проклятые кости ныли с безжалостным остервенением, будто до краев
наполнившись раскаленным свинцом.
Наконец рассвело.
Лежать дальше было глупо, и Поль заставил себя подняться. После рюмки
коньяка и чашки черного кофе его голова немного прояснилась, и он сразу
вспомнил мертвую девочку, лежащую ничком перед полицейским. К нему
немедленно вернулся вчерашний животный страх.
Как все просто, думал он, уставившись в пустую рюмку. Все дело в том,
что мы прокляты. Бежать, спасаться - глупо, разве можно уйти от проклятья.
Мы прокляты. Триста раз прокляты. Умные, честные, подлые, добрые, какая
разница. Все прокляты. Одни больше, другие меньше, но прокляты все!
Зачем она умерла? Кому, спрашивается, от этого стало лучше? И ничего
не изменилось, только горя стало чуть-чуть больше. Пострадала за идеалы.
Что это такое? И-де-а-лы?
Сумрак. В просторной пустой избе за верстаком сидят два мужика.
Колеблющееся пламя свечи освещает их помятые, небритые лица. Грязь и
запустение. То, что с первого взгляда кажется дорогим пушистым ковром,
оказывается обыкновенной зеленой травой - пола-то нет. В углах газетные
обрывки и пустые водочные бутылки.
Праздник какой-то, потому что мужики приоделись - строгие темные
костюмы, белые накрахмаленные рубашки, модные галстуки. Немного портят вид
тяжелые кирзовые сапоги, но без них далеко ли уйдешь по распутице. На
верстаке вышитая салфетка, на ней огурчики, грибочки, селедочка, баночка
красной икры.
Пьют давно, это сразу видно. Странно, но оба кажутся абсолютно
трезвыми. Мужик постарше протягивает руку с тяжелым золотым перстнем к
бутылке, разливает.
- В чем отличие идеалов от убежденности? - спрашивает он у своего
молодого напарника. - На конкретных примерах, пожалуйста.
Забавно. Но почему ее убили? Перестрелки не было. Значит, свои?
Почему? Нарушила какую-нибудь клятву или как там у них это называется -
устав, положение, закон, правила? Нарушать правила нехорошо. Это мы знаем,
это нам объяснять лишний раз не надо. За нарушение - смерть. А на
апелляцию не подашь. И никакие идеалы не помогут. Боевая организация - не
игра в бирюльки.
Поль представил себе, как парень готовится привести приговор в
исполнение. Приседает, разминает ахиллесовы сухожилья, вставляет обойму,
прячет автомат под плащ, старательно улыбаясь при этом, потому что никто
кроме него самого не должен знать, как он любит эту девочку, которую
должен убить через полчаса...
Как там...
Убил я милую свою.
В упор, из автомата.
Семь пуль нашли свою тропу,
Оставив мне лишь дрожь приклада.
Лежала милая в грязи,
Рукой семь точек закрывала.
А у меня, в моей руке
Сталь автомата остывала.
Нормально. Поль стащил очки и вытер глаза. Нормально. Черт меня
подери, а ведь я их не люблю, этих террористов.
В дверь позвонили. На пороге стоял высокий хиловатый парень в джинсах
и мятом грязном свитере. Увидев Поля, он улыбнулся.
- Не узнаете? - спросил он, продолжая улыбаться.
- Проходи, - хмуро сказал Поль. Этого парня он уже видел где-то, но
вспомнить где и при каких обстоятельствах, было выше его сил.
- Я - Володя, - напомнил парень. - Вчера мы говорили о Боге.
- Как ты меня нашел?
- Кто же не знает Поля Кольцова?
- Узнал, значит.
- Узнал.
- Молодец.
Хорошо, что он пришел, подумал Поль с неожиданным энтузиазмом. Выпьем
кофейку, поболтаем о чем-нибудь, о Боге, например, может быть и
рассосется...
Он сварил для Володи кофе, стараясь изо всех сил, как умел, пожалуй,
только он один, как варил для своих самых дорогих гостей. И кофе Володе
понравился. Он допил его, вежливо поблагодарил и стал объяснять, зачем,
собственно, пришел.
- Идея давно носилась в воздухе, - говорил он, постепенно распаляясь.
- Сейчас, когда я знаю решение, мне трудно объяснить, почему сам не пришел
к этой замечательной идее. Не решился, наверное... А что - хорошее
объяснение... не решился. Очень уж это смело и неожиданно - организовать
религиозную секту! Разве такое нормальному мыслящему человеку придет в
голову! Все мы - жертвы воспитания. А любое воспитание кроме неоспоримых
достоинств имеет и негативные стороны... Вы меня понимаете? Явление должно
рассматриваться с различных сторон. Я интеллигент и горжусь этим, но
воспитание, открывшее для меня прекрасный мир человеческих чувств и
великих интеллектуальных возможностей, одновременно сделало неспособным на
решительные поступки. Что ж, за все надо платить. И уверяю вас, это не
такая уж непомерная цена за умение работать головой. Да, действие не наша
стихия, если нам и приходится совершать поступки, что случается крайне
редко, действуем с оглядкой, опасаясь конфликта с дозволенным и
общепринятым. Я имею в виду не только официальные институты
государственной власти, но также и неписанные законы, регламентирующие
наше поведение в обществе себе подобных, интеллигентных людей. Знаете,
вырабатывается некий стереотип воззрений. И это обусловлено не страхом
перед наказанием, нет, все происходит чисто инстинктивно. Подсознательная
боязнь низкой оценки, умноженная на преклонение перед идейными вождями,
авторитетами и законодателями, делает нас практически неспособными на
блестящие решения. В душе каждый из нас боится быть пойманным на ошибке.
Именно, боязнь ошибки. Лучше думать как все, говорить как все и ждать
своего часа, чем зачеркнуть свои надежды одной неудачной фразой. Вы
скажите - террористы. Но их активность мнимая, инстинкт самосохранения в
чистом виде. Знаете, когда я слышу об очередной акции, мне в голову
приходит одна и та же ассоциация - спасающееся от лесного пожара стадо...
Вы думали об этом?
- Нет, - ответил Поль. Где-то он уже слышал этот бред, без сомнения,
содержащий крупицы правды. Но работать головой он был не расположен. Да
что там говорить - не мог чисто физически.
- Вы никогда не заглядывали в глаза нашим интеллектуалам? -
продолжал, между тем, сыпать риторическими вопросами Володя. - Этим
сливкам нашего общества, нашей опоре, надежде и красе? Нет? И не советую.
Ничего вы там не увидите кроме пустоты и желания погреть руки. И это не
скрытность, не маскировка - это точное отражение пустоты души. Я употребил
термин "душа". Обесцвеченное, затасканное слово, вызывающее у нас
брезгливую улыбку, на том лишь основании, что мы бездушны по природе
своей. Да, как это не странно, большинство из нас даже и не пытается
уразуметь, что это значит - жить и быть человеком. Растет уровень знаний,
но говорит ли это о совершенствовании человека? Нет!
У нас нет цели. Нет святого за душой. Это не беда, это трагедия,
катастрофа. Ничего не желаем, ни к чему не стремимся. Уничтожаем
бездействием свой мозг.
Я помню этот день. Светило солнце, трещали какие-то пичуги. Никому и
в голову не приходило, что наступил самый Великий Черный день в истории
человечества - день переориентации. "Нет", - говорили в нашей среде. -
"Они на это не пойдут, общество не может существовать, не опираясь на
достижения научной мысли, ничего у них не выйдет, силенок не хватит, мы
нужны им, без нас они долго не протянут..." И то, что произошло, было
подобно грому среди ясного неба. Запрет. Наплевали они на
научно-технический прогресс.
Мало кто понимает, что приостановив перспективные исследования, наша
цивилизация отбросила себя на многие века назад. Разложение и упадок.
Упадок и разложение - вот что нас ждет в недалеком будущем.
Во все времена интеллектуалам было свойственно рассматривать
социальные потрясения через призму личного восприятия, по привычке
абстрагируя себя от общества. Притязания общества либо просто не
принимаются во внимание - так называемая философия башни из слоновой
кости, либо объявляются варварством, тиранией, наглостью взбесившихся
хамов, преступлением перед человечеством, являясь по своей природе
содержанкой общества, интеллигенция претендует на некую уникальную роль в
истории и лучший кусок пирога при разделе. Никогда интеллектуалу не пришло
бы в голову сказать: "После меня - хоть потоп!" И не потому, что они так
сильно заинтересованы в завтрашнем дне, просто само понятие - общество -
для них настолько туманно и загадочно, что подсознательно они не верят в
его существование. Общество для них чаще всего круг их знакомых.
Полю захотелось возразить, что интели иногда вспоминают об обществе,
- не все уж так беспросветно, - если считают, что оно задолжало, но Володя
перешел к констатирующей части своего эмоционального монолога.
- Я говорю это совсем не для того, чтобы опорочить кого бы то ни
было. Просто это надо учесть при анализе причин, приведших к запрету. Мы
оказались выброшенными на свалку. И этот факт следует изучить и исправить.
Я не жалуюсь. Я сопротивляюсь. С вашей помощью я надеюсь вернуть тысячам
интеллектуалам достойное место в духовной жизни человечества. Ваша секта
станет...
- Ты террорист, что ли?
- Нет, я не разрушитель, я - созидатель.
- Теоретик, значит. И созидаешь, конечно, новую стратегию
интеллектуализма. "Новая интеллектуальная волна". Так?
Ответить Володя не успел. Его прервал телефонный звонок.
- Алло? - спросил Поль, поднимая трубку.
- Здравствуй, Поль. Узнаешь? Тебя беспокоит Федор. Привет. Как
добрался?
Ах черт, вспомнил вчерашнее Поль. Как нехорошо получилось. Я обидел
его, кажется. Это был уже не первый случай, когда он незаслуженно обижал
своих друзей. всякий раз это было неприятно и стыдно. И виновато во всем
только пьянство. Пить надо меньше.
- Нормально добрался, - стараясь подавить смущение, сказал Поль. - А
ты?
- О, мне повезло. Останавливаю машину, а там девочка. Представляешь -
два часа ночи, и вдруг - такой подарок судьбы - девочка за рулем. Говорит,
муж у нее очкарик, рохля и тряпка, приходится самой подрабатывать.
Представляешь?
Поль попробовал... Угрюмая толпа. Мертвая девочка, ничком лежащая
перед полицейским.
- Представляешь? - переспросил Федор.
- Да-да, - поспешил ответить Поль, потому что изнутри опять поднялась
волна рвоты.
- Послушай, Поль, - каким-то металлическим голосом сказал Федор. - Мы
знакомы с тобой тысячу лет. Между нами не должно быть ничего
недоговоренного. Мы друзья, проверенные, прошедшие испытание временем. Это
как последний патрон, как спасательный круг. И в том, что наша дружба
выдержала самые жестокие испытания, залог нашей верности во веки веков.
Неужели она даст трещину из-за ерунды, из-за двух-трех неудачных пьяных
фраз.
- Да ладно тебе, - Поль терпеть не мог ссориться, но еще больше
ненавидел примирения. И то, и другое казались ему чересчур нелогичными
поступками и отдавали фальшью.
- Если я что-то не так сказал или не то сделал, прости меня, -
канючил между тем Федор.
- Как я могу тебя простить, если ты ни в чем не виноват? Виноват я, и
это я должен просить у тебя прощения.
- И ты на меня не сердишься?
- Нет.
- Правда?
- Правда.
- Вот здорово! Ой, как хорошо! И мы пойдем в кабак?
- Можно и в кабак.
- И поговорим о твоем новом романе?
- Да, - с большой неохотой согласился Поль. И это тоже он не любил,
но не отказываться же, раз свершилось такое грандиозное примирение. Любой
отказ прозвучал бы диссонансом, еще одна до боли в висках неприятная вещь
