отдать предпочтение, сказать трудно, не зная, каковы были обстоятельства в
тех государствах, где принималось то или иное решение; однако же я попытаюсь
высказаться о них, отвлекаясь от частностей настолько, насколько это
дозволяется предметом.
Итак, никогда не бывало, чтобы новые государи разоружали подданных,--
напротив, они всегда вооружали их, если те оказывались не вооруженными, ибо
вооружая подданных, обретаеш собственное войско, завоевываеш преданность
одних, укрепляеш преданность в других и таким образом обращаеш подданных в
своих приверженцев. Всех подданных невозможно вооружить, но если отличить
хотябы часть их, то это позволит с большой уверенностью полагаться и на всех
прочих. Первые, видя, что им оказано предпочтение, будут благодарны тебе,
вторые простят тебя, рассудив, что тех и следует отличать, кто несет больше
обязанностей и подвергается большим опасностям. Но, разоружив подданных, ты
оскорбишь их недоверием и проявишь тем самым трусость или подозрительность,
а оба эти качества не прощаются государям. И так как ты не сможешь обойтись
без войска, то поневоле обратишся к наемникам, а чего стоит наемное войско
-- о том уже шла речь выше; но, будь они даже отличными солдатами, их сил
недостаточно для того, чтобы защитить тебя от могущественных врагов и
неверных подданных.
Впрочем, как я уже говорил, новые государи в новых государствах всегда
создавали собственное войско, что подтверждается множеством исторических
примеров. Но если государь присоединяет новое владение к старому
государству, то новых подданных следует разоружить, исключая тех, кто
содействовал завоеванию, но этим последним надо дать изнежиться и
расслабиться, ведя дело к тому, чтобы в конечном счете во всем войске
остались только коренные подданные, живущие близ государя.
Наши предки, те, кого почитали мудрыми, говаривали, что Пистойю надо
удерживать раздорами, а Пизу -- крепостями, почему для укрепления своего
владычества поощряли распри в некоторых подвластных им городах. В те дни,
когда Италия находилась в относительном равновесии, такой образ действий мог
отвечать цели. Но едва ли подобное наставление пригодно в наше время, ибо
сомневаюсь, чтобы расколы когда-либо кончались добром; более того, если
подойдет неприятель, поражение неминуемо, так как более слабая партия
примкнет к нападающим, а сильная -- не сможет отстоять город.
Венецианцы поощряли вражду гвельфов и гибелинов в подвластных им
городах -- вероятно, по тем самым причинам, какие я называю. Не доводя дело
до кровопролития, они стравливали тех и других, затем, чтобы граждане,
занятые распрей, не объединили против них свои силы. Но как мы видим, это не
принесло им пользы: после разгрома при Вайла сначала часть городов, а затем
и все они, осмелев, отпали от венецианцев. Победные приемы изобличают, таким
образом, слабость правителя, ибо крепкая и решительная власть никогда не
допустит раскола; и если в мирное время они полезны государю, так как
помогают ему держать в руках подданных, то в военное время пагубность их
выходит наружу.
Без сомнения государи обретают величие, когда одолевают препятствия и
сокрушают недругов, почему фортуна,-- в особенности если она желает
возвеличить нового государя, которому признание нужней, чем наследному,--
сама насылает ему врагов и принуждает вступить с ними в схватку для того,
чтобы, одолев их, он по подставленной ими лестнице поднялся как можно выше.
Однако многие полагают, что мудрый государь и сам должен, когда позволяют
обстоятельства, искусно создавать себе врагов, чтобы, одержав над ними верх,
явиться в еще большем величии.
Нередко государи, особенно новые, со временем убеждаются в том, что
более преданные и полезные для них люди -- это те, кому они поначалу не
доверяли. Пандольфо Петруччи, властитель Сиены, правил своим государством,
опираясь более на тех, в ком раньше сомневался, нежели на всех прочих. Но
тут нельзя говорить отвлеченно, ибо все меняется в зависимости от
обстоятельств. Скажу лишь, что расположением тех, кто поначалу был врагом
государя, ничего не стоит заручиться в том случае, если им для сохранения
своего положения требуется его покровительство. И они тем ревностнее будет
служить грсударю, что захотят делами доказать превратность прежнего о них
мнения. Таким образом они всегда окажутся полезнее для государя, нежели те,
кто, будучи уверен в его благоволении, чрезмерно печется о своем благе.
И так как этого требует обсуждаемый предмет, то я желал бы напомнить
государям, пришедшим к власти с помощью части граждан, что следует
вдумываться в побуждения тех, кто тебе помогал, и если окажется, что дело не
в личной приверженности, а в недовольстве прежним правлением, то удержать их
дружбу будет крайне трудно, ибо удовлетворить таких людей невозможно. Если
на примерах из древности и современной жизни мы попытаемся понять причину
этого, то увидим, что всегда гораздо легче приобрести дружбу тех, кто был
доволен прежней властью и потому враждебно встретил нового государя, нежели
сохранить дружбу тех, кто был недоволен прежней властью и потому
содействовал перевороту.
Издавна государи ради упрочения своей власти возводят крепости, дабы
ими, точно уздою и поводьями, сдерживать тех, кто замышляет крамолу, а также
дабы располагать надежным убежищем на случай внезапного нападения врага.
Могу похвалить этот ведущийся издавна обычай. Однако в нашей памяти мессер
Николо Вителли приказал срыть две крепости в Читта ди Кастелло, чтобы
удержать в своих руках город. Гвидо Убальдо, вернувшись в свои владения,
откуда его изгнал Чезаре Борджа, разрушил до основания все крепости этого
края, рассудив, что так ему будет легче удержать государство. Семейство
Бентивольи, вернувшись в Болонью, поступило подобным же образом. Из чего
следует, что полезны крепости или нет -- зависит от обстоятельств, и если в
одном случае они во благо, то в другом случае они во вред. Разъясню
подробнее: тем государям, которые больше боятся народа, нежели внешних
врагов, крепости полезны; а тем из них, кто больше боится внешних врагов,
чем народа, крепости не нужны. Так семейству Сфорца замок в Милане,
построенный герцогом Франческо Сфорца, нанес большой урон, нежели все
беспорядки, случившиеся в государстве. Поэтому лучшая из всех крепостей --
не быть ненавистным народу: какие крепости ни строй, они не спасут, если ты
ненавистен народу, ибо когда народ берется за оружие, на подмогу ему всегда
явятся чужеземцы. В наши дни от крепостей никому не было пользы, кроме разве
графини Форли, после смерти ее супруга, графа Джироламо; благодаря замку ей
удалось укрыться от воставшего народа, дождаться помощи из Милана и
возвратиться к власти; время же было такое, что никто со стороны не мог
оказать поддержку народу; но в последствии и ей не помогли крепости, когда
ее замок осадил Чезаре Борджа и враждебный ей народ примкнул к чужеземцам.
Так что для нее было бы куда надежнее, и тогда и раньше, не возводить
крепости, а постараться не возбудить ненависти народа.
Итак, по рассмотрении всего сказанного выше, я одобрю и тех, кто строит
крепости, и тех, кто их не строит, но осужу всякого, кто, полагаясь на
крепости, не озабочен тем, что ненавистен народу.
ГЛАВА XXI
КАК НАДЛЕЖИТ ПОСТУПАТЬ ГОСУДАРЮ,
ЧТОБЫ ЕГО ПОЧИТАЛИ
Ничто не может внушить к государю такого почтения, как военные
предприятия и необычайные поступки. Из нынешних правителей сошлюсь на
Фердинанда Арагонского, короля Испании. Его можно было бы назвать новым
государем, ибо, слабый вначале, он сделался по славе и блеску первым королем
христианского мира; и все его действия исполнены величия, а некоторые
поражают воображение. Основанием его могущества послужила война за Гренаду,
предпринятая вскоре после вступления на престол. Прежде всего, он начал
войну, когда внутри страны было тихо, не опасаясь, что ему помешают, и увлек
ею кастильских баронов так, что они, занявшись войной, забыли о смутах; он
же тем временем, незаметно для них, сосредоточил в своих руках всю власть и
подчинил их своему влиянию. Деньги на содержание войска он получил от Церкви
и народа и, пока длилась война, построил армию, которая впоследствии создала
ему славу. После этого, замыслив еще более значительные предприятия, он,
действуя опять-таки как защитник религии, сотворил .благочестивую
жестокость: изгнал марранов и очистил от них королевство, -- трудно
представить себе более безжалостный и в то же время более необычайный
поступок. Под тем же предлогом он захватил земли в Африке, провел кампанию в
Италии и, наконец, вступил в войну с Францией. Так он обдумывал и
осуществлял великие замыслы, держа в постоянном восхищении и напряжении
подданных, поглощенно следивших за ходом событий. И все эти предприятия так
вытекали одно из другого, что некогда было замыслить 'что-либо против самого
государя.
Величию государя способствуют также необычайные распоряжения внутри
государства, подобные тем, которые приписываются мессеру Бернабо да Милано,
иначе говоря, когда кто-либо совершает что-либо значительное в гражданской
жизни, дурное или хорошее, то его полезно награждать или карать таким
образом, чтобы это помнилось как можно дольше. Но самое главное для государя
-- постараться всеми своими поступками создать себе славу великого человека,
наделенного умом выдающимся.
Государя уважают также, когда он открыто заявляет себя врагом или
другом, то есть когда он без колебаний выступает за одного против другого --
это всегда лучше, чем стоять в стороне. Ибо когда двое сильных правителей
вступают в схватку, то они могут быть таковы, что возможный победитель либо
опасен для тебя, либо нет. В обоих случаях выгоднее открыто и решительно
вступить в войну. Ибо в первом случае, не вступив в войну, ты станешь
добычей победителя к радости и удовлетворению побежденного, сам же ни у кого
не сможешь получить защиты: победитель отвергнет союзника, бросившего его в
несчастье, а побежденный не захочет принять к себе того, кто не пожелал с
оружием в руках разделить его участь. Антиох, которого этолийцы призвали в
Грецию, чтобы прогнать римлян, послал своих ораторов к ахейцам, союзникам
римлян, желая склонить ахейцев к невмешательству. Римляне, напротив,
убеждали ахейцев вступить в войну. Тогда, чтобы решить дело, ахейцы созвали
совет, легат Антиоха призывал их не браться за оружие, римский легат говорил
так: "Quod autem isti dicunt non interponendi vos bello, nihil magis alienum
rebus vestris est; sine gratia, sine dignitate, praemium victoris eritis".
[Что до решения, которое предлагается вам как наилучшее и наивыгоднейшее для
вашего государства, а именно не вмешиваться в войну, то нет для вас ничего
худшего, ибо, приняв это решение, без награды и без чести станете добычей
победителя (лат.)].
И всегда недруг призывает отойти в сторону, тогда как друг зовет
открыто выступить за него с оружием в руках. Нерешительные государи, как
правило, выбирают невмешательство, чтобы избежать ближайшей опасности, и,
как правило, это приводит их к крушению.
Зато если ты бесстрашно примешь сторону одного из воюющих и твой
союзник одержит победу, то, как бы ни был он могуществен и как бы ты от него
ни зависел, он обязан тебе -- люди же не настолько бесчестны, чтобы нанести
удар союзнику, выказав столь явную неблагодарность. Кроме того, победа
никогда не бывает полной в такой степени, чтобы победитель мог ни с чем не
