фальшивую бижутерию, они застряли минут на двадцать в кино, где показывали
Бетти Грейбл, просмотрели последние номера "Таймс", "Миррор" и "Крисчен
Сайенс Монитор", побывали в гараже, чтобы вдохнуть его запахи, и в
танцевальном зале ради его шума, понаблюдали за Эдвардом Р.Марроу по
телевизору и приласкали бездомного кота. На все это ушло два часа, но
ничто не привело к улучшению. Когда они вернулись в номер, Анжелики все
еще не было.
Кип вынес из своей комнаты Гидеонову Библию и прочел Нэнси вслух
половину главы о том, как Авраам родил Исаака, и так далее, потому что был
в совершеннейшем отчаянии. Потом он прочел немного из книги Левит, потому
что когда-то его забавляли эти отрывки, и плач Давида по Ионафану, потому
что ему нравилось это место. Сразу после полуночи появилась Анжелика.
Она разрумянилась, и глаза ее сияли. Она выглядела так, как будто
сыграла три сета в теннис в быстром темпе и проплыла милю. У нее был вид,
как будто она приготовилась, не издав ни одного тяжелого вздоха, собирать
убийственные взгляды женщин на вечере с коктейлями.
- Как все прошло? - поинтересовался Кип.
Она села рядом с ним на кушетку, не так как сделало бы это
большинство женщин - в три стадии, причем каждой предшествовал бы быстрый
предусмотрительный взгляд на место, которым гордятся, а сразу, тяжело, как
всегда такая же уравновешенная и уверенная в себе, как брошенное
метательное ядро.
- Это было чудесно. Я не смогла обнаружить местонахождение Свини;
похоже его нет в городе. Но я нашла Магнусона, который разговаривал с
Вэйсом, и я знаю, что они собираются встретиться со Свини завтра утром. И
я знаю, где. Как у вас дела?
- Не так хорошо, как у тебя.
- Прости. Но у тебя все получится завтра, я знаю. Как только я
вернусь, мы будем причинять им неприятности вместе. Это не займет много
времени. Ты веришь, Кип?
- Конечно.
- Если мы начнем сейчас, - произнесла Нэнси, не обращаясь ни к кому в
отдельности, - то это будет быстрее.
Анжелика посмотрела на нее, нахмурившись, и повернулась к Кипу.
- Я должна была объяснить раньше, но не было времени. Возможно, это
звучит очень глупо, но это собрание в четверг - это не обычная сессия
Совета, вся предвыборная компания зависит от него. И оно очень важное,
вернее, может стать таковым. Как ты себя чувствуешь? Тебе очень плохо?
Можешь ты продержаться до завтрашнего полудня?
Для Кипа становилось все труднее выслушивать длинные предложения; он
был похож на человека, который пытается вслушиваться в телефонный разговор
в разгар шумной ссоры субботним вечером. "...приходит ко мне, бормоча, с
сигарой в руке... бормочет хорошо нализавшийся, и я хватаю ее за... второй
раз, ты понимаешь, дважды подряд, бормочет, а я не выношу этого
бормотания..."
- Все нормально, - ответил он. - Завтра, так завтра.
- Ты уверен?
- Уверен.
Анжелика пошла спать, предполагая завтра подняться и начать
действовать пораньше, а через несколько минут вышел и Кип, но не спать. Он
слышал, как двигалась в ванной Нэнси, затем ее дверь закрылась и
установилась тишина: плотная, приглушенная тишина, которая характерна для
гостиниц ночью. Эта тишина глубже, чем где-либо, так как строится слой за
слоем из звуков, слишком слабых, чтобы их можно было расслышать.
Внутри него опять раздавались голоса, громкие на таком фоне, и он
лежал, слепой в темноте, прислушиваясь к ним. Как долго у него хватит сил
жить так? После месяца или года такой жизни, если она вообще продлится так
долго, можно ли привыкнуть к этому внутреннему трепу, чтобы не слышать его
совсем?
Казалось, это не имеет большого значения. В его мозгу происходило
медленное перемещение и обустройство, которое закончилось проблеском
осведомленности с одной стороны и болью с другой. Боль была здесь,
достаточно близко, чтобы дотронуться, и такой же неприятной, как всегда,
но было такое чувство, как будто он смотрит на нее через окно. Или как
будто он смотрит вниз, в темные глубины океана...
Кип смутно осознал, что начало действовать успокоительное, которое он
принял. Затем он поплыл по течению, поворачиваясь медленно в пространстве,
в то время как его очертания таяли и расплывались, и темнота вливалась в
него, пока они не стали единым целым.
Он медленно начал пробуждаться, в его мозгу застрял фрагмент сна.
Какое-то мгновение он думал, что все еще спит и что раздававшиеся голоса
были частью его сна, так как они разговаривали о блондинке. Но яркая,
жаркая картина исчезла, растворилась, а голоса остались.
- ...(сдавленный смех) парень, что за пара... как бы вам понравилось
(смех)...
Кип запутался в постельном белье, и был весь липкий от пота. Воздух
был холодным и свежим. Окна казались продолговатыми серыми нишами на
черном фоне. Должно быть, скоро наступит утро.
Они подсматривали мой сон, подумал он, и внезапно ему стало так
тошно, что он больше не мог переносить звуки их голосов. Он вызвал
конкурирующий шум у себя в голове: песни, всплывшие воспоминания о маршах
Суза, толпы на футболе, кегельбаны и тому подобное. Постепенно голоса
стихли, но он цеплялся за воспоминания, более связные и более яркие,
ожившие теперь: после полудня в субботу, воздух бодрящий и холодный,
дешевые места для зрителей, масса лиц... футбольный мяч медленно падает
вниз, голубое небо над стойкой ворот... Эвелин Несбит, сидящая напротив
него в Грог Шоп... Мери Клайд, маленькая брюнетка, с которой он встречался
в Сноквальми... и Анжелика. Анжелика. Анжелика...
Кип стоял босой возле кровати, его пальцы сжимали выключатель от
лампочки, висящей над кроватью. Он моргал от внезапного теплого света.
Как насчет этого?
Он обнаружил, что думает об Анжелике, спящей в соседней комнате. Не о
той Анжелике, которая имеет в виду именно "нет", когда говорит "нет", и
никогда не будет стесняться, произнося "да", если она имеет в виду именно
это; и не об Анжелике, страстно увлеченной политикой, но просто об
Анжелике, мягкой и теплой, спящей в темноте.
Это было неправильно. Не потому, что так говорится в каждой книге, но
потому что таких отношений никогда не было между ним и Анжеликой, и, по
всей видимости, теперь уже не будет.
И даже теперь, осознал Кип с ужасом и стыдом, его это не заботило.
Он не беспокоился, что она будет бороться. Его не волновало, будет ли
она кричать.
Внутри него установилась тишина ожидания, и от этого почему-то было
еще хуже. Было бы легче, если бы они разговаривали с ним, убеждая его,
исподволь внушая свои пакости; тогда бы ему помогла злость на них.
Кип оцепенело нагнулся, нашел свою одежду и начал одеваться.
В дальнем конце гостиной горела одна лампа. Кто-то стоял на коленях
перед ней. Острый клин света падал на рыжие волосы: Нэнси. Кип попытался
тихо пройти мимо нее, но она обернулась, прежде чем он дошел до двери.
- Кип? - Она неуклюже поднялась и подошла к нему. Платье свободно
болталось на ней, неподпоясанное и незастегнутое. Она увидела его лицо и
остановилась. - В чем дело, Кип?
- Ни в чем.
Он открыл дверь. Голоса стали слышны вновь. Это было невыносимо -
он-то даже не обратил внимания, что под платьем у Нэнси ничего не было,
зато они заметили... Он хлопнул дверью в ответ на ее вопрос: "Куда ты
идешь?" и сбежал по лестнице.
Слабый розово-жемчужный свет начинал пробиваться над верхушками
зданий на востоке. Под светлеющим небом лежал город, холодный и серый. Кип
задержался на минутку, засмотревшись на оборванного человека, спящего
возле дверей. Интересно, кто-нибудь внутри него тоже подсматривает его
сны?
За ним по тротуару застучали каблучки. Он обернулся. Это была Нэнси.
Она задержалась, чтобы надеть туфли и пальто, и она что-то держала под
мышкой.
Нэнси остановилась в нескольких футах от него и стало ясно, что она
несла. Это был плащ Кипа, свернутый в узел.
- Я подумала, что тебе понадобится вот это, - сказала она
нерешительно.
- Спасибо.
Она стояла, ожидая, и он понял, что она не собирается поднимать
скандал или идти за ним, если он попросит ее не делать этого.
- Ты действительно хочешь мне помочь? - спросил он.
Она серьезно кивнула.
- Я пытаюсь это делать.
- Хорошо. Пошли.
Она шла рядом с ним быстрыми, мелкими шагами.
- Куда мы идем?
- Мы ищем ящик, - объяснил он и продолжал идти, размахивая руками,
сжатыми в кулаки, а кровь ритмично пульсировала у него в висках, и в этом
ритме ему чудилось: "Анжелика... желика... желика..."
Им долго пришлось бродить боковыми аллеями, пока Кип нашел то, что
хотел; тяжелый упаковочный ящик в неполных пять футов высотой и около 20
дюймов шириной. Он забрался в него, чтобы убедиться, что он в принципе это
может сделать, и Нэнси наблюдала за ним округлившимися глазами, но не
задала ни единого вопроса.
Когда он поставил ящик на середину ковра в гостиной и выпрямился, он
только теперь обратил внимание на то, что его рюкзак открыт и все вещи,
которые находились в нем, разбросаны в беспорядке по полу, кроме одной.
Поднос для воскурений, который он вчера приобрел в аптеке, лежал на конце
стола под лампой. Это был дешевый кусок штампованного, покрытого черной
эмалью олова, скорее всего сделанный в Бруклине, а на его ободке была
прикреплена покрытая золотистой краской статуэтка коровы.
Позолоченная корова.
Или золотой теленок.
Он повернулся и посмотрел на Нэнси.
- Ты же не...
- Я молилась всем, кому могла, - сказала она.
В этих застывших глазах была боль, такая глубокая и такая большая,
что ему стало больно смотреть в них, но он не мог отвести взгляд.
Он положил руки ей на плечи.
- Нэнси...
- Но никто не ответил мне. Или я не расслышала?
Он отпустил ее.
- Нет, - сказал он, - я полагаю, они не ответили.
В комнату вошла Анжелика, свежая и порозовевшая, застегивая пояс
платья. Ее выражение слабого удивления превратилось во что-то более
острое, когда она увидела ящик.
- Кип, а это для чего?
- Обычная вещь, - пояснил он. - Я больше не могу ждать, Анжел, -
вчера вечером я думал, что смогу, но теперь все гораздо хуже. Я даже не
могу тебе описать, насколько все плохо. Это должно произойти сейчас.
Прости.
- Ты... - начала она и прикусила нижнюю губу. - Хорошо, если
положение дел таково, то конечно, Кип. - Она опять посмотрела на ящик. - А
что ты собираешься делать с этим?
- Просто забраться в него и находиться там, - произнес он напряженно,
- пока эта банда духов не уберется. Или пока я не умру.
- Но ты же не знаешь, сработает ли это...
- Сработает. - Он изогнулся и втиснулся зигзагообразно в упаковочный
ящик. Ящик был достаточно велик, и Кип помещался в нем, если нагибал
голову и сгибал колени; он не мог присесть в нем и не мог стоять. - Это
как раз то, о чем я забыл, наверное, просто не хотел помнить. Некоторые
вещи никто не любит, за исключением мазохистов, а я не отношусь к ним.
Старая формула. Бичевание. Дыба, тиски для больших пальцев, пытка водой. -
Он постарался улыбнуться. - Это то же самое, только более современный
подход. Дешевле, а по эффективности то же самое.
Он добавил:
- Эта операция продлится определенное время, так что если тебе нужно
уйти...
Она заколебалась, глядя на него здраво и озадаченно.
- Кип, я себя чувствую гадко от того, что я должна уйти... Но я
вернусь, - сказала она, поворачиваясь, - и постараюсь это сделать как
