То, что я видел сейчас, было все той же яхтой, но в таком состоянии,
будто ее трепало всеми волнами не один год. Деревянная обшивка рассохлась,
металл был сильно трачен ржавчиной; краска пошла трещинами, а кое-где
облупилась; лак потускнел, палубу пятнали маслянные разводы, а на парусах
проступали кольца бледно-зеленой плесени. Словом, чтобы привести яхту в
порядок, потребовалась бы не одна сотня часов работы, причем работы долгой
и нудной. Море беспощадно, а для него не существует понятия "не-ремона".
Всякое занятие, связанное с водой, обязывает к ежедневному и планомерному
"наведдению лоска". Если я живу на "Молнии" безвылазно, я занимаюсь
чисткой, надраиванием, смазкой и проверкой самое меньшее два часа в день -
не считая обычной домашней уборки.
"Лань" была похожа на дородную, обычно ухоженную матрону, которая
волею обстоятельств около двух недель провела без мыла, расчески и
макияжа, да еще и спала все ночи в одежде. Она все еще поражала
воображение, но была весьма взъерошена.
Ничего подобного не было, пока эта дама принадлежала Теду Левеллену.
Совсем не к такому обхождению привыкла она, когда, бывало, мы снимались с
якоря и бороздили воды всего побережья залива Ла Паз в Калифорнии. Кроме
Теда, меня с нами были Джо Делладио, инженер-электронщик из Мексики, и
Фрэнк Хейс, конструктор и подводник.
Может быть, Левеллен и не собирался брать меня в то свое путешествие,
но, судя по всему, я был единственный из его знакомых, который
действительно не боялся акул. Два его младших партнера уверяли, что нет,
только до первой встречи с этими хищниками. К тому же, близился сезон
штормов. Я рекомендовал взять также и Майера, мне в пару, и пятым в
команду вошел Майер.
Первым же вечером в уютном салоне "Лани" Тед рассказывал нам о своих
исследованиях и старых документах, которые он раскопал в судовых журналах,
письмах и архивах.
В архивах Мадрида и Амстердама он нашел отчет о том, как века назад
голландские пираты потопили несколько испанских галеонов, захватив столько
добычи, что едва не утонули сами. Их атаковал Кромвель, тоже в ту пору
промышлявший пиратством, на двух английских судах. Они застали голландцев
как раз на северо-северо-востоке залива Ла Паз, недалеко от берега.
Голландское судно, отяжелевшее от золота, было неповоротливо и
тихоходно, к тому же оно почти сразу получило пробоину на самой
ватерлинии. Кромвель вытался удержать судно на плаву абордажем, но не
успел, и оно утонуло вместе со всем золотом. Несколько матросов-голландцев
сумели доплыть до берега, и по меньшей мере двое вернулись домой.
Профессор Левеллен полагал, что пираты затопили около двенадцати миллионов
в золоте и серебре. Левеллен собрал воедино разноречивые свидетельства
трех архивов, наложил английскую карту на нидерландскую и получил
приблизительный район поисков.
По его словам нас вовсе не поджидали живописные останки древнего
судна с россыпями сокровищ, мирно лежавшие на дне моря. Шторма и течения
давно разбили дерево в щепки и разметали обломки. Но тяжелый металл не
могло уволочь далеко, и где-то в намеченном районе он должен в конце
концов обнаружить себя. Нас ожидали сложные и долгие поиски на глубине от
семидесяти до ста триднати футов.
- Я уверен, весь металл остался единой группой на дне вне зависимости
от того, что случилось с самим кораблем, - заявил Левеллен. - Корабельные
пушки и золото пошли на дно одновременно и лежат рядом. Они - наш
ориентир. Но я должен предупредить, что это сложный, а иногда безнадежный
труд. Мы можем вовсе не найти ничего. Если вы против, я оплачиваю ваши
обратные билеты, без вопросов, жалоб и сожалений; если - за, мы будем
работать вместе. Если нам улыбнется удача, пятьдесят процентов всех
ценностей следует мне, по шестнадцать - Джо и Фрэнку и по девять вам с
Майером. Если нам удастся вытянуть на всех два миллиона, вы получите по
180 тысяч каждый. Если - ничего, то мы просто хорошо проведем время, и это
не будет стоить вам ни гроша.
Я взглянул на Майера. Майер поджал губы, наморщил лоб и спросил:
- Какими это судьбами, Тед, ты заполучил такую ширарную яхту?
- Да вот посчастливилось, - ухмыльнулся он.
- Вопрос по существу, а Левеллен? - подмигнул я.
Он в упор посмотрел на меня, и этот взгляд я запомнил надолго. Он
выглядел, как выглядят все профессора: мягкий, педантичный, вежливый и
суетливый. Он смотрел на меня из-под выгоревших на солнце бровей, сквозь
светлые длинные ресницы. Однажды я спасал большую голубую цаплю. Какие-то
кретины прострелили ей крыло мелкой дробью. После того, как мне удалось
наконей поймать и спеленать ее своим плащем, засунуть под мышку, а
свободной рукой сжать ее огромный смертоносный клюв, она затихла и только
смотрела на меня не мигая. В этом взгляде была вся гамма испуга и надежды.
Что я собираюсь делать? Захочу ли я убить и съесть ее, как другие? Или
помогу? Страх плескался в глубине ее мутно-золотистых, широко раскрытых
глаз.
Левеллен пожал плечами и отвел взгляд. Но за те несколько секунд, что
он смотрел на меня, мне открылся совершенно новый человек.
- В конце концов, вы имеете на это право, - сказал он. - На Багамах
было три намеченных места. Мы с Гулей обследовали их, тогда еще на
"Телепне". Одно оказалось пустышкой. Из другого мы извлекли шестнадцать
фунтов серебра в слитках. А из третьего добыли семьсот золотых монет,
мексиканской чеканки. Потом нам пришлось срочно удирать - новое
правительство Нассау имеет дурное обыкновение забирать себе сто процентов
найденного клада. Я обошел несколько нумизматических раритетов... Теперь
не время, джентельмены, обсуждать, как и когда я оберну находку в обычные
деньги. Достаточно всем знать, что я смогу это сделать... Если, конечно,
будет, что оборачивать. Я думаю, что скорее всего, будет. А на то золото,
вернее, на часть его, я купил "Лань".
Майер вздохнул и кивнул, соглашаясь. Вот так мы начали свою работу.
Делладио устроил нам "крышу" - официальные геодезические исследования
шельфа. "Лань" стала на якорь в намеченной бухте. Мы отметили буйками
район поисков. Работа велась со старого неповоротливого ялика, который
Делладио и Хейс оснастили мощным мотором и генератором, и, разумеется,
воздушным компрессором для наполнения балонов аквалангов.
Мы располагали прочной пластиковой трубкой длиной в двести с лишнем
футов и два дюйма в диаметре, открытой с одного конца и особо устроенной с
другого. Процедура поиска состояла в том, что намеченный конец
закреплялся, а весь шланг спускался вниз, пока над поверхностью воды
оставалось не более фута. Тогда вниз по шлангу спускался электронный зонд,
а наверху у монитора кто-нибудь следил за показаниями по мере того, как
зонд проходил древние наслоения песка, ила и тому подобного.
Мы работали на намеченном участке, на всякий случай проверяя все щели
в пределах тридцати футов от границы. И старались не думать, что простой
математический расчет показывает, что три квадратных мили требует сто
двадцать тысяч погружений. А нас было всего пятеро. Мы с Майером больше
мешали, пока не научились управляться с вертким шлангом. Но уже через
неделю мы знали, когда надо остановиться и как осторожно вытащить наверх
электронный зонд, не повредив содержимого. В итого, после того, как мы
основательно сработались, у нас получалось пять погружений в час. Но мы не
могли работать больше восьми часов в день, так что за день выходило сорок
погружений. Майер заметил, что работая все семь дней в неделю, нам
понадобится не менее восьми лет, чтобы исследовать весь район.
Мы менялись попарно каждый час или каждые пять погружений, в
зависимости от того, что получалось раньше. Погода стояла самая
подходящая. Но труд был настолько тяжел, что мы уже начинали временами
забывать, а для чего мы это, собственно, делаем. С наступлением сумерек мы
помечали буем место последнего погружения, а затем, беря за координатные
оси мыс, далеко вдававшийся в море и "Лань", неподвижно стоявшую на якоре,
отмечали место на сетке на тот случай, если с буем что-нибудь случится.
Предосторожности были не излишни, хоть мы и спорили на этот счет
бесконечно. Сто двадцать тысяч погружений вполне достаточно, нам не
хотелось делать одно и тоже дважды. Затем мы возвращались в бухту, смывали
соль и ил, готовили ужин на десятерых, съедали его с азартом тиранозавров,
и не меньше получаса сидели погруженные в нирвану, отвалясь от стола,
чувствуя себя совершенно разбитыми и несчастными, зато сытыми.
Мы старались не думать, что будет, если мы наконец увидим
долгожданные показания. Само собой подразумевалось, что "Лань" немедленно
встанет рядом с буем, а мы начнем понемногу поднимать металл на борт, но
как долго придется это делать, не хотел думать никто. Была, правда, идея
собрать все под днищем в крепкую металлическию сеть, закрепить у борта и
таком виде вывести из бухты, а там разобраться.
Вокруг нас постоянно сновали акулы. Это был самый распростаненный тип
мелководья. Я бы, пожалуй, чувствовал себя неуютно, если бы мы работали в
стоячей воде. Но через всю территорию поисков проходило сильное течение, и
каждое новое погружение можно было делать выше по течению, таким образом
всегда оставаясь в чистой воде с хорошей видимостью. К тому же все запахи
и колебания тут же уносились прочь. Мне никогда не хотелось
экспериментировать в стоячей воде с тигровыми или леопардовыми акулами. Но
они охотились гораздо дальше от берега, чем находились мы.
Конечно, мы видели их достаточно часто: как и все хищники, акулы
регулярно обходят свои владения. Но они приплывали, описывали большой
круг, изучая нас с нескрываемым любопытством, и уплывали снова. Нет ни
одного дикого созданья, за исключением таракана, которое любило бы
гастрономические новинки. Если еды вдоволь, оно предпочитает есть то, что
ест всегда. Все то, что движется, смотрит и производит шум не так, как
делает это обычная еда, не стоит того, чтобы его пробывать. Кто его знает,
какое оно на вкус. Зачем же рисковать?
Однажды к нам явилась стая барракуд и, застыв без движения в потоке,
созерцала нас около часа скорее с любопытством исследователя, чем хищника.
У всех существ есть немного свободного времени, в которое их не донимает
ни голод, ни враги, ни забота о потомстве. Это время исследований и игры.
Играют дельфины. Играют обезьяны. Играют выдры. Играют все молодые
млеаопитающие. Барракуды стояли вокруг и смотрели, как детвора смотрит на
строительство дома или замену кабеля; но через час, почевствовав первые
признаки голода, они умчались по своим делам.
Жуткие ненасытные хищники глубин имеют незаслуженно дурную славу. Я
слышал, как один человек похвалялся, что он честно занимался любительскими
подводными изысканиями - в списанном с какого-то склада старом костыме. И
вот однажды, в заливе Голливуда на него, мирного исследователя, напал
ужасный, кровожадный осьминог с щупальцами чуть ли не девяти футов длиной.
Чушь! Осьминоги милы и застенчивы. Пойманные врасплох, они подбирают все
свои щупальца поближе к голове, рискуя в них запутаться и умереть от
удушья и медленно-медленно удаляются от вас на безопасное расстояние. Но
если сидеть тихонько и не пугать их, вы можите увидеть тот же фильм,
прокрученный наоборот.
Когда погода испортилась, поднялся ветер и нагнал такие волны, что
при каждом погружении наш ялик грозил перевернуться, а если не
перевернуться, то отдрейфовать к берегу, мы решили устроить себе выходной.
