жены: "Милый Лужин, отоприте, пожалуйста". С трудом сдерживая
тяжкое свое дыхание, Лужин опустил на пол стул и попробовал
высунуться в окно. Большие клинья и углы еще торчали в раме.
Что-то полоснуло его по шее, он быстро втянул голову обратно,--
нет, не пролезть. В дверь забухал кулак. Два мужских голоса
спорили, и среди этого грома извивался шепот жены. Лужин решил
больше не бить стекла, слишком оно звонко. Он поднял глаза.
Верхняя оконница. Но как до нее дотянуться? Стараясь не шуметь
и ничего не разбить, он стал снимать с комода предметы:
зеркало, какую-то бутылочку, стакан. Делал он все медленно и
хорошо, напрасно его так торопил грохот за дверью, Сняв также и
скатерть, он попытался влезть на комод, приходившийся ему по
пояс, и это удалось не сразу. Стало душно, он скинул пиджак и
тут заметил, что и руки у него в крови, и перед рубашки в
красных пятнах. Наконец, он оказался на комоде, комод трещал
под его тяжестью. Он быстро потянулся к верхней раме и уже
чувствовал, что буханье и голоса подталкивают его, и он не
может не торопиться. Подняв руку, он рванул раму, и она
отпахнулась. Черное небо. Оттуда, из этой холодной тьмы,
донесся голос жены, тихо сказал: "Лужин, Лужин". Он вспомнил,
что подальше, полевее, находится окно спальни, из него-то и
высунулся этот шепот. За дверью, меж тем, голоса и грохот
росли, было там человек двадцать, должно быть,-- Валентинов,
Турати, старик с цветами, сопевший, крякавший, и еще, и еще, и
все вместе чем-то били в дрожащую дверь. Квадратная ночь,
однако, была еще слишком высоко. Пригнув колено, Лужин втянул
стул на комод. Стул стоял нетвердо, трудно было балансировать,
все же Лужин полез. Теперь можно было свободно облокотиться о
нижний край черной ночи. Он дышал так громко, что себя самого
оглушал, и уже далеко, далеко были крики за дверью, но зато
яснее был пронзительный голос, вырывавшийся из окна спальни.
После многих усилий он оказался в странном и мучительном
положении: одна нога висела снаружи, где была другая --
неизвестно, а тело никак не хотело протиснуться. Рубашка на
плече порвалась, все лицо было мокрое. Уцепившись рукой за
что-то вверху, он боком пролез в пройму окна. Теперь обе ноги
висели наружу, и надо было только отпустить то, за что он
держался,-- и спасен, Прежде чем отпустить, он глянул вниз. Там
шло какое-то торопливое подготовление: собирались,
выравнивались отражения окон, вся бездна распадалась на бледные
и темные квадраты, и в тот миг, что Лужин разжал руки, в тот
миг, что хлынул в рот стремительный ледяной воздух, он увидел,
какая именно вечность угодливо и неумолимо раскинулась перед
ним.
Дверь выбили. "Александр Иванович, Александр Иванович!" --
заревело несколько голосов. Но никакого Александра Ивановича не
было.
