- Что такое? В чем дело? - раздались возгласы.
Все вскочили и столпились вокруг прибора, стоявшего на одном из
дорожных ящиков.
- Это нечто невиданное, неслыханное! - воскликнул Боровой
прерывающимся от волнения голосом. - Вода кипит в этой проклятой дыре при
температуре плюс сто двадцать градусов.
- А это значит?..
- Это значит, что по ледяному поясу мы спустились в какую-то бездну.
Я сейчас даже не соображаю, сколько тысяч метров ниже уровня моря
соответствуют этой температуре кипения. Подождите, нужно справиться в
таблицах.
Он опустился на свой спальный мешок, вытащил из кармана справочник по
определению высот, порылся в таблицах и на полях стал вычислять что-то. В
это время спутники один за другим подходили к прибору, чтобы убедиться,
что термометр действительно показывает +120 градусов. Светлый столбик
остановился у этого деления, и сомнений быть не могло.
Царившее молчание среди пораженных изумлением людей нарушалось легким
клокотанием кипевшей в приборе воды.
Но вот раздался глубокий вздох Борового и затем следующие слова,
произнесенные торжественным тоном:
- По грубому вычислению, этой температуре кипения при плюс ста
двадцати градусах соответствует отрицательная высота в пять тысяч семьсот
двадцать метров.
- Не может быть! Вы не ошиблись? - раздались возгласы.
- Проверьте сами! Вот вам таблицы... В них, конечно, нет данных для
этой температуры кипения, которую никто никогда не наблюдал вне
лабораторий. Приходится вычислять приблизительно.
Каштанов проверил вычисление и сказал:
- Совершенно верно. За эти два дня, карабкаясь через льдины, мы
спустились на четыре тысячи девятьсот метров на протяжении каких-нибудь
десяти - двенадцати километров.
- И не заметили такого спуска!
- Лезли вниз с высоты Монблана и ничего не знали! Это что-то
невероятное!
- И непонятное! Приходится думать, что ледяной хаос - это ледопад на
крутом обрыве, ведущем из кратера в жерло этого колоссального вулкана.
- Из которого нам придется теперь вылезать по такому же ледопаду на
другую сторону!
- А мне непонятны и эта густая пелена туч, и этот ветер, который
упорно дует с юга уже столько дней без перерыва, - заявил Боровой.
Но предположение о втором ледяном поясе не оправдалось. На следующий
день путь шел по снежной равнине с пологим подъемом; вследствие этого и
благодаря теплой погоде движение стало труднее. Термометр показывал
немного выше нуля, снег размокал и прилипал к полозьям нарт, собаки
тащились все время шагом. К вечеру с трудом сделали двадцать пять
километров. В подъеме местности нельзя было сомневаться, и, устанавливая
гипсотермометр, Боровой был уверен, что он покажет меньшую глубину, чем
накануне.
Но вода не закипала долго; наконец пошел пар, и Боровой вставил
термометр. Немного спустя раздался его крик:
- Это черт знает что такое! Это... это... - Он разразился
проклятиями.
- Что такое? В чем дело? Термометр лопнул? - раздались возгласы.
- Я сам лопну или сойду с ума в этой дыре! - неистовствовал
метеоролог. - Посмотрите сами, кто рехнулся - я или термометр?
Все вскочили и подошли к гипсотермометру. Ртуть показывала +125
градусов.
- Мы сегодня поднимались, а не спускались? - дрожащим голосом спросил
Боровой.
- Конечно, поднимались! Целый день поднимались. Спору быть не может!
- А вода кипит на пять градусов выше, чем вчера у ледяного барьера! И
это значит, что мы сегодня не поднялись, а спустились приблизительно на
тысячу четыреста тридцать метров.
- И находимся, следовательно, на семь тысяч сто пятьдесят метров ниже
уровня океана, - быстро подсчитал Макшеев.
- Но это же ни с чем не сообразно! - засмеялся Папочкин.
- Поверить в крутой спуск по льдам еще можно было, - прибавил
Каштанов. - Но поверить, что мы спустились почти на полтора километра,
когда путь явственно шел вверх по уклону, это противоречит здравому
смыслу.
- Если только у нас не повальное помешательство, то я с вами
согласен! - угрюмо ответил Боровой.
В это время Громеко и Иголкин, выходившие из юрты покормить собак,
вернулись, и первый сказал:
- Еще один странный факт! Сегодня заметно светлее, чем вчера у льдов.
- А вчера было светлее, чем по ту сторону барьера, - прибавил
Макшеев.
- Совершенно верно, - подтвердил метеоролог. - Самая темная ночь,
вроде петербургской белой ночи, была перед ледяным барьером. Мы полагали,
что находимся на дне впадины, и ослабление света было понятно: лучи
полярного солнца не могут проникать так глубоко.
- Но теперь мы спустились несравненно глубже, а ночь гораздо светлее!
Долго еще обсуждали все эти противоречивые факты, но, ничего не
выяснив, уснули. Утром Боровой первый вылез из юрты, чтобы сделать свои
наблюдения.
Ветер дул по-прежнему с юга и нес все такие же низкие серые тучи,
скрывавшие местность на расстоянии сотни-другой метров. Термометр показал
-1 градус, шел снег.
- Сегодня нужно проверить, поднимаемся мы или опускаемся, - предложил
Макшеев. - У нас среди инструментов есть легкий нивелир и рейки.
Продолжалась та же снежная равнина, но снег немного подмерз и идти
было легче. Уклон был небольшой, но несомненно вверх, и несколько
нивелировок, произведенных в течение дня, подтвердили то, что видел глаз и
что показывали собаки своим ходом.
За день сделали двадцать три километра, так как нивелировки отняли
довольно много времени.
Как только юрта была расставлена, Боровой вынул свои приборы;
кипятильник показал +128 градусов.
Боровой сочно выругался и плюнул.
- Единственное объяснение, что в этом провалище неприменимы
физические законы, установленные для земной поверхности, и нужно
вырабатывать новые - сказал Каштанов.
- Легко сказать - вырабатывать! - сердился Боровой. - На лету их не
выработаешь! Сотни ученых десятки лет трудились, а тут все идет насмарку,
словно на другой планете. Я не могу примириться с этим и готов подать в
отставку!
Все рассмеялись при этой выходке метеоролога, который все-таки взялся
за вычисление и объявил, что за день поднялись, то бишь спустились, на
восемьсот шестьдесят метров, и место находится на девять тысяч метров ниже
уровня моря.
- Я навел справку в руководстве по физике, - заметил Каштанов. -
Оказывается, вода кипит при ста двадцати градусах при давлении в две
атмосферы и при ста тридцати четырех градусах при давлении в три
атмосферы. Сейчас мы испытываем давление приблизительно в две с половиной
атмосферы.
- Понятно, что при таком давлении чувствуешь себя скверно и голова
идет кругом, - заявил Боровой угрюмо.
Остальные подтвердили, что уже с ночи, проведенной среди льдов
барьера, самочувствие ухудшилось, ощущается давление в груди, тяжесть в
голове, вялость движений; сон беспокойный, с кошмарами.
- И собачки тоже чувствуют себя плохо, - заявил Иголкин. - Они словно
ослабели и тянут хуже, хотя подъем некрутой. Я думал, они просто устали, а
дело-то вот в чем!
- Интересно пощупать пульс у всех... - предложил Громеко. - У вас
нормальный сколько, Иван Андреевич?
- Семьдесят два... - ответил Боровой, протягивая руку врачу.
- Ну вот, а теперь сорок четыре! Разница чувствительная. Сердце при
таком давлении работает медленнее, а это отражается и на самочувствии.
- Что же, если спуск будет продолжаться, то сердце совсем
остановится? - спросил Макшеев.
- Ну, не до центра же Земли мы будем спускаться! - рассмеялся
Громеко.
- Почему нет? - проворчал Боровой. - Эта чудовищная воронка, может
быть, доходит до центра Земли. Я теперь всему поверю. И не удивлюсь даже,
если мы выйдем из нее среди льдов Южного полюса.
- Это уж, извините, ерунда! - заметил Каштанов. - Ни сквозной дыры
через земной шар, ни воронки до центра быть не может. Это противоречило бы
всем данным геофизики и геологии.
- Вот как! А с противоречиями всем законам метеорологии, которые мы
уже наблюдаем, вы миритесь? Вот увидите, и законы вашей геологии полетят
кувырком.
Каштанов рассмеялся.
- Метеорология, Иван Андреевич, паука легкомысленная, - сказал он
шутливо. - Она имеет дело с непостоянной средой атмосферы, с ее циклонами
и антициклонами, причины которых до сих пор неясны. А геология основана на
прочном базисе - твердой земной коре.
- Прочный базис! - вскипел Боровой. - Пока его не тряхнет хорошеньким
землетрясением, при котором любой геолог потеряет голову, если не
что-нибудь похуже!
Все покатились от смеха.
- И потом, - продолжал метеоролог ядовито, - вы знаете каких-нибудь
два-три километра в глубь земной коры, а судите о состоянии недр! И
сколько голов - столько гипотез о природе этих недр. По мнению одних -
ядро Земли твердое, по мнению других - жидкое, по мнению третьих -
газообразное. Разберитесь тут!
- Разберемся со временем. Каждая гипотеза если она обоснована,
представляет лишний шаг к познанию истины. А насчет недр вы неправы. В
данное время сейсмология, то есть изучение землетрясений, дает нам новые
способы узнать больше о состоянии земного ядра... Интересно, что будет
завтра, - закончил он. - Теперь каждый день можно ждать каких-нибудь
фактов, на первый взгляд непонятных, но слагающихся в общую цепь причин и
следствий, когда в них разберешься.
На другой день продолжалась снежная равнина с подъемом вверх, но
более слабым; ветер по-прежнему дул с юга, низкие тучи клубились и
стлались почти по поверхности земли, скрывая даль. К полудню подъем
равнины сделался совершенно незаметным, а под вечер он перешел в спуск -
собаки побежали быстрее, так что лыжники едва поспевали за ними.
Температура держалась немного ниже нуля, и путь был легкий. Вдруг Боровой,
шедший, как всегда, впереди, замахал руками и закричал:
- Стойте! Подождите! Я боюсь, что мы сбились с пути!
Все подбежали к нему. Он держал в руках компас и упорно смотрел на
него.
- В чем дело? - спросил Каштанов.
- Мы идем не на север, а на юг, назад к ледяному поясу. Смотрите,
северный конец стрелки показывает не вперед по нашему пути, а назад.
- Когда же вы заметили это?
- Только что. Ведь с тех пор, как компас начал чудить, я перестал
доверять ему и вел караван по ветру, который все время дует упорно с юга.
Но меня теперь смутил обратный уклон равнины, потому что из воронки мы не
могли еще выбраться. Я вынул компас и увидел, что он перестал чудить и
показывает направление пути на юг, а не на север.
- Но ветер дует по-прежнему нам в спину!
- Он мог перемениться в течение ночи.
- Нет, - заявил Макшеев, - ветер не переменился. Мы все время ставим
юрту дверью по ветру, т.е. на север, чтобы не задувало. Сегодня утром, я
помню это твердо, юрта стояла еще по ветру.
- Значит, он менялся постепенно в течение сегодняшнего дня; мы
описали полукруг и пошли обратно.
- Или же компас каким-то образом перемагнитился.
- Хоть бы выглянуло солнце или показались звезды, чтобы проверить,
куда мы идем, - жаловался Боровой.
- Во всяком случае, следует остановиться на ночлег и проверить с
компасом в руках несколько километров нашего пути, который ясно виден по
следам на снегу, - заявил Каштанов. - Если мы кружили, это обнаружится
быстро.
Поставили юрту. Макшеев и Громеко побежали по следам назад. Боровой
вскипятил гипсотермометр, который показал почти то же, что и накануне.
Небольшой подъем первой половины дня, очевидно, был уравновешен спуском
