Я спустился в маленький подвал.
Я нигде такого ресторана
И такого сброда не видал!
Мелкие чиновники, японцы,
Теоретики чужой казны...
За прилавком щупает червонцы
Человек,- и все они пьяны.
"будьте так любезны,разменяйте, -
Убедительно его прошу, -
Только мне бумажек не давайте -
Трехрублевок я не выношу!"
Что мне делать с пьяною оравой?
Как попал сюда я, боже мой?
Если я на то имею право, -
Разменяйте мне мой золотой!
1912
***
Образ твой, мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
"господи!" - Сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.
Божье имя, как большая птица,
Bылетело из моей груди.
Bпереди густой туман клубится,
И пустая клетка позади.
1912
***
Нет, не луна, а светлый циферблат
Сияет мне, и чем я виноват,
Что слабых звезд я осязаю млечность?
И Батюшкова мне противна спесь:
"который час?" - Его спросили здесь,
А он ответил любопытным: "вечность".
13
Петербургские строфы
********************
H. Гумилеву
Над желтизной правительственных зданий
Кружилась долго мутная метель,
И правовед опять садится в сани,
Широким жестом запахнув шинель.
Зимуют пароходы. На припеке
Зажглось каюты толстое стекло.
Чудовищна, - как броненосец в доке, -
Россия отдыхает тяжело.
А над Невой - посольства полумира,
Адмиралтейство, солнце, тишина!
И государства жесткая порфира,
Как власяница грубая,бедна.
Тяжка обуза северного сноба -
Онегина старинная тоска;
На площади сената - вал сугроба,
Дымок костра и холодок штыка...
Черпали воду ялики, и чайки
Морские посещали склад пеньки,
Где, продавая сбитень или сайки,
Лишь оперные бродят мужики.
Летит в туман моторов вереница.
Самолюбивый,скромный пешеход,
Чудак Евгений бедности стыдится
Бензин вдыхает и судьбу клянет!
1913
***
B таверне воровская шайка
Всю ночь играла в домино.
Пришла с яичницей хозяйка;
Монахи выпили вино.
На башне спорили химеры:
Которая из них урод?
А утром проповедник серый
B палатки призывал народ.
На рынке возятся собаки,
Менялы щелкает замок.
У вечности ворует всякий,
А вечность - как морской песок.
14
Он осыпается с телеги, -
Не хватит на мешки рогож.
И, недовольный, о ночлеге
Монах рассказывает ложь.
1913
***
Отравлен хлеб, и воздух выпит:
Как трудно раны врачевать!
Иосиф, проданный в Египет,
Не мог сильнее тосковать.
Под звездным небом бедуины,
Закрыв глаза и на коне,
Слагают вольные былины
О смутно пережитом дне.
Немного нужно для наитий:
Кто потерял в песке колчан,
Кто выменял коня, - событий
Рассеивается туман.
И, если подлинно поется
И полной грудью, наконец,
Все исчезает - остается
Пространство, звезды и певец!
1913
Kинематограф
************
Кинематограф. Три скамейки.
Сантиментальная горячка.
Аристократка и богачка
В сетях соперницы-злодейки.
Не удержать любви полета:
Она ни в чем не виновата!
Самоотверженно, как брата,
Любила лейтенанта флота.
А он скитается в пустыне,
Седого графа сын побочный.
Так начинается лубочный
Роман красавицы-графини.
И в исступленье, как гитана,
Она заламывает руки.
Разлука. Бешеные звуки
Затравленного фортепьяно.
B груди доверчивой и слабой
Еще достаточно отваги
Похитить важные бумаги
Для неприятельского штаба.
И по каштановой аллее
15
Чудовищный мотор несется.
Стрекочет лента, сердце бьется
Тревожнее и веселее.
В дорожном платье, с саквояжем,
В автомобиле и в вагоне,
Она боится лишь погони,
Сухим измучена миражем.
Какая горькая нелепость:
Цель не оправдывает средства!
Ему - отцовское наследство,
А ей - пожизненная крепость!
1913
Домби и сын.
************
Когда, пронзительнее свиста,
Я слышу английский язык, -
Я вижу Оливера Твиста
Над кипами конторских книг.
У Чарльза Диккенса спросите,
Что было в лондоне тогда:
Контора Домби в старом Сити
И Темзы желтая вода.
Дожди и слезы.Белокурый
И нежный мальчик Домби-сын.
Веселых клерков каламбуры
Не понимает он один.
B конторе сломанные стулья,
На шиллинги и пенсы счет;
Как пчелы, вылетев из улья,
Роятся цифры круглый год.
А грязных адвокатов жало
Работает в табачной мгле, -
И вот, как старая мочала,
Банкрот болтается в петле.
На стороне врагов законы:
Ему ничем нельзя помочь!
И клетчатые панталоны,
Рыдая, обнимает дочь.
1914
16
***
Я не слыхал рассказов Оссиана,
Не пробовал старинного вина,-
Зачем же мне мерещится поляна,
Шотландии кровавая луна?
И перекличка ворона и арфы
Мне чудится в зловещей тишине,
И ветром развеваемые шарфы
Дружинников мелькают при луне!
Я получил блаженное наследство -
Чужих певцов блуждающие сны;
Свое родство и скучное соседство
Мы презирать заведомо вольны.
И не одно сокровище, быть может,
Минуя внуков, к правнукам уйдет,
И снова скальд чужую песню сложит
И как свою ее произнесет.
1914
***
Есть ценностей незыблемая скала
Над скучными ошибками веков.
Неправильно наложена опала
На автора возвышенных стихов.
И вслед за тем, как жалкий Сумароков
Пролепетал заученную роль,
Как царский посох в скинии пророков,
У нас цвела торжественная боль.
Что делать нам в театре полуслова
И полумаск, герои и цари?
И для меня явленье Озерова -
Последний луч трагической зари.
1914
***
Поляки! Я не вижу смысла
В безумном подвиге стрелков!
Иль ворон заклюет орлов?
Иль потечет обратно висла?
Или снега не будут больше
Зимою покрывать ковыль?
Или о Габсбургов костыль
Пристало ушибаться польше?
И ты, славянская комета,
В своем блужданьи вековом,
Рассыпалась чужим огнем,
Сообщница чужого света!
1914
17
***
Aнне Aхматовой
Черты лица искажены
Какой-то старческой улыбкой.
Ужели и гитане гибкой
Все муки Данта суждены?
1915
***
Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.
Как журавлиный клин в чужие рубежи, -
На головах царей божественная пена, -
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Tроя вам одна, ахейские мужи?
И море, и Гомер - все движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море Черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.
1915
***
Уничтожает пламень
Сухую жизнь мою,
И ныне я не камень,
Я дерево пою.
Оно легко и грубо,
Из одного куска
И сердцевина дуба,
И весла рыбака.
Bбивайте крепче сваи,
Стучите, молотки,
О деревянном рае,
Где вещи так легки.
1915
18
***
От вторника и до субботы
Одна пустыня пролегла.
О, длительные перелеты!
Семь тысяч верст - одна стрела.
И ласточки, когда летели
B Египет водяным путем,
Четыре дня они висели,
Не зачерпнув воды крылом.
1915
***
В Петрополе прозрачном мы умрем,
Где властвует над нами Прозерпина.
Мы в каждом вздохе смертный воздух пьем,
И каждый час нам смертная година.
Богиня моря, грозная Aфина,
Сними могучий каменный шелом.
B Петрополе прозрачном мы умрем,-
Здесь царствуешь не ты, а Прозерпина.
1916
***
Эта ночь непоправима,
А у вас еще светло.
У ворот Ерусалима
Солнце черное взошло.
Солнце черное страшнее -
Баю баюшки баю -
B светлом храме иудеи
Хоронили мать мою.
Благодати не имея
И священства лишены,
B светлом храме иудеи
Отпевали прах жены.
И над матерью звенели
Голоса израильтян.
Я проснулся в колыбели,
Черным солнцем осиян.
19
***
Природа - тот же Рим отразилась в нем.
Мы видим образы его гражданской мощи
В прозрачном воздухе, как в цирке голубом,
На форуме полей и в колоннаде рощи.
Природа - тот же Рим, и, кажется, опять
Нам незачем богов напрасно беспокоить, -
Есть внутренности жертв, чтоб о войне гадать,
Рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить!
1917
Декабрист
*********
"Тому свидетельство языческий сенат, -
Сии дела не умирают!"
Он раскурил чубук и запахнул халат,
А рядом в шахматы играют.
Честолюбивый сон он променял на сруб
В глухом урочище сибири,
И вычурный чубук у ядовитых губ,
Сказавших правду в скорбном мире.
Шумели в первый раз германские дубы,
Европа плакала в тенетах,
Квадриги черные вставали на дыбы
На триумфальных поворотах.
Бывало, голубой в стаканах пунш горит.
С широким шумом самовара
Подруга рейнская тихонько говорит,
Вольнолюбивая гитара.
"Еще волнуются живые голоса
О сладкой вольности гражданства!"
Но жертвы не хотят слепые небеса:
Вернее труд и постоянство.
Все перепуталось, и некому сказать,
Что, постепенно холодея,
Все перепуталось, и сладко повторять:
Россия,лета, Лорелея.
1917
20
***
Bсе чуждо нам в столице непотребной:
Ее сухая черствая земля
И буйный торг на Сухаревке хлебной
И страшный вид разбойного кремля.
Она, дремучая, всем миром правит.
Миллионами скрипучих арб она
Качнулась в путь - и полвселенной давит
Ее базаров бабья ширина.
Ее церквей благоуханны соты
Как дикий мед, заброшенный в леса,
И птичьих стай пустые перелеты
Угрюмые волнуют небеса.
Она в торговле хитрая лисица,
Она пред князем - жалкая раба.
Удельной речки мутная водица
Течет, как встарь, в сухие желоба.
1916 (1917)
***
Когда октябрьский нам готовил временщик
Ярмо насилия и злобы,
И ощетинился убийца-броневик,
И пулеметчик узколобый,
Керенского распять потребовал солдат,
И злая чернь рукоплескала:
Нам сердце на штыки позволил взять Пилат,
Чтоб сердце биться перестало!
И укоризненно мелькает эта тень,
Где зданий красная подкова;
Как будто слышу я в октябрьский тусклый день:
"Вязать его, щенка Петрова!"
Среди гражданских бурь и яростных личин,
Тончайшим гневом пламенея,
Ты шел бестрепетно, свободный гражданин,
Куда вела тебя Психея.
И если для других восторженный народ
Bенки свивает золотые -
Благословить тебя в глубокий ад сойдет
Стопою легкою Россия.
21
Кассандре
*********
Я не искал в цветущие мгновенья
Твоих, Кассандра, губ, твоих, Кассандра, глаз,
Но в декабре - торжественное бденье -
Воспоминанье мучит нас!
И в декабре семнадцатого года
Все потеряли мы, любя:
Один ограблен волею народа,
Другой ограбил сам себя...
Когда-нибудь в столице шалой,
На скифском празднике, на берегу Невы,
При звуках омерзительного бала
Сорвут платок с прекрасной головы...
Но, если эта жизнь - необходимость бреда,
И корабельный лес - высокие дома -
Лети, безрукая победа -
Гиперборейская чума!
На площади с броневиками
Я вижу человека: он
Волков горящими пугает головнями:
Свобода, равенство, закон!
Декабрь 1917
***
А.B.Карташеву
Среди священников левитом молодым
На страже утренней он долго оставался.
Ночь иудейская сгущалася над ним
И храм разрушенный угрюмо созидался.
Он говорил: небес тревожна желтизна.
Уж над Ефратом ночь, бегите, иереи!
А старцы думали: не наша в том вина;
Се черножелтый свет, се радость иудеи.
Он с нами был,когда по берегу ручья
Мы в драгоценный лен субботу пеленали
И семисвечником тяжелым освещали
Ерусалима ночь и чад небытия.
1917
22
***
Пусть имена цветущих городов
Ласкают слух значительностью бренной.
Не город Рим живет среди веков,
А место человека во вселенной.
Им овладеть пытаются цари,
Священники оправдывают войны,
