весь внешне беспорядочный, на самом же деле хорошо организованный
увеселительный парк, получив в конце огромный счет. Мы прошагали пять миль
куда глаза глядят. В конце концов мы безумно устали, устали настолько, что
не могли думать... Но две недели были как одна сердечная, полная ласки и
объятий ночь. Двое людей, дарящих друг другу счастье. И не более того.
Джули была как раз то, что требовалось, всегда и везде.
Ее гарем мужчин был, должно быть, самым большим в истории. Чтобы
читать мысли мужчины - сотрудника РУКа, Джули нужно было стать его
любовницей. К счастью, в ее сердце хватало места для достаточно большого
количества возлюбленных. Она не требовала от нас верности. Добрая половина
из нас женаты. Но она должна была любить каждого из своих мужчин, в
противном случае Джули не могла бы нас защитить.
Этим она сейчас и занималась - охраняла нас. Каждые пятнадцать минут
Джули входила в контакт с одним из агентов РУК. Паранормальные способности
пользуются дурной славой непостоянных и неустойчивых, но Джули была
исключением. Если мы попадали в беду, Джули оказывалась тут как тут и
спасала нас... при условии, что никакой идиот не мешал ей в ее работе.
Поэтому я стоял снаружи и ждал, держа в воображаемой руке сигарету.
Сигарета нужна была, чтобы практиковаться, иными словами - для разминки
мысленных мускулов. Моя рука по-своему была не столь надежна, как
мыслеконтакт Джули - возможно, как раз из-за ограниченности ее
возможностей. Удваивая паранормальное свойство, рискуешь вообще его
потерять. Хорошо управляемая третья рука куда приемлемей, чем способность
как по волшебству двигать предметы усилием воли. Я знаю, какие ощущения
дает мне рука и на что она способна.
Почему я провожу столько времени, поднимая сигареты? Это самый
большой вес, который я в состоянии поднять без напряжения. Есть и еще одна
причина... Кое-что, чему научил меня Оуэн.
Минут через десять-пятнадцать Джули открыла глаза, скатилась с дивана
и подошла к двери.
- Привет, Джил, - сонно произнесла она. - Неприятности?
- Да. Только что умер один мой приятель. Думаю, лучше, если ты будешь
знать об этом.
Я протянул ей чашку кофе.
Она кивнула. На сегодняшний вечер у нас было назначено свидание, и
это меняет его характер. Понимая это, она меня чуть прощупала.
- Господи! - ахнула она, отшатнувшись. - КАк... как ужасно! Мне очень
жаль, Джил. Свидание отменяется, так?
- Если только ты не захочешь присоединиться ко мне в поминании.
Она энергично затрясла головой.
- Я ведь с ним не знакома. Это было бы неуместно. К тому же ты будешь
барахтаться в своих личных воспоминаниях, Джил. И многие из них будут
глубоко личными. Я тебя буду стеснять, ты ведь будешь чувствовать, что я
читаю твои мысли. Вот если бы Хомер Чандрасекар был здесь, тогда другое
дело.
- Жаль, что его здесь нет. Но он закатил бы свои собственные поминки.
Может быть, с некоторыми из подруг Оуэна, окажись они здесь.
- Ты знаешь, что я чувствую? - спросила она.
- То же, что и я.
- Я хотела бы тебе помочь.
- Ты мне всегда помогаешь. - Я поглядел на часы. - Твой перерыв на
кофе почти кончился.
Она ущипнула меня за ухо и вернулась в свою звуконепроницаемую
комнату.
Она всегда помогает. Ей даже не нужно ничего говорить. Достаточно
знать, что Джули читает мои мысли, что кто-то понимает... Этого
достаточно.
Я начал свои торжественные поминки в одиночку в три часа дня.
Торжественные поминки - недавний обычай, не скованный формальностями.
Длительность попойки может быть какая угодно. Не провозглашается никаких
особых тостов. Принимающие участие в тризне должны быть близкими друзьями
покойного, но число участников не устанавливается.
Начал я в "Луане", где журчит вода и все залито холодным голубым
светом. Снаружи было 15.30, внутри же - вечер на гавайских островах
столетней давности. Я занял столик в углу и заказал фирменного грога.
Пивная уже почти заполнилась. Грог был холодный, темный, с высокой
градусностью. Торчала соломинка, воткнутая в конический кусочек льда.
На поминках по Кубсу Форсайту четыре года тому назад, темной
церерской ночью, нас было трое. Замечательная компания: Оуэн, я и вдова
нашего третьего члена экипажа. Гвен Форсайт упрекала нас в гибели своего
мужа. Я только что вышел из больницы, моя правая рука заканчивалась сразу
у плеча и я обвинял в этом и Кубса, и Оуэна, и самого себя. Вряд ли можно
было подобрать худшую троицу и вечер лучше, чем тот.
Но обычай есть обычай и собрались мы на поминки. Потом, так же, как и
сейчас, я стал копаться в своей душе, бередя рану, вызванную гибелью
компаньона и доброго товарища. Я совершенно замкнулся в себе.
Джилберт Гамильтон. Сын плоскоземельцев, появившийся на свет в апреле
2093 года в Топеке, штат Канзас. Родился с двумя руками и без признаков
выдающихся способностей.
Плоскоземелец - это придуманное поясовиками название, относящееся к
землянам; в особенности, никогда не бывавшим в космосе. Я не уверен даже,
смотрели ли мои родители вообще когда-либо на звезды. Они управляли
третьей по величине фермой в Канзасе - десятью квадратными милями пахоты
между двумя широкими полосами города, идущими вдоль двух автострад. Мы
были горожанами, как и все плоскоземельцы, но когда перенаселение вконец
надоедало мне и моим братьям, у нас были хотя бы две обширные полосы
земли, на которых можно найти уединение. Игровая площадка в десять
квадратных миль, где нас ничто не стесняло, кроме растений и
механизмов-автоматов.
Мы честно смотрели на звезды, мои братья и я. Из города звезд не
увидишь - их заслоняют огни. Даже в поле звезд не было видно близ
освещенного горизонта. Но прямо над головой они были - темное небо,
усеянное яркими точками; иногда с плоской белой луной.
Двадцати лет я отказался от гражданства ООН, чтобы стать поясовиком.
Я мечтал о звездах, а правительство Пояса владело почти всем в Солнечной
системе. В обломках скал таились сказочные богатства, богатства,
принадлежащие разбросанной цивилизации нескольких сот тысяч поясовиков.
И я тоже хотел получить свою долю.
Это было нелегко. Право иметь лицензию на одиночный корабль можно
было получить только через десять лет. А пока что мне приходилось работать
на других и учиться избегать ошибок, которые могли бы оказаться для меня
гибельными. Половина плоскоземельцев, отправившихся в Пояс Астероидов,
погибают в космосе, не успев заработать себе лицензии.
Я добывал олово на Меркурии и экзотические соединения в атмосферы
Юпитера. Я буксировал лед из колец Сатурна и ртуть с Ганимеда. Однажды наш
пилот совершил ошибку, причалив к неизвестной скале и нас унесло чертовски
далеко от базы. тогда с нами был Кубс Форсайт. Ему удалось смонтировать
связной лазер и направить его на Икар, чтобы нам прислали подмогу. В
другой раз механик, ведущий на нашем корабле профилактические работы,
позабыл сменить поглотитель и мы все опьянели от алкоголя, начавшего
вырабатываться в атмосфере корабля, которой мы дышали. Трое из нас спустя
шесть месяцев изловили этого механика. По слухам, он остался в живых.
Большей частью я бывал в составе экипажа из трех человек. Члены
команды постоянно менялись. Когда Оуэн Джеймисон присоединился к нам, он
сменил космонавта, заработавшего наконец-то себе лицензию на право
владения одноместным кораблем, которому не терпелось начать охоту за
скалами для себя лично. Он оказался слишком нетерпелив. Впоследствии я
узнал, что он совершил лишь один полный рейс (туда и обратно) и половину
другого.
Оуэн был примерно моего возраста, но более опытен. Он был поясовик и
по месту рождения, и по воспитанию. Его голубые глаза и светлый хохолок,
как у какаду, резко выделялись на фоне характерного поясного загара. он
всегда был чуть полноват, но в невесомости казалось, что у него появляются
крылья. Я взялся подражать его манере передвижения, чем очень потешал
Кубса.
Свою ошибку я сделал не раньше, чем мне исполнилось двадцать шесть
лет.
Мы выводили скалу на новую орбиту с помощью бомб. Работали по
контракту. Технология этой операции восходит к временам заселения Пояса
Астероидов и такой способ транспортировки до сих пор быстрей и дешевле,
чем использование корабельного привода. Мы применяли обычные бомбы
промышленного производства, компактные и не загрязняющие среду
радиоактивными отходами. Устанавливали их так, чтобы каждый следующий
взрыв углублял кратер и создавал канал, направляющий реактивную силу
дальнейших взрывов.
Мы произвели уже четыре взрыва, а когда произошел пятый, мы
находились неподалеку, по другую сторону скалы.
От этого взрыва скала раскололась.
Бомбу устанавливал Кубс. Определенная часть вины за ошибку ложилась и
на меня, ибо каждый из нас троих должен был интуитивно чувствовать, когда
надо убираться подобру-поздорову. Вместо этого мы вели наблюдение,
чертыхаясь, когда драгоценная, содержащая кислород скала превращалась в не
имеющие никакой ценности обломки. Мы зачарованно следили, как из этих
осколков постепенно образуется облако... и пока мы так любовались, один
быстролетящий камешек нас догнал. Двигавшийся слишком медленно, чтобы
испариться при ударе, он тем не менее рассек тройной корпус из закаленной
стали, полоснул меня по руке и пригвоздил Кубса Форсайта к стене, пробив
ему грудь в области сердца.
Вошла пара нудистов. Они стояли, помаргивая, на середине кабинета,
пока их глаза не привыкли к голубым сумеркам, а потом с радостными криками
присоединились к группе своих товарищей, расположившихся за двумя
столиками. Краешком сознания я наблюдал за ними и подслушивал, размышляя
над тем, чем отличаются нудисты-плоскоземельцы от своих
собратьев-поясовиков. Здешние нудисты все походили друг на друга. У них
были могучие мускулы, на теле не было интересных шрамов, у них всех
хранились кредитные карточки в сумочках через плечо и все они одинаково
брили тело.
...Для нудизма всегда есть немало оснований. У большинства из нас.
Это естественная реакция на скафандры, заполненные дыхательной смесью,
которые мы не снимаем ни днем, ни ночью, копошась среди скал. Помести
поясовика в общество, где все одеты в рубахи с рукавами, и нормальный
поясовик презрительно улыбнется при виде столь ужасного одеяния. Но это
вызывается лишь соображениями удобства. Предоставьте ему достаточную
причину, и поясовик влезет в штаны и рубаху так же быстро, как и любой
другой.
Но только не Оуэн. После того, как он обзавелся шрамом от метеорита,
я никогда больше не видел его одетым в рубаху - не только в куполах на
Церере, но и всюду, где только есть годный для дыхания воздух. Ему просто
необходимо было демонстрировать везде этот свой шрам.
Мной овладело холодное, синее настроение и я стал вспоминать...
...Оуэн Джеймисон примостился на уголке моей больничной койки и
рассказывает о нашем обратном путешествии. Я ничего не запомнил с того
момента, как осколок полоснул меня по руке.
Я должен был истечь кровью в считанные секунды, но Оуэн не дал мне
такой возможности. Рана была рваная и Оуэн аккуратно подравнял края у
самого плеча одним взмахом связного лазера. Потом он натуго завязал
обрубок руки пластырем из фибергласового покрывала. Он рассказал, как
поместил меня под колпак, где поддерживалось давление в две атмосферы
чистого кислорода, чтобы компенсировать потерю крови. Он рассказал, как
