Михаил МИХЕЕВ
ГОД ТЫСЯЧА ШЕСТЬСОТ...
- Вы, конечно, слыхали о переселении душ?..
Марк Твен "Янки при дворе короля Артура"
У БЕРЕГА КУБЫ
В этом году Международная студенческая универсиада
проходила на Кубе. Финальные встречи предполагалось
провести в Гаване, а отборочные - в приморских городах
Матансас, Мансанильо и Сантьяго-де-Куба.
В Сантьяго-де-Куба прибыли боксеры и фехтовальщики на
рапирах. Поединки шли два дня, закончились поздно вечером.
Утром следующего дня спортсмены должны были вылететь в
Гавану.
1
Фехтовальщица, мастер спорта - студентка иркутского института - Ника
Федорова и москвич, выпускник исторического факультета МГУ - боксер в
среднем весе и тоже мастер спорта - Клим Соболев познакомились уже здесь,
на Кубе.
Они не проиграли ни одной встречи и вышли в финал.
После напряженных поединков спортсменам - и победителям, и
побежденным - требовалась разрядка. Многие, как радостные, так и
опечаленные, отправились на вечернюю прогулку по улицам субтропического
города. Оставшиеся устроились в уютных шезлонгах на открытой морскому
бризу веранде загородной гостиницы, которую целиком отвели для
спортсменов, тренеров и журналистов.
Администратор гостиницы - сам в прошлом боксер - любезно предложил
Климу Соболеву свою моторную лодку. Ника не возражала против прогулки по
спокойному темному морю. Клим сел на корму, к подвесному мотору. Они
сделали хороший круг - до торгового порта и обратно.
Когда на берегу показались огоньки гостиницы, Клим выключил мотор.
Лодка мягко села в воду и тихо заскользила по темной воде, слегка
покачиваясь на пологих волнах мертвой зыби, которая шла откуда-то с
просторов Карибского моря.
Вдали над портом расплывалось белое зарево электрических фонарей, но
здесь берег был слабо освещен редкими люминесцентными светильниками, да у
подъезда гостиницы подрагивал розовый неоновый свет. На проходившей за
гостиницей автостраде стремительно возникали и исчезали вдали узкие
ослепительные лучи.
Возле дощатого причала две крохотные парусные яхты чертили темное
небо тонкими, как карандаши, верхушками оголенных мачт. В полукилометре от
берега стояла на якоре большая моторная яхта с ярко освещенным большим
иллюминатором в каютной надстройке.
Вдали над морем медленно бродили хлопья ночного тумана: они то
расплывались, то сливались вместе, затягивая горизонт плотной
мутно-белесой полосой.
- Пойдем к берегу? - спросил Клим.
- Подожди. Побудем немного на воде. Здесь хоть прохладно, а в
гостинице жарко и душно, ни спать, ни читать не хочется.
Ника сбросила босоножки и забралась с ногами на обтянутое пластиком
сиденье. Клим опустил руку за борт и приложил мокрую ладонь к левой скуле.
- Болит?
- Проходит.
- Здорово Баркет тебя ударил. Я вроде внимательно смотрела, а не
заметила как. Вижу, ты уже на канате висишь, а судья рукой машет: "уан,
ту, фри..."
- Хорошо ударил. Поймал на финт и ударил правым крюком. Чуть бы
пониже попал, пожалуй, было бы все... До гонга я кое-как дотянул, ну а в
перерыве очухался, отошел.
- А во втором раунде смотрю, ты стоишь, а Баркет лежит, и судья ему
секунды считает.
- Поторопился Баркет. Первый раунд выиграл - видел же он, как я на
канате висел, - хотел побыстрее победу закрепить, пока я в себя не пришел.
Заторопился... и пропустил. А мог, пожалуй, по очкам выиграть, хорошо шел.
- Ты на него не рассердился?
- Вот еще, за что же? Бокс - есть бокс. Подобрался только немного.
- Это и я заметил. Когда она в счете повела: два - ноль, три - ноль!
Ты маску сняла, а глаза у тебя такие...
- Разозлилась... Хитрая она. Мари Лубан. Знала, что прямыми меня не
достанет, начала к себе подтягивать. А я, как дурочка, иду на нее, иду...
Болельщики кричать начали: "Мари! Мари!" Так кричат - в ушах звенит,
рапиру не слышу. А уже три - ноль! Вот тут я и разозлилась. И на
болельщиков, и на Мари, да и на себя, что на ее уловку попалась. А
Петрович - мой тренер - говорил, когда я разозлюсь, у меня реакция
убыстряется, и тогда в меня уже никто попасть не может. Шутил он, конечно.
Но тут на самом деле пошло - один укол, второй, третий... А уж после
третьего, когда счет сравняла, поняла, что выиграю у Мари Лубан. Ее тренер
что-то ей кричать начал.
- Ко ауапсес! - Не иди вперед!
- По-испански, что ли?
- Конечно.
- Ты и испанский знаешь?
- Знаю, немножко. Английский, все же, получше... Меня, может, за
испанский и в сборную ввели.
- Ладно тебе, не кокетничай. А я вот только английский. И то: мистер
Соболеф! Уот ду ю сим эбаут май прононсиэйшен?
- Вери гуд!
- Так уж и "вери гуд"?
- Ну, акцент, конечно...
- Сибирский?
- Пожалуй, - улыбнулся Клим.
Внезапно над тихим морем пронесся тонкий томительный звук... потом
целая музыкальная фраза прозвучала и оборвалась, как звон рассыпавшегося
стекла.
- Скрипка, - сказал Клим.
- Похоже. Только откуда? С берега - вроде далеко.
- Наверное, с той яхты.
Моторная яхта была от них в полусотне метров. От освещенного
иллюминатора бежала по воде покачивающаяся полоска света.
Скрипка послышалась опять.
- Похоже - полонез, - сказал Клим.
- Огинского?
- Ну, какой же это Огинский?
- А я других полонезов и не знаю.
- Подожди, послушаем...
Но скрипка тут же замолкла, на яхте кто-то раскашлялся, надсадно,
по-стариковски. Стукнула дверь, яхта качнулась. Светлая фигура показалась
на фоне каютной надстройки.
Ника откинулась на спинку сиденья, подняла голову.
- Звезды какие здесь здоровенные.
- Да, - согласился Клим. - Как кастрюли.
- Ну, уж... сказал бы, как фонари, что ли... смотри, смотри!
Движется! Вон, вон!.. Спутник, спутник!
Ярко-голубая точка не спеша прокладывала себе дорогу среди
неподвижных мерцающих созвездий.
- Алло! - услыхали они и разом повернули голову в сторону яхты. -
Спутник!.. Спортсмени, совиетико?
- Совиетико, - отозвался Клим.
Хозяин яхты что-то сказал, Клим ответил по-испански. Ника услыхала
удивленное "май диос!" "Мой Бог!" - поняла она, но на этом ее знание
испанского закончилось.
- Что он говорит?
- Удивился, что я знаю испанский. Приглашает к себе на яхту.
- Зачем?
- Не зачем, а в гости.
- Ну, и что?
- Поедем, конечно. Чего нам стесняться. Если он будет говорить
помедленнее, обойдемся без переводчика.
Клим не стал запускать мотор, а только вставил весла в уключины и
подвел лодку к низкому борту яхты. Хозяин яхты нагнулся, взял с носа лодки
капроновую веревку, закрепил ее за стойку фальшборта.
- Por favoro, senorits [Пожалуйста (исп.)].
Ника поднялась, приняла протянутую руку. Клим запрыгнул на палубу
яхты сам. Глаза уже освоились с темнотой, и можно было разглядеть
гостеприимного хозяина - высокого тощего старика в светлом полотняном
костюме, - у него было сухое длинное лицо, тонкие усики стрелочками, седая
бородка клинышком, и вообще он очень походил на Дон Кихота, каким его
привыкли изображать на иллюстрациях все художники мира.
- Un momento, me preparate.
Он повернулся и, нагнувшись, вошел в освещенную дверь каюты.
- Хозяин просил минуточку обождать, - перевел Клим, - пока он
приготовит каюту к приему гостей. Весьма любопытный старец.
- Весьма.
- Прямо, как из семнадцатого века. Ему бы еще камзол с кружевным
воротничком.
- И шпагу, - добавила Ника.
- И шпагу, - согласился Клим, - хотя, вместо камзола, ему бы также
подошла кожаная кираса и длинные, до бедер, сапоги...
- И Санчо Панса рядом... Может быть, мы зря приняли приглашение?
- Ну, почему же, вполне интеллигентный сеньор.
Из каюты слышались постукивания и шуршания. Потом дверь открылась
настежь, на палубу упал яркий луч света.
- Por favor! - услышали они.
- Приглашает, - сказал Клим.
Он пропустил Нику вперед и, нагнувшись, шагнул следом, в низенькую
дверь. Ника внезапно остановилась у порога, Клим нечаянно толкнул ее
плечом, извинился. Выпрямился. И тут же понял замешательство Ники.
Старика в светлом полотняном костюме в каюте уже не было. Вместо
него, ярко освещенный светом потолочной лампочки, перед ними стоял
испанский гранд, будто только что сошедший с картины Веласкеса. В голубом
бархатном камзоле, на пышное белое жабо спускались длинные завитые локоны
черного парика. С рукавов камзола мягко свисали желтоватые кружевные
манжеты (брабантские! - подумал Клим). Только лицо у испанского гранда
было то же, что и у хозяина, - и бородка клинышком, и тонкие усы
стрелочками.
- Don Migel de Silva, - представился он и низко склонился перед
Никой, так что черные локоны парика закрыли ему лицо.
Ника растерянно оглянулась на Клима.
- Он сказал, что его зовут дон Мигель, - перевел Клим.
Он вышел из-за спины Ники, ответно поклонился - конечно, не так
изысканно и элегантно - и назвал Нику и себя. Тогда и Ника, вспомнив
занятия по фехтовальпластике, - хотя с запозданием, но сделала ответный
реверанс, - у нее получилось лучше, чем у Клима.
- Превосходно, - заметил он вполголоса.
- Не смейся, пожалуйста!
- А я и не смеюсь. На самом деле, как в кино.
- Что он сказал сейчас?
- Он извинился за этот, ну... маленький маскарад.
Дон Мигель отступил на шаг и театрально, величественным жестом,
который, однако, выглядел сейчас вполне уместным ("Вот что значит -
костюм!" - заключил Клим), пригласил гостей отужинать - на полукруглом
откидном столике под иллюминатором в окружении трех хрустальных бокалов и
тарелки с апельсинами стояла пузатая темная бутылка без этикетки. Пробка
на бутылке была залита черной смолой.
Нике дон Мигель подвинул табуретку с мягким сиденьем, Клим уселся на
крышку ящика, приделанного возле стола к стенке каюты, дон Мигель
устроился на таком же ящике, но с другой стороны столика. Каюта была
просторная, стены ее были оклеены полированной фанерой, у боковой стенки
располагалась низкая широкая лежанка, закрытая шерстяным пледом. На пледе
лежала скрипка. Над лежанкой висели круглые часы с тонкой золоченой
секундной стрелкой, которая мелкими толчками бежала по циферблату. В углу,
за лежанкой, торчала шпага, похоже, старинная - как определил Клим - с
изящным эфесом, отделанным серебром.
В узкую торцевую стенку каюты был врезан небольшой телевизионный
экран, пониже его чернели круглые ручки настройки.
Пока Клим и Ника оглядывали каюту, дон Мигель безуспешно пытался
выковырнуть бутылочную пробку перочинным ножом и сломал тонкое лезвие. Он
досадливо крякнул, открыл ящик стола, в поисках заменителя штопора, не
найдя там ничего подходящего, обвел глазами каюту, обрадованно вскочил и
вытащил из-за лежанки шпагу.
- Не сломайте и ее, - сказал Клим по-испански.
- О, эта шпага не сломается, - заявил дон Мигель. - Старинный
толедский клинок - шпаге более двухсот лет, - семейная реликвия, переходит
у нас по наследству, я уже не помню, когда и как она появилась в нашей
семье.
Острием шпаги он по кусочкам выковырял окаменевшую пробку, и Клим
