мир обратно в небытие, Я подняла руки и стала медленно кружиться, сама не знаю,
желаю того или нет.
Теперь я точно знала, что так было всегда. Что этот сумрак, этот чудесный сон
реальней меня и он никогда не прервется - здесь родится еще много всего,
он будет меняться, трансформироваться, заполонять, творить.
Творить.
Перевертыши
FINISH
Natalia Makeeva 2:5020/859.44 16 May 98 00:59:00
Посмертные похождения ЛИБа.
Как-то раз мне привиделся труп старика ЛИБа. Он был как живой - почти
живой. Hе знаю, почему я решила, что он мертв - наверно, интуиция как
всегда сделала свое черное дело и свалила восвояси. ЛИБ величественно плыл
по огромной, полноводной реке. Люди толпились на берегу, что-то кричали,
шумели, но, как ни странно, никто не плакал.
Они бросали в воду мелкие монетки - на счастье, поднимали детей - пусть
надолго запомнят это зрелище. А ЛИБ плыл и плыл, покоясь на небольшом
островке из живых цветов. Иногда в складках дряблой кожи начинала блуждать
счастливая улыбка, вскоре терявшаяся где-то на подбородке. Когда кто-то на
берегу слишком громко выкрикивал его имя, ЛИБ осторожно приподнимался,
медленно поворачивал голову в сторону толпы и приветственно поводил правой
рукой, шевеля губами, как если бы вновь говорил что-то бесконечно важное.
Hо повсюду гремела праздничная музыка и никто не слышал его. Тогда ЛИБ
ложился на спину, складывал руки на огромном вздувшемся животе и продолжал
путешествие. pесенний ветер играл красными и черными лентами на траурных
венках, служивших ему подушкой, птицы садились и клевали блестящие
украшения, как и при жизни покрывавшие широкую грудь мертвого ЛИБа. Он был
похож на огромного жука с причудливым панцирем, спустившегося отдохнуть на
цветочное ложе. Он плыл и нет-нет, да и думал "еще не все кончено, я еще
полечу !" Hо душный запах красных гвоздик и белых хризантем затаскивал его
в вязкие объятия сна, терпеливо повторяя: "нет, успокойся, твое место
здесь, лежи себе, плыви, а там - посмотрим...", давая ЛИБу понять, что
"там" не будет ничего - плавание - это и есть то, что простые люди называют
"последний путь". С той лишь разницей, что их обычно не провожают
восторженные, умиленные толпы.
ЛИБ был выше простых смертных и он это знал. При жизни миллионы
человеческих судеб зависели от его, ЛИБа, прихоти. p последние лет десять
он настолько проникся идеей собственной значимости, что стал смотреть на
мир глазами отчасти - ребенка, отчасти - спокойного, умиротворенного
китайского мудреца. А всего один звук, вернее - два - короткое
причмокивание и долгое, созерцательное "а..." исходившие из его уст,
значили для людей больше, чем долгие пламенные речи иных вождей. ...Прямо
перед лицом ЛИБа висело огромное небо, в котором носились птицы и самолеты,
все было прекрасно и ничто не ранило. p небе ничего не менялось - изо дня в
день все тот же умиротворяющий, привычный шум. ЛИБ уплыл далеко от тех
мест, где его знали и помнили, уже никто его не видел, не узнавал, не хотел
помнить. Иногда ему становилось немного грустно, но какой-то случайный
всплеск или шорох уносили мысли в туманное прошлое, где и благополучно
тонули в реве рукоплещущей толпы. "Эх, сейчас бы в баньку, да вот сердце
шалит 0 нельзя..", - подумал ЛИБ. "Ква-ква-кое...", - засмеялись лягушки в
заводи; "Дз-зер-дзе...", - пропела невидимая стрекоза. У него не было
сердца - санитар в грязном халате аккуратно извлек обмякший, изношенный
кусок мяса и, напевая какую-то идиотскую песенку про несчастную любовь,
положил его в стеклянную банку и унес. ЛИБ догадался, что сердце будут
кромсать, препарировать, заливать чем-то нехорошим, а потом, скорее всего,
сожгут. Последнее ему понравилось больше - картина поедания родной плоти
бродячими собаками или больничными крысами, которые живут и плодятся в
гнилых бинтах, несколько напугала ЛИБа. Думая обо всем этом, он чуть не
заплакал. Ему даже показалось, что одна слеза все же скатилась по рыхлой
щеке...
И вот теперь - без сердца, печени и многого другого, лишь отягощавшего его
существование при жизни в нашем бренном мире, ЛИБ странствовал - чистый и
безмятежный. Тихие заводи, бурные пороги, одно сменяло другое и мгновенно
забывалось, не замутняя памятью радость посмертного его бытия. Иногда он
как будто что-то вспоминал, но это были не более чем отблески былого, не
способные серьезно встревожить ЛИБа. Даже думая о своем бесследно
исчезнувшем сердце, он испытал скорее приступ меланхолии, чем обиду или
досаду, и скорее окончательно все позабыл, заглядевшись на разноцветного
бумажного змея высоко в небе.
Шум воды, далекие голоса, волны легкой печали - все это роилось вокруг ЛИБа, то
игpая с ним, то проносясь мимо; Он был белым листом, на который оседала пыль,
падали лепестки и мелкие ветки, чистым листом, на котором уже никто ничего не
напишет.
Однажды течение вынесло его на грязную отмель и цветочное ложе ЛИБа прочно
застряло между немыслимых кусков ржавого железа, притаившегося под мутной
водой.
ЛИБ очень удивился - он даже привстал и взглянул на берег, но не увидел
ничего, кроме бескрайней свалки, над которой кружили скандальные чайки.
"А-а-а...", - проговорил он и причмокнул губами. Его не пугала это картина
- наоборот, он нашел ее по-своему красивой, но уж слишком странной. Хотя он
и почти ничего не помнил из своей прежней жизни, ему показалось, что такого
он раньше не видел. "А-а-а...". - снова произнес ЛИБ и снова причмокнул. "Я
здесь", - услышал он тихий, приятный голос. У самой воды, на сероватом
песке, покрытом масляными разводами всех цветов радуги, лежал человек в
идеально черном костюме: из-под которого виднелась белоснежная рубашка.
Посмотрев с минуту на ЛИБа спокойными карими глазами, человек уселся
по-турецки и заговорил. "Я ждал тебя. Ждал все это время. Я сберег твое
сердце, печень и еще кое-что. Ты долго плыл, но не опоздал. Я как раз
собрался уходить". Голос его звучал необычно - звуки получались гортанные,
но в них не было ничего отталкивающего. "А кто ты ?", - хотел было спросить
ЛИБ, но сказать получилось только "а-а-а..." С досады ЛИБ громко
причмокнул. "Я тот, кто ждал тебя", - продолжил человек, - "потерпи, сейчас
мы вместе поплывем туда, где все будет как прежде. Совсем скоро, совсем
скоро - как прежде."
Человек встал, осторожно вошел в воду и поплыл. Ложе, на котором покоился
ЛИБ, само освободилось из подводного капкана и то же поплыло. Спустя
несколько минут очертания свалки исчезли и ЛИБ опять видел перед собой лишь
акварельный горизонт, сливавшийся с весенним небом. Плывший рядом человек
говорил, говорил, но ЛИБ уже ничего не слышал. Его наполнила тишина и любые
слова гасли, не достигая его ушей.
Очнувшись на мгновение, ЛИБ повернул голову и взглянул туда, где, как он
думал, должен был плыть незнакомец в черном. То, что он увидел, лишило его
остатков дара речи и он не смог сказать даже "а-а-а..." p этот миг перед
его глазами пронеслись все возможные и невозможные кошмары, какие только
можно вообразить. Когда чудовищный калейдоскоп успокоился, перед ЛИБом
предстала картина, его запустившая. pместо странного человека в новеньком
костюме рядом с ним вниз по течению плыл облепленный мухами
полуразложившийся труп огромного черного пса. Шерсть местами облезла, а
вместо глаз виднелись две скользких дыры. ЛИБа словно ударила молния и он
вышел из оцепенения. Он вскочил и цветочное ложе перевернулось. Падая в
воду, ЛИБ успел издать крик, от которого рыба на много километров вверх и
вниз всплыла кверху брюхом, а у женщин в прибрежных поселках пропало
молоко. ЛИБ продолжал кричать, уходя под воду, а волны, поднятые им,
покатились, смывая с берега лодки и рыболовные снасти. Люди так и не
узнали, что же случилось, небольшой островок из живых цветов, прибитый к
берегу спустя несколько дней, приняли за причуду какого-то толстосума.
ЛИБ тем временем навсегда погрузился на дно - в глухую и слепую тьму, где все
было прекрасно и ничто не ранило.
Как и прежде.
Natalia Makeeva 2:5020/859.44 06 Jun 98 00:11:00
Good night
Грязь и слухи. Слова до беды, до глубокой воды. Я ли не я, да прихоть не
моя. Идти через лес, через темный провал, через лунный пустырь. Только не
свет. Важно ли... Если пройдешь - будет, будет, если уснешь - встанет сон,
поманет, глянет, пальцем погрозит, да канет. Вместе с тобой, вместе с
луной, вместе с памятью. Заспишь, заешь, заглядишь горячей бессоницей, если
проснешься, забудешь, пропадешь, грязью покроешься, сгинешь навеки. Мелкой
водой, чахлой травой, бледным светом ночным, не увидишь другого, не
вспомнишь, не глянешь, рукой не поманешь, не позовешь меня, там останешься.
Зверей плодить, в земле ворочаться, воли не знать, не желать.
Здесь ничто не спасет - ешь ее, ешь, ешь - приговаривай, приговаривай к
глазу белому, дальнему. Ешь, кости псам не кидай - не время. Позже
потешатся, наиграются, нагрызутся всласть, наживутся. Что ни дома, ни
крова, ни кола, ни двора, ни детей, ни друзей - пусть костями она изойдет,
бельма выплачет, выпью жизнь свою выкричит и уйдет за тобой - грязью,
светом больным, да гнилою водой. Hе умрет, не сгниет - невестой твоею
стенет, будет землю рыть, будет корни грызть, да детишек кликать. "Где вы,
где вы, нет больше дома, нет больше страха, возвращайтесь ко мне,
светлоглазые, я вас в землю возьму, я вас в корнях спрячу, что б никто не
нашел, что б никто не тронул. Hе глянул, не вспугнул ваших птиц белокрылых
- пусть в земле летят." Все не выплачешь. Веки вечные, горемычные, все
пожрут, не откажутся, и тебя, и других, землей выплюнут - на потеху людям,
под жаркое солнце, под колючие звезды, что б не смел никто жить без спросу
здесь, что б не зарились, не играли, не были...
Слов здесь нет, да не на них свет. Ты иди себе мимо, назад не гляди, до
утра не ешь, да глаз не смыкай. Хороша вода, да нельзя туда - будешь спать,
век горевать - прибежит кривой, унесет домой, станет мучать, в омут
затащит, - только тебя и видели. Где грязь - там князь, если он придет, все
прахом пойдет. Hе зови, не плач, дозовешься - глаза-то прячь, - пусть идет
стороной, пусть не видит ни людей, ни зверей, в небо взовьется, огнем
сгинет.
Так иди через лес, не буди лихо, да сам не спи. Бойся меня, бойся себя,
в воду не гляди - заглядишься, не спасут тебя ни слова, ни люди, ни тварь
лесная. Иди и знай:
Hе найдут тебя, вспомнят - сплюнут, увидят - камнем кинут, услышать - уши
закроют, детей уведут. Пусть живут - будет день - будет пища, будет ночь
тебе, будет день без них. Если поймешь, если дойдешь, если свыкнешься.
Natalia Makeeva 2:5020/859.44 10 Jun 98 00:56:00
Земля зазpя
Памяти потерянного разума моего друга М.
ЗЕМЛЯ ЗАЗРЯ
I
Земля, зерна, заря, не успевшая согреться.
Кудри в зеве - смесь извращенной пытки и игривой ассоциации.
Письмена. Заветы предков, вставшие в горле комом от непонимания их сети
и формы. Слова и буквы, без остановки носящиеся по черепной коробке, гулко
бьющиеся о свод, сбивающиеся в кучи, ведущие войны, рвущие друг друга в клочья,
оплакивающие падших, ростящие выводки сопливых белобрысых сирот. Мертвые
идеи, брошенные на бессмысленную войну родителями-фанатиками. Безутешная
старость случайных мыслей. Трупы идей, гниющие под сукном. Возрождение:
ретрограды с остервенением вгрызаются в то, что осталось от мозга, мечтая
перевернуть мир.
Цензор в белом халате со шприцом в руке как апофеоз.
II
...И вот он сидит за столом - руки сцепились в замке, на осуновшемся лице
словно уродливый шрам лежит тень. Он начинает говорить: "я не могу спать,
я боюсь спать, я что-то успеваю понять, но во сне я все забываю, понимаешь...
мне уже ничего не поможет". Он поднимает глаза. Он меня не видит - два
