- Ты чего прешь? - стал провоцировать драку Семен.
- Пошел ты на х...! - стал толкать его Шах.
- Ах ты сука! - замахнулся на него сверху Семен.
Очкарик, конечно, попятился в вагон, подальше от этих хулиганов, но
сзади его подпирал Рафка Гайказян, которому Семен крикнул с подножки:
- Гайка, наших бьют!
И теперь они вдвоем - Рафка через голову мешающего ему очкарика, и
Семен стали лупить Шаха по плечам и голове.
- Сойдем, поговорим. Сойдем, падла!
В этой потасовке главное было устроить для очкарика максимальную
давку, и в тот момент, когда он будет выдираться из плотного клубка
дерущейся троицы, нужно на секунду захватить его руку с часами и зажать
подмышкой так, чтобы, выдергивая руку из драки, он уже выдергивал ее без
часов.
И все шло красиво, как по нотам, не зря же они прошли такую школу у
Генерала - тот тренировал их месяц, профессионально, как в лучших
театральных школах. Генерал был королем бакинской шпаны - конечно, не всех
тех тысяч хулиганов, дикарей, босяков, аграшей и прочей неуправляемой
публики, которая кишит в этом огромном, миллионном городе, а шпаны
профессиональной, куряще-воровской, которую он сам и создал. Еще года
тричетыре назад, когда Шах учился в седьмом классе и только потаскивал из
дома тайком от отца сигареты "БТ", которые отец - полковник пограничных
войск - получал в офицерском распределителе, и они с ребятами курили эти
"БТ" на горке за Сабунчинским железнодорожным вокзалом, эта горка была
тихим неприметным местом мальчишеских игр. В диком кустарнике,
отгородившем "горку" от остального мира, можно было трепаться и курить,
удрав с уроков, мечтать и ругаться матом, читать затасканные возбуждающие
книжки типа "40 способов индийской любви", а внизу, под горкой, за оградой
была железнодорожная станция, откуда уходили товарные и грузовые составы
и, когда нечего было делать, можно было часами следить за погрузкой и
разгрузкой вагонов, руганью грузчиков с диспетчером, суетой клиентов,
ищущих свои ящики и контейнеры.
Но вот однажды на "горке" появился Генерал. Конечно, еще никто не
знал его клички, просто подошел к ним какой-то старый хрыч (все, кто после
сорока, были для них тогда старыми хрычами), так вот, подошел к ним старый
хрыч, сказал, что он тренер по самбо и ищет ребят в детскую секцию.
Осмотрев всех, он ни на ком конкретно не остановился, а увидев в руках у
кого-то карты, предложил научить их игре в "секку". Ребята и до того
играли на деньги - просто так, для забавы, максимальный выигрыш был
тридцать-сорок копеек, но с появлением Генерала все стало медленно, но
уверенно меняться: возросли ставки, игра становилась все азартней. Генерал
сначала проигрывал - легко, весело он расставался с деньгами, за час игры
он оставлял ребятам по восемь-десять рублей. Потом он уходил, ссылаясь на
какие-то дела, а ребята продолжали играть на его деньги, отыгрывая их друг
у друга. Назавтра выигравший появлялся в компании, хвастая новым ножичком
или кубинской сигарой, купленной с выигрыша. Позже, через пару лет, когда
Сашка стал одним из близких помощников Генерала и получил свою кличку -
Шах, он понял, что все эти регулярные проигрыши Генерала по восемь-десять
рублей в день, были началом точно рассчитанной психологической игры.
Сначала Генерал приучил их к деньгам - не только их, обитателей этой
пристанционной "горки", а и еще двадцать-тридцать таких "горок" во всех
районах Баку. За день он проигрывал им, наверное, двести-триста рублей, но
это длилось недолго. Приучив ребят к азартной "секке", он постепенно стал
отыгрывать свои деньги, и скоро вся шпана, все эти семи-, восьми- и
девятиклассники в самых разных концах города стали его должниками. При
этом как-то само собой получилось так, что основными должниками стали
самые крепкие ребята, лидеры групп, и хотя Генерал первое время и не
требовал долг, но все равно ощущение долга родило зависимость, связывало
руки и волю. А затем также ненавязчиво Генерал стал приучать их к
наркотикам - приносил всякую "паль" и "дурь" - анашу.
Колоться морфием сначала боялись, только курили анашу, но потом,
когда втянулись в анашу, а купить ее было не на что, Генерал стал
приносить то фабричный морфий, то "чеки" с опиумом, и потихоньку
втянулись, научились прокаливать ханку опиума на огне, - разводить
новокаином или просто водой, пользоваться "баяном" - шприцем, и кололи
себе в вены морфий и опиум, а после в скверике возле "горки" ловили кайф.
Так втянулись. Генерал не спешил, присматривался к ним, иногда, как
бы шутя, показывал, как "мазать" часы или бритвой срезать карман с
кошельком и другие воровские фокусы, но строго предупреждал, чтобы ни на
какие дела не шли. Но остановить ребят было уже нельзя, им уже нужны были
деньги не только для картежных игр или чтобы отдать долг Генералу или друг
другу, но и для того, чтобы покупать анашу, опиум, морфий - тут никакая
сила не может остановить пристрастившегося наркомана. Тем более подростка.
И тогда, будто под давлением, будто уступая из просьбам, Генерал
разбил их по тройкам и стал обучать профессиональному воровству. При этом
"за науку", за карточные долги они становились его пожизненными
должниками, подручными, обязанными делиться с ним частью добычи. Месяц
тренировал их Генерал, это был целый курс воровских наук, включающий
теорию - "воровской закон" и ритуал посвящения, а затем весь город, все
трамвайные маршруты были строго поделены между тройками, и таких "троек",
по подсчетам Шаха, было в подчинении Генерала около тридцати. Практически
на всех людных участках трамвайных маршрутов работали ребята Генерала. И
это было веселое, живое дело - утром встретить своих приятелей на
условленном углу, в первом же утреннем давильнике прошерудить два-три
вагона, снять одну-другую пару часов или вытащить кошелек и - сразу к
Драмтеатру, в центр города. Там, возле Русского драмтеатра, уже с утра
торчал на своем посту Толик Хачмас, торговец анашой и опиумом.
Много, в запас ребята никогда не воровали, терпения не хватало, брали
лишь бы хватило на один-два укола и две-три мастырки анаши. Так заядлый
курильщик утром думает не о пачке сигарет на весь день, а об одной
сигарете, одной затяжке. А что будет потом - неважно, когда кайф пройдет -
время уже будет приближаться к обеду, в трамваях начнется второй, дневной
давильник, и опять можно стибрить что-то на новую мастырку и так - до
вечера. Только однажды они работали не ради денег и наркотиков, а для
искусства, и тогда, действительно, каждый развернулся во всю свою
профессиональную мощь. Дело было прошлым летом, во время футбольного матча
"Нефтяник" - "Арарат". Практически этот матч должен был стать историческим
сражением между Арменией и Азербайджаном, политической, культурной и
национальной битвой, единственным легальным выражением старинной вражды
азербайджанцев и армян. Не исключено, что в случае победы "Арарата" в
городе могла начаться армянская резня, во всяком случае накануне матча в
город ввели войска, и по улицам открыто ходили усиленные - по шесть
человек - воинские патрули.
Ясно, что в день матча в трамваях, едущих на стадион и со стадиона,
должен был произойти фантастический давильник, и было бы грех не
воспользоваться этим. И вот Генерал по всему городу всем своим тридцати
тройкам объявил конкурс - кто больше снимет в этот день часов. Как пишут в
газетах, ребята восприняли этот призыв с воодушевлением и подъемом. Тем
более, что победителям Генерал обещал уникальный приз - настоящий
браунинг.
Подведение итогов было назначено на вечер, в 9.00 в Малаканском
скверике - в самом центре города, и когда все собрались, каждая тройка
стала выкладывать добычу на садовую скамейку. Кто снял 18 пар часов, кто -
23, кто - 27. Двадцать семь - это был итог работы группы Шаха, но
первенство досталось не им, на две пары часов больше принес Ариф, по
кличке Мосол, и Генерал действительно вручил ему маленький женский
браунинг без патронов. "Ничего, - сказал тогда Мосол. - Был бы браунинг!
Патроны найдутся!" А затем Генерал, тихо ухмыляясь, открыл свой чемоданчик
и в общую кучу высыпал свою добычу - один, без подручных, он снял в тот
день 69 часов! Вот это была работа!
Впрочем, сегодня с этим очкариком тоже все было сделано чисто, как на
репетиции. В короткой, - может быть, секунд двадцать-тридцать, - потасовке
Семен и Рафка плотно зажали очкарика, он с перепугу рванулся в глубину
вагона, но рука с часами как бы случайно застряла у Рафки под локтем,
очкарик стал выпрастывать ее, вырывать, и в этот момент Шах легким
движением, ноготком расстегнул браслет. Больше не потребовалось ничего,
очкарик сам вытащил руку из браслета, и часы, как созревший плод, упала
Шаху в ладонь.
- Есть! - тихо сказал Шах Семену и ему же крикнул громко: - Ах ты,
сука! - и дернул его с подножки, будто увлекая в драку. Следом спрыгнул с
трамвая Рафка, и на глазах пассажиров удаляющегося трамвая Шах и Семен еще
изображали "толковище" и драку, а Рафка их разнимал, но как только трамвай
скрылся за поворотом, Шах достал из кармана только что снятые часы и все
трое полюбовались добычей - настоящая японская "SEIKO". Если стать у
комиссионки - в полчаса можно забить их за сотнягу, но они, конечно,
стоять не будут, им срочно нужна анаша и опиум, и хотя Толик Хачмас даст
за эту "Сейку" товару не больше чем на полсотни - ничего, лишь бы он был
на месте, этот Толик, а то еще смоется куда-нибудь, время уже одиннадцать.
Втроем, не сговариваясь, они знакомой дорогой - через привокзальную
площадь - ринулись в сторону центра города, к драмтеатру. И вдруг...
Шах замер, ребята тоже остановились.
На тротуаре, прислонившись спиной к фонарному столбу, рыдала
семнадцатилетняя Снегурочка - голубоглазое существо небакинской красоты. У
ног ее стоял какой-то чемоданишко, в руке была открытая дорожная сумка.
Бакинское солнце ударялось в ее пепельные волосы и разбивалось каким-то
доселе невиданным радужным окаемом, будто каждый волос дробил солнце на
радужные капли. И совсем по-детски, кулачком она вытирала неудержимый
поток слез.
- В чем дело? - решительно шагнул к ней Шах.
- Ни-ни-ни в чем... - сказала она сквозь слезы.
- А что ты ревешь?
Она подняла на него голубые озера глаз, и у Шаха остановилось сердце.
- Я... я... с поезда, из Вильнюса... Приехала к тете. Вот сейчас.
Только что. У меня здесь был кошелек, - она показала на сумку. - Там
деньги были, паспорт и тетин адрес... у-у-у... - дальше она опять
разрыдалась.
- Подожди! - он тронул ее за руку. - К тебе кто-нибудь подходил?
- Никто. Один мальчик помог на вокзале вещи донести...
- Какой мальчик?
- Никакой. Такой черненький, высокий, а что?
- В кепке?
- В кепке. А что? - она опять посмотрела на него своими озерами.
Ребята переглянулись.
- Мосол, - уверенно сказал Рафка. Вокзал был участком Арифа Мосола, и
все трое ясно поняли, что это - его работа. Шах взглянул на украденную
"Сейку", было пятнадцать минут двенадцатого.
- Во сколько пришел поезд? - спросил он у нее.
- В одиннадцать... А что?
- Ничего, поехали - Шах взял у нее чемодан, решительно двинулся к
стоянке такси.
- Куда?! - изумилась она.
- Поехали! - приказал он Рафке и Семену и спросил у нее: - Сколько
там было денег?
- Восемьдесят рублей, на обратный билет. А куда?..
- Садись, - он открыл дверцу свободного такси, нельзя было терять ни
