казнь в Вермонте сохранилась. Теперь осужденный мог сознавать, что спасет
своей гибелью другие жизни. Стало неверно, что смертная казнь не приносит
пользы. Неверно в Вермонте.
А потом - в Калифорнии. И в Вашингтоне, Джорджии, Пакистане, Англии,
Швейцарии, Франции, Родезии...
Пешеходная дорожка двигалась со скоростью десяти миль в час. Под нею,
невидимый пешеходам, поздно возвращающимся с работы и ночным совам, только
начинающим свой облет, свисал с движущейся полоски Льюис Ноулз и глядел на
карниз, пробегающий под его раскачивающимися ногами. Карниз был не шире
двух футов и добрых четыре фута отделяли его от кончиков вытянутых пальцев
на ногах Лью.
Он прыгнул.
Когда его ноги коснулись карниза, Лью ухватился за выступ оконного
переплета. Почувствовал рывок инерции, но не упал. Спустя долгий миг к
нему вернулось дыхание.
Он не мог знать, что это за здание, но оно не было заброшено. В
девять часов вечера все окна светились. Лью попытался не оказаться на фоне
света, когда заглядывал внутрь.
Окно вело в кабинет. Пустой.
Нужно обернуть чем-то руку, чтобы разбить окно. Но все, что у него
было - пара ботинок-носков и тюремная блуза. Ну, подозрительней, чем
сейчас, он все равно не станет. Лью стянул блузу, обмотал часть ее вокруг
руки и ударил.
И едва не сломал руку.
Ладно... ему оставили драгоценности - наручные часы и кольцо с
алмазом. Лью с силой провел алмазом круг на стекле и ударил другой рукой.
Это обязано быть стекло; если это пластик, он обречен. Из стекла выбился
почти правильный круг.
Лью пришлось повторить это шесть раз, прежде чем отверстие стало
достаточно широко для него.
Он улыбался, шагнув внутрь, все еще с блузой в руках. Теперь все, в
чем он нуждался - это лифт. Фараоны мигом сцапали бы его, застав посреди
улицы в тюремной блузе, но спрятав блузу здесь, он окажется в
безопасности. Кто заподозрит в чем-либо лицензионного нудиста?
Только вот лицензии у него нет. Или нудистской сумочки через плечо,
где бы она лежала. Или бритья.
Это очень плохо. Отродясь не бывало настолько волосатого нудиста. Не
просто со щетиной, но в настоящей, окладистой, так сказать, бороде. Где бы
ему взять бритву?
Лью осмотрел ящики письменного стола. Многие деловые люди держат там
запасные бритвы. Просмотрев половину ящиков, он остановился. Не потому,
что нашел бритву, а потому, что узнал, где он находится. Бумаги в столе
показывали это даже с чрезмерной очевидностью.
Госпиталь.
Лью все еще стискивал блузу. Он затолкал ее в корзину, более или
менее прикрыл бумагой и бросился в кресло.
Госпиталь. Надо же ему было выбрать именно госпиталь. Да еще именно
этот госпиталь, выстроенный рядом со зданием суда округа Топека по явной и
разумной причине.
Но ведь он же на самом деле не выбирал его. Это дом его выбрал. Да и
принял ли он за всю жизнь хоть одно решение, не побуждаемый к этому
другими? Нет. Друзья занимали у него деньги без отдачи, у него уводили
девушек, его не продвигали по службе, потому что не обращали внимания.
Ширли женила его на себе, а потом бросила четыре года спустя ради друга,
которого ни к чему нельзя было принудить.
Даже теперь, вероятно, у исхода его жизни, все оставалось
по-прежнему. Бежать ему помог старый похититель тел. Потом инженер,
построивший камеры так, что между прутьями мог протиснуться некрупный
человек. И еще один - построивший пешеходную дорожку между двумя соседними
крышами. И вот он здесь.
Самое плохое то, что здесь у него нет шанса притвориться нудистом.
Минимум, что необходимо - медицинский халат и маска. Даже нудистам
приходится иногда носить одежду.
Шкаф?
В шкафу не оказалось ничего, кроме зеленой шляпы и совершенно
прозрачной накидки-дождевика.
Можно искать спасения в бегстве. Если он найдет бритву, он окажется в
безопасности, как только достигнет улицы. Лью укусил себя за костяшки
пальцев, отчаянно гадая, где же лифт. Придется довериться удаче. Он снова
начал обыскивать ящики письменного стола.
Лью взял в руку бритвенный прибор в черном кожаном футляре, когда
дверь отворилась. Вошел плотный человек в больничном халате. Интерн
(людей-докторов в госпиталях не было) наполовину подошел к письменному
столу, когда увидел Лью, склонившегося над открытым ящиком. Он
остановился. Челюсть его отвисла.
Лью вернул ее на место ударом кулака, все еще сжимающего бритвенный
прибор. Зубы вошедшего соединились с резким стуком. Его колени
подогнулись, меж тем как Лью проскочил мимо него и выбежал за дверь.
Лифт находился прямо напротив по ту сторону холла, дверки его были
раскрыты. Лью вскочил в лифт и нажал на 0. Пока лифт спускался, он брился.
Машинка брила быстро и чисто, хотя и немного шумно. Лью обрабатывал себе
грудь, когда дверки растворились.
Прямо перед ним стояла тощая лаборантка; в глазах у нее застыло
полностью отсутствующее выражение, какое бывает у тех, кто ждет лифта. Она
прошмыгнула мимо Лью, пробормотав извинения и вряд ли его заметив. Лью
быстро вышел. Двери закрылись раньше, чем он понял, что находится не на
том этаже.
Проклятая лаборантка! Она остановила лифт раньше, чем он совсем
спустился.
Лью повернулся и ударил по кнопке вызова. Потом до него дошло то, что
он увидел вокруг первым поверхностным взглядом, и его голова сама
повернулась, чтобы посмотреть снова.
Все большое помещение было заполнено стеклянными баками высотою до
потолка, расставленными на манер лабиринта, как стеллажи в библиотеке. То,
что находилось в баках, являло собой самое непристойное зрелище. Это же
были люди! Мужчины и женщины! Нет, он не будет туда смотреть. Он
отказывается смотреть на что-либо кроме двери лифта. "Почему этого лифта
так долго нет?"
Лью услышал сирену.
Твердый кафельный пол задрожал под его босыми ногами. Он почувствовал
онемение в мускулах, вялость в душе.
Лифт пришел... Поздно. Лью вставил между его дверками стул. В
большинстве зданий не было лестниц, только разные лифты. Теперь им
придется воспользоваться другими лифтами, чтобы до него добраться. Ну, где
же это?.. У него не было времени на поиски. Он начинал чувствовать
настоящую сонливость. Должно быть, на этой комнате фокусируют сразу
несколько генераторов ультразвука. Там, где пройдет один луч, интерны
почувствуют себя чуть расслабленными, капельку неловкими. Но там, где лучи
пересекутся, то есть здесь, человек потеряет сознание. Но время еще есть.
Сначала он должен кое-что сделать.
К тому времени, как они прорвутся внутрь, у них будет за что его
казнить.
Баки были не стеклянными, а пластмассовыми; из совершенно особой
пластмассы. Чтобы не спровоцировать защитной реакции у всех бесчисленных
частей тела, которые могли в них храниться, пластмасса должна была иметь
уникальные характеристики. Ни один инженер не мог сделать его еще и
небьющимся!
Он бился вполне удовлетворительно.
Впоследствии Лью сам не мог понять, как он умудрился оставаться на
ногах так долго. Умиротворяющее ультразвуковое бормотание парализующих
лучей все время тянуло его, тащило на пол, с каждым мигом казавшийся все
мягче. Стул, которым он орудовал, делался тяжелее и тяжелее. Но пока Лью
был в силах его поднять, он продолжал бить баки. Он стоял по колено в
питательном растворе, мертвые останки при каждом движении касались его
ног; но он сделал свое дело лишь на треть, когда пение беззвучных сирен
стало для него непреодолимым.
Лью упал.
И после всего этого разбитые банки органов даже не были упомянуты!
Сидя в зале суда и слушая монотонный гул судебного ритуала, Лью
отыскал ухо мистера Брокстона, чтобы задать ему вопрос. Мистер Брокстон
улыбнулся ему:
- А зачем им это поднимать? Они считают, что на вашу долю хватит и
так. Если вы отразите этот удар, тогда вас обвинят в бессмысленном
уничтожении ценных медицинских ресурсов. Но они уверены, что вам это не
удастся.
- А вы?
- Боюсь, что они правы. Но мы попытаемся. Вот, Хеннеси собирается
зачитать обвинение. Вы сможете изобразить негодование и обиду?
- Конечно.
- Хорошо.
Прокурор читал обвинение; его голос, исходящий из-под тонких светлых
усов, звучал точно глас судьбы. Уоррен Льюис Ноулз выглядел негодующим и
обиженным. Но больше он себя уже таковым не чувствовал. Он совершил нечто
такое, за что стоило умереть.
Причиной всему были банки органов. При хороших врачах и достаточном
притоке материалов в банки органов любой налогоплательщик может надеяться
прожить неограниченную жизнь. Кто станет голосовать против вечной жизни?
Смертная казнь была для гражданина бессмертием, и он голосовал за смертную
казнь за любое преступление.
Льюис Ноулз нанес ответный удар.
- Государство утверждает, что упомянутый Уоррен Льюис Ноулз на
протяжении двух лет преднамеренно проехал в сумме шесть раз на красный
сигнал светофора. В течение этого же периода тот же Уоррен Ноулз превысил
местные ограничения скорости не менее десяти раз, причем один раз на целых
пятнадцать миль в час. Карточка у него всегда была плохая. Мы представим
свидетельства о его аресте в 2082 году по обвинению в пьянстве за рулем, в
котором он был оправдан только из-за...
- Протестую!
- Протест принимается. Раз его оправдали, господин прокурор, значит,
суд признал его невиновным.
ШТИЛЬ В АДУ
Я прямо-таки чувствовал жар, нависший снаружи. В кабине было светло,
сухо и прохладно, едва ли не чересчур прохладно, как в современном
кабинете в разгар лета. За двумя маленькими оконцами было так черно, как
только может быть черно в Солнечной системе и достаточно жарко, чтобы
потек свинец, при давлении, равняющемся давлению в трехстах футах под
поверхностью океана.
- Вон там рыба, - сказал я, просто, чтобы как-то нарушить
однообразие.
- И как же она приготовлена?
- Трудно сказать. Кажется, за ней оставался след из хлебных крошек.
Не зажаренная ли? Представь себе только, Эрик! Жареная медуза.
Эрик звучно вздохнул.
- Это обязательно?
- Обязательно. Это единственный способ увидеть что-нибудь стоящее в
этом... этом... Супе? Тумане? Кипящем кленовом сиропе?
- Опаляющем мертвом штиле.
- Верно.
- Кто-то выдумал эту фразу, когда я был еще ребенком, сразу после
известий от зонда "Маринер-II". Бесконечный опаляющий черный штиль,
горячий, как печь для обжига, прикрытый достаточно толстой атмосферой,
чтобы поверхности не могло достигнуть ни одно дуновение ветерка и ни самой
малости света.
Я вздрогнул.
- Какая сейчас температура снаружи?
- Тебе лучше не знать. У тебя слишком богатое воображение, Почемучка.
- Ничего, я справлюсь, док.
- Шестьсот двадцать градусов.
- С этим, док, мне не справиться!
То была Венера, Планета любви, любимица писателей-фантастов
тридцатилетней давности. Наш корабль висел под баком водородного топлива,
перенесшего нас с Земли на Венеру, на высоте двадцати миль, почти
неподвижный в сиропообразном воздухе. Бак, теперь почти пустой, служил
отличным воздушным шаром. Он будет удерживать нас во взвешенном состоянии
до тех пор, пока давление внутри будет уравновешивать внешнее. Делом Эрика
было регулировать давление в баке, управляя температурой газообразного
водорода. Мы брали пробы воздуха через каждые десять минут погружения,
начиная с трехсот миль, и регистрировали температуру воздуха через еще
