всего таких претензий поступало из стран третьего мира, где технику,
проданную корпорацией, ~било небрежное обслуживание . К отчету о ка-
ких-то нарушениях было полезно приложить фотографии сло- мавшейся дета-
ли, состояния ремонтной мастерской, не обслуженного узла, засоривше- го-
ся фильтра, не менявшегося масла. Но это
- зевательные причины неразлучности Германа с фотокамерой, были при-
чины и интересные. Он порой попадал в места, о которых не знали в ту-
ристских агентствах, и там ему случалось сфотографировать что- нибудь
необычное.
Особо любопытные фотографии он иногда посылал в журналы, и какие-то
были опубликованы (дети, разметавшиеся во сне на спине гигантского буй-
во- ла, едва выглядывавшего из воды; крестьянин, ужасно покусанный тиг-
ром; человек, выращенный в кувшине - с огромной головой и карликовым те-
лом). Удачные снимки он увеличивал, вешал на стенах своей гостиной, и к
осмысленной декорации добавлялся такой плюс: было о чем поговорить с са-
мыми неинтересными гостями.
3 Веранду украсил белый цветок в образе девочки лет двенадцати (а мо-
жет и больше, - подумал Герман, - все эти худенькие индианки выглядят
значительно моложе большинства своих сверстниц из Америки), она была в
белой ночной рубашке, почти подметающей бетон. Она вплотную приблизилась
к бочке, утопила в ней руки и косички и, упираясь в железный край то-
ненькой шеей и подбородком, стала тихонько взбалтывать воду. Мощные лин-
зы приблизили девочку на расстояние трех шагов. Герман стал ее удалять,
пока в кадре не появились горшки с разноцветными цветами и между ними -
крупная птица, интересующаяся водой. Щелкнул затвор, и красивый миг не
затерялся среди других мигов, непрерывно надвигающихся из будущего.
Дальше она отошла от бочки, наклонилась, взялась за подол рубашки, ра-
зогнулась, взмахнула руками, и с белой рубашкой, как с белым флагом в
высоко вытянутой руке, капитулировала в его камеру обнаженным тоненьким
телом. "Что же я делаю, старый дурак? Заместитель начальника отдела меж-
дународной корпорации, тридцать лет женатый мужчина, отец троих взрослых
дочерей бесстыдно поглядывает из окна за голой моющейся Лолитой, и даже
ее тайно фотографирует. И что буду делать я с этими снимками? В журнал
не пошлбшь, не повесишь в гостиной... Как будет реагировать супруга?"
Девочка покинула веранду, чтобы вернуться с большим ковшом, утопила его
в бочке, с трудом подняла, изогнулась под тяжестью, и опрокинула на себя
маленький бурный ливень. "Нас уверяют, - подумал Герман,- что время не-
укротимо. Но почему тогда столько способов, - книги, кино, фотографии,
память, - почему столько способов возвращаться в то, что уже произошло?
Отныне эта юная индианочка послушно, когда я пожелаю, изогнется, как
деревцо, сопротивляющееся ветру. На ее слабые плечики с безжалостной
мощью обрушится ливень всего, что обрушивают на женщин им повстречавшие-
ся мужчины.
Над нею, когда я захочу, снова заплачет эта мелодия".
Девочка вновь зачерпнула воды, поставила ковш рядом с собой, присела
на корточки, стала намыливаться, потом пролила еще несколько ливней, и
веранда после этого опустела. Ему бы лучше вернуться в кровать и хоть
сколько доспать до работы, но он оставался у окна, предчувствуя какое-то
продолжение.
Улица. Белые коровы. Просто лежат. Или тихо бредут. Или жуют кусок
газеты.
Велорикши без седоков. Ткнулись колесами в колеса и в ожидании клиен-
тов обмениваются словами. Мальчик-слуга бежит через улицу с двадцатью
стаканами чая...
Из-под бетонного козырька по мокрым следам, оставленным девочкой, на
веранду вошла девушка. Ему, наверное, показалось, что после девочки он
созерцал, что делает утренняя улица. Скорее всего, он несколько лет про-
падал в позабытом куске жизни. Потом он вернулся в эту гостиницу, встал
на рассвете у окна и увидал, как к бочке с водой вышла та повзрослевшая
девочка. Она потянулась, вскинула голову и поглядела прямо на Германа.
Он отшатнулся от окна, потом осторожно выглянул в щель между закачавши-
мися шторами. Она поднимала подол рубашки. Не заметила, думал он, про-
должая фотографировать. Выше коленей, еще выше..., - и тут будто кто-то
грубо ошибся - дернул неправильную веревку, занавес пал, сцена распалась
на осколки разочарования, актриса пролетела за кулисы...
Улица. Белые коровы. Мальчик~луга бежит через улицу с двадцатью пус-
тыми стаканами...
Веранду заполнила и переполнила знакомая грузная женщина в сари. Она
направлялась к бочке с водой. Или он опять пропадал, лет на двадцать ку-
да-то пропал? Вот во что превратилась девушка. Что за жизнь, зачем она
тянется, - чтобы шедевр превращался в бочку? Косо взглянув на окно гос-
тиницы, и тем подтвердив, что его заметили, женщина сунула руки в воду,
пару раз на себя плеснула, мокрым лицом обернулась на Германа (и на
всех, кто ее увидит в одном из многих его альбомов), резко отвернулась и
нырнула в глубину, затаившуюся под крышей.
К макушке здания через улицу прикоснулся розовый луч. Нежно окрашен-
ный пальчик солнца указывал тем, кто хотел увидеть, на то, что на город
скоро набросится изнурительная жара. От нее улетят и спрячутся птицы,
куда? в неизвестные людям тени. Цветы от жары скоротечно состарятся, и
многие состарятся до конца. А воздух так от жары пропотеет, провоняется
всем, что может вонять, и так изваляется в пыли, что от него бы сбежать
куда-нибудь, но только куда от воздуха спрячешься. И люди привычно про-
должат все то, к чему приучили их столетия. Сядут живыми крикливыми пня-
ми торговцы сладостями и специями, сандаловыми палочками и паном (во
время жевания которого люди выглядят, как вампиры, рот наводняется крас-
ной слюной, частые обильные плевки обрызгивают стены и тротуары, и улицы
выглядят, как декорации для съемок расстрела демонстрации). Сядут астро-
логи и хироманты, сядут бездельники и нищие, сядут собаки, козы и дети.
Мимо, окатывая их пылью, с ревом помчатся грузовики, автобусы и легко-
вушки. Едва касаясь горячей земли, покатят дребезжащие велосипеды и
трехногие коляски с седоками в ослепительно белых одеждах. Протопает
слон, пропижонит верблюд, протаранится бык, протащатся буйволы.
Веранду безрадостно оживил слуга с половой тряпкой. Герман плотнее
закрыл окно, забрался в кровать и подумал о том, что под поверхностью
его жизни, внешне нормальной и даже успешной, все взмучено тревогой и
сомнениями, а в глубину и заглядывать страшно, - там давно уже посели-
лось безобразное существо, которое звали неудачей.
4 Брак с супругой считался успешным только количеством прожитых лет.
Прозрачное платьице, однако, не лучшая причина для женитьбы. Оно,
хоть и было таким прозрачным, так занавесило душу девочки, что когда он
начал в душе разбираться, у них родилась первая дочь. Выйдя из коллед-
жей, его дочери обратились в прохладных пустых мещанок, нашли себе точно
таких же самцов и вспоминали об отце только по праздникам и по нужде (то
есть когда требовались деньги). Напрасно он сдался в свое время, не стал
их воспитывать в той же строгости, в какой выращивали его, а отдал их на
растерзание либералам, друзьям и телевидению. Профессию, международную
торговлю, Герман выбрал не по душе, а по совету других людей и из финан-
совых соображений.
Любимое дело, - понял он поздно, - должно вовлекать уникальный та-
лант, то есть врожденную способность делать что-то лучше, чем другие.
Был ли он одарен талантом? Обладал ли способностью ощущать так, как дру-
гие не ощущали?
Ответить да он не осмеливался. На нет всегда было возражение: тогда
отчего же иногда он умел отмечать моменты, когда неожиданно и загщочно
все сочеталось таким образом, что он испытывал состояние, с каким воз-
можно живут в раю? Если бы Германа попросили описать подобное состояние,
он вряд ли нашел бы точные мысли, - он бы такое состояние, состояние все
сошлось, стал иллюстрировать ситуациями, но без надежды, что его слуша-
тель сумеет прочувствовать то же самое. В ситуациях этих часто при-
сутствовали музыка и женская красота. Не та физическая красота, которую
женщины нам навязывают, - в виду имеется красота мимолетная и загадоч-
ная: сумасшедший наклон головы; волна неземного происхождения, вдруг
захлестнувшая лицо; дрожание локона на шее, которая тает белой свечой, и
горячий ее стеарин обжигающе капает на сердце.
Возможно, все в мире сходилось и в детстве, но впервые подобное сос-
тояние Герман отчетливо отметил, когда папашей лет тридцати он сидел на
школьном концерте . Оркестр, включавший его дочку, играл мелодию Моцар-
та, - мелодию красивую, но искаженную неслаженным исполнением (впрочем,
родительский энтузиазм создавал атмосферу большого успеха). Скучая, он
оглядывал музыкантов, и задержался взглядом на девочке, грациозно скло-
нившейся к виолончели. Она была в черном шелковом платье, ее блестящие
длинные волосы ритмично, как волны в океане, накатывались на инструмент.
Она вся, казалось, трепетала, - то ли от музыки, то ли от юности, то ли
от влюбленности в кого-то. Вот сидит девочка, - он подумал, и тут внешне
обычная школьница вдруг расширилась до небес и придушила его своим буду-
щим. Словно в ней вмиг, одновременно, со взрывоопасной концентрацией
проступила бездна всех тех эмоций, которые к ней испытают влюбленные.
Или: он стоял у светофора под музыку семнадцатого века, и вдруг в зер-
кальце заднего вида обнаружил смазливую мордашку. Стреляя глазками по
сторонам, девушка подкрашивала ресницы, потом растворила нежные ~бы, же-
ланные всем мужикам на свете, с помощью помады и карандашика сделала их
еще желанней, потом убрала косметику в сумочку, посерьезнела мордашкой и
задумалась. И - будто время остановилось, наткнувшись на звенящую прег-
раду, и Герман понял, что все сошлось, - и старая классическая музыка, и
милая задумчивая мордашка, и жирные белые облака, лениво развалившиеся
над Парижем, и ее романтичное воспоминание, в которое он будто бы про-
ник... Или: в хмурый и ветреный день он бродил по осеннему парку. Начал-
ся снег, колючий и мелкий, и зашуршал по сухим листьям. И звук тот офор-
мился в ритм и мелодию, в которых какая-то высшая сила выражала тоску по
той единственной, которую он так и не встретил. Парк помутнел от внезап-
ных слез, которые были похожи на слезы окончательного прощания с мечтой
пережить большую любовь. И не в силах двигаться дальше, он впал в
горько~ладкое оцепенение...
Представим, он знал, в чем его талант, но как применить его практи-
чески, какое дело к нему приложить? Есть ведь таланты, в которых общест-
во либо не испытывает нужды, либо их носители не догадались, как свой
талант донести до общества, сделать его популярным товаром. Что за прок-
лятие! - думал Герман.
- Почему он во всем выбирал дороги, которые оказывались ошибочными?
Почему обнаружив свою ошибку , он тем не менее продолжал двигаться в
ложном направлении? Почему у него не хватало решимости бросить все и
пойти напролом сквозь неудобства бездорожья?
5 Он так и не понял, сумел ли заснуть, или просто легко забылся, но
встал тем не менее по будильнику, на фирму приехал ровно в девять, как
раз к началу переговоров, и дальше весь день глотал крепкий чай и дер-
жался поближе к кондиционеру, к его освежающей струе, брызжущей мелкими
острыми каплями с запахом озона и аммиака. Закончив дела, заглянул к ди-
ректору.
"Вам машину?" - спросила его миленькая секретарша. - "Вы немного не
подождете ? Мистер Рао уехал в банк, но он вернется сию минуту. Не хоти-
те чашечку чая?" Как забавно в ее юбках выговариваются слова, - типично
индийское произношение перемешивается с оксфордским, - она, очевидно,
училась в Англии. Не пригласить ли ее в бар? Однако, он знал, что после-
дует дальше:
эта смазливая индианочка расширит оливковые глаза на пожилого игриво-
