- Нэппинг...
- Наппинг...
- Не наппинг, а н-э-ппинг... Лягушку делай ртом... и ещё как будто у тебя
горячая картошка во рту, и ты в это время горло полощешь...
Я сделал ртом "лягушку", и ещё как будто у меня горячая картошка во рту,
и я в это время горло полощу.
- А как киднаппинг расшифровывается?- спросил я, чтобы сбить Мешкова с
учительского тона.
- "Кид"-козлёнок, "нэппинг"-похищение,-разъяснил мне шёпотом Мешков.-А
ради кого ты станешь кидом?
- Ради Кузовлевой.
- Ты, значит, влюблён! Ты ин лавд? По-английски это будет-ин лавд -
объяснил мне Мешков.
- Я ин лавд,- поспешно согласился я с Мешковым,- очень ин лавд! Я просто
безумно ин лавд! Потому что я её больше всех на свете люблю,- сказал я.-
Даже больше родителей...
- Раз на такое дело идёшь, конечно,-согласился Серёжа.- А ты на ней
женишься?
- Конечно, женюсь! - сказал я.- Со временем, конечно. Если она, конечно,
не будет иметь ничего против... Ну, подбросишь письмо?
- "Подбросишь"! Тут не подбросишь... Тут надо... ту пут ит стилзели...
секретно положить...
- Вот-вот,- обрадовался я.- Именно ту пут и именно стылзели!..
- Да не стылзели!-возмутился Мешков.- А ст-и-и-л... длинное "и"... и язык
между зубов. Ну, повтори.
Мне вообще почему-то уже давно хотелось дать Мешкову по морде, но я
подумал, что это может вдруг испортить наши с ним отношения, и поэтому всё
время сдерживался. Сдержался я и на этот раз, но уже из последних сил.
- А мазер свою тебе не жалко? - продолжал допрашивать меня Мешков.- Она
ведь расстроится, когда узнает, что тебя... украли, да ещё за такие
деньги... за такие мани...
- Конечно, мазер расстроится,-согласился я.- Если бы я был в семье один,
я бы себя ни за что и ни за какие мани не украл... А потом, из-за меня мазер
не будет очень уж переживать, всё равно я... грубый... и учусь плохо... и
никого не слушаюсь. Если бы Сашу украли, тогда бы она, конечно, больше
переживала. Ну как, будешь... пут стилзели?
- А чего ты так торопишься? Чего ты ту би ин э харри? - спросил
Мешков.-Успеешь ещё украсть себя... Ты же ещё не старый... Тем более, что
эта Кузовлева, по моим наблюдениям, пока здесь у нас ни на кого не обращает
внимания.
- Вот именно, что пока не обращает, а вдруг как возьмёт да как обратит...
Их, девчонок, разве поймёшь. Мне, Мешкоф, знаешь, что один мой при-ятель
рассказывал, что он в одну девчонку с первого класса был влюблён. А она ни
на кого не обращала внимания. В первом не обращала, во втором не обращала, в
третьем не обращала, в четвёртом не обращала, а в пятом взяла и обратила
внимание.
- На твоего приятеля?
- Как бы не так! На приятеля моего приятеля! А мой приятель знаешь как
мучился? "Что, говорит, она не могла ещё в первом классе дать понять, что ей
нравится другой? Пять лет, говорит, ждал, надеялся, и на тебе!.." Ну как,
подбросишь письмо?
- Слушай,-сказал Мешков,-а у тебя вкус неплохой... В какую девочку
влюбился!.. Настоящая бьютифул гёрл!..
- Ну так ведь,- сказал я, мобилизуя все свои знания английского языка и
его произношения,- влюбляться, так уж в настоящую... мар фа лэйди!..
- В кого, в кого? - насторожился Мешков.
- В мар фа лэйди,-повторил я уже не так уверенно.
- В марфа лэйди? - повторил за мной Мешков.- А что это такое?
- Ну что ты, не знаешь, что ли? - удивился я и тут же поспешно и
неуверенно объяснил: -Мар- моя! Фа-прекрасная! А лэйди-это лэйди! И здесь
Мешков с хохотом свалился с ног, как будто его кто-то скосил вместе с
травой.
- Марфа - лэйди! - мычал он, катаясь взад-вперёд.-Марфа - лэйди!.. Ой!
Умереть! Уснуть!.. Ту дай! Ту слип!.. Май фер лэйди, а не Марфа- лэйди!..
Повторяй за мной... Ну... Май... фер... лэйди!..
Но я не стал ничего больше повторять за Мешковым.
- Ладно,-сказал я,-тут, Мешков, тебе не урок английского языка, отвечай
прямо и по-русски : подбросишь письмо или нет?
- Нет,- сказал Мешков,- не подброшу. Ноу, нэвермор.
- Почему нэвермор? - спросил я грозно.
- Нехорошо воровать... Вери бед! И сообщникам за это знаешь что бывает?
- Но я же ворую себя, у своих родителей и за свои же деньги!
- Но всё равно - воруешь же? - сказал Мешков, возвращая мне письмо.
- Ворую,- тихо прошептал я.- Так ведь из-за любви же... из-за.. ай лав ю!
- Ай лав ю должна вдохновлять человека,- сказал Мешков,- на благородные
дела и поступки, а не на воровство!.. И вообще тут что-то не то. Ты
влюбиться не можешь, не такой ты человек! Тебе только с курточками
эксперименты устраивать. Шалопут ты! Вот ты кто!
Сказал и скрылся в кустах. И ещё шалопутом обозвал!.. Сам шалопут! Целый
час задавал мне всякие вопросы на английском языке, а когда дело дошло до
дела, так сразу в кусты.
- Брату бы твоему помог! - крикнул из кустов Сергей.
- Курточку мне простить не можешь!..- крикнул я вдогонку Мешкову.- Я что,
виноват, что столько честных ребят развелось!..
Рассказ третий
СООБЩНИК ДЕРЯБИН
Антона Дерябина я обнаружил в соседнем пе-реулке. Он сидел на брёвнах и,
закрыв глаза, играл на рояле, то есть не на рояле, а на клавишах рояля,
нарисованных на фанерной доске. Он с этой доской никогда почти не
расставался. Везде её с собой таскал. Пальчики свои тренировал. Я его за эту
музыкальную доску даже уважать стал. А что, здорово придумал. Сидит
музицирует и никому своей музыкой на нервы не действует. Я бы на его месте с
этой доской выступал в концертах. Вон у него как по клавишам пальцы бегают.
Сразу видно, что человек хорошо играет на рояле. И совсем не обязательно,
чтоб было слышно.
Услышав лёгкий шорох, Дерябин приоткрыл один глаз и посмотрел
подозрительно на меня, но я сделал на этот раз вид, что я на самом деле-это
совсем не я, а мой брат и, кашлянув, вежливо присел на самый краешек бревна.
Мешков же сказал, что моему брату он бы помог, а мне ни за что. И как это я
сам не догадался выдать себя в разговоре с Мешковым за своего брата. И
вообще перед разговором с Мешковым мне надо было выучить английский язык. На
английском я бы его наверняка уговорил, как джентльмен джентльмена.
Приоткрыв один глаз, Дерябин продолжал смотреть на меня, легко касаясь
нарисованных клавишей своими нервными пальчиками.
Дерябин был жутко нервный парень и пугливый, как птичка (художественная
натура, как говорит моя мама), поэтому, чтобы он сразу не спорхнул с бревна
и не улетел домой, я всё делал вид, что очень внимательно слушаю его игру на
рояле, хотя думал только об одном: лишь бы этот нервный Дерябин не
догадался, кто перед ним сидит на самом деле. Если он догадается, что перед
ним сижу я,- ни за что не поможет, и всё из-за своего попугая, то есть не
из-за своего, а из-за бабушкиного... А что я такого особенного сделал?
Просто я хотел, чтобы Таня Кузовлева узнала от Дерябина, что я, вероятно, в
будущем стану, может, самым знаменитым дрессировщиком птиц. Я думал, что
Дерябин так и скажет Тане Кузовлевой: "Этот Алексей Завитай-кин,
оказывается, большой педагог!" Дело в том, что у Антошкиной бабушки был
говорящий попугай Коко, с которым они носились, как я не знаю с чем.
Главное, что этот попугай у них был жуткий хвастун, от него только и было
слышно: "Кокошка хор-рошая птичка! Кокошка ууумничка! Кокошка воспитанный
попугай". В конце концов скромность должна, наверно, украшать не только
человека, но и попугая. В общем, недавно, когда Антошкина бабушка уехала на
две недели в гости в Воронеж, Антошка сам мне сказал, что этот попугай ему
всё время действует на нервы и мешает заниматься на рояле. А я ему сказал,
что пусть попугай поживёт у меня на чердаке и что я за ним буду ухаживать,
как Антошкина бабушка.
Антошка, конечно, сразу согласился, и две недели ему никто не мешал
играть на рояле. Перед приездом бабушки мы с Антошкой перенесли попугая в её
комнату. Главное, сам же этот Антон чуть со смеху не умер, когда бабушка
сказала прямо с порога попугаю:
- Здравствуй, Кокошенька! А он ей в ответ:
- Судар-р-р-рыня, позвольте вам выйти вон. Бабушка, конечно, чуть в
обморок не упала, а Кокошка ей предложил сыграть в подкидного дур-р-рака.
Неотложку вызывали, а Антон перестал со мной разговаривать. А разве я
виноват, что попугай оказался таким способным учеником и совсем уж не такой
хорошей птичкой, как он о себе все время трещал во всеуслышание. А потом,
что я та--кого сделал плохого? Я же фразу: "Позвольте вам выйти вон"-из
Чехова взял, а Чехов-классик, его во всех школах проходят. В крайнем случае,
если этот Кокошка и дальше будет ругаться, а он теперь всё время ругается и
не хочет отучиваться, его можно в Англию послать, я своими глазами читал,
что англичанка Дороти Нил основала общество "Компания против обучения
попугаев бранным выражениям". Общество насчитывает 220 членов и 180
попугаев. Правда, я это вычитал не для себя, в общем-то, и не для попугая
Коко, и не для Антошкиной бабушки. Я это для Танечки Кузовлевой вычитал,
чтобы она бы узнала об этом и сказала: "Какой этот Алексей Завитайкин
любознательный парень! Всем-то он интересуется!.."
- Здравствуйте, Антоша.- Я это сказал точно так, как эту фразу мог бы
произнести мой брат Саша.
- Здравствуйте..-ответил Антоша, не зная, как меня именовать, несмотря на
все мои старания доходить не на себя, а на брата.
- Саша,-подсказал я.
- Здравствуйте, Саша,- сказал Дерябин, успокаиваясь, но не совсем и
продолжая смотреть на меня с недоверием. Тогда я решил его добить с помощью
общества Дороти Нил.
- Вот,- сказал я, протягивая Антону вырезку из журнала,-мне конечно,
неприятно, что мой брат испортил вам попугая, но выход есть...
Антон внимательно прочитал заметку, покрылся от радости красными пятнами
и сказал:
- Можно показать бабушке?
- Конечно, вырезал специально для вашей бабушки.
Спрятав заметку в карман, Антон расчувствовался и совсем потерял
бдительность, и вообще я уже мог переходить к письму, но я решил
окончательно расположить его к себе и сказал:
- Вы можете сыграть что-нибудь лирическое... из классики?.. Мой брат
признаёт только джаз, а я его терпеть не могу.
Лучшей фразы, вероятно, нельзя было и придумать, потому что Антон снова
покраснел от удовольствия и спросил:
- А что вам сыграть из классики? - спросил Антон, устраивая на коленях
поудобнее свою доску. "Начинается,- подумал я про себя.- С Мешковым меня
подвело незнание английского языка, а сейчас меня подведёт моё полное
незнание классической музыки".
- Мне э... э... - замычал я.- Мне э... э...
- Эпиталаму хотите?
Я решил, что эпиталама-это что-то такое не очень длинное, и поэтому
охотно согласился.
Пальцы Антона запрыгали по беззвучным клавишам довольно надолго. Потом
вдруг остановились. Я зааплодировал и прошептал:
- Прекрасно! Прекрасно!
- Нет, нет,- испугался Дерябин,- это ещё не конец. Это просто пауза... в
моей трактовке. Тут ещё будет... аллегро модерато... и тутти...
"Тутти-мутти",-чуть было не сказал я вслух, но удержался. Дерябин снова
заиграл и снова остановился.
- Прекрасно! Прекрасно! - сказал я ещё раз, надеясь на то, что это уже
настоящий конец, а не очередная пауза в трактовке Дерябина.
- Вам правда понравилось? - спросил меня Антон.- А какое место больше
всего?
Я хотел сказать, что больше всего мне понравилась пауза, но опять
удержался.
- Правда,- сказал я с пафосом,- и особенно вот это место.- И здесь я
показал сначала на середину, а потом на самый конец доски, где Антошины
пальцы бегали быстрее всего.
- Я могу повторить,-сказал Антон.
