Соль у нас осталась,-сказал Мишка,-и перец остался... и лавровый лист...
"Нет, всё-таки Мишка-великодушный человек!"-подумал я, подбрасывая вместе
с солью в кипяток чёрный перец и несколько лавровых листьев.
Вода в котле бурлила ключом. Ботинки мои крутились в кипятке как белки в
колесе. То правый выплывет наверх, то левый, то правый, то левый...
А я мешал ложкой воду, стараясь не глядеть на ботинки, и всё время думал
о том, что моей маме, наверное, будет очень неприятно, когда она узнает, что
я съел свои ботинки уже на второй день... Если бы я их хоть немного бы
поносил и съел, скажем, через месяц или даже через два... тогда бы это её,
конечно, не так расстроило...
Я так глубоко задумался, что даже не успел заметить, как мои ботинки
сварились. Лишь только когда Мишка заорал "готово!" и подцепил на вилку
варёный ботинок, я отвлёкся от своих грустных к мы слей.
- Готово! - сказал Мишка, кладя дымящийся ботинок на тарелку и отрезая от
него ушко.
Мишке достался левый ботинок, а мне правый.
- В самый раз!-сказал Мишка, глотая с аппетитом ушко от ботинка.
Затем он разрезал на куски кожаный верх и стал уплетать его за обе щеки с
таким вкусом, с каким, вероятно, настоящий умирающий с голода путешественник
и должен есть вкусные калорийные ботинки. Хотя я тоже мысленно по-настоящему
умирал от голода, но есть с таким аппетитом, с каким Мишка ел мои ботинки, я
почему-то не мог.
Не знаю, если бы это были не мои ботинки, а
Мишкины, может быть, я бы тоже их ел с большим удовольствием, но мои
собственные ботинки мне почему-то совершенно не хотелось есть... Впрочем, не
есть их совсем я тоже не мог, иначе Мишка меня никогда бы не взял с собой ни
в какое героическое путешествие, поэтому я сначала нарезал кожаный верх на
мелкие ломтики, как лапшу, а потом, не пережёвывая, начал глотать их затаив
дыхание.
Вероятно, Мишка расправился бы со всем ботинком, включая подмётку и даже
каблук, если бы в разгар нашего пира в дальних кустах не раздался сначала
треск, а потом не появилась голова моей сестры.
- Мишка! Валька! - закричала она, подозрительно глядя на нас.-Вот вы где!
А вас мама ждет!
- Зачем ждёт? - спросил я, вслед за Мишкой незаметно пряча недоеденный
ботинок под перевёрнутую миску.
- Как-зачем?-крикнула Наташка.-Обедать пора!
Худшего известия Наташка не могла принести при всём своём желании. Я был
уже так сыт своим ботинком, что, казалось, я больше никогда и ничего не
захочу есть, а тут ещё надо сразу идти и поглощать обед из целых трёх
блюд...
- Ладно! Иди! Мы сейчас придём! Но Наташка высунулась из кустов ещё
больше и сказала подозрительным голосом:
- Почему это "иди"! Мне мама сказала, чтобы я без вас не возвращалась!
Спорить с Наташкой было бесполезно, мы поднялись и залили костёр бульоном
из-под ботинок и под Наташкиным конвоем мужественно зашагали домой...
Как я ел обед, я не помню. Мишка, в интересах всего человечества, и
второй обед уплетал за обе щеки - это я помню. Ещё я помню, что Наташка всё
время заглядывала под стол и фыркала при виде моих босых ног. Она делала это
до тех пор, пока под стол не посмотрела мама и не спросила меня удивлённым
голосом:
- Валентин! А где твои ботинки?.. Почему ты босиком?..
- М... м... м...-промычал я, размазывая кашу по тарелке.
- Почему ты без ботинок, я тебя спрашиваю?
- Он без ботинок... потому что они их с Мишкой съели! -сказала Наташка,
не дав мне опомниться и придумать какую-нибудь подходящую версию.
- Кого-их?-спросила моя мама, побледнев.
- Валькины ботинки! - пояснила Наташка.
- Как - съели? - прошептала мама чуть слышно.
- Очень просто...-сказала Наташка.-И даже с большим аппетитом...
Папа, молчавший всё это время, тоже вдруг побледнел, заглянул под стол,
потом приложил руку к сердцу и стал медленно подниматься со стула... а мама,
пока папа поднимался со стула, приложила сразу обе руки к сердцу и стала
медленно опускаться на стул...
Как мама с папой побежали на берег и вернулись обратно с недоеденными
ботинками, что после этого началось в доме, как вызывали на дачу неотложку,
как мы себя чувствовали всё это время - я ничего рассказывать не буду,
потому что мы с Мишкой всё это перенесли мужественно и героически, как
полагается всё переносить настоящим путешественникам... Только один раз наши
с Мишкой ряды дрогнули и пришли в замешательство- это когда приехавший на
"скорой помощи" врач решил промыть нам с Мишкой желудки. Против этой
унизительной процедуры Мишка взбунтовался принципиально, а за ним
принципиально взбунтовался и я...
Мишка орал, что он ещё нигде не читал, чтобы путешественнику, который
съел свои ботинки, промывали бы после этого желудок!..
- Во-первых,- сказал папа, хватая Мишку за ноги,-ты съел не свои ботинки,
а ботинки своего двоюродного брата! А во-вторых, где ты читал, чтобы
путешественник начинал подготовку к путешествиям с того, что съедал свои
собственные ботинки?!
А потом... нас с Мишкой напичкали какими-то лекарствами, уложили в
постели под папиным и маминым конвоем и заставили заснуть...
А когда я проснулся, то у рас на даче Мишки уже не было. Его ещё вечером
мама на такси, под покровом темноты, увезла к своей сестре в Москву... Под
подушкой я обнаружил записку, которую мне успел сунуть Мишка, наверное,
перед отъездом.
"Всё в порядке!!!-писал Мишка.-Подготовка к героическим путешествиям
продолжается!.. Жди!!! Указаний!!!"
А потом я опять заснул и проснулся только на другой день к обеду.
А когда я проснулся, в комнату вошёл папа.
В руках у него была картонная коробка. Папа подошёл к моей кровати и
вытащил из коробки новые ботинки. Ботинки были не спортивные, без ушек, верх
у ботинок был суконный, подмётка и каблук - резиновые.
- Я надеюсь...-сказал папа,-я надеюсь...- повторил он, держа на весу
ботинки,-что ваша дальнейшая подготовка к героическим путешествиям с
Мишей... примет несколько иной характер...
Я ничего не ответил папе и молча отвернулся к стене.
ДЫМ В РЮКЗАКЕ
В субботу днём моя мама опять привезла из Москвы к нам на дачу моего
двоюродного брата Мишку.
Вероятно, об этом приезде и папа и Наташка узнали заранее, потому что ещё
за час до Мишкиного появления они начали прятать в доме всякие кожаные вещи
и предметы. Всё это складывалось на веранде в окованный железом бабушкин
сундук.
А я сидел безучастно на лестнице и переживал трагическую гибель своих
любимых ботинок.
Мои грустные мысли от нечего делать как-то сами собой складывались в
сообщение, которое обычно печатают на последней странице газеты в чёрной
рамочке. Эти сообщения называют, кажется, некрологами.
"4 июля сего года,-сочинялось в моей голове,- скоропостижно скончались
ботинки Валентина Громова (правый и левый). Они родились на обувной фабрике
"Восход" и должны были прошагать по туристским тропам... не один десяток
километров... Но глупая и преждевременная смерть вырвала их из наших рядов.
Все, кто знал эти чудесные спортивные ботинки, сохранят о них светлую
память... Выражаем своё искреннее соболезнование... их владельцу...
Валентину Громову. Группа товарищей".
- Папа!-закричала Наташка, выходя из сарая.- А мы с тобой охотничьи
сапоги забыли! Они тоже ведь кожаные!..
- Неси их сюда!-крикнул папа.
Наташка демонстративно проволокла по лестнице папины сапоги и даже на
секунду задержала их под самым моим носом. Назло мне. Как будто не знала,
что я, после того как съел свои ботинки, не могу переносить даже запаха
кожи. Я сидел не дыша до тех пор, пока Наташка не сжалилась и не утащила эти
вонючие ботфорты на веранду.
Нет, какая жестокость! Сыпать, как говорится, соль на мои незажившие
раны!..
В это время звякнула калитка, и на дворе в сопровождении моей мамы с
рюкзаком за плечами возник мой двоюродный брат Мишка.
При виде его я испытал в душе два совершенно противоположных ощущения:
чувство радости и чувство ужаса. Поодиночке эти чувства, конечно, мне
приходилось испытывать и раньше, но одновременно я испытывал их в первый
раз.
Наташка с сапогами застыла на пороге веранды. А папа побледнел и,
приложив одну руку к сердцу, опустился в плетёное кресло. А мама платком
вытерла лоб и почему-то виновато улыбнулась. А я как сидел, так и закрыл
глаза, чтобы не видеть Мишку. Но в темноте перед моими глазами закрутились в
кипящей воде мои ботинки... То левый выплывает, то правый!.. Поэтому я сразу
же открыл глаза. Лучше видеть Мишку, чем...
- А к нам Мишенька приехал!..- сказала моя мама как бы радостным и вместе
с тем тревожным голосом.- Аня вечером дежурит, поэтому просила, чтобы Мишка
погостил у нас...
Папа улыбнулся кисло-прекисло, а мама, вероятно, для того, чтобы хоть
немного его обрадовать и развеселить, сказала:
- Я взяла три билета в театр, так что потихонечку будем собираться... и
поедем... А Валя с Мишей покараулят дачу...
При слове "поедем" Наташка запрыгала и захлопала в ладоши, папа почему-то
вздрогнул, осмотрел меня с ног до головы и вытянул у меня из брюк кожаный
ремень. Потом он подошёл к Мишке и, указав пальцем на его ноги, обутые в
кожаные ботинки, сказал:
- Снимай!
Мишка разулся, не сводя глаз с моих новых суконных ботинок на резиновом
ходу.
А я не сводил глаз с Мишкиного рюкзака. Я на него сразу обратил внимание.
Не понимаю только, почему этот загадочный рюкзак не заинтересовал моих
родителей. Ну, мама, наверно, приняла Мишку за обыкновенного туриста, а
папа? А папа, наверно, кроме съедобной кожи, в присутствии Мишки больше ни о
чём не мог думать. А я сразу понял, что этот рюкзак означает... Он означает,
что... "подготовка к отважным путешествиям продолжается"... и надо "ждать
указаний".
Пока папа гремел на веранде крышкой сундука и замком, Мишка подтянул
лямки и, шатаясь под тяжестью рюкзака, направился молча на берег
Москвы-реки, на то самое место, где мы с ним так безжалостно расправились с
моими ботинками. Я, конечно, уверенно... и в то же время неуверенно зашагал
вслед за Мишкой. С трудом сбросив с себя на траву рюкзак, в котором при этом
что-то лязгнуло и громыхнуло, Мишка повалился без сил на берег. А я
опустился на траву поближе к рюкзаку и незаметно потрогал его рукой. На
ощупь в рюкзаке, по-моему, было что-то очень круглое и очень железное. Но
что? Как назло, Мишка всё время молчал. Он достал из-за пазухи какую-то
зачитанную книжку и уткнулся в неё носом. Называлась книжка непонятно: "Мои
друзья из племени нанкасе".
Решив, что это название мне пока ничем не грозит, я опять было затосковал
о ботинках, даже не предполагая, что ровно через полчаса Мишка подвергнет
меня таким испытаниям, по сравнению с которыми гибель моих ботинок будет
выглядеть жалким и незначительным событием.
- Когда там, в театре, начало?-спросил Мишка, бросив нетерпеливый взгляд
на часы.
- В шесть тридцать,- сказал я.
Видимо, эта цифра Мишку вполне устраивала, потому что он как-то вдруг
подобрел и сказал своим хриплым и ужасным голосом:
- В конце концов, там... - Мишка бросил взгляд в жуткую даль,- ...там
надо будет уметь не только есть всякие кожаные вещи и предметы...
В кустах раздался лёгкий треск.
Мишка замолчал и огляделся подозрительно по сторонам. Я замер.
- Там надо будет уметь делать, например, кое-что и потруднее...
- Что, например, потруднее? - спросил я, насторожившись.
- Ну, например... например,-сказал Мишка,-уметь читать дым...
Сказав это, Мишка ударил несколько раз рукой по рюкзаку. Раздался
металлический треск, как будто кто-то прошёлся по железной крыше.
