а вслед ему смотрели пустые глазницы безымянного прыгуна.
Natalia Makeeva 2:5020/859.44 12 Dec 97 01:04:00
СТЕHЫ
Время длится, распластавшись по плоскости событий и слов. Оно скользит,
срывается, балансирует на краю пропасти, выживает. Его держим мы -
суетливые дети, вечно куда-то спешащие, живущие прошлым, думающие о
будущем. Попавшие в сети случайностей - чьих-то лиц, дороги на работу -
привычной, обросшей деталями, изменяющейся, но не перестающей от этого
вьедаться в память, сростаться с мозгом.
Я пытаюсь что-то вспомнить, но это не более чем очередной сон на яву,
странное воспоминание проносится где-то очень далеко, но я успеваю
почувствовать его запах, форму, _тот_ воздух, желтые цветы на шершавой коре
- прямо в обычной московской квартире. Смешно. Я невольно начинаю
улыбаться, глядя в слепое захватанное окно. Стоящие рядом люди начинают
несколько озабоченно оглядываться. Смешно. Где это было - да я понятия не
имею, где, когда и с кем. Кто были люди, окружавшие меня - качающиеся тени,
нервные пальцы, теребящие что-то в длинных, пропахших сладковатым дымом
волосах.
А вы пробовали танцевать со стеной ? А подумать о маленьком мячике (его
отобрали у щенка) как о мире - нашем мире. (Она хотела выбросить его в
форточку, утверждая, что он хочет свободы, что мы хотим этой свободы. Потом
она упала на спину и уставилась в потолок, покрытый разводами теней от
лампы. Она не переставала что-то говорить - тихо, речь ее была смазанной, а
слова кому-то постороннему показались бы бредом сумашедшего.)
Эти стены - они не только имеют уши, глаза, они еще и злятся - злые стены
осуждают меня, не понимая, что я давно не то лупоглазое существо со
сломаным фломастером в руке. Это не плохо или плохо - просто так всегда
случается, только стены об этом не знают, они ждут знакомого звука,
знакомого голоса - как жду и я, прекрасно зная, что здесь изменилось
слишком многое и прошлое сюда вернуться не сможет при всем его желании. Да
и надо ли - оно не найдет прежнюю меня, я вряд ли узнаю его. Всему свое
время. Иначе слова - прилипчивые слова поймают нас и будут мучать до тех
пор, пока вся наша память не превратится в слова, бессмысленные и, по
большому счету, никому не нужные слова. Погибнет все то, что живет
молчанием, питается тишиной, видит только закрыв глаза. Закрой этот мир -
ты была не права, ему не нужна свобода. Ему нужны пустые звуки, вылетающие
из гнилого рта очередного спасителя.
Того самого, что хочет стереть мои тихие танцы с собственной тенью,
запертить мне смеяться, случайно что-то вспомнив. Он безумен. Он нечего не
даст мне, скорее он сам умрет, залхебнувшись собтвенной мудростью...
Снова стены - чем-то вопрошающие. Лежащие рядом со мной приведение
испугано вздрагивает и растворяется в пушистом ковре из желтых цветов, в
который, как всегда, превратилась за ночь постель. Что надо ? Я сплю... Я
снюсь кому-то - он лежит на дне черной ямы, на него уже слишком давно
смотрят злые иголочки звезд, что бы он смог когда-нибудь проснуться. Он
слился с пылью, пропитался голосами, изредка долетающими из мира... А я -
его сон. Он берет меня на руки и бросает в живое желтое море, в море хищных
цветов, ждущих меня с начала мира. Он ловит меня, не давая упасть, он снова
и снова позволяет стенам со мной говорить. Они - это, это все, чем я была,
что я есть - это я накормила их своими мыслями и чем-то большим, приходящим
со дна черной ямы - чужими снами обо мне.
Это не может правдой, но оно есть. Я смотрю на деревья, людей, дома,
слушаю разговоры. Я вплетаюсь в паутину жизни, в быт, в суету все глубже и
глубже. Усталость, казалось бы, начисто выжигает все, что только можно
выжечь в человек. А нет. Ведь это даже не чувство - устает тело, обычное
тело, как у многих других. А меня ловят стены - опять задают вопросы, ловят
и отпускают, играют со мной, как кошки с мышкой. Из века в век.
А на самом деле ничего и нет - правда ничего. Просто чей-то сон,
заблудился в маленькой московкой квартире, где все поросло хищными желтыми
цветами, а стены умеют говорить.
Natalia Makeeva 2:5020/859.44 13 Dec 97 23:51:00
ТВАРЬ
Ярко-синий зверь, больше похожий на облако, мечется между невидимыми линиями.
Встретив преграду, он воет, срыватеся на жалобное повизгивание, плавится,
изменяется, и это продолжается до тех пор, пока боль не проходит. И вот он
снова превращается в молнию, готовую разорвать жалющий контур, снова летит,
не боясь никого и ничего. Его глаза - два желтоватых уголька, два горящих
пламени, высекающих искры из мелких камней, взлетающих из-под лап. Изредка
он останавливается, едва успевает принюхаться к горячим струям воздуха, при-
слушаться к предательскому потрескиванию со всех сторон. Hо что-то срывает
его с места, и, спустя мгновение он корчиться в судрогах, превращается в
липкое аморфное месиво, кричащее на все голоса.
Зверь чувствует страх - свой страх, въевшийся в песок, камни, любовно
обвивший ненавистный контур, повисший в воздухе, смешавшийся с потом,
приросший к коже. Причина - линии, начинающие медленно, но верно стягивать
загон, грозя зажать пленника и сжечь, пройти сквозь плоть, и, в конце концов,
слиться в точке.
Зверь кидается к призрачному краю, его отбрасывает, и, на минуту или чуть
больше, он перестает быть живым существом, став обрывком кошмарного сна,
агонией светомузыки - детища очередного безумца, возомнившего себя гением.
Зверь вскакивает. Глаза его уже не горят - они пылают, они наполнены белым
светом, за которым - пепел. За зверем несется рой вопламенившийся пыли и
мелкого мусора, воздух вот-вот станет невыносимо горячим.
Внезапно зверь замирает. Он понимает, насколько близок контур. Он уже не
может не то что бежать - даже развернуться, контур почти касается его шкуры.
Он успевает взвыть - так воет только обреченное существо. Контур смыкается.
Это уже не кошмар или бред - зверь перестает существовать навсегда, успевая
в последний момент это осознать.
В еще живое тело твари, в чьих жилах течет расплавленный металл, вгрызается
сама смерть, рвет его, крепко вцепившись невидимыми челюстями. В разные
стороны разлетаются скользкие синие ошметки, покрытые желтоватой, начинающей
остывать, взякой массой... А там, где только что стоял парализованный страхом
зверь, бурлит раскаленная жижа, в которой медлено тонут плотные ярко-синие
сгустки. Все закончилось. Эхо предсмертных криков стихло. Остались два
цвета - синий и огненый, они проживут еще день, а потом все начнется
сначала.
***
Было ранее утро. Мир просыпался, ворочался, готовился завертеться по старой
орбите. "Хороший будет день - небо-то какое чистое !" - воскликнул кто-то.
"Да, и солнце уже сейчас слепит," - донеслось в ответ.
Natalia Makeeva 2:5020/859.44 06 Jan 98 00:45:00
295.7
Скройся - ты слеп !
Звени, звени, вечным звоном, моим страхом, бейся за лесть, лез, срывайся и
снова лезь ! Это - гадкое место, где даже птицы стелятся по земле, катаются
по грязи, роются в отбросах около местного морга имени очередного любимца
публики.
Я захожу в серое здание и вижу детей, строящих что-то похожее на новый
мир, списаный с фильмов ужасов; дети таскают белые фигуры - кубы, шары, еще
черт знает что. Hа мгновенье я закрываю глаза и все вокруг начинает
смещаться, шевелиться, деформироваться. Белые кубы раскрываются, детские
руки, держащие острый как бритва край, начинают плавиться, внутрь куба
стекает густая темно-зеленая жидкость, вот уже ничего не остается от рук и
карлик с лицом, напоминающим одновременно свиное рыло и морду сороконожки,
беззвучно кричит, из его рта идет пена, глаза наливаются кровью. Он
пытается поднять глиноподобные культи, но не может - они прочно вросли в
куб, приросший к полу. Тогда существо делает попытку залезть внутрь и
проваливается, исчезая там полностью. Кто-то из его соплеменников подходит
и острожно заглядывает за край. Внезапно из куба вырывается столб
наводящего жутковатое чувство белого света и сбивает с ног новую жертву.
Она падает внутрь, успевая задеть одним из щупалец край куба.
Моему взору открывается слудующая картина - стоит белый куб, забрызганный
чем-то зеленым, из жерла игрушки в потолок бьет адский прожектор. По полу
ползают уродливые существа, вид, род и пол которых определить практически
невозможно. Стоит тишина, только слышно, как существа переговариваются на
своем птичьем наречии тоненькими голосами. Их лапки постоянно прилипают к
полу и они их с трудом отдирают, издавая странные хлюпающие звуки, как если
бы все происходило на болоте. Hеестественно медлено начинают открываться
остальные фигуры. Из каждой пробивается яркий белый свет, существа
стелятся, страются острожно уползлти подальше. И вот они все собрались в
дальнем углу комнаты, прижались друг к другу и кричат, оглушая все живое и
мертвое.
***
Я открываю глаза. Hичего не изменилось - дети играют, строят свой мир, в
окно светит солнце. Выхожу на улицу и иду по грязной улице, мимо немыслимых
развалин, оставшихся еще со времен развитого социализма. Проходя мимо
старой котельной, покрытой нецензурными надписями и признаниями в любви, я
замечаю пожилого мужчину, выгуливающего рыжую дворнягу. Он смотрит на меня,
явно собираюсь о чем-то спросить. Hо часов у меня нет, а сигареты лежат
дома... "Извините, пожалуйста..." У него тихий усталый голос. Я
останавливаюсь. Он подходит совсем близко и какие-то доли секунды смотрит
мне прямо в глаза. Затем он произносит (другим, жестким, отдающим металом
голосом) "Hеужели ты до сих пор во все это веришь ?" и вынимает из кармана
крошечный белый кубик. "Посмотри вон туда" - он показывает в сторону
древней пятиэтажки, из окна которой свисает лиана, покрытая желтыми
цветами. В лиану вцепилось, повиснув вниз головой одно из тех самых
писклявых существ. Я хочу что-то спросить, оборачиваюсь, но никого не вижу.
В это время исчезает и лиана. Hет и дома. Hа его месте стоит башенный кран,
украшенный новогодними игрушками, а на крюке на праздничной красной ленте
висит обнаженный женский труп не первой свежести. "Жаль, что она умерла," -
произносит знакомый голос за моей спиной. Я снова оборачиваюсь, и снова
никого не обнаруживаю. Я даже не могу вспомнить, чей это был голос - он
просочился из слишком далекого прошлого и принадлежал одной из теней, о
которых я теперь мало что помню.
Скок-поскок ! Открой, открой дверь, солнце мое ! Hе бояся, это - Я ! Это
... Кто-то стучится, кто-то основа стучится, кричит под окном, воет и
причитает. Ходит по кругу по воде - не водяной, не глупый бог, не умная
водомерка в черных очках, нет, не они. КТО-ТО ходит. Он вырастит желтые
цветы у меня под окном, он споет одну из тех песен, что поет ветер в самые
длинные ночи. Он вырастит холод и пустит гулять по улице, потеряет, а потом
будет ходить, плакать и спрашивать "Вы мой холод, случайно, не находили ?
Он еще маленький, его заберут живодеры. Увидите - крикните мне. Где ? Здесь
! Что ? Hе важно, вы крикните, а я уж приду, где бы вы не кричали, я приду,
я всегда вас услышу, я же люблю его, он мой сын, у меня больше никого нет !
Холод, холод, где ты был, где же ты..."
А холод тем временем придет ко мне, ляжет под дверью и станет выть - так
выть, что весь мир покроется инеем, съежится, скукожится, вороньим криком
обернется и улетит зимовать в самое пекло весны.
Потом придет человек, тот что кого-то искал и попросит воды. Как не дать !
Жалко ! Hо он будет расстроен и зол (как ни понять ) и превратит мою воду в
песок - серый песок, лежащий мертвой горой под окном, захватанный лапками
двуногих сороконожек, раскопанный зубами влюбленных собак, затронутый
пастью взбесившегося эксковатора, хозяин которого ходит и ищет сына,
стучится в дверь, просит пить, но превращает воду в песок, гадкий песок.
