французов -- что едва не обернулось для них худшим бедствием, чем все, какие
случались с ними в прошлом. Император Константинополя, воюя с соседями,
призвал в Грецию десять тысяч турок, каковые по окончании войны не пожелали
уйти, с чего и началось порабощение Греции неверными.
Итак, пусть союзническое войско призывает тот, кто не дорожит победой,
ибо оно куда опасней наемного. Союзническое войско -- это верная гибель
тому, кто его призывает: оно действует как один человек и безраздельно
повинуется своему государю; наемному же войску после победы нужно и больше
времени, и более удобные обстоятельства, чтобы тебе повредить; в нем меньше
единства, оно собрано и оплачиваемо тобой, и тот, кого ты поставил во главе
его, не может сразу войти в такую силу, чтобы стать для тебя опасным
соперником. Короче говоря, в наемном войске опаснее нерадивость, в
союзническом войске -- доблесть.
Поэтому мудрые государи всегда предпочитали иметь дело с собственным
войском. Лучше, полагали они, проиграть со своими, чем выиграть с чужими,
ибо не истинна та победа, которая добыта чужим оружием. Без колебаний
сошлюсь опять на пример Чезаре Борджа. Поначалу, когда герцог только вступил
в Романью, у него была французская конница, с помощью которой он захватил
Имолу и Форли. Позже он понял ненадежность союзнического войска и, сочтя,
что наемники менее для него опасны, воспользовался услугами Орсини и
Вителли. Но, увидев, что те в деле нестойки и могут ему изменить, он
избавился от них и набрал собственное войско. Какова разница между всеми
этими видами войск, нетрудно понять, если посмотреть, как изменялось
отношение к герцогу, когда у него были только французы, потом -- наемное
войско Орсини и Вителли и, наконец -- собственное войско. Мы заметим, что,
хотя уважение к герцогу постоянно росло, в полной мере с ним стали считаться
только после того, как все увидели, что он располагает собственными
солдатами.
Я намеревался не отступать от тех событий, которые происходили в Италии
в недавнее время, но сошлюсь еще на пример Гиерона Сиракузского, так как
упоминал о нем выше. Став, как сказано, волею сограждан военначальником
Сиракуз, он скоро понял, что от наемного войска мало толку, ибо тогдашние
кондотьеры были сродни теперешним. И так как он заключил, что их нельзя ни
прогнать, ни оставить, то приказал их изрубить и с тех пор опирался только
на свое, а не на чужое войско. Приходит на память и рассказ из Ветхого
завета, весьма тут уместный. Когда Давид вызвал на бой Голиафа, единоборца
из стана фелистимлян, то Саул, дабы поддержать дух в Давиде, облачил его в
свои доспехи, но тот отверг их, сказав, что ему не посебе в чужом вооружении
и что лучше он пойдет на врага с собственной пращой и ножом. Так всегда и
бывает, что чужие доспехи либо широки, либо тесны, либо слишком громоздки.
Карл VII, отец короля Людовика XI, благодаря фортуне и доблести
освободив Францию от англичан, понял, как небходимо быть вооруженным своим
оружием, и приказал образовать постоянную конницу и пехоту. Позже король
Людовик, его сын, распустил пехоту и стал брать на службу швейцарцев; эту
ошибку еще усугубили его преемники, и теперь она дорого обходится
французскому королевству. Ибо, предпочтя швейцарцев, Франция подорвала дух
своего войска: после упразднения пехоты кавалерия, приданная наемному
войску, уже не надеется выиграть сражение своими силами. Так и получается,
что воевать против швейцарцев французы не могут, а без швейцарцев против
других -- не смеют. Войско Франции, стало быть, смешанное: частью
собственное, частью наемное -- и в таком виде намного превосходит целиком
союзническое или целиком наемное войско, но намного уступает войску, целиком
состоящему из своих солдат. Ограничусь уже известным примером: Франция была
бы непобедима, если бы усовершенствовала или хотя бы сохранила устройство
войска, введеное Карлом. Но неразумие людей таково, что они часто не
замечают яда внутри того, что хорошо с виду, как я уже говорил выше по
поводу чахоточной лихорадки.
Поэтому государь, который проглядел зарождающийся недуг, не обладает
истинной мудростью,-- но вовремя распознать его дано немногим. И если мы
задумаемся об упадке Римской империи, то увидим, что он начался с того, что
римляне стали брать на службу наемников -- готов. От этого и пошло истощение
сил империи, причем сколько силы отнималось у римлян, столько прибавлялось
готам. В заключение же повторю, что без собственного войска государство
непрочно -- более того, оно всецело зависит от прихотей фортуны, ибо
доблесть не служит ему верной защитой в трудное время. По мнению и приговору
мудрых людей:" Quod nihil sit tam infirmum aut instabile, quam fama
potentiae non sua vi nixa". ["Нет ничего более шаткого и преходящего, чем
обаяние не опирающегося на собственную силу могущества". Тацит. Аналы, XIII,
19, т. 1. Л.,1970, с. 232. перевод А. С. Бобовича.]. Собственные войска суть
те, которые составляются из подданных, граждан или преданных тебе людей,
всякие же другие относятся либо к союзническим, либо к наемным. А какое им
дать устройство, нетрудно заключить, если обдумать действия четырех
названных мною лиц и рассмотреть, как устраивали и вооружали свои армии
Филипп, отец Александра Македонского, и многие другие республики и государи,
чьему примеру я всецело вверяюсь.
ГЛАВА XIV
КАК ГОСУДАРЬ ДОЛЖЕН ПОСТУПАТЬ
КАСАТЕЛЬНО ВОЕННОГО ДЕЛА
Таким образом, государь не должен иметь ни других помыслов, ни других
забот, ни другого дела, кроме войны, военных установлений и военной науки,
ибо война есть единственная обязанность, которую правитель не может
возложить на другого. Военное искусство наделено такой силой, что позволяет
не только удержать власть тому, кто рожден государем, но и достичь власти
тому, кто родился простым смертным. И наоборот, когда государи помышляли
больше об удовольствиях, чем о военных упражнениях, они теряли и ту власть
что имели. Небрежение этим искусством является главной причиной утраты
власти, как владение им является главной причиной обретения власти.
Франческо Сфорца, умея воевать, из частного лица стал Миланским
герцогом, дети его, уклоняясь от тягот войны, из герцогов стали частными
лицами. Тот, кто не владеет военным ремеслом, навлекает на себя много бед, и
в частности презрение окружающих, а этого надо всемерно остерегаться, как о
том будет сказано ниже. Ибо вооруженный несопоставим с безоружным и никогда
вооруженный не подчинится безоружному по доброй воле, а безоружный никогда
не почувствует себя в безопасности среди вооруженных слуг. Как могут двое
поладить, если один подозревает другого, а тот в свою очередь его презирает.
Так и государь, не сведущий в военном деле, терпит много бед, и одна из них
та, что он не пользуется уважением войска и в свою очередь не может на него
положиться.
Поэтому государь должен даже в мыслях не оставлять военных упражнений и
в мирное время предаваться им еще больше, чем в военное. Заключаются же они,
во-первых, в делах, во-вторых -- в размышлениях. Что касается дел, то
государю следует не только следить за порядком и учениями в войске, но и
самому почаще выезжать на охоту, чтобы закалить тело и одновременно изучить
местность, а именно: где и какие есть возвышенности, куда выходят долины,
насколько простираются равнины, каковы особенности рек и болот. Такое
изучение вдвойне полезно. Прежде всего благодаря ему лучше узнаешь
собственную страну и можешь вернее определить способы ее защиты; кроме того,
зная в подробностях устройство одной местности, легко понимаешь особенности
другой, попадая туда впервые, ибо склоны, долины, равнины, болота и реки,
предположим, в Таскане имеют определенное сходство с тем, что мы видим в
других краях, отчего тот, кто изучил одну местность, быстро осваивается и во
всех прочих. Если государь не выработал в себе этих навыков, то он лишен
первого качества военначальника, ибо именно они позволяют сохранять
преимущество, определяя местоположение неприятеля, располагаясь лагерем, идя
на сближение с противником, вступая в бой и осаждая крепости.
Филопемену, главе ахейского союза, античные авторы расточают множество
похвал, и в частности за то, что он и в мирное время ни о чем не помышлял,
кроме военного дела. Когда он прогуливался с друзьями за городом, то часто
останавливался и спрашивал: если неприятель займет тот холм, а наше войско
будет стоять здесь, на чьей стороне будет преимущество? как наступать в этих
условиях, сохраняя боевые порядки? как отступать, если нас вынудят к
отступлению? как преследовать противника, если тот обратился в бегство? И
так, продвигаясь вперед, предлагал все новые и новые обстоятельства из тех,
какие случаются на войне; и после того как выслушивал мнение друзей,
высказывал свое и приводил доводы в его пользу, так постоянными
размышлениями он добился того, что во время войны никакая случайность не
могла бы застигнуть его в расплох.
Что же до умственных упражнений, то государь должен читать исторические
труды, при этом особо изучать действия выдающихся полководцев, разбирать,
какими способами они вели войну, что определяло их победы и что --
поражения, с тем чтобы одерживать первые и избегать последних. Самое же
главное -- уподобившись многим великим людям прошлого, принять за образец
кого-либо из прославленных и чтимых людей древности и постоянно держать в
памяти его подвиги и деяния. Так, по рассказам, Александр Великий подражал
Ахиллу, Цезарь -- Александру, Сципион -- Киру. Всякий, кто прочтет
жизнеописание Кира, составленное Ксенофонтом, согласится, что, уподобляясь
Киру, Сципион весьма способствовал своей славе и что в целомудрии,
обходительности, человечности и щедрости Сципион следовал Киру, как тот
описан нам Ксенофонтом. Мудрый государь должен соблюдать все описанные
правила, никогда не предаваться в мирное время праздности, ибо все его труды
окупятся, когда настанут тяжелые времена, и тогда, если судьба захочет его
сокрушить, он сумеет выстоять под ее напором.
ГЛАВА XV
О ТОМ,
ЗА ЧТО ЛЮДЕЙ, В ОСОБЕННОСТИ ГОСУДАРЕЙ,
ВОСХВАЛЯЮТ ИЛИ ПОРИЦАЮТ
Теперь остается рассмотреть, как государь должен вести себя по
отношению к подданным и союзникам. Зная, что об этом писали многие, я
опасаюсь, как бы меня не сочли самонадеянным за то, что, избрав тот же
предмет, в толковании его я более всего расхожусь с другими. Но, имея
намерение написать нечто полезное для людей понимающих, я предпочел
следовать правде не воображаемой, а действительной -- в отличие от тех
многих, кто изобразил республики и государства, каких в действительности
никто не знавал и не видывал. Ибо расстояние между тем, как люди живут и как
должны бы жить, столь велико, что тот, кто отвергает действительное ради
должного, действует скорее во вред себе, нежели на благо, так как, желая
исповедовать добро во всех случаях жизни, он неминуемо погибнет, сталкиваясь
с множеством людей, чуждых добру. Из чего следует, что государь, если он
хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра и
пользоваться этим умением смотря по надобности.
Если же говорить не о вымышленных, а об истинных свойствах государей,
то надо сказать, что во всех людях, а особенно в государях, стоящих выше
прочих людей, замечают те или иные качества, заслуживающие похвалы или
порицания. А именно: говорят, что один щедр, другой скуп -- если взять
