подвиги в изложении Тохтара пришлись как
раз кстати!
Ну, а под конец, как сообщил мне развеселившийся Махайра, эспадон
Гвениль Могучий напрочь испортил не то две, не то три телеги, причем
последнюю оглоблю перерубил не поперек, а чуть ли не вдоль - во что
верилось с трудом, зная скорого на выдумку Махайру.
Так или иначе, маалеи и Дикие Лезвия (не считая визжавших от восторга
шулмусских подростков, ахавших женщин и одобрительно цокавших языками
седобородых патриархов) быстро прониклись величием Асмохат-та и
Пресветлого Меча, а поскольку догонять своих сородичей и сообщать о
похищении ориджитских семейств было для воинов-маалеев позором - то и
увязались молодые маалеи со своими Дикими Лезвиями, а заодно и с
маалейским обозом, вслед за освободителями и освобожденными к священному
водоему, дабы лицезреть и приобщиться...
- Ну ладно, - прервал Я-Чэн словоохотливых рассказчиков. - Это все
понятно, но бараны! Бараны-то откуда?! Их что, маалеи тоже в заложниках
держали?!
- Как - откуда? - недоуменно воззрились на нас герои. - Это ж добыча!
Ты шулмусов своих чем кормить собираешься? - а они, знаешь, какие
прожорливые! Вот и угнали мы по стаду-другому! Там, за холмом, еще табун
один есть...
Дзю сверкнул гранями и расхохотался.
- Махайра Хитроумный и Гвениль Могучий, - заявил Обломок, ни к кому
конкретно не обращаясь. - Гроза телег и баранов... дрожи, Шулма!
Освободители-угонщики, ничуть не обидевшись на Дзю, порывались
сообщить нам еще что-то - по их мнению, главное - но тут нас прервал вопль
Куш-тэнгри.
- Какой сын ослицы и шакала додумался привести сюда этих безмозглых
людей?! Кто позволил шелудивым песчаным крысам заваливать отбросами святое
место?! Я, шаман Куш-тэнгри, приказываю вам немедленно удалиться за линию
холмов - или Безликий проклянет вас, и гнев Желтого Мо падет на ваши
пустые головы, и превратитесь вы в стадо нечистых свиней!..
- О тупое и ржавое железо, недостойное имени Блистающих! - вторила
ему Чыда. - Что за варварский звон и безумный шум?! За что Небесный Молот
