го американца, и тем самым его унизит. Ни к чему ему лишний ожог.
"Спасибо, я обойдусь без машины".
Вышел на улицу, осмотрелся. Мимо катила пустая коляска.
"Эй, бабуджи!" Рикша подъехал.
"Садитесь, сааб. Вам куда, сааб?" "В какой-нибудь прохладный ресто-
ран".
Рикша не понял, - такой заказ он услышал впервые в жизни, с его точки
зрения все рестораны были намного прохладнее улицы, - но он уверенно за-
кивал и покатил в ресторан подороже, - туда, где был шанс подзаработать
на привозе клиента- иностранца . Вот и Герман вместе со всеми катит по
пыльной и шумной улице. Он, за версту не похожий на всех, он, на которо-
го все оборачиваются.
Спицы сверкают, пыль серебрится . Стены, одежды, дорога, - все белое.
В сумрачном и длинном ресторане, похожем на внутренность пинала, бы-
ло, конечно, не прохладно, но в нем оказались фонтан и сквозняк, шевеля-
щий одежды, волосы, скатерти. Герман уселся рядом с фонтаном. Несильные
струйки вылетали по периметру круглой чаши, в центре над чашей они стал-
кивались и падали на золотистого божка. Распорядившись о пиве с едой,
Герман задал такой вопрос: "Я слышал, в "Республике" что-то случи-
лось..".
"Опять?" - воскликнул официант.
"Год назад", - пояснил Герман. "Что там случилось год назад?" "Там
зарубили иностранца. Да, топором по голове".
Герман сидел в ресторане долго. Потом подумал, что надо встать, выйти
на улицу и поехать. Нет, не в гостиницу. А куда? В этой стране либо хо-
дят в кино, либо слоняются по городу. Вышел на улицу, жарко дышащую.
Крикнул рикшу: "В кинотеатр ". Предыдущие две бессонные ночи, бутылки
пива, еда в ресторане и покачивание коляски вогнали его в глубокий сон.
Очнулся от криков. Толпа за забором. Вон, даже конная полиция. Крики,
свист. Толпа из мужчин. Хоккей или регби. В такую жару? Нет, воистину
дети солнца. Мужчины сидят на стадионе, а женщин на задних дворах домов
насилуют солнечные лучи.
Поехали дальше. Плакат "ШОУ-ШОУ-ШОУ". Ниже плаката рисунок скелета,
под ним мелкие буквы на хинди. Дальше еще такой же плакат, над входом в
брезентовый шатер.
"Что там такое, бабуджи?" "Маджик, сэр".
"Стоп. Приехали".
"Сэр, а как же кинотеатр?" Нет, сегодня он обойдется без смазливой
влюбленной пары, поющей и танцующей в цветах на фоне заснеженных Гимала-
ев. Раз поцелуются - поют. Еще поцелуются
- поют. Да еще перед тем, как начнут целоваться, держатся за руки и
поют.
Сегодня он попробует маджик.
6 Ряды деревянных скамеек без спинок и грубо сколоченная сцена. Центр
ее загораживал занавес, сшитый из белых простыней, на них углем рисунок
скелета. Брезент шатра свое отслужил, но с помощью заплат из подвернув-
шихся материй продолжал жизнь за пределами старости. Заплаты крепились и
брезенту веревочками и были похожи на жирных лягушек, жадно греющихся на
солнце. В незаштопанных дырах пылилось солнце. К нему подошел человек в
форме, очень похожей на форму слуг, таскающих чай в госучреждениях, но
отличался от тех презренных лентами серебряного цвета, окаймлявшими фу-
ражку и рукава. Он козырнул, как постовой: "Ваше место в третьем ряду".
После недолгого ожидания на сцену забрался все тот же служащий. Зри-
тели стихли. Приблизилась улица. Простыни занавеса раздвинулись, - на
месте рисованно- го скелета стоял низкорослый, пучеглазый, мордастый,
пузатый, с большими усами, во фраке, с красной бабочкой и с тростью. Он
поводил глазами по зрителям, вскинул трость, указал на кого-то. Щуп-
ленький мальчик лет восьми пробрался к сцене, сел на нее, стал болтать
босыми ногами. Фокусник крикнул: "Ах-ха!" - в руке у него оказалась кар-
тофелина. Он бросил картофелину мальчику, тот ее ловко подхватил и поло-
жил рядом на сцену.
Фокусник снова крикнул "Ах-ха!" - в руке у него выросла луковица, ко-
торую он тоже бросил мальчику. Дальше возникли огурец, стакан воды, лю-
минес- центная лампа, палка с набалдашником, спички, топор. Мальчик пой-
мал все эти предметы , расставил их в линию на сцене. Фокусник, телом
похудев, стал тыкать в каждый предмет тростью и что-то подробно объяс-
нять.
Глазея от скуки в разные стороны, Герман заметил в углу сцены что-то
вроде большой трубы, отверстием направленной на зрителей. А не в трубе
ли их скелет? Или, быть может, это пушка? Стреляющая скелетами? В этот
момент заиграла музыка, мальчик поднял с полу картофелину, фокусник тро-
нул ее палкой, и палка объялась коптящим пламенем. От луковицы - лампа
загорелась, от огурца - вспыхнула спичка... Мальчик ежился, нервно сме-
ялся, потирал коленку коленкой. Он сидел на железной пластинке, присое-
диненной к электричеству, на дру~ю пластинку вставал фокусник и, касаясь
предметами мальчика, замыкал электрическую цепь. Герман почувствовал оз-
ноб, словно и он замкнул эту цепь, но этот озноб был не от мальчика, а
от того, что его слишком долго обвевали холодные струи на фирме "Рао и
Сыновья".
После небольшого перерыва занавес снова заволновался, из-за него на
глаза зрителей вышла седая старая женщина в ярком, весенних цветов сари.
Она повернулась , как манекенщица, зашла за трубу, фокусник крикнул, в
трубе мелькнула-упала шторка, в отверстии все увидели женщину. Фигура ее
медленно расплывалась, будто она погружалась в воду. Вот появился ка-
кой-то рисунок, что-то похожее на решетку..., в отверстии трубы возник
скелет. Он подерил руками, ногами, подвигал челюстями, повертел черепом.
Герман вспомнил свою каиеру, сфотографировал скелет и осознал, что в те-
чении дня он почти в пугающей последовательности запечатлел на фотоплен-
ке ребенка, девочку, девушку, женщину, старуху и, наконец, скелет. Он
углубился в размышления , что за этим могло стоять и как назвать такую
подборку, но фокусник снова хлопнул в ладоши, кости растворились в набе-
жавшей плоти, женщина вышла из-за трубы, склонилась в реверансе,удали-
лась.
Фокусник взял в руки топор, остановился напротив Германа и жестом
предложил ему пройти на сцену. Герман, тоже жестом, отказался. Фокусник
что-то проговорил, все зрители засмеялись.
"Он говорит", - склонился сосед, - "что после происшествия в "Респуб-
лике" иностранцы боятся топоров. " Германа обиделся, но не очень. Опыт
поездок в разные страны, особенно в страны слаборазвитые, его давно уже
научил: натура людей и целых народов универсально одинакова, - богатых,
сильных и иностранцев никто по-настоящему не любит. Герман реагировал на
шутку, как реагируют все другие, по-доброму высмеянные комедиантами, -
он через силу засмеялся.
На этом представление закончилось. Герман вышел с толпой на улицу и
растерянно остановился. Он не хотел ехать в гостиницу. Мимо него проше-
лестело весенних цветов яркое сари. Словно рядом прошелестело нечто по-
хожее на спасение. Герман выпрыгнул из пустоты, догнал женщину, порав-
нялся.
"Простите, пожалуйста. Одну секунду".
Она обернулась, остановилась. На них оборачивалась вся улица.
"Я был на вашем представлении. Я хотел задать вам вопрос".
"Как я превращаюсь в скелет?" "Это я, кажется, сообразил. Что вы зна-
ете о происшествии? Год назад. В гостинице "Республика".
Она отшатнулась и быстро пошла, взбивая ногами яркие краски, - как
будто упорно и насильно погоняла перед собой все лучшее, случившееся в
ее жизни.
"А вас поджидают", - сказал менеджер. - "Пожилой господин слева на
диване".
Герман взглянул на диван слева. Пожилой господин читал газету.
"Что он хотел?" "Он сказал так: я бы хотел повидать человека, который
снимает номер накрыше".
"Долго он ждет?" "Часа два".
Герман отер рукавом мокрый лоб.
"Ну и жарища у вас здесь. Почему вы не поставите кондиционер?" "Сэр,
мы здесь часто замерзаем из-за близости Гималаев".
"Ну, я пожалуй пойду к себе".
"Сэр, вы забыли о господине".
Герман сделал вид, что не расслышал, направился к лифту, ступил в ка-
бину. За металлической жирной решеткой вниз пополз пожилой господин.
Добравшись до комнаты, Герман тут же содрал и сбросил одежду на пол;
мокрый и белый, как яйцо, только что вынутое из воды, пошел через влаж-
ные комки, испарявшие запах тела. Содрал простыню, сухую и жесткую, как
забытый на печке букет.
Встал под жиденький теплый дождик, а простыня через плечо в виде
древне-греческой туники. Струйки нагрелись, стали горячими.
Лег, облепился простынею. В дверь тихонечко постучали. Странная штука
вентилятор . Висит, как паук, на потолке. Куда-то он полз, сорвался, по-
вис, и завертелся, завертелся... В дверь опять постучали, погромче...
Вот одолеет странную силу, остановится , покачается, повисит, прицелится
клювом, и сорвется-ринется вниз, и накроет мохнатыми лапами... В дверь
постучали, еще громче... Еще он похож на огромного шмеля. Мирно летал
под потолком, во что-то врезался, все смешалось, и зажужжал, завертелся
от боли... В дверь стучали громко, настойчиво... Я затерялся в песках
Сахары. Сверху по склону слетает ветер, он как дыхание топки котла. Мо-
жет, я был член экспедиции, или паломником, умер от жажды, меня положили
между барханами и прикрыли сухой простынею. Что копать яму и хоронить, -
белый горячий бархан надвинется и захоронит меня, как следует... Громкий
требовательный стук... Простыня на мне быстро высохла, и вентилятор стал
идиотом, который на верхней полке парилки всех обмахивает полотенцем.
Если бы был "Музей Бессмыслицы", я притащил бы туда вентилятор...
Пойдемте, устало сказал Куратор, я покажу вам свой музей. Они ступили
в пустую комнату, и Герман споткнулся о вентилятор. Шагните дальше, ска-
зал Куратор. Герман шагнул, но под ногой вдруг оказалась пустота. Он от-
шатнулся, сел на пол, услышал, как катится в пропасть камень. Куратор
кивнул: так и должно быть; вы побоялись на что-то наткнуться и предпочли
ступить в пустоту; вы не успели сообразить , что пустота может быть про-
пастью; ведь согласитесь: идти по комнате и вдруг провалиться в горную
пропасть, и покатиться, и насмерть разбиться - это бессмыслица в чистом
виде. Очень похоже, сказал Герман, из музея возвращается не каждый. Ку-
ратор кивнул:
конечно, не каждый; ну, вы намерены идти дальше? Герман отполз от не-
видимой пропасти. Стены подвижны, сказал он, стена придвинулась ровно на
столько, на сколько я от нее удалился. И что это значит? спросил Кура-
тор.
А то, что музей ваш готов вместить все, и то, что в эти стены попада-
ет, немедленно становится бессмыслицей...
8 Он проснулся. Низкое солнце уже огибало угол здания, и не в силах
заглядывать в комнату, лишь золотило пыль на стекле. Видимо, тот госпо-
дин стучал. Видимо, было какое-то дело, связанное с нашей корпорацией.
Все очень просто. Чего я боялся? Он под подушкой нашарил очки, набросил
на плечи простыню и пошел открывать дверь. Там стоял пожилой господин.
Он был в костюме и при галстуке, руку оттягивал портфель.
"Мистер Ганапати", - он представился, не протягивая руки.
Герман сказал свое имя без мистера и указал гостю на стул, находив-
шийся у кровати. Портфель, опускаемый на пол, произвел неожиданно гром-
кий стук.
Герман уселся на кровать, и они почти коснулись коленями.
"Мы с вами одеты совсем по-разному", - вымучил Герман начало беседы.
"Да, в самом деле", - кивнул Ганапати, не реагируя на шутку.
"Как вы терпите эту жару?" "Да, жарковато", - сказал гость, без ма-
лейшей испарины на лице. Вы извините, я лучше лягу".
"Как вам удобно", - сказал Ганапати, подождал, пока Герман укладывал-
ся, придвинул стул поближе к кровати, переплел темные пальцы. - "Знаете,
я помесь либерала с консерватором. Но я противник такой раскованности,
когда человек не сознает, хорошо или плохо он поступает..".
Герман решил сократить вступление.
"Извините, я плохо соображаю, я не спал две последние ночи. У вас ко
мне какое-то дело? Вы не могли бы в двух словах..".
