- Я свидетель, я свидетель! Гулял с собакой, увидел, как этот
бритоголовый наглец набросился на молодого человека, и тот вынужден был-с,
да-да, вынужден-с...
В очереди на меня уставились как на марсианина, но вдруг кто-то из
сообразительных быстро сказал с убежденной веселостью.
- Я тоже видел!.. Кавказец напал первый!
- Ага, - выкрикнул еще голос. - Он... э-э... напал...
- Самооборона, - сказал еще кто-то глубокомысленно. - Я свидетель,
что этот бандит всех нас хотел зарезать!.. Да что ты парень смотришь?
Стреляй! Мы все подтвердим, что этот...
Сразу несколько голосов зашумело, в то числе и женские:
- Бандит!
- Он угрожал нам, я свидетельница!
- Давай в его рылу всю обойму!..
Кавказец исчез, только что был здесь, а тут же на его месте осталось
небольшое завихрение воздуха. Его унесло с такой скоростью, что в родном
тейпе заплевали бы за потерю достоинства.
В очереди весело и раскованно смеялись. Я видел, как разгибаются
спины, а в глазах появляется то давно забытое с принятием христианства
чувство, которое христианство определило как один из семи самых страшных
смертельных грехов - гордость, достоинство.
Даже чересчур быстро, сказал себе трезво. Когда это победит, когда
все будут при оружии и с прямыми спинами, а писаки с носом по ветру, вовсю
изгалявшиеся над желанием иметь оружие, начнут воспевать это ношение, я
уйду в оппозицию. Как бы это массовое вооружение не вышло боком, гордость
не превратилась в надменность, пренебрежение чужим мнением! Впрочем, это
потом. Сейчас куда важнее, чтобы оружие без помех мог покупать каждый, кто
не сумасшедший и не сидел в тюрьме. По крайней мере, не за грабежи.
Поступил я, честно говоря, как мальчишка. В моем возрасте надо жить
умом, а не чувствами. Правда, люди везде ведомы чувствами. Если буду по
уму, то надо на другую планету. Только что поддержал крикунов, что
требовали расправы над кавказцем... просто над наглецом, что пытался
пролезть без очереди. Таких хватает и среди русских или хохлов. Проступок
незначительный, за него даже не оштрафуют. Но... народ жаждал крови.
По сути, я спас шкуру, а то и жизнь кавказцу, русского уберег от
тюрьмы, жене сохранил мужа, а детям - отца. Но на душе все же гадко,
ибо...
Но где же тогда власть народа, если абсолютное большинство требует
ужесточения наказания, смертной казни, а кто-то странный все смягчает и
смягчает? Смертную казнь собираются отменить вовсе? Ведь даже интели,
которые больше всего боятся показаться недостаточно интеллектуально
развитыми, в микрофон говорят об отмене смертной казни, а дома на кухне
орут, что всех этих наркоманов, насильников, бандитов и казнокрадов надо
быстренько расстреливать по суду шариата, а вешать прямо на Красной
площади!
А что такое закон? Это воплощенное в обязательное для всех мнение
большинства народа. Только тогда закон соблюдают, ибо за ним не только
пистолет милиционера, но и поддержка населения.
Но почему же тогда такой дикий перекос? Когда в Чечне начали
расстреливать по суду шариата, в России даже те, кто люто ненавидел
чеченцев, перекосился в зависти: вот бы и у нас так! Почему те могут
поступать по правде и совести, а мы обязаны подчиняться каким-то нелепым
законам, перенесенным хрен знает кем и откуда? Скоре всего, с Марса или
еще откуда-то, где не воруют, не насилуют и уж тем более, не убивают.
- Законы только тогда работают в полную силу, - пробормотал я, - если
их поддерживает народ. Или хотя бы понимает.
- Что? - послышался голос рядом.
Я вздрогнул, а Володя деликатно улыбался, возникнув как призрак прямо
из воздуха. По ту сторону аллеи прогуливалась парочка, я их раньше не
видел. Либо меня оберегают, либо готовятся пристрелить.
- Уже? - удивился я. - Как быстро...
- Вы гуляете двадцать две минуты, - напомнил Володя. - Ваша собачка
изволила покакать дважды, семь раз пописала, а наши ребята штаны порвали,
пытаясь поспеть за вами... раньше вас. А штаны у них от Кардена. Предлагал
же вам президент переехать в более охраняемое место!
Я отмахнулся:
- Да ладно. Лучше прожить год львом, чем сто - овцой. Сейчас отведу
Хрюку, кофе уже пил, так что не задержусь.
Машина Володи стояла возле подъезда. Когда я поднимался по
ступенькам, с моего плеча на коричневую дверь скакнул солнечный зайчик.
Если кто-то с дальних крыш рассматривает через оптический прицел мою
стрижку, то был бы красный кружок. А это забавляется ребенок из дома
напротив. Ребенок. Просто ребенок.
Глава 2
Когда машина вырулила на магистраль, Володя поинтересовался с хорошо
рассчитанной ленцой:
- А что там народ шумел?
- Первое применение оружия, - ответил я, все еще чувствуя неловкость
от мальчишечьего поступка. - Правда, без выстрелов.
Он покосился круглым как у птицы удивленным глазом:
- Применение?
- Применение, - повторил я. - Володя, у тебя, сколько звездочек на
погонах? Для тебя применение - это если всю обойму в упор, да?.. Гм, вряд
ли у того мужика есть разрешение на ношение. На хранение дома - да, но
чтобы выносить на улицу...
Володя буркнул:
- Теперь хоть обыскивай народ. Каждому зудит ходить по улице с
пистолетом в кармане. Начнется выяснение кто кому на ногу наступил в
троллейбусе.
Я сказал с иронией:
- А пока что каждый, заполучив оружие, тут же хотел бы ограничить его
выдачу остальным. А то и вовсе запретить. Что, задевает? Мол, у каждого
может оказаться пистолет не хуже, чем у тебя? Ты столько добивался, анкету
делал, экзамены сдавал, а им стоит только справку предъявить, что не
сумасшедшие и что не сидели!
Он понял, засопел, долго молчал, затем буркнул:
- У них пистолеты могут оказаться и получше. К тому же я применю
только в самом крайнем случае! А эти... Не так посмотришь, он тебе в спину
шарахнет. Хоть сидел, хоть не сидел. Правда, для страны может быть и
хорошо, но для отдельных человечков...
Он говорил грамотно, слова расставлял с крестьянской
основательностью. Очень здоровый как по генной структуре, так и в психике.
Таких охотно усаживают за пульты управления баллистических ракет и атомных
реакторов. Сто тысяч психиатров поседеют и начнут ловить зеленых чертей
раньше, чем такой ощутит хоть некоторое психическое неудобство. Ему
сказали старшие по званию, что нехорошо народ вооружать, он это усвоил
накрепко. Теперь надо так же основательно и убедительно сказать, что
вооружать - хорошо. И повторить много раз.
При въезде в Кремль нас проверили небрежненько, второй раз осмотрели,
когда остановились перед большим Кремлевским дворцом, а третий раз меня
остановили в вестибюле.
Охранники уже знали советника президента, кем я являюсь, в лицо, что
не помешало проверить сверху донизу, просветить всеми лучами. На их лицах
я читал сильнейшее сожаление, что можно просветить только голову, но не
мысли. Во-первых, морду можно заменить даже не устаревшей хирургией, а
какими-то бионашлепками, не отличишь от собственной морды, а во вторых,
футуролог - не охранник, у которого только одна извилина, прямая, как
армейский устав, а когда извилин много, то либо Наполеоном себя назовет,
либо на президента кинется...
- Да ладно, - сказал я, морщась на виноватое выражение в глазах
начальника охраны. - Теперь за Кречетом начинают охотиться все спецслужбы
мира, не считая разных партий и организаций! А уж героев-одиночек...
В главном холле с возвышения красиво и убедительно вещал
респектабельный мужчина с одухотворенным лицом композитора.
Правительственные клерки зачарованно следили за его белыми холеными
ладонями, что мелькают как бабочки - белянки. Он поймал и меня цепким
взглядом, голос стал громче, приглашающим, я понял, что речь идет о языке
поз, жестов, положения руки при разговоре и прочей ерунде, что принимается
нищими духом с восторгом.
Комитет по имиджу, отрабатывая немалое жалование, пригласил
очередного шарлатана с циклом лекций. Слабый человечек всегда пытается
спрятаться за спину более сильного, переложить на него ответственность и
за себя самого, беспомощного и гениального. Придумывает богов, астрологию,
Единого Творца, всякие гадания, тайные науки древних, эзотерику,
рериховщину, Старших Братьев по Разуму... Даже этот вот язык поз и
положения рук при разговоре должен как-то еще больше упорядочить мир, ибо
слабый человечек страшится до свинячьего писка свободы, любой свободы, а
мы ему еще подсовывает закон о свободе приобретения оружия!..
Ему надо, чтобы все регламентировано, чтобы его собственную
самостоятельность к минимуму, чтобы всегда можно сослаться на положение
звезд, скоромные дни, требования начальства, линии жизни на руке... Нужна
предопределенность!
Дюжий парень в слишком респектабельном костюме, приоткрыв дверь,
слушал с большим интересом. Я похлопал его по плечу, он вздрогнул,
возвращаясь в реальный мир, где он всего лишь охранник, а не властелин
тайных сил, вытянулся:
- Дежурный по второму этажу!
- У вас есть блокнот? - спросил я. - Нет? Жаль... Надо будет взять
всех этих на заметку...
- Которых?
- Которые слушают, - пояснил я и со значением посмотрел ему в лицо. -
Понимаете?
Он смущенно помялся:
- Нам о блокнотах ничего не говорили. Я владею всеми видами оружия,
только не блокнотом. Говорят, ниндзюки даже веером...
- Жаль, - повторил я и, собираясь уходить, проговорился в порыве
старческой болтливости, этакой благодушности, какую молодые парни ждут от
людей постарше. - Этот семинар не зря ведь... Понимаешь, надо отделить
всех слабых людишек, неспособных принимать самостоятельные решения. Какой
же он член правительства, если с гадалками советуется, гороскопы читает да
в телепатию верит? Они еще могут быть хорошими генералами... нет, хорошими
тоже не могут, но где-то от них урона мало, а здесь... сам понимаешь!
И ушел, зная, что уже сегодня будут знать не только все охранники, но
и пресса "из достоверных источников", а трусливых депутатов и членов
правительства как метлой выметет от гадалок, шаманов и прочих ясновидящих.
После неудавшегося переворота охраны не стало больше, но Кречет, что
и раньше не чурался техники, позволил ввести кое-какие штуки из новейшего
спецоборудования. Огромные стекла, размером с витринные, могут выдержать
попадание снаряда, а красивые театрального вида шторы глушат любые виды
излучений. Из этого здания, даже из туалета не просочится ни один байт
информации.
В огромном предбаннике Кречета, где хозяйничает Марина, добавилось
жидкокристаллических мониторов. На некоторых все еще простые бэкграунды,
на одном русские танки двигаются по Англии, знакомый старый скринсейвер, а
ближе к двери установлен совсем уникальный: сверхтонкий, но с экраном в
тридцать дюймов.
Зверского вида всадники в чешуйчатых доспехах на весь экран лихо
рубили, кололи, насаживали на пики жалобно вопящих противников. К небу
поднимались черные дымы. Горели здания, падали статуи, а в далекой гавани
на фоне голубого неба красиво полыхали парусные корабли с тремя рядами
длинных весел.
Краснохарев, массивный, как носорог, мощно сопел и с неудовольствием
наблюдал за сражением. Рядом красиво стоял аристократ Коломиец, седой, но
достаточно моложавый министр культуры. С другой стороны премьера нервно
переступал с ноги на ногу Коган, министр финансов, а Мирошниченко,
пресс-секретарь президента, без нужды подкручивал верньеры, то увеличивая,
то уменьшая яркость. За их спинами присутствовал подтянутый в штатском,
