мертвого клиента, док бы с него самого снял шкуру.
Старик сидел почти прямо напротив Лью, спиной к нему. Говоря, он
оборачивался через плечо, но теперь, казалось, потерял к разговору всякий
интерес. Руки его, скрытые от Лью костистой спиной, пребывали в постоянном
нервном движении.
- Скольких он захватил?
- Четверых. Потом попался. Он не очень-то смышлен, этот Берни.
- А ты что сделал такого, что оказался здесь?
Старик не ответил. Он совершенно перестал обращать на Лью внимание,
плечи его подергивались от движения рук. Лью пожал плечами и упал на свою
койку.
Было девятнадцать часов, четверг.
В банду входило трое захватчиков. Берни еще не судили. Другой был
мертв, он шагнул через край пешеходной дорожки, когда почувствовал, как
щадящая пуля вошла в его руку. Третьего везли на каталке в госпиталь,
находящийся рядом с судебным присутствием.
Официально он был еще жив. Его осудили, апелляция его была отклонена,
но он был еще жив, когда его везли под наркозом в операционную.
Интерны подняли его со столика и ввели в рот загубник, чтобы он мог
дышать, когда его погружали в охлаждающую жидкость. Его опустили без
всплеска и, когда температура тела понизилась, ему впрыснули в вены еще
одно вещество. Примерно полпинты. Температура тела упала до точки
замерзания, удары сердца отстояли друг от друга все дальше и дальше.
Наконец сердце остановилось. Но оно могло еще забиться вновь. Случалось,
на этой стадии приговор отменялся. Официально органлеггер был все еще жив.
Врача заменяла череда механизмов, по которой двигалась лента
конвейера. Когда температура тела достигла определенной точки, лента
двинулась с места. Первая машина совершила серию надрезов на грудной
клетке. С механической искусностью "врач" выполнил кардэктомию.
Теперь органлеггер был официально мертв. Его сердце тотчас
отправилось на склад. За ним последовала кожа - почти вся одной частью и
вся в живом состоянии. "Врач" отделял ее с изощренным тщанием, словно
разбирая хрупкую, гибкую, чрезвычайно сложную мозаику. Мозг был испепелен
и пепел сохранили для погребальной урны; но все остальное тело, все его
части, и пузырьки, и пергаментные тонкие пленочки, и сосуды, отправилось
на хранение в госпитальные банки органов. Любую из этих частей можно мигом
упаковать в транспортировочный сосуд и переправить в любую точку света
немногим более, чем за час. Если шансы выпадут хорошо, если определенные
люди слягут с определенными болезнями в определенное время, органлеггер
может спасти больше жизней, чем отнял.
В чем и состоял весь смысл.
Лежа на спине и уставившись в телевизионное устройство на потолке,
Лью вдруг задрожал. У него не хватало сил вложить в ухо звуковое
устройство и бесшумное движение мультипликационных фигурок внезапно
сделалось страшным. Он выключил телевизор, и это тоже не помогло.
Его разберут на части кусок за куском и все сохранят. Он никогда не
видел банков-хранилищ органов, но его дядя был хозяином мясной лавки...
- Эй! - выкрикнул он.
Глаза парня, единственная живая часть его тела, повернулись. Старик
изогнулся, глядя через плечо. Охранник в конце зала на мгновение поднял
взгляд, потом вернулся к чтению.
Страх сидел у Лью в животе, бился у него в горле.
- Как вы можете это выносить?
Парень уставился в пол. Старик ответил:
- Что выносить?
- Ты что, не знаешь, что с нами должны сделать?
- Только не со мной. Меня-то им не разделать, словно свинью.
Лью тотчас оказался у решетки.
- Почему?
Старик сильно понизил голос.
- Потому что у меня бомба там, где должна быть бедренная кость. Я
намерен себя взорвать. Того, что они найдут, никогда не удастся
использовать.
Надежда, вызванная было словами старика, исчезла, оставив горечь.
- Ерунда. Откуда бы у тебя в ноге взялась бомба?
- Извлек кость, просверлил в ней дыру, вставил в дыру бомбу, убрал из
кости все органическое вещество, чтобы не гнила, поставил кость на место.
Конечно, красных телец после этого поубавилось. Вот я тебя о чем хочу
спросить. Не хочешь ли ко мне присоединиться?
- Присоединиться?
- Прижмись к решетке. Этой штуке хватит на нас обоих.
Лью почувствовал, что отодвигается.
- Нет. Нет, спасибо.
- Сам выбрал, - сказал старик. - Я ведь не сказал тебе, за что я
здесь, верно? Я бывший док. Берни ловил людей для меня.
Лью тотчас оказался у противоположной решетки. Он почувствовал
прикосновение прутьев к плечам и, повернувшись, обнаружил, что парень тупо
смотрит ему в глаза с расстояния всего двух футов. Органлеггеры! Он
находится в окружении профессиональных убийц!
- Я знаю, как это бывает, - продолжал старик. - Со мной они этого не
сделают. Ладно. Раз ты уверен, что не хочешь чистой смерти, ложись за
койкой. Она достаточно прочная.
Койкой служил пружинный матрас, установленный на бетонном блоке,
неразрывно связанном с полом. Лью свернулся в положении зародыша, прикрыв
глаза руками.
Он был уверен, что не хочет умереть прямо сейчас.
Ничего не происходило.
Немного спустя он открыл глаза, убрал руки и огляделся.
Парень смотрел на него. Впервые на его лице появилась кривая ухмылка.
Охранник в коридоре, все время сидевший на стуле у выхода, стоял теперь
перед решеткой и смотрел на него. Он выглядел заинтересованным.
Лью почувствовал, как краска поднимается по его шее к носу и ушам.
Старик посмеялся над ним. Лью сделал движение, чтобы встать...
И на мир сверху опустился молоток.
Охранник лежал в неловкой позе на прутьях камеры по ту сторону
коридора. Гладковолосый парень выбирался из-за своей койки, тряся головой.
Кто-то стонал, и стон перерастал в вопль. Воздух был полон цементной пыли.
Лью поднялся.
Кровь, словно красное масло, покрывала все поверхности, обращенные в
сторону взрыва. Как Лью ни пытался, а пытался он не слишком упорно, ему не
удалось обнаружить других следов старика.
Не считая дыры в стене.
Он, должно быть, стоял прямо... там...
Дыра была достаточно велика, чтобы пролезть сквозь нее. Если бы Лью
смог до нее добраться. Но она в камере старика. Покрытие из силиконового
пластика с прутьев между камерами было содрано, остались одни
металлические стержни в карандаш толщиной.
Лью попытался пролезть между ними.
Стержни дрожали, гудели, но звука не было. Заметив вибрацию, Лью
одновременно почувствовал, что становится что-то сонным. Он втиснулся
между прутьев, борясь одновременно с собственной паникой и ультразвуковыми
станнерами, включившимися, должно быть, автоматически.
Прутья не подавались. Но тело его подалось, а прутья были скользкими
от... Лью пролез. Он просунул голову сквозь дыру в стене и посмотрел вниз.
Далеко. Достаточно далеко, чтобы вызвать у него головокружение.
Здание окружного окружного суда в Топеке было небольшим небоскребом,
а камера Лью, должно быть, находилась где-то около крыши. Он посмотрел
вниз, вдоль гладкой бетонной поверхности, усеянной окнами. Никак
невозможно добраться до этих окон, или открыть их, или разбить.
Станнер высасывал из Лью волю. Он был бы уже сейчас без сознания,
если бы его голова не находилась вне камеры. Ему пришлось заставить себя
повернуться и посмотреть вверх.
Он действительно был возле самой крыши. Край ее находился всего в
нескольких футах у него над глазами. Ему не дотянуться туда, если...
Лью начал вывинчиваться из дыры.
Победит или проиграет, в банки органов он не попадет. От падения на
уровень движущегося транспорта все его полезные части расплющатся. Лью
уселся на краю отверстия, вытянув для равновесия ноги в камеру; прижался
плашмя грудью к стене. Обретя равновесие, он протянул руки к крыше. Не
достают.
Лью поджал одну ногу под себя, держа вторую вытянутой, и встал.
Его руки стиснули край крыши, когда он уже начинал падать. Лью ахнул
от неожиданности, но было поздно. Крыша здания суда двигалась! Она утащила
его прочь от дыры прежде, чем Лью успел бы ее отпустить. Он повис,
медленно раскачиваясь над пустотой взад-вперед, меж тем как движение
увлекало его все дальше.
Крыша здания суда была пешеходной дорожкой.
Лью не мог забраться наверх, не имея опоры для ног. Ему не хватало
силы. Пешеходная дорожка двигалась к другому зданию, примерно такой же
высоты. Он может добраться туда, если провисит достаточно времени.
И окна в том доме были другие. Они не открывались - в эти-то дни
смога и кондиционирования воздуха - но у них были карнизы. Наверное,
стекло бьющееся.
А может быть, и нет.
Руки оттягивало так, что невмоготу. Как легко было бы разжать их...
Нет. Он не совершал никакого преступления, за которое бы заслуживал
смертной казни. Он отказывался умирать.
На протяжении десятилетий двадцатого века движение набирало силу.
Слабо организованные, рассеянные по всем странам его участники имели
только одну цель: заменить смертную казнь на заключение и перевоспитание у
всех стран и народов, до каких они смогут добраться. Они доказывали, что
убивая человека за его преступления, ничему его этим не научишь; что это
не удержит других, кто может совершить то же самое преступление; что
гибель необратима, тогда как из заключения невиновного можно освободить,
если его невиновность с опозданием, но окажется все же доказана. Убиение
человека не приносит никакой пользы, кроме свершения мести обществом,
говорили они. А месть просвещенному обществу, говорили они, не к лицу.
Может быть, они были и правы.
В 1940 году Карл Ландштейнер и Александр С. Винер опубликовали свое
открытие - находку в человеческой крови резус-фактора.
К середине столетия большинство совершивших преднамеренное убийство
наказывались заключением - пожизненным или же на меньший срок. Многие
после этого возвращались в общество, одни "перевоспитанными", другие нет.
Смертную казнь сохранили в некоторых штатах для похитителей, но суд
нелегко было убедить ее наложить. То же происходило и с доказыванием
убийств. Человек, разыскиваемый за взлом в Канаде и за убийство в
Калифорнии, стремился быть выданным в Калифорнию: там у него было меньше
шансов быть осужденным. Многие штаты отменили смертную казнь. Во Франции
ее не было.
Перевоспитание преступников стало основной целью науки-искусства
психологии.
Но...
Во всем мире получили распространение банки крови.
Мужчин и женщин с почечными болезнями уже спасали при помощи
пересадки почек от идентичных близнецов. Не все больные-почечники имели
двойняшек. Врач в Париже начал пересадки от близких родственников,
расклассифицировав несовместимость по ста пунктам, чтобы заранее
оценивать, насколько успешно пройдет пересадка.
Пересадка глаз сделалась обычной. Донор глаза мог умереть прежде, чем
спасет зрение другому человеку.
Кости людей можно было пересаживать во всех случаях, при условии, что
они прежде были очищены от тканей.
Так обстояли дела в середине века.
К 1990 году стало возможно сохранять любой человеческий орган живым
на любой разумный промежуток времени. Пересадки, при помощи "бесконечно
тонкого скальпеля" - лазера, сделались рутинными. Умирающие регулярно
завещали свои останки банкам органов. Похоронные концерны не могли этому
воспрепятствовать. Но такие дары от умирающих не всегда оказывались
полезны.
В 1993 году Вермонт принял первый закон о банках органов. Смертная
