- Конечно, говорила,-сказал радостно Саша.-Она сказала, что это просто
замечательно, что на свете есть такие мальчишки, как ты!
- Прямо так и сказала?
- Прямо так и сказала.
- А почему она так сказала? - спросил я.
- А потому что, она сказала, что если бы на свете все мальчишки были бы
не такие, как ты, а такие, как я,- сказал Саша,- то Таня сказала, что тогда
можно было бы просто умереть со скуки.
- Так и сказала?
- Честное слово!
- Так, может быть, она со мной пойдёт в кино? - спросил я Сашу.- Ты
сходи... спроси её... раз она так сказала,- сказал я.
Когда я так сказал, то в Сашу как будто молния ударила, и он даже как-то
немного, по-моему, почернел. Потом он повернулся и, ничего не сказав, пошёл
к Тане. И они о чём-то снова стали разговаривать. Разговаривали они долго-за
время их разговора Дерябин успел от своей дачи подойти к нашей, неся на
плече свою музыкальную доску, которой он вчера дал мне по голове.
От Тани ко мне Саша снова подбежал бегом и сказал:
- Я её спросил,- сказал Саша,- но она сказала, что в кино пойдёт со
мной...
Потом мы ещё постояли немного молча. И Дерябин к нам почему-то подошёл,
как будто он не дрался вчера с нами, и тоже постоял с нами молча.
- Извини,-сказал Саша,-а то мы опоздаем...
И он, не оглядываясь больше на меня, пошёл к Тане Кузовлевой и, подойдя к
ней, снова стал о чём-то разговаривать. Тогда я тоже стал разговаривать с
Дерябиным.
- Понимаешь, Дерябин,-сказал я,-вот какое дело пропадает...
- Какое?-спросил меня Дерябин.
- Государственной важности... Понимаешь, скажем, я и Саша... против
Скотланд-Ярда. Они там задумывают что-то против нашей страны... Мы с Сашей
едем туда, чтобы разузнать, что они там задумывают. Саша едет как Саша, в
своём виде, как будто у него вообще нет брата, тем более близнеца, я туда
еду с бородой, в седом парике. Там я это всё cнимаю и превращаюсь в Сашиного
близнеца. Мы живём в разных концах Лондона. Я сразу же начинаю разведывать,
что они против нас задумали. Меня начинают подозревать в шпионаже. Однажды,
когда я выхожу из дома, они идут за мной, чтобы не дать мне ничего
разведать, но на самом деле из дома на этот раз вышел не я, а мой брат Саша,
он просто идёт гулять по Лондону, и весь Скотланд-Ярд идёт за ним, а я в это
время разведываю всё, что мне надо разведать... А теперь Таня, конечно, не
отпустит Сашу в Лондон,- сказал я.
- Так ведь она и тебя могла не отпустить,- сказал Дерябин.
Затем он понял, что это напоминание мне было неприятно, и добавил, чтобы
обрадовать меня, наверно: - А Сутулов уже два часа умывается... И бороду
забыл нацепить!..
Но даже и эта новость меня нисколько не обра-довала, я думал о том, что
вообще-то Дерябин был прав: меня Таня тоже бы не отпустила, если бы... Но в
это время Саша и Таня стали совсем удаляться от нашей дачи, и у меня сразу
же пересохло во рту, я я перестал разговаривать. Я стал смотреть только на
Таню и Сашу, а Дерябин, видно, всё смотрел на меня, потому что он вдруг
спросил меня:
- Что с тобой?
И видно, со мной что-то произошло, иначе Дерябин не задал бы мне такой
вопрос.
- Болит,-сказал я.
- Что болит? - спросил Дерябин
- Не знаю,-оказал я.
- А где болит? -спросил Дерябин.
- Не знаю,- сказал я.
- Сейчас они будут уходить всё дальше,-сказал Дерябин.-И чем они будут
дальше уходить, тем у тебя будет болеть всё меньше и меньше...
Таня с Сашей как раз отошли уже на много ша-гов от берёзы, а мы с
Дерябиным всё смотрели им вслед. То есть это я смотрел вслед Тане и Саше, а
Дерябин всё смотрел то им вслед, то на меня.
- Всё меньше болит? - спросил меня Дерябин.
- Нет,- сказал я Дерябину честно.- Чем они уходят всё дальше, тем болит
почему-то всё больше...
- Что же делать? - спросил меня Дерябин.- Может, сказать им, чтоб они
остановились?
А я сказал:
- Не надо! Пусть они идут!.. Пусть они идут,- сказал я.-И пусть болит...
Хоть всю жизнь...
И больше я не сказал ничего, ни одного слова. Тем более, что в это время
Саша с Таней проходили уже мимо сутуловской дачи и я, хоть чувствовал себя
всё хуже и больней, не спускал всё-таки с них глаз,-как бы Сутулов
чего-нибудь не выкинул, когда Саша с Таней поравняются с его дачей. Но
Сутулов ничего такого выкидывать не стал, он высунул на секунду из окна свою
физиономию с перевязанной щекой, как будто у него зубы болели, и тут же
спрятался обратно. И Мешков тоже не стал ничего выкидывать, когда Саша с
Таней поравнялись с его домом. Мешков неторопливо, с достоинством снял со
своей головы шляпу-стетсон и вежливо приподнял над макушкой.
- Вери найс бой Мешкоф,- прошептал я одними губами по-английски,- гуд
чап! - как говорится, хороший парень,- прошептал и сам испугался. Я никогда
не говорил таких длинных фраз на английском языке. Краем глаза я покосился
на музыкальную доску Дерябина, которой он вчера меня треснул по голове.
Может, тот удар начал действовать всё-таки?..
Но в это же время до меня донёсся тихий, но противный голос Лютатовского
Вадима.
- Марфа-леди и Марфа-джентльмен! - крикнул он поравнявшимся с ним Тане и
Саше.
А Тулькин выставил за забор фанерную доску, на которой было написано:
"Саша + Таня = семья!"
И я позабыл про свою боль и вообще про всё на свете позабыл. Я помнил
только об одном. Обидели Танечку Кузовлеву и Александра Завитайкина, которых
я любил, как сорок тысяч братьев, то есть это я Александра любил, как сорок
тысяч братьев, а Таню я любил... как я любил Таню Кузовлеву?.. тоже как
сорок тысяч братьев... Нет, то есть как сорок тысяч сестёр. То есть её
должен теперь любить, как сорок тысяч сестёр... И я должен, должен отомстить
за Танечку и Александра, как сорок тысяч братьев. И кто обидел? Кто
посмел?.. Сутулов даже не посмел, не осмелился, а эти... осмелились, хоть
негромко, но всё-таки... обидели... Сейчас у меня Тулькин об этом пожалеет,
сначала пожалеет Тулькин, а потом и Лютатовский.
- А что это у тебя такое? - испуганно спросил меня Дерябин, указав на
жёлтую ладонь моей правой руки. Моя рука уже стала желтеть на солнце!
- Что это у тебя?-переспросил меня Дерябин, бледнея. - "Жёлтая
лихорадка"!-сказал я, вглядываясь в лица обидчиков Тулькина и Лютатовского.-
"Жёлтая лихорадка" начала действовать,- громко сказал я, погрозив кулаком
Тулькину и Лютатов-скому.-Жёлтая... как у Сутулова... Прости,
Дерябин!-сказал я решительно.-Меня зовёт долг... долг сорока тысяч
братьев!..-И, увидев слоняющегося по двору Трезора, крикнул: -Трезор, за
мной!..
- Позовите к телефону вашу собаку,-сказал я в телефонную трубку, когда
Тулькин по моей просьбе подошёл к телефону.
- А кто её спрашивает? - спросил меня Тулькин испуганным голосом.
- Её просит Джек из угрозыска!-сказал я грубым голосом и подмигнул
Трезору и тихо прошептал: -Голос, Трезор!
"Гафф!"-сказал Трезор.
- А по какому делу? - спросил ещё испуганный Тулькин.
- По уголовному,- сказал я.
- А кто её просит?
- Я же сказал: Джек из угрозыска! - Он ищейка? - Он ищей.
- А по какому всё-таки делу? - спросил совсем перепуганный Тулькин.
- По делу пропажи у вашей Гальды золотой медали, полученной ею на
последней собачьей выставке!.. Она должна дать некоторые показания... Голос,
Трезор! - тихо прошептал я, и Трезор оглушительно залаял снова.
Перепуганный Тулькин подозвал свою Гальду к телефону, и она начала так
радостно давать в трубку свои показания нашему Трезору, что в комнату тут же
вбежала моя мама-Уже давно и я и Трезор были изгнаны из дома, уже замолчал
Трезор, а я уже кончал ломать свою голову над тем, как отомстить моему
врагу, а теперь и Таниному врагу, и Сашиному врагу,- Вадиму Лютатовскому, а
тулькинская Гальда всё ещё продолжала во весь голос "давать показания",
правда, не в телефонную трубку, а так просто, вид-но, она совсем ошалела от
своего первого телефонного разговора.
А Лютатовский, ну что я ему сделал плохого... У них дома есть чудесное
пианино. И на этом пианино Лютатовские родители насильно учили Вадима
музыке. А Лютатовский ненавидел музыку, а Дерябин её любил (но у Дерябина
дома стоит очень плохое пианино). Вот я однажды и сказал Лютатовскому, я ему
сказал, что:
- Не жмись! У Дерябина на днях день рождения, вот и подари своё пианино
Антону.
- А как же я его перетащу к нему? - спросил меня Вадим.
- Поможем,-- сказал я.- Чем можем. Грузчиков я беру на себя...
В общем, когда дома не было родителей ни у Дерябина, ни у Лютатовского,
мы это прекрасное пианино перетащили запросто к Дерябину в дом... Танечка
Кузовлева очень любит музыку, и я думал, что я тоже со временем полюблю
музыку и мы будем с ней вместе слушать её в исполнении Антона Дерябина. И
ему было бы приятней играть для нас на хорошем пианино.
Главное, что и обратные "перетаски" я ведь тоже взял на себя... А в
общем-то, конечно, зря я старался, всё равно Танечка слушала бы музыку не со
мной, а с моим братом Сашей...
- Ну что?-услышал я в окне голос Антона Дерябина.- Болит? - Он уже
несколько раз прибе-гал ко мне с этим вопросом.
- Болит,- сказал я.
Дерябин помолчал и сказал нерешительно:
- А вдруг всю жизнь будет болеть?
Я ничего не ответил.
- Да нет,- сам же успокоил меня Дерябин,- заживёт... до этого-то
обязательно заживёт.
- До чего "до этого"?-спросил я.
- Ну до свадьбы,- объяснил Дерябин.- Моя мама всегда так говорит, если со
мной что-нибудь случится... У меня вот вчера знаешь как голова болела, а
мама мне так и сказала: "Ничего, говорит, Антон, до свадьбы, говорит, всё
заживёт!.." Так прямо и сказала.
Антон Дерябин после этих слов долго молча смотрел на меня, словно ждал,
соглашусь я со словами его мамы или нет, но я ничего не сказал ему в ответ,
потому что откуда я мог знать-заживёт это до свадьбы или нет? Я только
глубоко вздохнул и уткнулся носом в подушку. Может, конечно" и заживёт... А
может, и нет...
